Огненные цветы Хаима Гури

• 

Хаим Гури

Женева, 1947

Задумчивая чужая страна.
Большая закатная тишина.
Добрые старые времена.
Парки. Традиции. Вид на Монблан.
По озеру Леман скользят суда.
С весел лениво скользит вода.
По капельке истекает день.
Цветы. Оркестры. Кафе.
Беззвучье в зеркальных стоит дверях.
Жандарм в умопомрачительных галифе
с приятностью: «Мерси, месье».
Дама с цветком в кудрях.

Здесь кровь с моего не стекала виска,
речка Рон не несла тела,
здесь не втаптывали войска
младенцев моих в торцы.
Здесь не падали навзничь дома – и дотла!
как пораженные громом слепцы,
здесь не теребил лохмотьев знамен
бравурный ветер времен.

Ты молчала, голубка моя, а всего
в паре миль – восходил, шел к небесам
и глодал их голодный дым.
Прости, ласточка, горечь мою и желчь,
ты невинна, прелесть моя…
Ты же не видела, Genéve, Genéve…

Иду, в вечерней иду тени.
Над озером Леман гаснут огни.
Тьма на горных хребтах вдали.
И тогда я заглядываю в лицо
суровое, жесткое – навсегда
оскорбленной моей земли.

(Из сборника “Огненные цветы”, 1992 г. Перевод: Михаил Генделев)

***

Биография израильского поэта Хаима Гури – биография страны и ее поэзии. В октябре 2016 года поэту исполнилось 93 года. Возраст, когда подводят итоги, оглядываясь на себя и на то, какой стала страна, за которую отдали жизнь друзья и которую ты сам отстаивал с оружием в руках.  

В 2008 году был издан красивый объемистый двухтомник под красноречивым названием «С поэзией и временем вместе», где Гури собрал свои газетные очерки, устные выступления и некоторые стихи. В первом томе – эссе «Предположительное начало и то, что за ним», написанное в 1992-2000 годы. Вот его первые строки:

«Я не знаю, как все началось, хотя веду речь о себе. И мне не ведома та тайна сплетения обстоятельств, что с годами превращает человека в поэта. Остается предположить, что слово поэт приходит с некоторым запозданием, как свидетельство о сделанном, а не как свойство, бывшее прежде деяния. Отрок берет карандаш или ручку и начинает писать. И все, что ему в тот момент известно, – это что он пишет. Странное начало: молодой человек, карандаш и бумага, а между ними – тишина. Он помнит это начало по прошествии лет, когда он сед и испещрен шрамами» (с. 7).

Гури рассказывает о себе, своих «бессарабских» и «русских» корнях (деда по отцу звали Дов Гурфинкель), литературных впечатлениях, среди которых – ему тогда было 15 – поэтическая книга Н. Альтермана «Звезды на просторе» и вышедшая в 1942-м антология «Русская поэзия» под редакцией Авраама Шлионского и Леи Гольдберг, многие стихи которой он помнит наизусть.

«Сабра» Хаим Гури – останется героем-сионистом, хочет он того или нет. Он родился в 1923 году в Тель-Авиве, окончил школу земледелия в Галилее, Еврейский университет в Иерусалиме и отделение французской литературы в Сорбонне. Боец Пальмаха, он в 1947-м был послан в Европу: в Венгрии помогал пережившим нацизм евреям переправиться в Страну Израиля, потом в Чехословакии создал роту еврейских десантников, будущих бойцов Цахала, и был их командиром. Он воевал в Войне за Независимость (1947–1949), командовал ротой в боях за Иерусалим в Шестидневной войне и снова был на фронте в Войне Судного дня.

В википедии под фото Гури в рубрике «люди, которые могут тебя интересовать», помещены три израильских автора: Натан Альтерман, Моше Шамир и Ури Цви Гринберг, все из правого политического лагеря, борцы за «неделимый Израиль», противники территориальных уступок. Но в конце 1980-х годов Гури, возможно, под влиянием литературной элиты Израиля, начинает много писать об аморальности «оккупации» и «притеснении» палестинцев. Несколько меняется эстетика его стихов, которые теперь напоминают газету. В Израиле трудно отмежеваться от идеологических распрей, особенно, когда поэт еще и публицист.

Я лишь один раз видела Хаима Гури и беседовала с ним – это было на посвященному Ури Цви Гринбергу симпозиуме в Еврейском Университете в Иерусалиме, как кажется, в конце 1990-х. Я рассказала Гури, что преподаю литературу Израиля на подготовительном отделении для репатриантов из бывшего СССР и что когда я читала его стихотворение «Смотри: вот лежат наши тела» глаза мальчиков, отслуживших в израильской армии и собиравшихся учиться в университете, увлажнялись. Гури вынул изо рта потухшую трубку, смущенно хмыкнул и сказал: «Но теперь другое время. Нельзя же все время так, как в начале». 

Я выбрала для этой публикации раннее лирическое стихотворение Гури о любви. Полагаю, оно посвящено любимой жене Ализе. Они познакомились в 1948 году в Беер-Шеве и больше не расставались. И она всегда его первый критик.

«Ночная прогулка» – ноктюрн. В его прозрачных строках нетривиален образ «стада часов», очевидно ночных: они на исходе (в оригинале – «мертвы»), и знакомый из мировой поэзии «рожок месяца» пресуществляется тут в свирель времени, «встречающую бледную зарю». В упомянутом выше эссе Гури рассказывает, как в 1945-м принес тетрадь своих первых стихов Альтерману в редакцию газеты «Давар», где тот работал ночами. Через день они встретились в кафе. Альтерман вернул тетрадь и сказал: «Придет день, и ты увидишь, что тебя опубликовали. Не надо это планировать. Это просто придет. Не всегда точно помнишь, когда сказал: я тебя люблю. Это просто случается. Проходит время, и ты вспоминаешь об этом» (с. 47). Эхо слов Альтермана звучит в последней строке стихотворения.

Ночная прогулка

Пойдем, наступит тот особый час,
Час звездопада, и разбудит ветер.
Светляк вспорхнёт и на твоей косе уснёт.
И словно тайною рукою тишь наколдует тишь.
А мы с тобою молоды и хороши.
Вдруг дерзко
невидимое банджо забренчит,
вспугнёт мышей летучих
и тронет дрожью дерево вблизи дороги.
Смолой прольются сосны.
Туман сгустится, пологом застыв.
Я на краю тропы сорву и поднесу тебе цветок –
ты им украсишь смуглую головку.
Беседа будет лёгкой, мы
о пустяках тихонько обменяемся словами.
И месяца рожок пробудит отблеск рос
на шерсти коз. И запоёт свирель
часов ушедших стада,
встречая бледную зарю, обильную прохладой.
Давай замедлим шаг. Ты подойдёшь тихонько –
и неожиданно возникнет поцелуй.

1948