Долго искал ту шапочку, не нашел. Эти чертовы переселения с квартиру на квартиру! Себя можно потерять, не то что эту невидную деталь костюма. Теперь я не понимаю, зачем были нужны мне те поиски. Но всего лишь вчера казалось, что без шапочки "продувной" и начинать главу бессмысленно. Вернее всего, я не знал, как выбраться из западни своих собственных заблуждений, а потому и оттягивал работу пустыми, никому не нужными поисками.
Помнил, что есть у меня замечательная…
" Есть у меня замечательная "продувная" шапочка с надписью "Эйн – Геди", и майка имеется, тоже с надписью, но с уточнение: "Хорошая жизнь в Эйн-Геди", а также фотографии, что я там был, жировал и наслаждался жизнью. Спасибо сыну, отправленному туда по программе "Наале" в 1993 г.
Место это ( для тех, кто не в курсе) – оазис – на берегу Мертвого моря. Расположен он на небольшой высоте, на краю пустыни. Значит и сам этот оазис ниже уровня моря. Обычного моря, не мертвого. Воду и жизнь дает оазису источник чистейшей воды, расположенный километрах в трех от Эйн-Геди.
Воду эту две тысячи лет назад пили тихие еретики – ессеи, записывая на плохо выделанных козьих шкурах основы будущей христианской веры. Где-то здесь, в пещерах, прятался от гнева царя – Саула будущий царь Израиля – Давид, и повстанцы Бар-Кохбы, в последней попытке евреев отстоять свою землю, пили ту же воду, которую ныне разливает в бутылки и продает по всей стране хозяйство, основанное на месте оазиса.
Эйн-Геди в переводе, - водопой козленка. Стоял под священными струями водопада. А сверху, с красной скалы наблюдал за мной недовольно не козлик, а подросший козел винторогий – давний хозяин этих мест.
Люди поселились здесь вновь в начале пятидесятых годов и основали кибуц, т.е. кооператив, коммуну, коллективное хозяйство, в просторечье – колхоз, как в России привыкли именовать такое.
Впервые попал в колхоз этот четыре года назад ( отсюда и дата в начале этой главы) гостем Израиля. Надо сказать, что попал как-то сразу, внезапно, будто по волшебству. И даже, некоторым образом, был жестоко перенесен из обезумевшей, холодной, грязной и голодной, сорвавшей все тормоза России в "инопланетную", тихую, красивую, сытую и полную внутреннего достоинства жизнь. Как–то без паузы это произошло, без необходимой амортизации, а потому, проснувшись поутру от журчания фонтанчиков полива и увидев затем хрустальные капли на лепестках алой розы, почувствовал мгновенное удушье и резь в глазах, давно отучившихся лить слезы…
Книжность плохо готовит к превратностям судьбы. И прежде знал, в общих чертах, конечно, что такое кибуц – это начало независимости Израиля, первые поселки-крепости: "стена и башня". Знал также, что на старте кибуцного движения были ребята из России, Украины, Белоруссии, знал высочайшие цифры урожайности и надоев, знал о чуде капельного орошения и прочую отчетность… Ну и что? Я стоял у этой капли воды на лепестке розы и готов был реветь белугой, словно каторжник, получивший внезапно свободу и наконец-то увидевший солнце и краски мира… Дорогие трезвые скептики, давно переболевшие эйфорией, ну не улыбайтесь снисходительно, прошу вас. Было это. Было. Клянусь!
Свобода, равенство и братство – еврейская "точка безумия". Кибуц – один из древних путей к перечисленному, следствие парадоксального мышления и природного богоборчества иудейского племени. Парадокс здесь в том, что социалисты – атеисты старались проторить дорогу, указанную жестоковыйному племени Творцом.
Моисей вывел народ свой к свободе, избавил от рабского труда. Идеологи кибуцного движения попытались избавить человека от тяжкого бремени труда наемного.
Фантастика? Утопия? Бред? Но все это следствие бунтарской, отчаянной природы вечных пришельцев и древних хозяев земли между Иорданом и Средиземным морем.
Кибуц – мечта, превращенная в реальность. На клочке земли, посреди мертвой пустыни, горстка людей живет и работает по законам утопии, реализация которых, при всех иных условиях, совершенно невозможна, наивна, немыслима.
Здесь нет аристократов и черни, хозяев и слуг, власти человеческой над человеком. Похоже, нет и самой страшной власти – власти денег.
Лихие сионисты – социалисты, первые кибуцники, недалеко ушли от библейских заповедей: от запрета поклоняться идолам и кумирам, от упрямого нежелания пророка Самуила дать народу еврейскому царя, от природной, еврейской брезгливости к бюрократии, способной поставить заслон на пути к любой свободе человека.
Мы привыкли, что подобные попытки социального переустройства на пути к Утопии, заканчиваются неизбежным рабством, уравниловкой в нищете и гражданской распрей. Здесь нищета уничтожена, как класс. Мало того, кибуц Эйн-Геди – царство скорее лишнего, чем необходимого. Увы, с оговорками. Общество потребления всесильно. И здесь его законы начинают сказываться на жизни в кибуце. Возможно, этот поселок в пустыне – один из последних редутов олицетворенной мечты о человеческом равенстве.
Прошло отчаянное и героическое время становления еврейской государственности, и частная собственность, презираемая, отринутая в бедности всеобщей, становится в кибуцце привычной нормой. Преодолеть вечноисходное человеческое неравенство человеческое от Бога, от папы с мамой, от случая, в конце концов, невозможно….
Сегодня в домах кибуцников разные холодильники и стиральные машины, разные телевизоры и компьютеры, да и сами дома стали разными. Мир корысти не пошел навстречу кибуцу, а кибуц медленно, но неотвратимо стал дрейфовать в сторону этого большого мира.
И все же со всего света приезжают в Эйн-Геди волонтеры, бунтующие дети сытых буржуа. Приезжают, чтобы погрузиться в иной мир, где деньги, пока что, не всевластны и равенство – не пустой звук.
Наследники миллионеров работают на кухне, очищают от птичьего помета "авгиевы конюшни" индюшатников, ремонтируют технику на машинном дворе. Волонтерыт находят в киббуце "царство лишнего". Помните знаменитый спор русских классиков? Лев Толстой на старости лет стал убежденным аскетом и полагал, что нужно человеку всего лишь два аршина земли. Антон Чехов резонно возражал старику, что аршины эти нужны трупу, а человеку живому нужен весь мир. В Эйн – Геди наблюдается минимальный интерес к русской классической прозе, но, похоже, волонтерам ближе по духу автор "Каштанки" и "Вишневого сада". Да и не только волонтерам, а самим кибуцникам.
Ной раз, мне казалось, что жалкий этот оазис стремиться объять необъятное и даже космический ракетодром на его территории был бы вполне уместен.
В кибуце ( 600 членов) построена огромная, красивая столовая на 1000 едоков. Там, за каждым овальным окном обеденного зала свой пейзаж, будто расписаны стены шедеврами замечательных живописцев. Можно согласиться, что этот храм обжорства построен "на вырост", но у столовой гордо высится не простое дерево, а самый настоящий баобаб, некогда купленный за огромные деньги.
В этом мире, где по всем законам ничего расти не может, тянется к небу самое замечательное и долговечное растение земли.
В лишнем киббуц Эйн-Геди стремится пустить глубокие корни, укрепиться на этой, прокаленной, выжженной земле.
Величественное здание кинотеатра ( мягкие кресла, образцовый экран, система "долби") построено для одного сеанса в неделю ( на большее зрителей не собрать). Рядом два бассейна - открытый и закрытый ( редкий пловец морщит голубую водицу), корты, футбольное поле, огромный, насыщенный современным оборудованием, спортзал, сад кактусов, зоопарк ( обезьяны, лани, зебры, павлины) – лишнее, лишнее, лишнее!
Ну зачем колхознику мартышки? Идеолог общества потребление возразит: у этих людей нет ничего, ибо все лишнее – общее. Но кибуцники, пока что, удовлетворены этим общим и считают все общее - своим. Не знаю, что случится завтра, но сегодня это так.
Кибуцники горды сознанием общности всего, что их окружает. Они живут вне назойливого шелеста денег в своей особой тишине. Верно, их очень мало, но они есть, и своим общим завидным богатством кибуцники сопротивляются из последних сил натиску иных ценностей.
По дороге в Эйн-Геди видел иной метод защиты от мира: арабов – бедуинов, живущих по своим законам: не лишнего, но необходимого. Эти люди убеждены, что сохранить себя можно только в неподвижности судьбы и быта, цепляясь за стереотипы и привычки былого.
Ржавье железных бочек, шатры – бараки, тощие, черные козы на голых холмах – следствие естественной неподвижности. Знаю, что этим людям была предложена иная жизнь: оседлость, работа и надежная крыша над головой. Они отказались – в страхе утратить себя, свою веру, свое будущее в той же монотонной неподвижности.
Кибуц – решительный отказ от стереотипов местечка в галуте, от жалкой униженности навязанного труда целовальника, менялы или вечно нищего ремесленника-торговца. Кибуц – решительный, революционный поворот к земле, к давно забытому труду крестьянина, способного не только прокормить себя, но и вернуть себе же физическую силу и человеческое достоинство. Однако культ лишнего свидетельствует и о удивительной для крестьянской доли способности преображать тяжки во все века труд, сделать его, по мере сил, как можно более радостным. Что свобода без радости? Пустой звук. Отсюда и чередование этого труда. Сегодня киббуцник работает на тракторе, а завтра он становится конторским служащим.
Здесь, в пустыне, люди вынуждены не просто идти за прогрессом, но бежать за ним, используя новейшие технологии. Пустыня мстит ленивым и нелюбопытным. Киббуц построил завод по разливу драгоценной водицы, расширяет туристский бизнес и абсорбирует новых олим… Подданные "царства лишнего" берутся за любую работу, чтобы сохранить необходимое, спасти от забвения и утраты свое видение мира.
Они, не без оснований, полагают, что по-настоящему свободны от рабства, навязанного мнимостями современной цивилизации. Они свободны и потому, что кормят себя сами, но не только себя, но и тысячи других – часто идейных противников, убежденных в неизбежном торжестве индивидуализма.
Когда, в похожей на Негев пустыне Синай, ведомые Моисеем, евреи были все еще рабами, хотя бы потому, что питались "гуманитарной помощью": манной небесной и перепелами. Евреи века ХХ вышли из рабства, отказавшись жить по чужой милости и подачками с чужого стола.
Принципы, на которых выросло кибуцное движение в Израиле, не совсем нормальны, естественны для человека. "Мое" гораздо привычней, чем "наше". Но и евреев признать "нормальным" народом, народом обычной судьбы, трудно. Вот и в кибуце Эйн-Геди живут не совсем "нормальные" люди. Они существуют в иной системе координат, чем большая часть жителей нашей планеты, дышат иным воздухом и думают, как правило, о другом.
В скрытом противоборстве с "обществом потребления" киббуцники далеки от нетерпимости и фанатизма, просто потому, что они не сознают свое одиночество в этом жестоком, корыстном и слишком торопливом мире.
Мне даже показалось, что киббуцником нельзя стать, им нужно родится. На сотни тысяч нормальных младенцев обязательно появится один "урод", и, согласитесь, замечательно это.
Помню, как далекой, дождливой осенью, вместо занятий в институте, мы выкапывали липкие комья картофеля из тяжелой земли. Полуживому колхозу хватило своих сил лишь на то, чтобы по весне швырнуть клубни рассады в раскисшую почву. Так почему же на одном конце планеты великая идея привела к нищете и новому рабству, а на другом?… Один из возможных ответов очевиден. В конце 40-х годов, начале 50-х на стенах кибуцных канцелярий висели портреты вождей пролетариата. Первым исчез усатый вождь, затем лысый, но с бородкой, а затем и сам Карл Маркс как-то незаметно отправился на склад хлама, который и не нужен никому, но и выбросить жалко.
В русле еврейской традиции добрая идея очистилась от мертвящей тени идолов. Собравшиеся свободно, без принуждения, так и остались свободными людьми, владея общими для граждан Израиля правами. На этой земле, в мертвой пустыне было немыслимо заставить людей жить и работать силой. Такое возможно лишь на добровольных началах, по доброй, а не злой воле.
А там, на черноземе, на заливных лугах, у полноводных рек… Останавливаю сам себя. Путь сравнений – легкий, но обманный путь. Просто хочется думать, что здесь, в Эйн-Геди, человек смог доказать невозможное: существует место на нашем, вконец обезумевшем шарике для тех, у кого нет желания и сил вечно, на последнем дыхании, бежать куда-то, сломя голову или скакать козлом на грязной площади "ярмарки тщеславия".
Поднимаюсь вверх от Мертвого моря, иду мимо ангаров индюшатника к причудливой громаде кинотеатра на границе зеленого оазиса Эйн-Геди. Я прожил в этом кибуце больше месяца, но ощущение ирреальности происходящего не покидало меня ни на минуту.
Впереди ворота. У ворот охранник. Он-то вполне реален: бос, плохо выбрит, выцветшая рубаха навыпуск, затрапезные брюки. Настоящий колхозник – этот дежурный пастух-сторож, без бича и оружия. Ему скучно. Он, позевывая, ждет кого-то. Так хочется думать, что ждет он меня".
Так я писал в апреле 1997 года. Хочется сказать: в прошлом веке.
Комментариев нет:
Отправить комментарий