Как Израиля могло не быть
За несколько дней до провозглашения еврейского государства от него готовы были отказаться сами евреи
Свое 70-летие Израиль уже отметил — по еврейскому календарю. По общепринятому, григорианскому, юбилейная дата – 14 мая.
Этой страны вполне могло не быть. И то, что она возникла 70 лет назад, вопреки всем действительно объективным условиям, — результат почти случайных обстоятельств. Чаши весов колебались до последнего, легко могли качнуться в другую сторону – и сегодня никто бы и слова такого не знал — «Израиль» — в отношении некого государства. Ни страны бы и ни названия.
Недовоплощенная фантазия
Австрийский журналист и драматург Теодор Герцль так впечатлился картиной гражданской казни французского офицера-еврея Адольфа Дрейфуса, что стал основоположником сионизма. Этот , как Ленин, был тем еще мечтателем – куда там кремлевскому. Собрав в 1897 году в Базеле первый сионистский конгресс, он заявил, что создал там еврейское государство.
Правда заключалась лишь в том, что сионистскую организацию, причем всемирную, он таки тогда создал. И она действительно приняла в качестве программы идеи книги Герцля «Еврейское государство». Впрочем, что значит книги? Брошюрка в 63 страницы – чистая утопия о том, что было бы, если бы у евреев было то, чего у них нет, — своя земля, своя страна, где они составляли бы национальное большинство и сами собой управляли. Социальная сказка, фантазия, бред сумасшедшего.
Но ему попался точно такой же народ. Евреи (прежде всего российские – им было хуже всего) действительно стали приезжать в Палестину, строить там свои хозяйства и даже города. Однако своей страной это не было и не могло быть.
Потому что с другой задачей, которую поставил перед собой Герцль (ее он и считал главной – основой политического сионизма), не справился совершенно.
Она заключалась в том, чтобы убедить правителей мировых держав (прежде всего султана Османской империи, которой тогда принадлежала Палестина, императоров России, Германии и Австро-Венгрии) способствовать созданию еврейского государства – то есть разрешить его. Для их же блага. Европейские монархи таким образом избавились бы, хотя бы частично, от своих евреев с их проблемами и проблемами с ними. А османский – получил бы еврейские инвестиции со всего мира и развитие депрессивного, бесперспективного региона. Палестина представляла собой дыру дырой, не приносила дохода казне и поражала путешественников своей унылой скудностью.
И здесь, поскольку объектом его убеждений оказались не склонные к сладким грезам соплеменники, а хозяева тогдашнего мира (Герцль сумел дойти только до их приближенных), основоположник политического сионизма не продвинулся ни на шаг до самой своей смерти в 44 года. Немногим преуспели в том же направлении и его последователи.
Когда вскоре после Второй мировой войны палестинский вопрос стал рассматриваться в ООН, у еврейского населения Палестины имелись почти все признаки государства: собственное хозяйство, язык, культура, структура и органы управления, полуподпольная армия. Не было лишь юридического статуса и международного признания. Но без этой формальности все остальное не стоило ничего.
Кроме Библии, у евреев был лишь один документ, подтверждающий их право на эту землю, — Декларация Бальфура.
Фактически — опубликованное в ноябре 1917-го письмо министра иностранных дел Великобритании лорда Бальфура главе британской еврейской общины лорду Ротшильду о том, что правительство ее величества одобряет основание «еврейского национального дома» в Палестине.
«Эту записку в несколько строчек» (67 слов на английском) с туманной формулировкой сочли британским обязательством создания еврейского государства не только евреи. Под нее и с этим условием Британия получила мандат на управление Палестиной при дележе наследия павшей Османской империи. Она его нарушила уже в 1922 году, создав на 4/5 территории Палестины арабское государство (сначала под своим управлением) – Трансиорданию. А на оставшейся части вводила все более строгие нормы ограничения еврейской иммиграции – чтобы не гневить арабов.
Эти нормы не были пересмотрены, и когда над евреями Европы нависла смертельная угроза. Первоначально Гитлер не собирался их уничтожать. Он планировал их просто ограбить и выгнать. Но им некуда было бежать. Никто не хотел принимать у себя этих нищих изгоев. Включая Британию, владевшую Палестиной.
Если бы там уже тогда существовало еврейское государство или еврейское самоуправление подмандатной Палестины обладало правом принимать беженцев, судьба евреев Европы была бы совершенно иной.
Великобритания в феврале 1947 года объявила о сложении с себя мандата на управление этой склочной территорией через год. Решение о будущем переустройстве передали в ведение ООН, создали там Специальный комитет по Палестине (UNSCOP).
Рассматривалось три варианта послемандатного статуса становящейся бесхозной страны: международный протекторат под эгидой ООН; единое арабо-еврейское государство; раздел территории между двумя государствами – еврейским и арабским.
Первый отметали и те, и другие. Второй устраивал арабов, но евреев – никак: они были в меньшинстве, и вся сионистская идея пошла бы насмарку. Им годился только третий вариант, но арабы его отвергали. Какой из трех вариантов будет вынесен на голосование Генассамблеи ООН – зависело, в основном, от стран-победительниц.
Среди них Великобритания обладала самым слабым голосом. Она была заинтересованной стороной, лишенной доверия держательницей мандата, с которым не справилась, и сама от него отказалась. Поэтому решающее слово принадлежало США и СССР.
Сионист Громыко
Про СССР было практически все известно. Советский Союз традиционно поддерживал справедливую борьбу арабского народа с колониалистами, а сионизм считал враждебной полуфашистской идеологией, само это движение – оплотом империализма, главным образом, британского. Со своими сионистами в стране победившего социализма расправились еще в 20-е — кого расстреляв, кого посадив, кого отправив в эмиграцию, и даже иврит был под запретом как язык реакционный, в отличие от пролетарского идиша.
Госдеп, Пентагон, ЦРУ давали однозначную оценку предполагаемой позиции СССР: Москва поддержит вариант единого государства с арабским большинством, чем заслужит признательность арабов, так что и США не стоит портить с ними отношения. Сионистские лидеры тоже не ждали ничего хорошего от сталинской империи.
Когда 14 мая 1947 года (то есть ровно за год до провозглашения Израиля, — В.Б.) советский представитель Андрей Громыко поднялся на трибуну Генассамблеи ООН, обсуждавшей судьбу Палестины, еврейские деятели, сидя на местах для гостей, приготовились услышать от него то же, что слышали раньше в конфиденциальных беседах. Но то, что он сказал, повергло их в шок.
Он заговорил об ужасных страданиях, которые перенес еврейский народ во время войны. О том, что мучения этих людей не кончились — «сотни тысяч евреев бродят по разным странам Европы», — что долг ООН помочь им. Он потребовал признать тот «тяжелый факт», что ни одно государство Западной Европы не оказало евреям должной поддержки во время войны. Именно этим, подчеркнул Громыко, объясняется стремление еврейского народа к созданию своего государства — и не поддержать такое естественное стремление так пострадавшего народа было бы несправедливо.
Громыко заявил, что СССР был бы заинтересован в основании единого арабо-еврейского государства с равными правами для двух народов, но если комитет ООН по Палестине решит, что конфликт между ними неразрешим, создание на этой земле двух государства – еврейского и арабского – альтернатива оправданная и приемлемая.
Никто не ждал такого разворота от советского представителя. Он говорил так, как будто речь ему писал сионист или сам он был сионистом.
И это была не единственная просионистская речь Громыко. В сентябре UNSCOP решил выставить на Генассамблею именно резолюцию о разделе Палестины. За три дня до судьбоносного голосования, 26 ноября 1947 года, Громыко в ответ на арабские упреки в том, что раздел Палестины является исторической несправедливостью, заявил о долгой связи еврейского народа с этой землей. Как будто бы вновь заглянул в прописи сионизма. Отрицание этой связи до сих пор является основной палестинского нарратива. И Громыко опять подчеркнул, что такой раздел справедлив, он соответствует «законным требованиям еврейского народа, сотни тысяч представителей которого являются бездомными…». Это слово – «бездомные» — нам надо бы запомнить для понимания дальнейшего.
Сталинский гамбит
Само собой, Громыко «стал сионистом» не сам и не вдруг. Он выполнял решение, принятое не им и скорее всего даже без него. Было кому решать за всех и в тогдашней Москве. Звали этого человека Иосиф Сталин, а вот уж без него не совершались такие резкие развороты, какие начал демонстрировать несгибаемый Громыко с трибуны ООН в 1947-м.
Что заставило Сталина «пойти на поводу у сионистов» тогда? Только не чувство справедливости, о котором постоянно говорил Громыко в своих сенсационных речах, сделавших его «героем Израиля» с тех пор и навсегда. Только не сочувствие еврейскому народу, претерпевшему «невиданные бедствия» во время войны.
К Сталину понятия справедливости, сострадания, сочувствия неприменимы. Тем более – по отношению к евреям. Не пройдет и двух месяцев после исторического голосования в ООН, признавшего — во многом благодаря позиции СССР — право евреев на свое государство, как он отдаст приказ об убийстве «главного еврея» Советского Союза Соломона Михоэлса, — прелюдии к задуманной Сталиным великой антисемитской кампании, итогом которой должно было стать «окончательное решение еврейского вопроса» в его стране.
Евреи для него были всего лишь россыпью пешек, которыми он собирался разыграть свой ближневосточный гамбит на палестинском поле.
Война кончилась, а с нею – вынужденный союз с империалистами. О переделе послевоенного мира договорились еще во времена союзничества – на саммитах в Тегеране в 1943-м, в Ялте и Потсдаме в 1945-м. Но передел касался, в основном, Европы. Палестина – вопрос второстепенный – оставалась за рамками договоренностей. Престарелый советский вождь, не желая замечать изменившихся тенденций, продолжал считать Англию основным игроком на Ближнем Востоке и хотел ее оттуда выгнать.
Палестина представлялась ему удобным местом, где он мог вставить старушке Британии большое шило в задницу.
Арабов Сталин считал пособниками и сателлитами англичан. По его представлениям, Британия в послевоенном мире продолжит контролировать Ближний Восток через полностью подчиненных ей Трансиорданию и Ирак и зависимый от нее Египет. А еврейское государство в центре региона точно не станет сторонником Британии, с которой сейчас евреи борются, в том числе силой оружия, зато вполне может стать оплотом Советского Союза в регионе. Это как бросить головешку в муравейник.
Основания для такого сценария были, и дали их советскому руководству сами сионисты.
Обмен Лондона на Москву
Хаим Вейцман, председатель Всемирной сионистской организации и будущий первый президент Израиля, был вхож в самые высокие круги лондонского истеблишмента. Не благодаря своим должностям в сионистском движении. Этот еврей из-под Пинска был профессором химии в Манчестере, и во время Первой мировой изобрел промышленный способ производства ацетона, который помог британскому флоту избавиться от острого дефицита бездымного пороха. Признательность тогдашнего морского министра Уинстона Черчилля не знала границ. Даже когда Черчилль стал премьером, Вейцман по старой дружбе был одним из немногих, кто мог входить к нему без доклада. Считается, что и Декларация Бальфура появилась во многом благодаря тому, что британское правительство не могло отказать человеку, который внес такой бесценный вклад в оборону империи в самый критический момент войны с немецкими субмаринами.
Химия, ацетон и порох были лишь побочными занятиями профессора Вейцмана. Главным делом жизни был для него сионизм. И он сыграл в нем выдающуюся роль. Это Вейцман, вовремя предвидя падение Османской империи в Первой мировой, настоял на переориентации сионистского движения с нее на Великобританию.
Вейцмана считали в сионистском движении англофилом, и когда империя повела себя в канун и в начале Второй мировой так вероломно по отношению к евреям, он чувствовал себя виноватым. И сделал новый прогноз – теперь уже по поводу Британии. Она выйдет из этой войны ослабленной, ее положение на Ближнем Востоке не будет прежним. Вакуум заполнит скорее всего Советский Союз.
Вейцман не питал теплых чувств к стране социализма. Его младший брат, единственный из семьи вернувшийся на прежнюю родину строить страну рабочих и крестьян, вскоре оказался в тюрьме и сгинул в сталинском лагере. Но политическую опору выбирают не по любви. Профессор стал искать выходы на советское руководство. Ближайшим доступным контактом мог для него стать только посол СССР – Иван Майский.
Они впервые встретились в феврале 1941 года. И очень понравились друг другу. Говорили по-русски. Майский услышал от немолодого, высокого, безупречно одетого профессора массу неожиданных и приятных вещей. Тот сказал, что сионисты разочарованы англичанами: они не любят евреев, предпочитают им арабов и вряд ли пойдут на размещение в Палестине 4-5 миллионов еврейских беженцев из оккупированных немцами стран Европы. Так что даже победа Британии в войне с Гитлером не сулит евреям ничего хорошего, сионисты готовы порвать с ней ради более надежного партнера.
Все это стало еще более актуальным совсем скоро – когда и Советский Союз вступил в войну с Гитлером. Вейцман завел переписку с Майским. Объяснял, что это великое заблуждение, будто сионизм враждебен социализму и СССР. Другие сионистские лидеры при всякой возможности отстаивали этот тезис.
«Палестина, — доказывали они, — представляет собой очаг единственного организованного рабочего движения на всем Ближнем Востоке и ядром социалистического содружества».
Убеждали, что еврейское государство, когда оно будет создано, станет нейтральным, в то время как арабы – либо британские агенты, либо коллаборационисты, работающие на Германию.
Тут не требовалось строить догадки. В то время как сионисты обхаживали советских представителей за рубежом, а в самой еврейской Палестине развернулось массовое движение в поддержку Красной армии (собирали деньги и теплую одежду, посылали медикаменты, перегоняли за две тысячи километров по пустыням и горным дорогам в СССР санитарные машины с оборудованием, готовы были отправить медицинские бригады на фронт), «отец палестинской нации», верховный муфтий Иерусалима Амир аль-Хусейни встречался с Гитлером, клялся ему в верности, формировал мусульманский легион СС в Боснии и диверсионные группы в Палестине, организовал прогитлеровский военный мятеж в Иране, а штаб муфтия располагался в Берлине.
Нескромное предложение
Вторая встреча Майского с Вейцманом состоялась в сентябре 1943 года. На ней советский посол перевел разговор в практическую плоскость, которую в первой их встрече лишь затронул. Его интересовало, действительно ли Палестина может вместить большое количество европейских евреев.
В том же месяце посол сам оказался в Палестине. Его вызвали в Москву, а во время войны самый короткий путь туда из Лондона пролегал через Ближний Восток. Один из ведущих израильских специалистов по истории евреев России и Польши, директор Института исследований сионизма и Израиля при Тель-Авивском университете, скончавшийся в прошлом году профессор Мататьягу Минц писал, что командировка Майского была связана с его предстоящим назначением заместителем наркома иностранных дел.
Очевидно, для срочного вызова в метрополию имелся по крайней мере еще один повод. Именно в это время, в сентябре 1943-го, при Наркоминделе начала работу созданная решением Политбюро правительственная Комиссия по вопросам мирных переговоров и послевоенного устройства. Для руководства ею был отозван в Москву другой посол – в США – Максим Литвинов, бывший нарком, в свое время смещенный перед заключением пакта Молотова-Риббентропа.
В рамках задач этой комиссии была выработка позиции СССР, в том числе по послевоенной судьбе Палестины и евреев – еще отдельно.
Волею обстоятельств (контактам с сионистами, о которых посол, естественно, докладывал в Москву) и по должности (Палестина была фактически протекторатом Великобритании) Майский оказался среди высокопоставленных советских дипломатов наиболее компетентным в обоих этих вопросах. Очевидно, он и предложил связать их вместе.
На обратном пути в Лондон Майский снова оказался в Палестине (2 октября — указывает профессор Минц точную дату), и на сей раз не просто сделал пересадку здесь, а пожелал остановиться на несколько дней. Принимали его как почетного гостя британские власти подмандатной территории. Но, к их неудовольствию, он настоял на встрече с руководством еврейского анклава. Его повезли в два кибуца неподалеку от Иерусалима, где он был обласкан со всей страстью коммунистического братства. (Во время войны культ Сталина и СССР в еврейской Палестине достиг пика, а в некоторых кибуцах продержался и после нее, после смерти вождя и даже после разоблачения его преступлений. Самого Мататьягу Минца исключили из родного кибуца, когда он вышел из просталинской компартии, шокированный речью Хрущева на ХХ съезде КПСС, — В.Б.)
И тут пришел черед советского посла ошарашить сионистских лидеров, как раньше они удивили его. Майский сам завел с Бен-Гурионом беседу, о которой тот рассказал только ближайшим соратникам по партии, предупредив о неразглашении. Посол спросил у Бен-Гуриона:
— Вы в состоянии разместить у себя после войны европейских евреев? Есть ли у вас готовый план на этот счет?
— Конечно, есть, – ответил глава Сохнута и будущий премьер, привычно блефуя. — Примем, хоть миллион!
— Миллиона мало, — наставительно произнес посол. – Вы должны быть готовы принять по крайней мере 2,5 миллиона.
Бен-Гурион обалдел и от предложения, и от цифры. В самых смелых мечтах сионисты-социалисты (а они были завзятые фантазеры!) не предполагали такого размаха. Англичане ограничили квоту на пять лет 75 тысячами, и на этом предписывали прекратить еврейскую иммиграцию.
То есть речь шла однозначно не только об отмене британского мандата после войны, но и о создании здесь еврейского государства. Москва была готова, более того – подстегивала к этому.
Как и в случае с Громыко, все это не было самодеятельностью Майского, и цифру он взял не с потолка. Советское руководство знало масштабы уничтожения еврейского населения Европы. Ни в Польше, ни в других оккупированных странах такого количества евреев уже не было. По мнению профессора Минца, речь могла идти только о том, что переселение в будущее еврейское государство предстояло и советским евреям.
Квартирный вопрос
Надо отдать должное предусмотрительности и тщательности сталинской верхушки. Коренной перелом в войне произошел только что. Еще большая часть оккупированной территории СССР оставалась под немцами, еще только разворачивалась битва за Днепр, которая унесет почти полмиллиона жизней, а в Москве уже взялись за планы послевоенного обустройства, доходя до самых периферийных подробностей.
В рамках комиссии Литвинова было создано 28 подкомиссий по разным темам в порядке приоритетности. Последней, 28-й, стояла там подкомиссия по еврейскому вопросу, а 26-й – по палестинскому. Резюме по еврейскому вопросу должен был представить Шахно Эпштейн, редактор газеты «Эйникайт» — органа Еврейского антифашистского комитета. Он его сделать не успел – заболел и умер в 1945-м, спасшись таким образом от жуткой участи других деятелей ЕАК, тем более, что он был среди авторов обращения в правительство с предложением о создания еврейской республики в Крыму – одном из ключевых пунктов обвинения.
На последнем заседании комиссии, в июне 1945 года, Литвинов, отметив, что из-за болезни Эпштейна резюме по еврейскому вопросу получить не удалось, сказал, что это не беда, так как все, что собирались там изложить, уже содержится в резолюции по палестинскому вопросу. То есть будущее евреев в СССР и будущем советском блоке увязывали с Палестиной и будущим еврейским государством.
Резюме подкомиссии по Палестине как раз было. «Привязанность евреев к Палестине, стране их отцов, — сказано там, — существует уже много поколений. Даже ожидание Мессии связано с Палестиной». Это звучит совершенно по-сионистски. И примерно в той же формулировке прозвучало в «сионистской» речи Громыко на Генассамблее ООН. Понятно, откуда это взялось. Ничего не было случайным.
Какой был в том резон? Кроме политического, чисто практический, бытовой.
Одна из главных проблем послевоенного восстановления была жилищная. Одна из главных проблем, с которой сталкивались евреи, возвращавшиеся из концлагерей и эвакуации, заключалась в том, что им некуда было возвращаться физически: часть домов разрушена, часть уцелевших, где евреи жили до войны, занята другими жильцами, которым не было нужды бежать. Они не хотели возвращать свои дома и квартиры внезапно вернувшимся евреям. На этой почве возникали конфликты, приобретавшие национальный характер: «Жиды отсиделись в Ташкенте, а теперь гонят нас на улицу!»
Очень точно и откровенно сформулировал проблему Никита Хрущев, который возглавлял Совет министров и ЦК Компартии Украины после войны. На одном из заседаний Совмина республики он прямо сказал:
«Евреям Украины, которые спаслись от попыток уничтожить их, лучше всего оставаться там, где сейчас живут. Они тут нам не нужны. И так забот хватает. Возвращаются из эвакуации, начинаются сражения за квартиры, где живут уже другие люди, за отнятые вещи. Все это усложняет обстановку и без того сложную.
Я не хочу, чтобы украинский народ воспринимал победу Красной армии и возвращение советской власти как возвращение евреев…»
Как до войны, так и после нее они никому не были нужны. Тогда Гитлер нашел способ утилизации этого излишнего человеческого материала. Теперь Сталин до своего варианта «окончательного решения» еще не дозрел – ему понадобится несколько лет. А на том этапе еврейское государство представлялось наиболее радикальным и удобным способом ослабления послевоенного жилищного кризиса.
Речь шла об огромных массах. Только польских евреев было в СССР больше четверти миллиона. По расчетам израильского историка Семена Швейбиша, в эвакуации находилось 1,2-1,4 млн. советских евреев. Возвращаясь в разрушенные войной города, они усугубят там дефицит жилья. Надо дать им свою страну – пусть едут туда, нам легче будет.
Во всем советском блоке существовала та же проблема той же остроты. Власти СССР позаботились о своих сателлитах – и предоставили после войны свободу эмиграции для бывших польских граждан: они могли уезжать куда угодно, лишь бы не возвращались домой. А кто возвращался – сам виноват.
Профессор Минц считал, что и еврейские погромы в послевоенной Польше (за два года в них погибло около тысячи человек) были инспирированы властями по советской указке, чтобы стимулировать эмиграцию. Обстановку там и тогда он знал хорошо и испытал на себе. После создания государства его – как одного из руководителей молодежного сионистского движения «Шомер а-цаир» — послали в родную Польшу восстанавливать там еврейскую жизнь. Ему пришлось бежать оттуда менее чем через год. Из Польши евреев выдавливали вместе с их организациями. Впоследствии, уже став профессором, Минц утверждал, что и для советских евреев предусматривался тот же метод.
Квартирный вопрос, который, согласно Булгакову так испортил москвичей, сильно улучшил отношение московского руководства к созданию еврейского государства.
Оно оказалось выгодным по многим параметрам. Нельзя сказать, что жилищный аспект был основным, но в дополнение к естественным геополитическим и стратегическим – существенным.
Гонка
Все это вместе повлияло на выбор Советского Союза, а точнее – Сталина в пользу сионистов (много позже, в 70-е, Молотов утверждал, что в Политбюро только он и вождь были за это). И 29 ноября 1947 года, когда на Генассамблею ООН был все-таки вынесен – благодаря советской позиции — вопрос о разделе Палестины, и важен был каждый голос, СССР (а вместе с ним – Украина, Белоруссия и Чехословакия) проголосовал «за».
А когда 14 мая 1948 года было провозглашено еврейское государство, СССР стал первым, кто признал его де-юре, — 17 мая. Это уже результат гонки со Штатами за приоритет.
Признать Израиль де-факто раньше США не было никакой возможности. Президент Трумэн подписал указ о фактическом признании еврейского государства через 11 минут после его провозглашения в Тель-Авиве. И велел тут же сообщить об этом американской делегации в ООН для обнародования.
Получив телеграмму, дипломаты в Нью-Йорке сочли ее розыгрышем и долго смеялись. Когда же убедились, что это правда, пришли в шок и даже собирались подать коллективное заявление об отставке. Глава представительства в ООН Уорен Остин вообще исчез из офиса и не отвечал на звонки. Будущего госсекретаря Дина Раска срочно отправили в Нью-Йорк улаживать бунт. Ему это удалось с трудом. В отставку ушла лишь самый авторитетный член делегации в ООН – вдова прежнего президента Элеонора Рузвельт.
Только один этот эпизод показывает, какие страсти бушевали в американском руководстве по поводу создания еврейского государства.
Безнадежное предприятие
Весь политический истеблишмент США противился появлению еврейской страны на Ближнем Востоке. Госдеп склонялся к варианту создания в Палестине национальных анклавов под международным протекторатом вместо британского – и этим ограничиться. Почти все советники и эксперты убеждали президента не влезать в палестинское болото.
И только он сам готов был пойти против течения. Ревностный евангелист, Гарри Трумэн, еще со своих сенаторских времен демонстрировал поддержку сионистам. Не изменил своим взглядам и на президентском посту.
Кроме личных симпатий и религиозных убеждений, имелся у Трумэна и политический интерес: еврейские голоса, которых тогда в Штатах было больше, чем мусульманских и арабских. Евреи заваливали Белой дом письмами, телеграммами и петициями, их количество перевалило за сотню тысяч. В ноябре 1947 года Трумэн принял Хаима Вейцмана, которого считал умнейшим человеком, и сразу после этой встречи отдал распоряжение представительству в ООН голосовать за раздел Палестины.
Но этим дело не кончилось. Лига арабских государств (ЛАГ) отвергла решение ООН. Возглавлявший Высший арабский совет (орган самоуправления палестинских арабов) Дажамал аль-Хусейни, брат иерусалимского муфтия-нациста, заявил: «Палестина будет охвачена огнем и кровью, если евреи получат хоть какую-нибудь ее часть».
Они приступили к осуществлению своих замыслов буквально на следующий день после исторического голосования в ООН. Началось с терактов, а затем развернулись боевые действия. ЛАГ создала Арабскую освободительную армию из сирийских, ливанских, египетских, иракских и боснийских добровольцев. Местные арабы – Армию Священной войны. Деньги и оружие у них были от ЛАГ, англичане давали им грабить свои арсеналы. У еврейских формирований не было ни денег, ни оружия.
В декабре 1947-го Бен-Гурион отправил Голду Меерсон (Меир она станет много позже) в США собирать деньги у американских евреев. Напутствуя ее, он предупредил:
— Либо ты вернешься с десятью миллионами долларов, либо тебе некуда будет возвращаться.
На первом же митинге она сказала американцам:
— Вы не можете решить, следует нам сражаться или нет. Решать будем мы. Еврейское население Палестины не выкинет белый флаг. Если у нас будет оружие, мы будем воевать оружием. Если у нас его не будет, мы будем драться камнями. От вас зависит только одно: кто победит в этой борьбе. Но решать вам надо уже сейчас.
За три месяца пребывания в США Голда собрала 50 миллионов долларов – фантастические деньги: сумма втрое превышала годовую выручку от нефти Саудовской Аравии.
На собранные Голдой деньги Бен-Гурион отправил в Европу молодых предприимчивых евреев закупать оружие. Это тоже была нелегкая задача. Оружия в послевоенной Европе было навалом – некуда девать. Но в открытую продавать его евреям никто не решался. США строго блюли эмбарго и следили за поведением своих европейских союзников и сателлитов.
Оружейные эмиссары работали в Италии, Франции, других европейских странах. На взятках, посулах, личных связях, еврейской солидарности что-то удавалось сделать. Но мало. Луч надежды забрезжил лишь в Чехословакии. Всю войну ее развитая промышленность работала на Вермахт. Неликвиды скопились огромные. Государство остро нуждалось в деньгах. А американского контроля – никакого.
Первые крупные сделки были заключены еще в январе 1948-го. В феврале в стране произошел коммунистический переворот, то есть выполнение контракта требовало согласия СССР. Оно было получено – и это стало предвестием перелома. В марте загрузили первую партию чехословацких винтовок, пулеметов, пистолетов и патронов.
Но положение в Палестине усложнялось с каждым днем. Иерусалим находился в блокаде, кибуцы подвергались набегам, арабские банды устраивали засады на дорогах. И это были только цветочки. Армии пяти арабских стран стояли на границах Палестины, ожидая ухода англичан, чтобы начать вторжение.
Противники создания еврейского государства в руководстве США за это время не стали его сторонниками. Наоборот – у них появилась аргументация к тому, что решение ООН о разделе просто невыполнимо.
В марте, как раз тогда, когда положение евреев в Палестине стало почти критическим, а на пароходы лишь грузились первые партии оружия для еврейской армии, Госдеп США подготовил резолюцию Совбеза ООН о замораживании решения о раздел Палестины и введении там международного протектората. Это пугало евреев больше, чем положение на фронтах.
Министр обороны Джеймс Форрестол втолковывал Трумэну, что 40 миллионов арабов неизбежно сбросят 400 тысяч евреев в море. «Мы должны быть на стороне нефти», – убеждал он.
Самый популярный в то время политик, государственный секретарь США – прославленный генерал, командующий американскими войсками во время войны и будущий спаситель послевоенной Европы – Джордж Маршалл (тот самый, который «план») угрожал отставкой: бессмысленная поддержка обреченных евреев оставит США без нефти перед лицом назревающего военного конфликта в Европе с Советами. Американские войска понадобятся там, а не в ненужной никому Палестине, а им понадобится нефть, которая у арабов.
Реальная ситуация подтверждала мрачные прогнозы американцев. И не только их. Великий полководец союзников во Второй мировой, маршал Монтгомери, в то время начальник британского Генштаба, считал, что евреи продержатся не больше двух недель после начала арабской интервенции.
Час «Ч» наступал 15 мая. Экспедиционные корпуса пяти арабских стран стояли наготове. Но за несколько дней до этого судьба еврейского государства повисла на волоске по другой причине: евреи сами готовы были отказаться от его провозглашения.
И это – совершенно неизвестная история, которую я сам узнал совсем недавно от автора только что вышедшей книги, уже ставшей бестселлером.
Ключ в кармане у премьера
Известный израильский историк и писатель профессор Михаэль Бар-Зоар – автор нескольких десятков книг, многие из которых переведены на десятки языков, первый биограф Бен-Гуриона, в канун 70-летия государства выпустил книгу «Краткая история государства Израиль». Ей суждена такая же судьба, которая была в СССР у «Краткого курса ВКП(б), — будут читать и изучать все. За три недели в Израиле выпущено несколько ее тиражей, и они полностью раскуплены.
Первым местом за границей, где Бар-Зоар представил свою новую книгу, стала Москва. Профессор был специальным гостем на вечере Российского еврейского конгресса (РЕК) в честь 70-летия Израиля. Там он рассказал один из эпизодов книги – о том, как этого государства вполне могло не быть.
Привожу здесь не отрывок из книги, а его рассказ в своем изложении с некоторыми необходимыми дополнениями.
8 мая, за шесть дней до намеченного провозглашения государства, министр иностранных дел Народного управления («временного правительства» будущего Израиля) Моше Шарет (тогда еще – Черток, фамилию он сменит, когда возглавит официальный МИД, — В.Б.) встретился для решающей беседы с госсекретарем Джорджем Маршаллом.
— Не вздумайте объявлять о создании государства, — сказал ему генерал. – Говорю вам как военный: вас уничтожат! Предупреждаю: если вы сделаете это, даже не обращайтесь к нам за помощью – мы помогать не будем. Ни в ООН, ни войсками, ни оружием.
И выдал аргументированный и полный расклад – как евреев раздавят и почему США не станут вмешиваться.
Шарет вышел из кабинета Маршалла совершенно раздавленным.
— Что он тебе сказал? – спросил его один из видных сионистов, Давид Ха-Коэн, с которым они вместе мотали срок в британской тюрьме в Латруне.
— Нам нельзя провозглашать государство, — обескуражено произнес Шарет.
Он успел до отъезда получить записку от Вейцмана, тогда постоянно пребывавшего в Штатах. Там была написана фраза, которую на приличный язык можно перевести как «не обмочись». Шарет до тех пор не давал оснований подозревать себя в трусости. Но и в глупости тоже.
11 мая (за 3 дня до провозглашения государства, — В.Б) он вернулся в Тель-Авив. Вечером ему предстояло доложить о результатах визита в ЦК правящей партии МАПАЙ. В аэропорту его встретил Реувен Шилоах – будущий глава Мосада.
— Тебя хочет видеть Бен-Гурион, — сказал он.
— Мне надо на заседание ЦК, — возразил Шарет.
— Сначала к Старику, — не согласился Шилоах.
Посадил его в джип – и повез на квартиру к Бен-Гуриону.
— Что там произошло, — говорит Бар-Зоар, — нет ни в архивах, ни в мемуарах. Это мне рассказывал сам Бен-Гурион.
Моше Шарет подробно изложил всю беседу с госсекретарем. И от себя добавил: «Я думаю – он прав!»
Бен-Гурион встал, подошел к двери, запер ее на ключ, ключ положил в карман. И сказал:
— Сейчас мы поедем в ЦК. Там ты расскажешь все, что рассказал мне. Кроме последних четырех слов – твоих. Пообещай мне это сейчас – иначе ты из этой комнаты не выйдешь.
Шарет пообещал, и они поехали. Там, перед товарищами по партии, он опять повторил все, сказанное Маршаллом, но все же сделал добавление от себя. Оно было совсем другим:
— Я считаю, что у нас назад пути нет – надо идти до конца.
Как полагает Бар-Зоар, авторитет Бен-Гуриона был столь велик для Шарета (его будущего преемника на посту премьера, но отношения между ними испортятся до того, — В.Б.), что он изменил мнение.
Дискуссия длилась всю ночь. Четверо, так же как Шарет до встречи с Бен-Гурионом, считали, что в сложившихся обстоятельствах от провозглашения государства надо воздержаться. Это были очень влиятельные личности, все они оставили след в истории Израиля и даже географии – в названиях улиц, шоссе, общественных зданий. Будущий председатель Кнессета Йосеф Шпринцак, будущие министры: финансов – Элиэзер Каплан, обороны – Пинхас Лавон, транспорта – Давид Ремез. Раньше лидером скептиков был Шарет, а теперь он переметнулся на другую сторону – и они остались в меньшинстве.
Два голоса
Но это была всего лишь партия, хотя и правящая. В полдень следующего дня – это уже 12 мая – назначили заседание Народного управления — «временного правительства» будущего государства. В нем было 13 министров, включая премьера, но двое не могли выбраться из блокированного Иерусалима, а один находился в Нью-Йорке, так что собралось десять. Это нормально – «миньян»: десять мужчин — минимальный кворум, достаточный для произнесения «Кадиша» — поминальной молитвы.
Здесь повторилось то же, что и в ЦК, тем более что половину «миньяна» составляли участники ночного заседания. Те же горячие дискуссии, столкновения мнений, растерянность… Было два обстоятельства, которые усилили как раз последнее.
В разгар обсуждения в комнату вошла Голда. Ей не полагалось здесь быть – министром она еще не была. Но эту ночь провела с королем Трансиордании Абдаллой (прадедом нынешнего короля – Абдаллы II, — В.Б). Они встречались не раз. Обычно – в приграничной деревне. Теперь король счел, что это для него опасно и предложил рискнуть ей — приехать к нему во дворец в Аман.
— Амман, так Амман, — сказала Голда. – Чтобы сохранить жизнь хоть одного еврейского солдата, я готова отправиться даже в ад.
Она нарядилась арабкой и поехала. Миссия стоила риска.
Голда должна была передать королю предложение присоединить к своему королевству часть Палестины, предназначенную планом ООН по разделу страны арабам,– и на этом конфликт был бы исчерпан.
Абдалла отказался. Еще раньше, несмотря на уговоры евреев, переданные через Голду, не присоединяться к ЛАГ, король в Лигу вступил.
— Когда мы обсуждали такую возможность раньше, я был королем, — сказал он. – Теперь я один из пяти «королей» арабов. Я не смогу дать вам мир сам.
И сделал ей встречное предложение: еврейскую автономию внутри Трансиордании.
— Вам будет хорошо под моим правлением, — убеждал король. – Зачем вам свое государство? Вы, евреи, всегда спешите.
— Две тысячи лет ожидания вы называете спешкой? – возразила ему Голда.
И поехала домой той же ночью. Шоферу было тяжело вести: слепили фары иракской танковой колонны, движущейся к палестинской границе. Подтверждались худшие опасения. Евреи были заинтересованы вывести Трансиорданию из войны по двум существенным причинам. Во-первых, у нее была самая сильная армия – Арабский легион, подготовленный англичанами, вооруженной ими, под командованием английских офицеров. Во-вторых, Трансиордания открывала путь иракским войскам. Что и случилось.
— Миссия провалилась! – сказала Голда, явившись к министрам.
И ощущение безысходности усилилось. Сторонники провозглашения государства исчерпали доводы. Решили призвать на помощь военных – пусть выскажут свое мнение они.
Вызвали Игаля Ядина. Выдающимся археологом Святой земли он станет позже, а пока был фактическим командующим армией — начальник Генштаба, Яаков Дори, болел. Ядин не утешил:
— У арабов явное преимущество. Наши шансы 50:50 – либо нас всех вырежут, либо кто-то из нас сможет уцелеть.
О победе речь не шла вообще.
— Тут я увидел, — рассказывал Бен-Гурион Бар-Зоару, — что мечта всей моей жизни просыпается у меня сквозь пальцы, как песок.
И тогда этот маленький косматый одержимый еврей взял слово для своей тронной речи.
— Провозгласим мы государство или нет – уже не имеет значения, — сказал он. – Арабские армии уже стоят у границ. Когда британцы через два дня уйдут – они все равно войдут. И будет то, что будет. Наши люди в Европе уже закупили оружие, купят еще. Пароходы уже в пути. Нам надо продержаться неделю – десять дней, пока они прибудут. И тогда мы победим! Наш выбор: сделать то, что нам предназначено, сражаться и принять судьбу, которая нам уготована, или – не сделать этого. Судьбы не избежать, а шанса больше не будет.
Пришло время голосования. Оно должно было быть свободным, и секретарь «правительства», Зеэв Шер, мучился над своим выбором: как предложить евреям проголосовать «за» или «против» провозглашения еврейского государства? Кто посмеет быть против? Все здесь были сионисты, все они были здесь, потому что сионисты.
И он поступил очень по-еврейски. Поставил на голосование другой вопрос: принять ли предложение США? Четверо проголосовало «за», шесть – «против». Провозглашение государства прошло большинством в два голоса.
Неправильная страна
Государство провозгласили за восемь часов до истечения британского мандата, 14 мая, спешили до наступления шаббата. Спешили так, что многократно исправленный черновик переписчик Торы не успел записать набело на пергаментном свитке – Декларацию приняли на слух, и члены Народного совета подписались под чистыми листами, которые потом склеили уже без них.
Как и предполагалось, утром 15 мая началось вторжение войск Египта, Сирии, Ливана, Ирака, Трансиордании. Положение было катастрофическим. Арабский легион Трансиордании уже захватил Иудею и Самарию, Восточный Иерусалим, сирийские и ливанские войска – кибуцы на Севере, в Галилее, иракский экспедиционный корпус дошел до Нетании, египетская танковая колонна – до нынешнего Ашдода, в 35 километрах от Тель-Авива. Преградить ей путь было некому.
Бар-Зоар рассказывает, что Пинхас Сапир (будущий легендарный министр финансов, у которого в записной книжке в кармане фиксировались все расходы и доходы государства, — В.Б.) 23 мая собрал своих ближайших друзей в лучшем тель-авивском ресторане, чтобы встретить смерть весело и пьяными.
Но в ту же ночь в Хайфском порту стали разгружать обещанные Бен-Гурионом суда с оружием — в основном, чехословацким. И приземлился самолет Boeing 377 Stratocruiser. В нем находились в разобранном виде четыре «Мессершмитта», изготовленные на чешском заводе еще для Люфтваффе. Чешские механики спешно собрали их.
На фюзеляжах и крыльях там были нацистские кресты. Их закрасили и нарисовали вместо крестов шестиконечные звезды.
Это был весь парк боевых самолетов израильских ВВС. У одного при пробных стрельбах собственной пушкой был сбит пропеллер. Второй разбился при взлете. Оставшиеся два тут же подняли на боевое задание. За штурвалом одного из них сидел бывший летчик королевских ВВС, будущий командующий ВВС Израиля, автор воздушной операции, обеспечившей победу в Шестидневной войне, а много позже – седьмой президент Израиля Эзер Вейцман, племянник первого президента.
Когда они появились над египетской танковой колонной, двигающейся на Тель-Авив, и открыли огонь на бреющем, там началась паника. Египтяне настраивались на веселую прогулку для расправы над евреями. Они не были готовы к тому, что их эти евреи станут атаковать с воздух. Колонна остановилась и повернула назад.Так произошел перелом.
Так началась военная победа – после достигнутой дипломатической, а затем и ментальной. Так появилось это государство, которого вполне могло не быть, если бы за сутки до его провозглашения его основатели были рациональны. И этой стране сегодня 70 лет.
Владимир БЕЙДЕР
Владимир БЕЙДЕР
Авторский вариант. Опубликовано: «Огонек», 14 мая 2018.
Комментариев нет:
Отправить комментарий