О заграничном паспорте и отношениях с полицейскими
По свидетельствам М. П. Погодина и С. Т. Аксакова, Гоголь часто избегал предъявлять проверяющим свой паспорт и порой, вследствие различных уловок, «уезжал с незаписанным паспортом». «Разумеется, — добавлял С. Т. Аксаков, — он разнообразил свои выдумки. Дело только в том, что я и другие видели его паспорт, возвратившимся из-за границы почти белым; а известно, как бывают измараны заметками заграничные паспорты»
(«Записки о жизни Н. В. Гоголя…» П. А. Кулиш).
М. П. Погодин сообщал: «Гоголь уверял меня, что он нигде не визировал своего паспорта, и не выпускал его никогда из рук, уклоняясь различным образом от вопросов полицейских. Слава его изобретательности, но я плохо ему верю!»
(«Год в чужих краях. 1839. Дорожный дневник М. Погодина» (ч. 2—4).
«Гоголь ни за что на свете не хотел никому показывать своего паспорта, и его надо было клещами вытаскивать из его кармана. Он уверял меня даже, что когда ездит один, то никогда не показывает паспорта никому по всей Европе под разными предлогами»
(«Отрывок из записки о пребывании в Риме с Гоголем и Шевыревым в 1839 году» М. П. Погодина).
О книжных иллюстрациях в собственных сочинениях
Гоголь был против иллюстраций в своих книгах
«Два раза уже недавно писал ко мне Гоголь. Он в Риме и жалуется на плохое свое здоровье. Ему один здешний художник предложил было 2-ое издание «Мертвых Душ» со ста большими картинками и с несметным числом маленьких; но Гоголь отвечал, что картинки при книге считает он за конфектные снадобья, которыми приправляют дрянь. Это совершенно мое убеждение»
(П. А. Плетнев — Д. И. Коптеву, 5 апреля 1846)
Чичиков приезжает в город N. Иллюстрация Владимира Маковского. Изображение: literaturus.ru
«Гоголь вчера написал мне, что не согласен «Мертвые души» поручить Вернадскому издать с гравюрами, которые называет конфектными снадобьями для сбыта гнилого товара»
(П. А. Плетнев — Я. К. Гроту, Спб., среда, 3 апреля 1846).
О педагогической деятельности
Гоголь регулярно опаздывал на собственные лекции
«О его профессорстве слышны были спорные мнения, и как бы для того, чтоб их проверить, В. А. Жуковский и А. С. Пушкин решили неожиданно побывать на его лекции. Зная день и час, они оба вместе пришли послушать лекцию Н. В. Гоголя. Что их посещение было совершенною неожиданностию для нашего профессора, ясно выразилось в том, что обоим знаменитым посетителям пришлось вместе с нами, студентами, прождать с полчаса времени: лекции в то время продолжались по уставу полтора часа; Гоголь находил это время слишком долгим, утомительным и только на своей первой лекции проговорил все положенное время; потом он сокращал продолжительность своих лекций, и для того, чтоб не прерывать лекций слишком рано, он обыкновенно опаздывал приходом на полчаса, иногда и на три четверти часа»
(С. И. Барановский — Я. К. Гроту, опубликовано в «Русском Архиве», 1906. № 6).
Николай Гоголь. Портрет Александра Иванова. Изображение: artchive.ru
О сожжении второго тома
«К трем часам ночи разбудил мальчика своего Семена. Спросил его: холоднее ли в той комнате, где он обыкновенно занимался? Мальчик ответил, что гораздо холоднее. Не послушался он убеждений его, чтобы лечь спать; оделся в теплый плащ, взял свечу и пошел в кабинет, велел мальчику следовать за собою, останавливался во всех комнатах и крестился. Пришедши в кабинет, велел мальчику открыть трубу, но так осторожно, чтобы не разбудить ни одного человека. Между тем перебирал свои бумаги: некоторые откладывал в портфель, другие обрекал на сожжение. Эти последние велел мальчику связать трубкою и положить в камин. Семен бросился на колени перед ним и слезно убеждал его не жечь их, говоря ему, что он будет сожалеть о них, когда выздоровеет. «Не твое дело!» — отвечал он. Сам зажег бумаги. Когда обгорели углы, огонь стал потухать. Мальчик обрадовался. Но Николай Васильевич заметил это, велел развязать связку, еще подложить огня и ворочал бумаги до тех пор, пока они не превратились в пепел. В продолжение всего сожжения он крестился. По окончании дела, от изнеможения опустился в кресло. Мальчик плакал и говорил: «что вы это сделали?» — «Тебе жаль меня», — сказал ему, обнял его, поцеловал и заплакал сам. Крестясь по-прежнему, возвратился он в спальню, лег на постель и горько заплакал. Поутру рано узнал о происшедшем граф Толстой и пришел к нему. Он сознался ему в том, что сделал, и говорил о том с раскаянием, приписывая это дело влиянию нечистого духа. «Хитер лукавый! — говорил он, — я хотел сжечь одни только ненужные бумаги, и вместо того сжег и нужные»
(Письмо С. П. Шевырева М. Н. Синельниковой о последних днях и смерти Н. В. Гоголя, «Русская Старина», 1902, № 5)
Изображение анонса: artchive.ru
Изображение лида: niceartgallery.com
Изображение лида: niceartgallery.com
Комментариев нет:
Отправить комментарий