вторник, 8 мая 2018 г.

"Частная собственность и личное пространство - врождённые чувства"

"Частная собственность и личное пространство - врождённые чувства"

09.04.2018 | Общество
Приобретательские устремления возникают не под воздействием культуры, а являются врожденными инстинктами, которые культурой, наоборот, приглушаются. Множество наблюдений за детьми показывают, что в двухлетнем возрасте ребенок завладевает всем, чем только может, и обнаруживает сильно выраженное чувство собственности, особенно в отношении игрушек. В СССР и израильских кибуцах, лишь подрастая, они под воздействием общинной идеологии приходят к тому, что начинают отрицать свою потребность в личном имуществе. Если в таких обществах удалось привить детям безразличие к обладанию личным имуществом, то заплатить за это пришлось дорого: у взрослых с трудом возникали чувства привязанности к какому-либо отдельному человеку, будь то дружеское расположение или влюблённость.

Американский политолог Ричард Пайпс в книге "Собственность и свобода" отстаивает тезис о том, что тяга к присвоению и обладанию присуща всем, как людям, так и животным, и что она означает гораздо большее, нежели желание обладать физически осязаемыми объектами, поскольку она накрепко связана с личностью человека и развивает в нем чувство собственного достоинства и веру в свои силы. Т.е. что это "биологическое чувство". В коммунистических обществах это чувство преодолевают, но в результате получают человека с ментальными отклонениями. Мы приводим главу из книги, в которой рассказывает о чувстве частной собственности у детей.

Для доказательства, что тяга к присвоению и обладанию появляется только под воздействием определённой культурной среды, потребовалось бы подтвердить, что детям черты поведения собственников чужды и усваиваются ими лишь с годами, под влиянием взрослых. В действительности материалы, собранные специалистами по детской психологии, свидетельствуют, что верно как раз обратное, а именно, что маленькие дети являются отчаянными собственниками и, подрастая, начинают делиться своим имуществом только потому, что их этому учат.

Как и у животных, у человека тяга к присвоению возникает в основном по причинам биологическим и экономическим: ввиду потребностей в территории и предметах, необходимых для существования и продолжения рода. Английский специалист по детской психологии Д.У.Уинникот назвал "передаточными предметами" одеяла и плюшевых мишек, за которые упорно держится ребёнок, и пояснил, что эти вещи одновременно и заменяют ему мать, и позволяют преодолевать зависимость от матери, и утверждать собственную личность, осознавая существование предметов, находящихся вне его самого, то есть образующих "не-я".



Исследования, посвящённые развитию ребенка, позволили выявить ступени эволюции его приобретательских устремлений. Два психолога (Arnold Gesell и Frances I. Ilg) обратили внимание на то, что знакомо многим родителям, а именно, что полуторагодовалые младенцы засыпают с трудом, если рядом нет любимой игрушки, своего одеяльца или ещё какой-то привычной вещицы; притом они четко знают, что кому принадлежит. В двухлетнем возрасте ребенок "завладевает всем, чем только может", и обнаруживает "сильно выраженное чувство собственности, особенно в отношении игрушек. Слова "это моё" слышатся постоянно".

Подрастая, дети выучиваются делиться, но дух собственника по-прежнему сидит в них крепко, как и страсть к накопительству. К девяти годам появляются выраженный интерес к деньгам и стремление набрать их как можно больше. Эти данные подкрепляют мнение, что обладание собственностью способствует становлению человеческой личности. Заявление двухлетнего ребёнка "это моё" означает "это не твоё" и таким образом выражает понимание, что "я это я", а "ты это ты".

Исследования, проведённые в США в начале 1930-х годов, выявили степень агрессивности, с какой дошкольники добиваются обладания имуществом. В одном случае изучалось поведение сорока детей в возрасте от 18 до 60 месяцев. В яслях, едва там в каком-нибудь углу возникала ссора, тут же появлялась исследовательница-психолог или кто-то из её помощников, "вооружённые хронометром и блокнотами", позволявшими отметить природу и продолжительность распри. Всего команда "засекла" около двухсот ссор. Она установила, что во всех возрастных группах причиной раздоров чаще всего были ссоры из-за имущества. Однако наиболее часто так обстояло дело у самых маленьких (от 18 до 21 месяца), среди которых на долю ссор, разгоравшихся по этой причине, приходилось 73,5% всех распрей такого рода. Эти результаты подсказывают, что приобретательские устремления возникают не под воздействием культуры, а являются врожденными инстинктами, которые культурой, наоборот, приглушаются.

Оправданно выглядят и предположения, что дети, вырастающие в обществе, где высоко ценятся материальные блага, перенимают приобретательское поведение у старших. Однако у детей, воспитываемых в сообществах коммунистического толка, обнаруживается тот же образ поведения. В работе, положившей начало исследованию израильских кибуцев, Мелфорд Спиро показал, что в этих созданных на коммунистических основах общинах детям свойственны те же приобретательские порывы и то же завистливое отношение к чужой собственности, какие наблюдаются у детей в условиях капитализма. Вырастая в общинных яслях и детсадах, они точно так же заявляют себя собственниками таких вещей, как краски и одеяла, и чётко знают смысл выражения "это моё".



Изобилуют свидетельства, что, исключая лишь самых маленьких, в кибуцах все дети дошкольного возраста (от двух до четырёх лет) воспринимают определенные предметы как свою собственность. В старших детсадовских группах они очень настойчиво утверждают свои права собственности. Некоторые завидуют чужой собственности. Лишь подрастая, они под воздействием общинной идеологии приходят к тому, что начинают отрицать свою потребность в личном имуществе. Из этих свидетельств автор заключает, что "ребёнок это не tabula rasa, не создание, которое зависит лишь от культурной среды и которое одинаково легко приспосабливается к установкам как частной, так и коллективной собственности. Наоборот, имеющиеся данные подсказывают, что начальные побуждения ребёнка усиленно влекут его к частной собственности, и от этой ориентации его лишь постепенно отлучает воздействие культурной среды".

Лита Фэрби, также изучавшая детей в устроенном на коммунистических началах кибуце, обнаружила, что потом, во взрослые годы, у них под внешним покровом безразличия к частной собственности сохраняется сильный дух приобретательства, который был социально подавлен. К этим исследованиям её подтолкнуло осознание, что вплоть до 1970-х годов "не проводилось почти никакой эмпирической работы и никакой систематической теоретической работы по психологии обладания - о происхождении и развитии индивидуальной тяги к владению". Занявшись восполнением пробела, она установила, что дух (или инстинкт) приобретательства появляется в очень раннем возрасте и даже в крайне враждебной ему среде: дети, воспитанные в живущих по-коммунистически кибуцах, проявляют такую же тягу к присвоению, как и американские дети, вырастающие в условиях культуры, которая поощряет материалистические устремления. Её исследования подтвердили мнение Уильяма Джеймса, подчеркивавшего тесную связь между обладанием и самосознанием, равно как и влияние, оказываемое наличием собственности на развитие уверенности в своих силах:



"Первые понятия собственности складываются вокруг представлений о том, что находится в пределах моей власти и что происходит в результате моих действий". Дети очень рано начинают использовать притяжательное местоимение "моё", а достигнув рубежа, когда они способны составить предложение из двух слов, одним из первых выражают понятие собственности (например, "папино кресло").

Бруно Беттелхайм, к собственному удивлению, установил, что если со временем в кибуцах и удалось привить детям безразличие к обладанию личным имуществом, то заплатить за это пришлось дорого. Израильтяне, воспитанные в таком спартанском духе, проявляли исключительную групповую солидарность и становились прекрасными солдатами, но в их души с большим трудом проникали чувства привязанности к какому-либо отдельному человеку, будь то дружеское расположение или влюбленность. "Чувство, разделяемое лишь с одним человеком, это проявление эгоизма, ничуть не меньшее, чем любое иное проявление частной собственности. Нигде более, чем в кибуце, не становилось мне столь ясно, до какой степени в глубинах сознания частная собственность связана с личными чувствами. Нет одного, не будет скорее всего и другого".

В кибуце молодые люди признавались, что им не дают писать стихи и рисовать, потому что эти занятия расцениваются как "эгоистические" и осуждаются группой.

Опытным путём было, далее, установлено, что, подобно животным, дети для нормального развития нуждаются в своём, лично за каждым закреплённом участке пространства. "Территориальное разграничение необходимо для (их) полного физического здоровья, если детям недостает пространства, это ведёт к их отсталости" (Spiro, Children of the Kibbutz). Также подобно животным, дети соблюдают строго определенные дистанции в отношении друзей, знакомых и посторонних, причем поддерживаемые в этих случаях расстояния несколько разнятся у мальчиков и девочек.



 Схожим образом они окружают себя невидимыми пространственными "пузырями", на которые устанавливают свою исключительную собственность. Вырастая в условиях разных культур, люди продолжают поддерживать привычные для них расстояния по отношению друг к другу и резко реагируют на вторжения посторонних в пределы их личных пространств.Понятие жизни, укрытой от посторонних взоров (privacy), целиком держится на представлении об имеющейся у нас возможности уйти, полностью или частично, в наш собственный мир; возможность отгородиться от окружающих составляет важную грань прав собственности. Где нет собственности, там не уважается право на уединение.

Мы отметили настойчивость, с которой сочинители утопий, начиная с Томаса Мора, твердили, что члены их воображаемых коммун живут и действуют совместно. Нацисты и коммунисты делали всё, что было в их силах, чтобы разрушить уединение домашней жизни и вытащить людей в социальное поле постоянного общения друг с другом. В отношении политических изгоев они шли на самые крайние меры ради лишения их возможности оставаться наедине с собой. В стремлении подорвать человеческое достоинство своих жертв нацисты отбирали у них и личное пространство, набивая концлагеря таким количеством заключенных, что в переполненных бараках те не могли спать, не стесняя друг друга. С той же целью переполненными сознательно содержались сталинские лагеря и тюрьмы".

(На фотографиях - дети в израильских кибуцах)

Комментариев нет:

Отправить комментарий