От «Человек имеет право»
до «Отпусти народ мой»
5 марта 2018 года, в день 65-й годовщины смерти Сталина, в одном из центральных зданий кампуса Тель-Авивского университета (ТАУ) был проведен русскоязычный симпозиум "Жизнь евреев и еврейская жизнь в СССР. От убийства Соломона Михоэлса до самолетного дела Эдуарда Кузнецова". Об этом событии рассказывают сегодня Татьяна Лившиц-Азаз (Т.Л.) и Константин Бондарь (К.Б.)
Таня Лившиц-Азаз и Константин Бондарь – «родители» симпозиума
Т.Л.: Это событие было поддержано Центром изучения Диаспоры им. Гольдштейна-Горена при ТАУ и Фондом Лившица. Вы и я – главные "виновники" происшедшего. Мы готовили конференцию и готовились к ней почти полтора года. И вот этот долгожданный день состоялся. Попробуем оглянуться назад, вспомнить от какого берега мы ушли в плавание и разобраться, к какому берегу мы причалили.
Нас в каком-то смысле можно назвать осколками ядра, сплотившегося вокруг Чтений молодых ученых памяти моего отца Л. Я. Лившица (1920-1965; на снимке), "безродного космополита", литературоведа, театрального критика, проведшего в сталинских тюрьмах и лагеря около пяти лет (1950-1954), общественного деятеля и одного из первых исследователей жизни и творчества И. Бабеля времен оттепели. Чтения, основанные в ХГПУ в 1996 г, к удивлению их основателей – филологов Бориса Львовича Милявского (незабвенного друга моего отца с 1938 года, пережившего моего отца на 48 лет и умершего с ним в один день - 28 февраля) и Леонида Генриховича Фризмана, продержались 19 лет (!) во многом благодаря их бессменному (с 1998 г.) председателю Елене Анатольевне Андрущенко, в те годы – сотруднику кафедры русской литературы, ныне проректору. Тогда же мной и моим братом Яковом Лившицем был создан Фонд Лившица для поддержки Чтений.
К.Б. Характерно, что тогда, в 1996 году, спустя 30 лет после смерти Лившица его личность, жизнь и деятельность нашли отклик у многих харьковчан. Этот посыл лежал в основе идеи научных чтений памяти Льва Лившица и позволял на протяжении почти двух десятилетий проводить их ежегодно. Лев Лившиц воплощал тип интеллигента-шестидесятника, научного, общественного и культурного деятеля, верившего и не жалевшего своих сил на "очеловечивание" жизни в советском государстве. В постсоветском обществе середины 1990-х гг. еще был спрос на такой тип личности и поведения, заданный масштабными процессами перестройки. Харьковские Чтения были адресованы, в первую очередь, молодым филологам и театроведам и были ориентированы на область профессиональных интересов Вашего отца – литературоведение, критика, драматургия, театр. Талантливый и тоже безвременно ушедший театровед Евгений Русабров ввел замечательную традицию, которая наверняка пришлась бы по вкусу Льву Лившицу: после дня заседаний посещение экспериментального спектакля, а затем его обсуждение с театральным коллективом.
Т.Л.: Да, времена менялись, но дни Чтений оставались для их участников встречами-праздниками, вибрирующими от энергии творчества, от новых литературных и театральных идей. Это было событие, четкое по ощущению праздничности и приподнятости духа для всех его участников. К великому сожалению, из-за перемен в политической ситуации 20-е Чтения провести уже не удалось.
В последующие годы после нескольких неудачных попыток театроведа и критика Юлии Коваленко, постоянной участницы и автора многих публикаций о Чтениях, провести юбилейную конференцию в Академии искусств стало окончательно ясно, что в 2014 году еще одна культурная харьковская традиция оборвалась безвозвратно и отныне останется только прекрасным воспоминанием для всех, кто с ней соприкоснулся.
Вы, Костя, впервые появились на Чтениях молодым филологом в 2007 году. Помню, какое впечатление на меня произвело Ваше сообщение о "Повестях Соломонова цикла", о том, как в течение полутора столетий эволюционировала научная традиция их изучения. С тех пор Вы стали их постоянным участником. То, что два года назад Вы с семьей перебрались в Израиль на постоянное место жительства, было для меня неожиданным и приятным сюрпризом.
Естественно, разговор зашел о неудавшихся попытках провести 20-е Чтения, и вдруг практически одновременно у нас с языка срывается: а, может, попробовать здесь? Я помню охватившую меня радость и облегчение от нахождения единомышленника. Точнее, человека, которому не хватает того же, что и мне. Мы стали размышлять вслух, какие бы Чтения мы могли организовать здесь, с кем, для кого, где? И как-то очень быстро стало понятно, что это не могут быть, не должны продолжаться Чтения только для филологов и театроведов, что их темой должны быть не только герои исследований моего отца, но он сам и "ему подобные".
К.Б.: Судьба Льва Лившица оказалась ярким примером «жизни евреев» в СССР, при которой даже в официальных и разрешенных рамках «аннексии» национальной принадлежности «этический код» подобных ему людей резко отличался от общепринятого, что не могло оставаться безнаказанным. Мы хотели сделать темой Чтений его и его современников, живших интересом и любовью к литературе, к истории, к эпохе, и ставших ее жертвами – «безродными космополитами», «диссидентами», «сионистами». Людьми, жившими наперекор времени и вопреки ему. Помните, с чего мы начали? Опробовали всякие варианты, обратились с предложением в Бейт Ави Хай, но отклика не последовало. Мы почти отчаялись, и тут родилась плодотворная идея: "А что, если обратиться в Центр изучения Диаспоры при ТАУ, где я работаю научным сотрудником? Вроде бы по теме". Вскоре нас пригласили на беседу с директором Центра профессором Симхой Гольдиным, мы изложили наш план, наше видение будущей конференции и получили согласие.
Участники конференции. В 1-м ряду слева направо: Дашевская, Зоя Копельман, Мириям Гамбурд,
Татьяна Азаз-Лившиц, Нина Прейгерзон. Вторая справа - Лина Кертман, третий справа -
Александр Гордон. Во втором ряду (слева направо): Зеев ханин, Велвл Чернин, Зеев Дашевский,
Яков Басин, Леонил Смиловицкий, Хаим Бен-Яаков, Стив Левин, Константин Бондарь
Выступает Зоя Копельман, модератор - Александр Гордон
В зале конференции
Т.Л.: С самого начала мне было ясно, что одна из секций нашего форума должна быть посвящена рассказам детей о своих отцах – "безродных космополитах". Собственно, мысль эта зародилась от моего знакомства, интереса и гордости за этих «детей» и их собственной яркой творческой судьбы. (Полное окончательное название первой части симпозиума – «"Безродные космополиты" и их этический код в годы позднего сталинизма и после: личные свидетельства»).
Лина Кертман, автор книг "Душа, родившаяся где-то..." и "Безмерность в мире мер" (о жизни и творчестве Марины Цветаевой), "Воздух трагедии" (о семье Марины Цветаевой – о Сергее Эфроне и их детях как литераторах) и многих статей о личности и трагической судьбе Сергея Эфрона. Она – дочь "космополитов" Льва Кертмана и Сарры Фрадкиной. Л. Кертман – специалист по истории культуры Западной Европы и Америки, автор книги о Чемберленах. Сарра Фрадкина – филолог, автор книг о поэзии Константина Симонова и о прозе о Великой Отечественной войне. Оба – коренные киевляне, патриоты своего города, ветрами 1949 года были заброшены в Пермь. Их приютил тогдашний ректор ПГУ, настоящий русский интеллигент А. Букирев. В прошлом году историками и филологами ПГУ широко отмечалось столетие обоих. К юбилею Лина, опираясь на большой семейный архив, написала «Книгу дочери». В ней почти на 500 страницах тонко и захватывающе, как в психологическом романе, автор-дочь рассказывает о родителях и больших семейных кланах Кертманов и Фрадкиных. Получилась настоящая "сага" о жизни советских евреев-интеллектуалов и интеллигентов.
Это Александр Гордон, профессор физики и автор сборников блестящих биографических очерков-эссе о тех евреях – писателях, философах, композиторах, ученых и политических деятелях, – кто оставил заметный след в европейской культуре XIX-XX веков. Александр Гордон – сын исследователя творчества Генриха Гейне Якова Гордона и племянник талантливого музыковеда Лии Хинчин. Профессиональные карьеры обоих также резко оборвались из-за обвинения в "безродном космополитизме". Память о преследованиях старшего поколения в годы позднего сталинизма в семидесятые предопределила его – и точно так же мое – решение уехать в Израиль.
Это Мириам Гамбурд – художник, писатель, автор альбома иллюстраций к эротическим пассажам в Талмуде, доцент Академии искусств «Бецалель». Она рассказала о своем отце Моисее (Максе) Гамбурде, классике молдавской живописи, который против воли родителей поступил в Бельгийскую Королевскую академию искусств и окончил ее с серебряным дипломом. Затем юноша приехал в Эрец-Исраэль, но не нашел применения своему таланту и вернулся в Румынию, где его ждал профессиональный успех и любовь: он женится на выпускнице Бухарестской академии художеств Евгении Гольденберг. В 1940 году в результате аннексии Бессарабии Советским Союзом молодая чета оказывается в ставшем советским Кишиневе. Власть проводила по отношению к Гамбурду политику кнута и пряника: награды и привилегии чередовались с травлей, что и привело художника к трагедии – он свел счеты с жизнью. Нельзя не сказать несколько слов о Евгении Гамбурд. Вершиной ее карьеры была работа над костюмами к первому фильму одного из великих режиссеров современности Сергея Параджанова "Андриеш". Выставка Моисея Гамбурда и Евгении Гамбурд прошла в 2014 году в Музее русского искусства им. Цетлиных в Рамат-Гане.
К.Б.: А был еще и Ваш эмоциональный доклад об отце, о том, как он, блестящий аспирант, герой войны, успешный журналист, почти на пять лет угодил в сталинские лагеря за "неправильную" рецензию на спектакль "Ярослав Мудрый". Затем о его коротком и ярком десятилетии после лагеря, посвященном исследованиям драматической сатиры М.Е. Салтыкова Щедрина "Тени", фанатичному собиранию материалов о жизни и творчестве И.Э. Бабеля, воспитанию новых поколений студентов-филологов.
Вы знаете, эти "семейные" истории как бы наглядно рассказали о том, как складывался особый тип поведения советских евреев, «евреев молчания». Они выживали в предложенных условиях вроде бы без оглядки на национальные традиции, без внешних признаков еврейства, но продолжали свою работу и духовное сопротивление в избранной области. В их жизнях и творчестве отстаиваемые ими культурные человеческие ценности были естественным продолжением еврейских ценностей. Это проявлялось и в их работе писателей, ученых, в самом отношении к профессии и к своим ученикам.
Т.Л.: Папа, сын своего поколения роковых тридцатых и сороковых, убежденный интернационалист, часто упоминал высказывание Гилеля: "Если я не за себя, то кто за меня, но если я только для себя, тогда зачем я?" Это было его "руководству к действию" в отношениях с людьми и миром. Для него было очень важно привить подобный взгляд и нам, его детям, и своим ученикам.
Мой рассказ об отце очень интересно был дополнен докладом современного бабелеведа Стива Левина. Он рассказал о том резонансе, который в 1964 году вызвала републикация Львом Лившицем восьми забытых рассказов И. Бабеля и первая публикация выдержек из 40 писем писателя своим друзьям, с максимальной академической дотошностью прокомментированных исследователем. Это произошло за полгода до смерти Льва Лившица, не дожившего до своего 45-летия. Пули войны и сталинских репрессий замедленного действия достигли своей цели.
Неким итогом, подводящим черту под проблематикой первой части и одновременно меняющим угол зрения на условия и характер жизни евреев в Советском Союзе, стал доклад известного историка и публициста Якова Басина. Обобщив десятилетия взаимоотношений режима с евреями, он пришел к неутешительному выводу об этноциде, политике принуждения и поощрения ассимиляции, которой на протяжении всех лет советской власти определялись государственные решения и поведение чиновников всех уровней. Предпринятый Басиным обзорный подход послужил мостом между первой и второй частью нашего симпозиума.
К.Б.: В том-то и дело, что в годы, заявленные как хронологические рамки симпозиума, были и попытки сохранить и поддержать еврейское национальное самосознание в подполье, до того момента, когда советские евреи смогли открыто заявить о своем желании покинуть СССР. И этому мы решили посвятить вторую часть симпозиума.
И продолжением, и продуктивным противопоставлением первой части стала вторая часть, носившая название «Еврейская жизнь под гнетом: духовная альтернатива советской парадигме».
В этой части, как и в первой, прозвучали личные рассказы-свидетельства Нины Прейгерзон, Зои Копельман, Зеева Дашевского.
Т.Л.: Рассказ Нины Прейгерзон о своем отце, московском профессоре, специалисте и изобретателе методов обогащения угля Григории Прейгерзоне, мне знаком, я читала книгу ее воспоминаний о нем и его повести. Он и Алеф Цфони, чьи книги на иврите выходили в Израиле еще в пятидесятые и шестидесятые годы – одно лицо! Его произведения – это эпическое полотно о постепенном исчезновении и вымирании еврейской жизни в черте оседлости. Процесс начался в первые послереволюционные годы и завершился физическим уничтожением евреев в годы нацисткой оккупации. Перед нами предстал образ необыкновенного человека. Его можно назвать и еврейским Дон-Кихотом, и современным Иосифом Флавием. Результаты его литературного творчества поражают масштабами и бесценностью исторического свидетельства. А в жизни это был благородный и скромный человек, тоже сполна хлебнувший из чаши страданий сталинского зэка.
К.Б.: Прекрасно оттенил тему тайного ивритского писателя-одиночки последовавший затем автобиографический рассказ д-ра ивритской литературы Еврейского университета Зои Копельман о возрождении изучения иврита в домашних кружках в семидесятые и восьмидесятые годы в СССР. Она принимала в этом самое активное участие. Естественным продолжением ее выступления стал доклад профессора Зеева Ханина, известного политолога. Он попытался, как говорится, "с высоты птичьего полета" проанализировать и выстроить социологические модели деятельности и взаимодействия (или отсутствия такового) еврейских кружков и организаций и поиск пути из "диссидентов в сионисты". Как и выступление Зои Копельман, его доклад относился к процессам, выходящим за первоначально обозначенные хронологические рамки конференции.
Т.Л.: Верно, вышли, внешне как бы нарушив наш изначальный план. Но любопытно, как оба доклада четко указали на глубинную связь движения "Отпусти народ мой" в 70-е и 80-е с предшествующим этапом "Человек имеет право".
Ярко и темпераментно изложенный доклад профессора Ханина невольно породил новые вопросы о времени "сионистов", не попавших в сферу анализа докладчика. Например, не говоря о семидесятых, даже в восьмидесятые годы основная масса проживавших на территории СССР евреев не была непосредственно вовлечена в изучение иврита или распространение самиздатской литературы, связанной с вопросами национального самосознания. Чем же жило большинство, не попавшее в активисты, что питало их ощущение себя евреями и подталкивало к выезду в Израиль в 90-е годы? Конечно, мы знаем, что многие попали сюда только из-за развала СССР, боязни погромов и потому, что закрылась возможность эмигрировать на Запад. Но если им не оставили возможности выбрать между алией в Израиль или эмиграцией в США или Канаду, у них оставалась возможность впоследствии выбрать йериду (эмиграцию из Израиля). Однако подавляющее большинство осталось здесь. ПОЧЕМУ? Как говорят на иврите, правильный ответ стоит миллиона долларов. Поиск ответа на него – это нескончаемое путешествие в нашу историю и современность.
Доклады-обзоры историков д-ра Лилии Беленькой и историка идиша Велвла Чернина снова вернули слушателей в скрыто-бурное время оттепели и шестидесятых. В моей памяти сохранилось много воспоминаний о политической атмосфере тех лет. Мой отец был человеком, бурно реагировавшим на всё происходившее в обществе. Он, например, близко к сердцу принял историю травли Пастернака после публикации романа "Доктор Живаго" на Западе, переживал за поступок своего друга-поэта Бориса Слуцкого, присоединившегося к хору осудивших Пастернака, боролся "за справедливость" всюду, где его слово фронтовика и коммуниста кому-то и чем-то могло помочь. Будь-то публикация работы дипломницы о лирике Ольги Берггольц или поддержка спектаклей начинавшего тогда молодого режиссёра Адольфа Шапиро. Обсуждались практически все происходившие политические события и перемены, большие и малые.
Слева направо: Стив Левин, Константин Бондарь и Татьяна Лившиц-Азаз
Книги, выпущенные университетским Центром изучения Диаспоры и Фондом Льва Лившица
Но о том, что в это же время усиливалось давление на еврейскую национальную активность, и даже попытки ее ставились под подозрение, о новых судебных процессах и суровых приговорах я услышала впервые в докладе Л. Беленькой. Ее сообщение опиралось на книгу, написанную ею в соавторстве д-р Борисом Зингером: "Наперекор. Еврейское национальное движение и его идеология (1945-1976 гг.)". Книга, в которой собраны многочисленные архивные и опубликованные в различных источниках материалы, вышла в 2004 г.
Доходило ли что-то из этих фактов до моих родителей, но скрывалось от меня, ребенка? Не знаю. Однако это сообщение вернуло к еще одному воспоминанию: в те годы одним из любимых моим отцом было стихотворение Бориса Пастернака "Нобелевская премия": Я пропал, как зверь в загоне. / Где-то люди, воля, свет, / А за мною шум погони, / Мне наружу ходу нет. Уж очень подходит оно к общей атмосфере возобновившейся травли и "охоты на ведьм".
Заключительный доклад д-ра Хаима Бен-Яакова на конкретных примерах судьбы архива «Габимы» в Бахрушинском музее и документов отказников-сионистов в архиве Михаила Анатольевича Членова поставил вопрос о важности осознания нами своей исторической судьбы и вытекающего из этого отношения к нашим архивам. Эта большая проблема!
Таким образом, неожиданно возникла кольцевая структура в программе симпозиума: от утраты нашей семьей самого полного во второй половине 60-х годов бабелевского архива Л. Лившица до распыления и бесхозности важнейших для российского еврейства исторических документов.
К.Б.: Совершенно верно. И этот образ позволяет взглянуть обобщенно на замысел форума и его осуществление: симпозиум наглядно продемонстрировал широкое поле приложения сил нынешнего поколения исследователей, публицистов, общественных деятелей для изучения такого сложного, многоликого и, по сути, столь еще мало описанного и понимаемого феномена как жизнь евреев и еврейская жизнь в советском и постсоветском пространстве. Он подчеркнул острую необходимость планомерного и целенаправленного собирания и изучения архивных материалов, создания Центрального архива и потребности в постоянно действующем форуме для обсуждения.
Т.Л.: Дай-то Бог. Аминь!
Комментариев нет:
Отправить комментарий