О БОРАТЫНСКОМ

О Боратынском

Михаил Синельников

Опубликовано: 03/02/2018 - 20:04

День рождения одного из наиболее выдающихся русских лириков Евгения БОРАТЫНСКОГО (на переплетах книг чаще: БАРАТЫНСКОГО, но хочется принять произношение и написание, свойственные для Пушкина и других друзей Евгения Абрамовича). Исполнилось поэту, как-никак 218 лет (был ровесником девятнадцатого века!), а прожил-то всего 44 года с небольшим лишком.

Биография его хорошо известна, равно как и произведения. И вообще нельзя иметь верного представления о русской поэзии, не зная того и этого. Поэтому я позволю всего малось замечаний о литературной судьбе Боратынского, сложившейся нелегко. Не забывая надписи Дмитрия Сергеевича Мережковского на уничтожавшей Боратынского статье Белинского: "Мели, Емеля!"...

Есть ранний портрет, на котором поразительно лицо подростка. Взгляд не просто умный, проницательный, а совершенно взрослый! Боратынский, как сказали бы сейчас, генетически, ну, а также, очевидно, и в силу известных катастрофических обстоятельств ранней юности, очень рано созрел умственно и духовно. Созрел раньше Пушкина! Коему, по замечанию Ю.Н. Тынянова всегда и реально было ровно столько лет, столько было согласно паспорту.

Отсюда у Боратынского и чувство умственного превосходства над современниками. И, увы, над другом-Пушкиным! И пренебрежение к пушкинской славе у публики того сорта, который создан эпохой (Пушкин ведь только существенно позже написал своё "Поэт, не дорожи любовию народной..."). Я тут позволю себе страшноватое высказывание: пассаж из "Осени" Боратынского ("длинной" ) относится отнюдь не к Бенедиктову и не к Кукольнику, а к Пушкину. И эта оскорбительная строка: "Глас, пошлый глас, вещатель общих дум!" Своё опасное мнение я высказал в одной давней статье и тогда же один критик, а ныне популярный телеведущий обвинил меня в невежестве. Но стою на своём.

Однако велико и позднее прозрение Боратынского. Который при разборе рукописей покойного Пушкина обнаружил много "пиес", удивительным (удивительным для Боратынского!) образом, замечательных "глубиной мысли"... Тут комментарии не надобны.

Пушкин был благороден (чего о некоторых видных русских авторах не скажешь). Его отношение к Боратынскому всегда было братским. Замечено, что Александр Сергеевич не терпел, не мог слышать критики произведений двух поэтов-современников - Боратынского и Языкова. Зарекался писать элегии после Боратынского. Ставил его в иерархии существовавшей тогда поэзии выше Батюшкова и вровень с Жуковским. И здесь так огорчительно то, что по сложившимся обстоятельствам (в силу смерти своей после поединка с Дантесом) не успел познакомиться с гениальным стихотворным сборником Боратынского "Сумерки".

Тут малость личного: у моего отца на протяжении жизни по ходу всех перипетий войны и мира пропало немало бесценных книг и рукописей (в том числе, между прочим, и рукопись "Столбцов", подаренная ему Заболоцким). Пропало и первоиздание книги Боратынского с вписанными гусиным пером пометками автора! Но вот я в детстве держал эту книгу в руках...

После "Сумерек" у Боратынского возникли и другие сильные стихотворения, которыми эта книга обычно в изданиях дополняется. Но, на мой взгляд, накануне своей смерти, последовавшей в Италии, Боратынский писал уже несколько иначе. Рождался уже совсем незнакомый нам поэт. Хотя и столь же великий. В мощном "Пироскафе" нет следов многолетнего уныния. Бодрость, жизнерадостность, даже, пожалуй,намёк на революционность... Во всяком случае, устремлённость в общечеловеческую будущность:

...Много земель я оставил за мною;

Вынес я много смятенной душою

Радостей ложных, истинных зол;

Много мятежных решил я вопросов,

Прежде чем руки марсельских матросов

Подняли якорь, надежды символ!

Все же заключить эту заметку я хочу стихотворением совершенно иной настроенности. Он куда менее известно. Потому, что в советские годы обычно изымалось из выходивших книг Боратынского (его нет даже в издании "Библиотеки поэта"). В нем всего шесть коротких строк. Гениальным его делает одно слово - эпитет к слову "рай".

Евгений БОРАТЫНСКИЙ

МОЛИТВА

Царь Небес! успокой

Дух болезненный мой!

Заблуждений земли

Мне забвенье пошли

И на строгий твой рай

Силы сердцу подай.