«Литература трудных времён»: советские книги, которые рекомендует Борис Акунин

 

Мои любимые десять литературных произведений из «трудных времен». Я имею в виду книги, написанные в советский период, когда цензурные ограничения или просто инстинкт самосохранения вынуждали авторов осторожничать, эзопничать, бунтовать на коленях, прятать в кармане фиги и т.п.

Русским писателям советского периода было очень трудно работать. Поэтому те из них, кто все же сумел создать выдающиеся произведения, вызывают у меня уважение и восхищение.

Хотя тут вот еще что.

С одной стороны, для свободы творчества состояние подцензурности ненормально. С другой стороны, внешнее давление сжимает в талантливом писателе некую пружину, которая не может полностью распрямиться, что придает тексту особенную внутреннюю силу.

Чего греха таить, наша нынешняя художественная проза заметно уступает по качеству лучшим образцам советской литературы. (Правда, имеет значение и то, что в посткоммунистические времена роль литературы и вообще писателей сильно скукожилась. Мы перестали быть властителями дум и остались только инженерами человеческих душ. Или массовиками-затейниками).

Вот он, мой субъективный список любимой советской литературы (по алфавиту):

Василий АКСЕНОВ. Жаль, что вас не было с нами 
Михаил БУЛГАКОВ. Белая гвардия 
Сергей ДОВЛАТОВ. Заповедник 
Василий ГРОССМАН. Жизнь и судьба 
Булат ОКУДЖАВА. Путешествие дилетантов 
Владимир ОРЛОВ. Альтист Данилов 
Юрий ТРИФОНОВ. Старик 
Юрий ТРИФОНОВ. Дом на набережной 
Юрий ТРИФОНОВ. Время и место 
Евгений ШВАРЦ. Дракон

Комментирую по порядку.

Аксеновская новелла совершенно очаровательна. Написанная в самые безвоздушные времена засилия «секретарской литературы», она напоминает мне картину другого Васи (Ложкина) про гламурную кису в маршрутке:

Когда Аксенов эмигрировал, у меня долго хранилась пластинка, где картавый автор читал это чуднóе произведение. Помню, я слушал, смотрел на фотографию усатого Василия Павловича и говорил ей: «Ах, Вася, на кого ж ты нас покинул?». Кстати говоря, избавившись от цензуры, Аксенов так упруго, талантливо и многослойно уже не писал (по-моему).

«Белая гвардия» — вообще шедевр. Прямо небесная музыка, в которой всё совершенство: и мелодия, и слова, и инструментальное сопровождение. «Велик был год и страшен год по Рождестве Христовом 1918-ый, от начала же революции второй. Был он обилен летом солнцем, а зимою снегом, и особенно высоко в небе стояли две звезды: звезда пастушеская — вечерняя Венера и красный, дрожащий Марс». Волшебство.

Люблю эту фотографию

Довлатовский «Заповедник» — очень нерусская литература. Высшее стилистическое щегольство: минимализм, андерстейтмент. Правда, ничего советского и трудного в повести нет. Автор плевал на цензуру, печататься в совжурналах не собирался, поэтому я его сюда вставил не совсем честно. Разве что по предмету описания и ландшафту.

Говорил про себя, что средний писатель

Насчет гроссмановского романа скажу вот что. Я никогда не задумывался о его литературных достоинствах. Потому что дикое мясо советской жизни, авторская боль и авторская честность делают мастерство незаметным и неважным. Хотя оно, конечно, есть. И еще удручает непреходящая актуальность. Вроде всё переменилось, а самое скверное никуда не делось. Худший враг страны и народа по-прежнему собственное начальство. И новые Штрумы всё подписывают верноподданнические письма, выискивая себе этические оправдания... 

Прекрасный фильм, по-моему.

«Путешествие дилетантов»... Как же у меня в юности щемило сердце от этого чтения. Особенно от фразы «Иногда очень хочется кричать, но хорошее воспитание не позволяет». Помню, был я в те годы на творческой встрече с писателем Окуджавой. Ему нравилось ощущать себя прозаиком, ему хотелось говорить о романе. Мне тоже очень хотелось про это слушать. Он как раз начал рассказывать о прототипах — Лавинии Жадимировской и Сергее Трубецком, ужасно интересно. А из зала все слали записки: спойте то, спойте сё. Окуджава наконец разозлился и сказал: «Может, вам еще и сплясать? Это встреча с писателем». Я один в зале захлопал.

Вот такая книжка у меня была, скучного вида

«Альтиста Данилова» с тех пор не перечитывал и не буду. Потому что очень любил, а всё изменилось. Кто не читал, прочтите, пожалуйста, и расскажите, какое впечатление этот роман производит сейчас.

А вот взял и рискнул, открыл самое начало. Да нет, хорошо. Замечательный лаконизм, нерв, предвкушение чуда: «Данилов считался другом семьи Муравлевых. Он и был им. Он и теперь остается другом семьи. В Москве каждая культурная семья нынче старается иметь своего друга. О том, что он демон, кроме меня, никто не знает. Я и сам узнал об этом не слишком давно, хотя, пожалуй, и раньше обращал внимание на некоторые странности Данилова. Но это так, между прочим».

По тому, что у меня в списке целых три Трифонова, вы уже поняли, кого я считаю главным советским писателем. «Советским» не в смысле советским, а в смысле эпохи.

Роман «Старик» для меня — лучшая попытка понять тайну времени. Как оно меняет цвет, вкус и запах. Как одна эпоха переходит в другую. С тех пор, как тридцать с чем-то лет назад я впервые прочитал «Старика», время перекрасилось еще бог знает сколько раз. Удивительный писатель, удивительная страна.

«Дом на набережной». Это про Родину. Которая теперь навсегда будет состоять не только из Пушкина с Достоевским, но еще и из этого. Не забудешь, не выкинешь.

«Время и место». Наверное, самая горькая цитата в нашей и без того не слишком сладкой литературе: «Мальчик Саша вырос и состарился. Поэтому никому ничего не надо». Читаю Трифонова — и понимаю, что надо. Что всё не бесследно и всё не напрасно.

Как же рано он умер...

Ну, про «Дракона» мы тут уже беседовали. Жутко смешная пьеса, прямо обхохочешься. Особенно, если живешь в ее третьем действии и никак из него не выберешься.

«Сейчас победитель дракона, президент вольного города выйдет к вам. Запомните — говорить надо стройно и вместе с тем задушевно, гуманно, демократично».

А что с любимыми советскими книгами у вас?