В 1960-е нынешний главред «Завтра» и писатель Александр Проханов отдаляется от оргий Южинского кружка. Его захватывают идеи архитектора Константина Пчельникова, который стал главным учителем Проханова. Пчельников в 1960-е мечтал создать из СССР хранителя Евразии, а в Битце построить Артполис – глобалистский центр мира. Об учителе Проханова, Константине Пчельникове пишет Лев Данилкин в своей книге «Человек с яйцом». Первым посвящением Проханова в 1960-е стали знаменитые оргии Южинского переулка, где солировал писатель Юрий Мамлеев. Свальный грех (в том числе гомосексуальный), колдовство, НЛО, рериховщина и достоевщина в самых худших их проявлениях – так описывали эти практики сами участники Южинского. Проханову этого было мало. В середине 1960-х он знакомится со знаменитым архитектором Константином Пчельниковым (1925-2001). «Тот научил Проханова мыслить геополитическими категориями, восхищаться советской цивилизацией и собирать бабочек», — пишет Данилкин. Пчельников проектировал сталинскую высотку в Варшаве, стадион в индонезийской Джакарте, президентскую резиденцию в Гвинее. Вообще 1950-е и первая половина 1960-х прошла у него за границей. По возвращении в СССР его карьера пошла под уклон. Он поставил одно здание в московском Измайлово, одно в Ярославле и музей в Палехе; официальная критика громила эти здания. Строить же хрущёвские «коробки» он отказывался. (Портрет Пчельникова работы Проханова) Проханов познакомился в Пчельниковым в 1965 году, в момент его вынужденного безделья. Теперь они вдвоём бродили по Москве, по её окраинам, и выбирали место под будущий «проект». Пчельников начал приучать молодого сердечного друга мыслить категориями империи. Кратко советско-фашистская утопия архитектора выглядела так. Реализовав промышленный потенциал, скопив много валюты и мобилизовав – под началом Вождя-Ваятеля – распылённые человеческие ресурсы, мы должны были поставить Запад на колени. Тот, изнурённый гонкой вооружения, должен был заявить о готовности участвовать в советском Суперпроекте. Страна станет единым целым, где купола соборов, поместья и крылатые ракеты связаны узлами. Русское будущее связывалось с понятием Империи-чаши. Евразия представлялась Пчельникову вогнутой линзой, титанической чашей, ограниченной по краям горными цепями – Пиренеями, Балканами, Карпатами, Кавказом, Тянь-Шанем, Гималаем и Тибетом. Когда древние славяне заселили дно, центр чаши, и организовали круговое пространство с центром в Москве, получился магический круг, Священное Колесо, внутри которого заключено 70% всех природных богатства Земли. Российская, а затем Советская империя – великий проект синтеза пространств. Планетарный узел коммуникаций, трассированных ещё во время неолита, будет проходить через Россию. Надо создать лишь новый систему этих коммуникаций – от Португалии и дом Москвы, а через неё, сквозь всю Сибирь – к Берингову проливу. Через Берингов пролив перебрасывается титанический мост, и возникает сверкающий мегаполис, Берингоград. От Оси мира меридиальные магистрали пройдут к Африке, Индии, Китаю. Стеречь эту Ось должен стальной и грозный гигант – наша стабильная империя-чаша. (Проект перекрытия Берингова пролива, 1969 год) Создав новую сеть мировых дорог, мы спровоцируем падение роли Персидского и Ормузского проливов, Суэцкого канала и Сингапура, обретя огромные богатства и мировое лидерство. Заметьте, всё это Проханов прочёл не в газете «Завтра» при Путине, а услышал в середине 1960-х; неудивительно, что когда в конце 1980-х к нему явится ещё один адепт Южинского переулка, молодой Дугин со своими евразийскими фанабериями, то он будет принят с распростёртыми объятиями. Два сердечных приятеля, Пчельников и Проханов, бродя по окраинам Москвы, тогда отыскали и главное место силы этой советско-фашистской империи – в Битцевском парке. Пчельников назвал эту ещё несостоявшуюся столицу Евразии в Битце – «Артполис». Она должна была стать центральной точкой «коммуникационной ложи» Великой Чаши – в форме расколотой на две половины восьмигранной пирамиды, в плане образующей 8-лучевую арийскую звезду. Через этот Артполис, где сосредоточатся банки, биржи, офисы международных фирм и информагентства, пункты космической связи, будет происходить обмен культурными и технологическими ценностями, под контролем Православного народа. «Артполис был одновременно инструмент и полигон постепенной рекультивации распавшейся державы: с его помощью Россия должна была реинтегрироваться в глобальный процесс», — передаёт воспоминания Проханова автор книги Данилкин. Позже сын Проханова, Андрей Фефелов, тоже считающий себя учеником «великого евразийца Пчельникова», в процессе подготовки книги расскажет Данилкину: «В XIX веке у России было две беды – дураки и дороги. Но в XXI веке эти две беды становятся преимуществами. Дороги – потому что Россия представляет собой бездорожное пространство, позволяющее активировать этот скрытый ресурс, трансформировать его в коммуникационное ложе. Дураки – потому что это ресурс инаковости, кривизны сознания, ценный в глобализированном, культурно и мировоззренчески унифицированном мире». Сам Пчельников вспоминал: «В 1952 году я закончил Ленинградскую Академию художеств. В ноябрьскую ночь 1952 года я сидел в кресле академика Руднева. На столе лежал документ с грифом секретности, подписанный Сталиным и Георгадзе. Документ представлял собой закрытый проект переделки географических карт. На новых картах нулевой меридиан должен был проходить через Пулково! Гринвич уже ничего не значил!». Сегодня примерно на том месте, где отыскали место для Артполиса Пчельников и Проханов, находится здание Службы внешней разведки России. А в России так же нет дорог и правят дураки – до мечты Пчельникова осталось сделать не так уж и много шагов.
На испытаниях ракет Иран использует в качестве цели звезду Давида
время публикации: 19:17 | последнее обновление: 19:30
В среду, 28 июня, постоянный посол Израиля в ООН Дани Данон передал членам Совета безопасности фотографии со спутника, сделанные во время ракетных испытаний в Иране.
В комментариях к снимкам Данон указал, что они были сделаны в декабре 2016 года, когда Иран проводил испытания новой ракеты класса земля-земля Qiam. Посол Израиля также напомнил, что проведение подобных испытаний является нарушением решения СБ ООН 2231.
"На снимках, предоставленных Даноном, можно увидеть на земле звезду Давида, в центре которой образовался кратер в результате попадания ракеты", - сообщила радиостанция "Кан Бет".
В письме к членам СБ Дани Данон подчеркнул, что ракетные испытания являются не только нарушением резолюций, но и служат еще одним подтверждением того, что одной из целей Ирана является Израиль.
Дани Данон призвал Совет безопасности начать незамедлительно действовать для устранения иранской угрозы. "Иран поддерживает режим Башара Асада, финансирует "Хизбаллу" и угрожает безопасности граждан Израиля. Он поддерживает террористов и диктаторские режимы на Ближнем Востоке и во всем мире. Совет Безопасности обязан устранить угрозу, которую представляет Иран для региона", - подчеркнул Данон.
Отметим, что четыре дня назад, во время празднования в Иране "Дня Аль-Кудса", в Тегеране был установлен таймер, отсчитывающий время, оставшееся до уничтожения Израиля в 2040 году. Эта дата появилась после того, как в 2015 году аятолла Али Хаменеи объявил, что Израиль не проживет еще 25 лет.
Глава правительства Израиля Биньямин Нетаниягу в своем Facebook так прокомментировал появление этого таймера в Тегеране: "Иранцы должны выучить историю еврейского народа, так как на прошлой неделе в Тегеране установили таймер, отсчитывающий время до уничтожения Израиля. Мы были в этой стране за тысячелетия до того, как аятоллы захватили иранский народ в заложники, и мы будем здесь и после того, как их теократическая диктатура станет лишь примечанием на страницах истории".
А.К. Хитрый какой - этот Али Хаменеи. Знает историю о Хадже Насреддине. знающего точно, что через 40 лет или ишак умрет, или мула подохнет, либо сам Хаджа отдаст Богу душу.
Нейрофизиологи из Университета Торонто назвали забывчивость важной для человека способностью, позволяющей "удалять" из мозга ненужную информацию и пополнять его новыми актуальными знаниями для оптимизации принятия решений.
Это и есть главная функция памяти, пишет Medicalxpress со ссылкой на научный журнал Neuron.
- Важно, чтобы мозг забывал о несущественных деталях и вместо этого фокусировался на материалах, которые приведут к разумным решениям в реальном мире. Тогда как наличие многочисленных противоречивых воспоминаний лишь затрудняют этот процесс, - поясняет профессор Блейк Ричардс.
После ряда исследований в детском отделении университетской больницы Торонто, ученые выяснили, что забывчивость связана с появлением в гиппокампе (области головного мозга, отвечающей, прежде всего, за память) новых нейронов, которые генерируются стволовыми клетками. Наши же воспоминания "хранятся" в связях между нейронами.
Когда новые нейроны интегрируются в гиппокамп, образуются и новые соединения, реконструирующие схемы гиппокампа и перезаписывающие память. Информация в "старых" нейронных связях, будучи неактуальной, постепенно стирается.
Это может объяснить то, что дети, в гиппокампе которых вырабатывается больше нейронов (так как они активно познают окружающий мир), чем у взрослых, вырастая, забывают многие моменты из детства. Особенно происходившее с ними в возрасте до четырех лет.
Таким образом, полагают ученые, мозг избавляется от ненужных воспоминаний и настраивается на реалии окружающего мира.
А.К. Здесь не нужно быть ученым. Первым подобное заметил Жюль Верн - ПАГАНЕЛЬ!
В 44 года её приговорили к смертной казни за шпионаж, связь с преступным сообществом, контрабанду людьми и попытку государственного переворота. Но Шуля Коэн прожила ещё более полувека, пройдя через пытки и навсегда заслужив лавры еврейской Маты Хари.
Она родилась в Аргентине в тот самый судьбоносный 1917 год, когда в России к власти пришли большевики, а в Земле Израиля британский фельдмаршал Эдмунд Алленби отбил у турок Иерусалим. Её родители были сионистами, как сказали бы теперь – религиозными сионистами. Поэтому вскоре после рождения дочери семья переехала в подмандатную Палестину, осев в только отстроенном и на тот момент одном из самых престижных иерусалимских кварталов Макор-Барух. Шуля была отправлена в передовую школу, названную в честь Эвелины де Ротшильд – представительницы британской ветви знаменитой семьи еврейских банкиров и филантропов. В этой школе религиозные еврейские девочки получали вполне себе светское и современное образование, а преподавание в соответствии с сионистским подходом велось на иврите.
Шуля Кишик выросла в доме, где отец и старший брат хранили оружие еврейских подпольщиков, пряча пистолеты от британских полицейских в мешочках для хранения молитвенных принадлежностей. И окончив школу, она тоже представляла свою будущую жизнь в борьбе за возрождение еврейской государственности. Но всё сложилось совершенно иначе.
Ей было всего 16, когда к отцу из Бейрута приехали сваты. Жених был молод, красив и весьма состоятелен. Стороны быстро договорились, а Шуля, понимая, как рушатся все её жизненные планы, заперлась в комнате и рыдала всю ночь напролёт.
Покинув ставший ей родным Иерусалим, она вместе с мужем Жозефом Коэном поселилась в еврейском квартале контролируемого французами Бейрута. Состояние успешно занимавшегося коммерцией, заботливого и любящего мужа вполне могло обеспечить ей спокойное и размеренное положение ни в чем не нуждающейся домохозяйки, но скучная жизнь была Шуле не по сердцу. Молодая, красивая и заводная – она быстро стала заметной фигурой в богатой и влиятельной еврейской общине города. Вскоре она завела серьёзные знакомства и за пределами еврейской общины – в «высшем свете» Бейрута.
Шли годы, семья Шули и Жозефа росла, как, впрочем, и их благосостояние. Бейрут, ставший к этому времени столицей независимого Ливана, после окончания Второй мировой войны превратился в «маленький Париж». В наше время, когда Ливан раздираем на части экстремистскими исламистскими группировками, трудно представить, что полвека назад Бейрут был крупнейшим ближневосточный центром развлечений, где светская жизнь не прекращала своего весёлого течения ни днём, ни ночью.
Став регулярной гостьей на вечеринках и застольях бейрутской элиты, Шуля всегда была в курсе всех последних ближневосточных новостей, включая и те, что случайно соскакивали с заплетающихся языков уже не вполне трезвых военных и политических руководителей молодой арабской страны. В конце 1940-х годов ей, видимо, именно таким образом стало известно о совместных ливанско-сирийских планах вторжения на территорию подмандатной Палестины, как только британцы покинут Ближний Восток, а евреи попытаются провозгласить своё государство. И тогда Шуля осознала, что именно ради этого она и прожила в чужой стране всё это время.
В 1947 году она вышла на представителей группы «Шай», бывшей прообразом созданных впоследствии служб безопасности будущего еврейского государства, и предложила им добровольную помощь. Она передала известные ей планы вторжения ливанской и сирийской армий на территорию Земли Израиля и на 14 лет стала для израильской разведки главным агентом в Ливане.
Миссии Шули особенно способствовала невероятных масштабов коррупция, ставшая едва ли не единственным способом решения всех вопросов в Ливане. То, что не удавалось выспросить в светских беседах у захмелевших генералов и правительственных чиновников, можно было узнать благодаря правильно поданной нужному человеку взятке. Средства на решение подобных вопросов в семье были: Жозеф полностью разделял сионистские убеждения жены, а она не только не скрывала от него свою деятельность, но и неизменно советовалась в сложных ситуациях.
Частые встречи Шули с главами ливанских силовых структур и высшими чиновниками, происходившие отнюдь не в рабочее время, а по вечерам в стильных и дорогих столичных ресторанах, неизменно вызывали пересуды и сплетни в еврейской общине, но супруги Коэн внимания на это не обращали, перед ними стояла куда более серьезная задача – «контрабанда людьми». Необходимо было организовать нелегальную переброску в Израиль через ливанскую границу евреев из окрестных ближневосточных стран. Легальную репатриацию евреев в Израиль власти арабских государств запретили сразу же после провозглашения еврейского государства. В результате евреи в арабских странах превратились в своего рода заложников, лишённых части прав и подвергаемых гонениям.
Шуле удалось наладить разветвлённую сеть маршрутов, позволявших одиночкам, семьям и целым группам еврейских беженцев из Ливана, Сирии, Ирака и даже Ирана попадать в Израиль. Одних контрабандисты перевозили в лодках по морю. Вторые пересекали границу в точно назначенное время, пока подкупленные офицеры ливанской погранслужбы отсылали солдат на другой участок зоны наблюдения. Третьи и вовсе проезжали по подделанным и купленным за взятку документам. Счёт сумевших благодаря Шуле добраться до Израиля идёт на тысячи. И большинство, конечно, не знали, кто их тайная благодетельница.
В одной из первых партий, ещё в 1949 году, Шуля отправила к родственникам в Израиль двух своих старших сыновей – там было за них спокойнее. И главное – это стало примером для многих семей бейрутских евреев, поспешивших, преодолев опасения и страхи, отправить детей в еврейскую страну.
Всё это Шуля проворачивала почти в одиночку. Симпатичная и приветливая светская дама в одно мгновение превращалась в хладнокровного, решительного и волевого разведчика, умевшего при необходимости навести ужас даже на самых грозных и суровых противников. Бесстрашная и уверенная в себе, часто проявлявшая решимости и мужества больше, чем иной мужчина, она пользовалась таким уважением среди израильских силовиков и арабских контрабандистов, что к ней скоро приклеилось прозвище «мсье Шуля» – «господин Шуля». А когда надо было, она умела договариваться даже с самыми опасными людьми.
Подчас этой светской даме приходилось оказываться в совершенно неожиданных и опасных ситуациях. Например, когда во время гражданских беспорядков в Бейруте в 1958 году суннитская группировка захватила несколько еврейских подростков, Шуля без колебаний сама отправилась вглубь суннитского квартала Басту, оплот боевиков, и вернулась оттуда живой и невредимой с освобождёнными подростками.
Её собственные дети, а их у разведчицы было семеро, ни о чём не догадывались. «В детстве я зачитывался книгами о суперменах и разведчиках, но мне и в голову не приходило, что таким героем была и моя мама», – вспоминал потом один из её сыновей. А дочь в фильме, снятом по мотивам жизни Шули уже в 90-е годы, рассказала, как она, сама не зная того, принимала участие в агентурной работе матери: «По выходным я отправлялась в соседний магазин за сладостями, и так как в доме у нас телефона еще не было, то мама просила меня позвонить из магазина по конкретному номеру и передать сообщение. Там всегда были какие-то цифры: 10, 15, 20. Мне было тогда лет восемь, и я не думала, что они значат. Только теперь я понимаю, что это было количество евреев в очередной партии, переправляемой моей матерью в Израиль».
Тем временем количество людей, знавших о тайных аспектах жизни бейрутской светской львицы, продолжало расти, приближая трагическую развязку. В 1961 году Шуля Кишик-Коэн по доносу была арестована в своём доме в Бейруте. Брать её отправили целую моторизованную роту солдат, а бронетранспортёры и автоматчики перекрыли окрестные улицы. Видимо, ливанские службы безопасности хотели как можно сильнее раздуть дело или действительно так боялись безобидную домохозяйку, превратив её в своих фантазиях в легендарную Мату Хари.
Изнурительные допросы и пытки продолжались в течение двух лет. Пытали её с особой жестокостью – даже не столько из желания узнать секреты «Моссада», сколько из мести, из ярости от того, что «какая-то женщина» сумела их всех провести. Её подвешивали за руки и за ноги, били кнутами, вырывали ногти, но так и не смогли получить от неё ни одного признательного показания. В итоге обвинительное заключение, расписанное на 350 страницах, помимо шпионажа, контрабанды людьми и связей с преступными структурами, включало в себя и совсем безумное обвинение в попытке осуществления переворота в Ливане. На суде, который состоялся только в 1963 году, Шуля отказалась признать себя виновной по всем пунктам, но всё равно была признана таковой и приговорена к смертной казни.
Позже приговор был смягчен и заменен на семилетний срок заключения. Однако такое помилование стало, вероятно, не следствием недостаточности улик, а объяснялось страхами многих ливанских руководителей, что перед казнью Шуля может много чего рассказать – как, например, годами давала им взятки, благодаря которым они закрывали глаза и на контрабанду, и на шпионаж, и на связи с преступными структурами.
Дальше было ещё четыре тяжёлых года в женской тюрьме, но и здесь единственная еврейка на две тысячи заключённых, сумев добиться уважения к себе со стороны матёрых уголовниц, заслужила всё то же прозвище – «госпожа Шуля». Наконец наступил 1967 год, принесший Израилю сокрушительную победу над арабскими соседями в Шестидневной войне. Спустя несколько месяцев в рамках сделки по обмену пленными Шуля с мужем, также сидевшим в тюрьме за соучастие, была передана израильтянам на пограничном переходе в Рош ха-Никра. Их детей тайно вывезли через Кипр.
Последующие полвека Шуля Кишик-Коэн вместе с мужем и наконец собравшимися вместе детьми мирно жила в Иерусалиме. Она вроде бы отошла от прежних занятий, ограничившись чтением лекций солдатам и школьникам, но кто знает, как часто её обширные знания и связи об изнанке ливанской жизни использовались израильской разведкой.
21 мая 2017 года, в канун юбилея Шестидневной войны, принесшей ей спасение, столетняя «мсье Шуля», награждённая многочисленными наградами, окружённая любящими детьми, внуками и правнуками и сохранившая до последнего дня жизни ясный ум и память, скончалась в своём иерусалимском доме, пережив на полвека свой смертный приговор. Пусть же будет благословенна память о ней.
Адский холод, ураганные ветры, сотни километров безжизненного пространства, долгая полярная ночь – все это об Арктике. Казалось бы, здесь не может выжить ничто живое, и человек должен страшиться этого белого безмолвия, которое способно раздавить его, уничтожить и навеки похоронить в своей ледяной пустыне. И все же людей неудержимо влечет сюда!…
Притяжение Арктики Магическое притяжение Арктики академик Анатолий Федоров испытал на себе еще лейтенантом. Выпускник высшего военно-морского училища имени Нахимова, Анатолий Федорович долгие годы вел научную работу в северных морях, в том числе исследовал морскую радиоактивность, несколько лет трудился бок о бок с легендарным Жаком Кусто, хорошо знал Ивана Дмитриевича Папанина – выдающегося полярника. Сейчас академику Федорову уже за восемьдесят, но он по-прежнему увлечен тайнами Заполярья, живет и работает в Мурманске. По роду своей деятельности Анатолий Федорович имеет доступ к архивным документам, закрытым для большинства простых смертных. Благодаря этому ему удалось найти уникальные сведения об арктическом противостоянии Третьего рейха и Советского Союза. За что боролись в этих малопригодных для жизни краях две сверхдержавы? Как выяснил академик Федоров, это противостояние возникло еще… до возникновения обоих государств. Десятилетиями Германия и Россия вели настоящую «ледовую войну», о которой неизвестно практически ничего. Ледовая война Еще в 1912 году существовал проект германской арктической экспедиции под началом лейтенанта кайзеровского флота Шредер-Штранца, согласно которому немцы намеревались обследовать Таймырский полуостров и наметить путь через Берингов пролив в Тихий океан. Вот что привлекало и до сих пор привлекает к Арктике – ведь именно здесь пролегает самый короткий путь между океанами. От Мурманска до Камчатки подводная лодка добирается всего за десять дней! Если сравнить это расстояние с тем, которое придется пройти южным путем – через Индийский океан до Японии, – то становится понятным, насколько важными в стратегическом значении являются неприветливые воды Заполярья. К сожалению, неповоротливая бюрократическая машина Российской империи слишком медленно «разворачивалась» в эту сторону, хотя лучшие умы России давно поняли всю важность освоения Арктики. Если бы к ним вовремя прислушались, возможно, Вторая Тихоокеанская эскадра не потерпела бы такого сокрушительного поражения во время войны с Японией в 1905 году. Об этом писал профессор Дмитрий Менделеев: «Если бы хотя десятая доля того, что потеряли при Цусиме, была затрачена на достижение полюса, эскадра наша прошла бы во Владивосток, минуя и Немецкое море, и Цусиму». Но вернемся к событиям Первой мировой войны. В июле 1914 года немецкие подводные лодки были впервые замечены у побережья Мурмана. Русская разведка засекла два неприятельских судна, однако никаких указаний «сверху» не последовало. Между тем немцы начали активно минировать Белое море и акваторию Кольского полуострова. В результате караваны английских судов, которые Северным морским путем перевозили для нужд союзнической российской армии различные грузы, все чаще уходили на дно. Только с 11 июня по 22 июля 1915 года на минах, выставленных немцами, подорвалось 14 пароходов. А с середины сентября до 14 октября на подходах к Кольскому заливу затонули 16 норвежских, семь английских и столько же российских судов. Как оказалось, все они были торпедированы германскими подводными лодками. В этом районе действовала целая флотилия кайзеровских субмарин, которые всю Первую мировую войну усердно минировали Баренцево море и его окрестности, а также топили суда Российской империи и ее союзников. Тайная военно-морская база немцев в глубоком тылу СССР Долгие годы оставалось загадкой: где немцы хранили такой огромный запас мин? И только в конце 1930-х годов правда неожиданно вышла наружу. На безлюдном острове Поной, расположенном в Белом море, решено было возвести оборонные сооружения. Строили их поляки-военнопленные. Они-то и натолкнулись совершенно случайно на огромный склад мин немецкого производства. Мины были в отличном состоянии, причем их запаса с лихвой хватило бы на то, чтобы заминировать все Баренцево море. Началось расследование, в результате которого было выяснено, что мины доставлялись на склад… рыболовецкими судами, якобы проводившими лов в этом районе еще до начала Первой мировой войны. Теперь стало понятно, какую «рыбу» они здесь ловили… Благодаря тайным складам и базам, предусмотрительно устроенным немцами в глубоком тылу противника, с 1914 по 1917 год им удалось потопить свыше шестидесяти транспортов. В одном только Кольском заливе в это время находилось постоянно не менее семи германских субмарин. Но ведь они должны были где-то базироваться! Такая база, тоже совершенно случайно, была обнаружена уже после Второй мировой войны военнослужащими Краснознаменного Северного флота СССР. Уцелел даже небольшой бревенчатый причал. У входа в пещеру, где располагалась база, стояла динамо-машина, на которой ясно просматривались герб кайзеровской Германии – орел и год ее изготовления: 1913-й. Невероятно, но агрегат удалось запустить, и пещера осветилась! Исследуя ее, советские офицеры натолкнулись на штабеля консервов. Что ж, запасливости и педантичности немцам всегда было не занимать. Но каково же было удивление военнослужащих, когда при ближайшем рассмотрении обнаружилось, что банки выпущены в конце 1930-х годов! Выходит, эту базу использовали и «наследники» кайзеровских военно-морских сил, и она играла роль в обеспечении нацистских субмарин?!
Вспомогательный крейсер «Комет», замаскированный под японское судно «Токио-Мару»
Возможно, таких баз было несколько. По свидетельству академика Анатолия Федорова, на Новой Земле в Первую мировую находилась база подводных лодок. В устье реки Лена до сих пор сохранился 200-метровый бетонный причал, причем обнаружить его удалось только с воздуха. Много лет жителям селений на берегах Лены попадались бочки с топливом, на которых читалась немецкая маркировка. Возможно, там находятся до сих пор не исследованные подземелья, хранящие смертельно опасные тайны Германии. «Граф Цеппелин» над советской Арктикой Внешне германский пароход «Комет» выглядел мирным торговым судном. Однако он был снабжен новейшим навигационным оборудованием, в его трюмах укрывалось современное вооружение, а в специальном ангаре находился самолет, предназначенный для ледовой разведки. Именно этот корабль (рейдер) Ивану Папанину было приказано провести по Севморпути. По указанию Сталина, эта экспедиция немецкого судна была включена в план арктических операций 1940 года. Иван Дмитриевич прекрасно понимал, что это – преступление. Подобное выражение «дружбы с братской Германией» могло дорого обойтись стране. Он, как мог, долго задерживал исполнение приказа, хотя в сталинские времена это было смерти подобно. И все же исполнять «команду свыше» пришлось…
Командир крейсера «Комет» капитан Роберт Эйссен
Нацистскому «Комету» было предоставлено право свободного многодневного плавания по восточной части Баренцева моря, причем среди членов его экипажа, составлявшего более 300 человек, были столь загадочные личности, что ими следовало серьезно заняться НКВД. Тем не менее эти гости вели себя по-хозяйски, отдыхая на берегах Маточкина Шара – занимались сбором грибов и птичьих яиц. А после Второй мировой войны появилась информация, что на самом деле немцы вели поиск серебра на свинцовых месторождениях, пользуясь старинной картой. Затем ледокол «Иосиф Сталин» провел немецкий рейдер через море Лаптевых, а дальше немцы решили продвигаться самостоятельно… По одним данным, когда было установлено, что «мирное судно» на самом деле укомплектовано военной командой, ему было отказано в дальнейшей проводке. Тем не менее «океанский оборотень» благополучно осуществил переход по Северному морскому пути, до этого много лет совершенно закрытому для иностранцев. Причем за рекордно короткий срок – 25 суток. «Комет» вышел в Тихий океан. По возвращении в Германию командир рейдера Роберт Эйссен был награжден за этот поход Железным крестом и званием адмирала.
Вим Вендерс о том, зачем в 71 год поставил свою первую оперу
Вим Вендерс
Фото: Donata Wenders / предоставлено Staatsoper
Перед премьерой в интервью своему драматургу знаменитый кинорежиссер Вим Вендерс рассказал, что терпеть не может оправдывать ожидания. «Сделал "Париж, Техас" — попросили повторить. Снял "Небо над Берлином" — пожалуйста, продолжение». Повтор, считает режиссер, ведет к рутине, а рутина — дорога в ад. Поэтому он лично предпочитает каждый раз делать что-то новое или по-новому. Так вышло и с оперой Жоржа Бизе «Искатели жемчуга» в берлинской Staatsoper, билеты на все четыре премьерных показа которой раскупили моментально — она у Вендерса первая. Поэтому велик шанс, что последняя. После недавнего спектакля, завершившегося стоячей овацией, его снова попросили: «Еще». Знаменитого дебютанта до, во время и после премьеры оперы наблюдала в Берлине обозреватель «Ленты.ру» Ольга Гердт.
До:
Как ты смирился с тем, что резать нельзя?
«Поздравляю! Пока — все отлично», — в антракте премьеры «Искателей жемчуга» зрительница протягивает руку Виму Вендерсу. Его место с самого края, в девятом ряду, и теперь он подпирает стену, ожидая пока сидящие в середине пройдут на свои места. «Да дальше еще лучше будет, вот увидите!» — нагло обещает режиссер, пожимает женщине руку и смеется.
Вендерса, создателя культовых роуд-муви и безразмерных, длящихся и тянущихся в кадре киноландшафтов, визионера и философа, чем дальше, тем больше взирающего на землю с высоты птичьего полета (в последнее время еще и освоившего технологию 3D), представить втиснувшимся в коробку театральной сцены нелегко. Труднее, чем других кинорежиссеров, которых, конечно, в опере давно уже пруд пруди. Кто и что тут только ни ставил. Соавтор Вендерса, главный дирижер Staatsoper Даниэль Баренбойм считает, что это естественный этап эволюции. Когда-то в оперу пришли театральные режиссеры, теперь — киношные. Но у всех одна и та же проблема. Рано или поздно, они обнаруживают, что есть вещи, которые они не могут в опере контролировать. «Это скорость и громкость».
Что Вендерс забыл в опере Баренбойма тоже интересует. «Можно я тоже задам вопрос? — вклинивается он в общение Вендерса с прессой за несколько дней до премьеры — Я спросил как-то Патриса Шеро (известный французский режиссер, ставивший и в театре и в кино — прим. «Ленты.ру») — зачем ему кино, раз у него отлично получаются оперы? А он ответил: "Потому что, когда я снимаю фильм, последнее слово — на монтаже — за мной". Вот и тебя, Вим, я хочу спросить: как ты миришься с тем, что резать — нельзя? Разве творение не ускользает из рук твоих и ты не теряешь контроль над территорией?»
«Легко», — отвечает Вендерс. Он просто не считает, что режиссер в опере — главный, а что до его авторского Эго, оно спряталось (если вообще появлялось), когда перед ним впервые возник 86-головый хор «Искателей жемчуга» — как «великолепный зверь», и после первой репетиции солистов с оркестром. «У меня мороз пошел по коже. Я понял, что это именно то, что я хочу сохранить».
«Искателей жемчуга», оперу, написанную 25-летним Бизе до шлягерной «Кармен», а потом затерявшуюся в ее грандиозной тени, Вендерс выбрал сам, когда Даниэль Баренбойм предложил ему сделать что-нибудь для Staatsoper. По сентиментальным причинам. Как свою первую оперу. Как любимую. Как ту, что спасла его на излете семидесятых в Сан-Франциско, где он жил два года и каждый вечер ходил в один и тот же бар — выпить, поиграть на бильярде и послушать музыку из Jukebox. Все люди как люди — ставили попсу, а он, Вендерс, — две имевшиеся в музыкальном автомате арии из «Искателей жемчуга» Бизе — и так каждый вечер два года подряд.
«Это была странная любовь. Я слушал арии, одна из них— знаменитая ария Надира, и не мог насытиться». Барменов это так достало, что на прощание они подарили Вендерсу синглы с замучившими их ариями: «Они и сейчас у меня дома» — смеется Вендерс. Название у бара тоже было оперное: «Тоска».
«Надир, — мечтательно глядя в потолок замечает Баренбойм, — на древнееврейском означает "странный"». «А Зурга?» — через плечо уточняет Вендерс. «Ничего, — отмахивается Баренбойм, — Зурга ничего не означает».
Надир и Зурга — два друга детства, которые влюбились, согласно сюжету «Искателей жемчуга», в одну девушку. Надир уехал, а Зурга стал боссом искателей жемчуга на острове. Когда друзья снова встретились и узнали в жрице, отказавшейся от земной любви, свою общую любовь, Лейлу, старые чувства вспыхнули с прежней силой, а проблема любовного треугольника снова обострилась. Сюжет такой тривиальный, если не сказать «балетный», что сами сочинители-либреттисты его стыдились: говорили потом, что если бы знали, какую Бизе напишет прекрасную музыку, придумали бы что-нибудь и получше.
Но Вендерса сюжет не смущает. Он про отношения, про любовь, про выбор, про мужскую, наконец, дружбу. А история внутри — о беженце, которого спасает маленькая девочка, и он дарит ей за это ожерелье из жемчуга, а потом это ожерелье спасает от смерти и девочку (это выросшая в жрицу Лейла, разумеется, а бывший беженец — Зурга) — его особенно трогает. Как кармическая. Она влияет на то, как все заканчивается. «Маленькое дело — резюмирует режиссер — но оно засчитывается».
При упоминании о беженце журналисты оживляются, но напрасно — никакой модернизации и политической актуализации сюжет не подвергся. «Но вы его хоть куда-нибудь переместили?». Да нет. Место действия то же — остров в океане. «Но это не Ибица и не про туристов, которые валяются в шезлонгах с мобильниками, и никто не шляется с чемоданами туда-сюда. У нас вообще ничего на сцене нет — ни декораций, ни реквизита. Пусто. Только пляж. Пустой и настолько большой, насколько это вообще возможно в театре», — поясняет Вендерс.
Премьера:
У нас тут какой-то клуб для начинающих
Пляж действительно огромный — на всю сцену. И со всех сторон, как остров, окружен водой. Видео с водой появляется на прозрачном занавесе; накладывается сверху на сценическую коробку; из света и теней образуются какие-то туманности; а ощущение безбрежного простора создает иногда одно только маленькое легкое облако, тающее и меняющее очертания естественным образом — пока герои выясняют отношения. Сколько длится дуэт — столько тает облако.
Ландшафты — черно-белые, воздушные, прозрачные и призрачные — абсолютно в духе Вендерса, но как будто ничьи. Как грохочущие тут громы и сверкающие молнии. Люди — жрица Лейла, почти бесплотная в своей прозрачной вуали, друганы Надир и Зурга и действительно впечатляющий 86-головый хор, то монолитной скалой нависающий над влюбленными, когда требует их смерти, то безразлично, камнями, рассыпающийся по пляжу, — тоже как будто часть эпического пейзажа. Он расстилается неспешно, выглядит нейтрально и живет как будто сам по себе.
Что необычно. В опере, где режиссеры всегда стараются доказать, что они тут не мимо шли и кое-что тоже придумали, Вендерс именно что — идет мимо. Как будто вообще не стремится как-то обозначить свое присутствие. Поставить авторское клеймо: «Тут был Вим». Вима как будто нет. Как сами собой образуются и облака, и тени, и титры на экране. Сами, как миражи в пустыне, возникают киношные флешбэки. Всегда по делу. Лейла мечтает о Надире, и на экране — его «говорящие о любви» глаза крупным планом. Друзья вспоминают безмятежное прошлое — и на сцене вырастают пальмы, среди которых они бродят обнявшись. История маленькой Лейлы, спасающей Зургу, тоже вся на экране: эта со сладчайшей улыбкой примеряющая ожерелье девчушка — один из лучших кинопортретов Вендерса, но при этом — просто девочка с дивной улыбкой. Он ее не выдумал — она такая и есть. Как пальмы, вода и прочее, что в других руках стало бы пошлостью.
Вендерс не боится ни черноты, ни пустоты на сцене и что будет «мало режиссуры». Он ни к чему не апеллирует и не проводит параллели. Даже когда они сами напрашиваются — например, с классической киномелодрамой, фильмом «Касабланка», которому опера «Искатели жемчуга» как будто стала матрицей. Там тоже треугольник и герой, которому решать — отпустить любимую женщину с другим или нет. И даже та же «ситуация острова» — отрезанного от большого мира места, из которого не сбежать, не развязав сначала все мелодраматические узлы. И — да, там тоже про мужскую дружбу.
Сценографом Вендерса должен был стать главный волшебник немецкого театра Петер Пабст — почти сорок лет он оформлял спектакли Пины Бауш и должен был ставить с Вендерсом «Кольцо Нибелунга» — проект в Байройте несколько лет назад не состоялся, отложив оперный дебют режиссера до лучших времен. Когда они наступили — имя Пабста снова возникло. Но тот предложил Вендерсу взять в партнеры новичка. «Он сказал: ты ставишь свою первую оперу — найди кого-то, кто тоже еще ничего такого не делал. Так у нас и вышло что-то вроде клуба для начинающих». Художник Давид Ререг действительно никогда не работал в опере — он отец четырех детей, путешественник, рисовавший ландшафты — вулканы, океаны и прочие нерукотворности, и еще — хозяин культового берлинского места: бального зала Clärchens Ballhaus, которому сто лет в обед, и оно снова живое.
Матерый Баренбойм тоже попал в этот «клуб начинающих» — «Искателями жемчуга» он дирижирует впервые. И у него своя, связанная с оперой сентиментальная история. «Я услышал "Искателей Жемчуга" впервые в Тель-Авиве — в ансамбле Оперного театра было тогда много молодых дарований, и один из них — никому не известный испанец, которого звали Пласидо Доминго. За два с половиной года, что он там был, он спел две оперы на иврите — "Искателей жемчуга" и "Онегина". Когда Вим предложил мне "Искателей", я вспомнил это и сразу согласился», — вспоминает Баренбойм.
Вим говорит, что вообще-то не сразу. Сначала Баренбойм попросил принести ему партитуру из библиотеки, начал читать и сказал: «О, очень хорошо! Берем». «Знаете, это впечатляет, когда кто-то читает ноты и говорит "хорошо". Я не читаю ноты, то есть я читаю, и могу даже следовать за музыкой, но не вижу партитуру во всем оркестровом объеме. Я играл на саксофоне в молодости, но быстро забросил, хотя если бы не стал режиссером, наверное, больше всего хотел бы стать музыкантом. Музыка всегда у меня в голове».
Вендерсу можно на эту тему не объясняться. Он тот, кто снял Ника Кейва в «Небе над Берлином». Чей фильм Buena Vista Social Club открыл миру Ибрагима Феррера и других потрясающих кубинцев. По саундтрекам к его фильмам, наконец, можно изучать историю рок-музыки, начиная с 1970-х. Что он сделает популярным и Бизе — да кто бы сомневался.
После:
Конец насилия
Зал взрывается аплодисментами после каждой арии, всех дуэтов и ансамблевых сцен. Прерывать так действие давно уже не принято. Но тут можно. И нужно — иначе по ходу дела накапливающий энергию зал перегорит и взорвется. Разрядка, которая на сцене наступает с грозой — громами и молниями в начале третьего акта, нужна и зрителям. Они тоже становятся частью тревожного романтического ландшафта «Искателей жемчуга». Тенору Франческо Демуро зал внимает в благоговейной тишине. Демуро взволнованно, так, что зал почти не дышит, боясь спугнуть его трепетный вокал, исполняет ту самую, из музыкального автомата, душераздирающую арию Надира. Испортить нельзя — Вендерс в зале. Наутро кто-то из рецензентов пишет что-то вроде: «Парень переволновался, но справился».
Кто царит тут абсолютно и забирает все пространство сцены в безраздельное пользование по праву голоса, харизмы и дарования (что такая может призывать добрых и отгонять злых духов от ловцов жемчуга, веришь абсолютно) — это Ольга Перетятко-Мариотти. Дива с русскими корнями и международной карьерой. Она прекрасна и как нежный ангел, когда в прозрачной чадре карабкается на фоне звездного неба в в гору, чтобы петь оттуда, и как разъяренная вамп, когда лупит сцену длинным шлейфом бального платья от Монсеррат Казановы, как русалка хвостом.
Автор костюмов к многим фильмам Вендерса придумала наряды, о которых точно и не скажешь: концертные они, с подиума или из фильмов про будущее? Неважно, от них тоже веет вневременным. Стилем, культурой и кинематографом «по Вендерсу» — как искусством иметь дело с природой, не улучшая и не ухудшая ее, а показывая как есть. Это трудно, потому что природа «Искателей жемчуга», говорит Баренбойм, столь невинна, что ее легко интерпретировать в сторону дурного вкуса. Но когда есть Вендерс — можно не волноваться. Он это умеет — позволять всему просто быть. В не интерпретированном, не переоцененном, но и не уцененном состоянии. И музыке, которой в этот вечер Баренбойм управлял как бог стихиями, и актерам он предоставил их собственное, «невинное» пространство. Своего рода «конец насилия». Режиссерского.
