Загадка сталинского голосования
Алекс Тарн 29 ноября 2017
Советская дипломатия и Эрец‑Исраэль. По материалам книги Ури Мильштейна «Правда о Войне за независимость»
Поддержав 29 ноября 1947 года решение ООН о разделе Эрец‑Исраэль, а затем и согласившись на поставки оружия только что провозглашенному еврейскому государству, Советский Союз способствовал тем самым созданию сионистского Израиля. На первый взгляд, этот факт кажется неразрешимой загадкой, учитывая антисемитизм кремлевских вождей и традиционную идеологическую враждебность советского режима к любым проявлениям сионизма внутри границ соцлагеря.
В действительности никакой загадки тут нет; напротив, вышеупомянутые решения прекрасно вписываются в логику сталинской политики в отношении сионистов Эрец‑Исраэль. Напомним вкратце основные вехи процесса, приведшего к судьбоносному ноябрьскому голосованию 1947 года.
Естественным побуждением советского МИДа была, конечно же, поддержка ближневосточных коммунистов. В 1919 году в Эрец‑Исраэль была создана первая коммунистическая, то есть антисионистская и полностью ориентированная на Москву партия. Поначалу она именовалась Социалистической партией рабочих (сокращенное название на иврите — МАПАС), но уже три года спустя стала Палестинской коммунистической партией. К тому времени ее антисионизм настолько усилился, что ивритскую аббревиатуру заменили на идишскую — ПАКАП (ведь иврит, в соответствии с приказом Сталина, был объявлен языком эксплуататоров). В 1924 году партия вошла в Коминтерн, но ее влияние в Стране было практически нулевым: крайний антисионизм отвращал от ПАКАП евреев, а арабы в принципе не были склонны поддерживать организацию, не выражающую чаяния арабских националистов.
Нельзя сказать, чтобы в Москве возражали против арабского национализма — при условии, конечно, что он равняется на Кремль, — ведь согласно ленинским догмам именно союз коммунистов с национально‑освободительными движениями должен был одержать победу над мировым империализмом. Вообще говоря, левые сионистские партии Эрец‑Исраэль представляли собой идеальный пример такого союза: с одной стороны, они активно боролись за независимость против британского империализма, с другой — при любой возможности выражали симпатии идеям социализма в целом и СССР в частности. Однако на Ближнем Востоке эта логика входила в противоречие с другими очевидными геополитическими соображениями: арабы были существенно многочисленней и противостояли Британской империи на неизмеримо большем пространстве, чем сионисты. Неудивительно, что Кремль сделал ставку именно на них.
За неимением иного варианта роль моста между Москвой и арабскими националистами должна была сыграть партия ПАКАП. Мешало лишь одно обстоятельство: в руководстве этой крошечной группировки почти не было арабов. В 1929 году в Кремле приняли решение об «арабизации» партии; соответствующий приказ передали одному из ее основателей, Йосефу Бергеру‑Барзилаю, вызвав его в Москву на беседу с вождями Коминтерна. Поначалу Барзилай заартачился; его убедила только личная встреча со Сталиным, который ясно сформулировал цели партии: «Задача коммунистов в том, чтобы ускорить падение Англии и подготовить захват власти».
Вдохновленный тогдашним вождем мирового пролетариата, Барзилай вернулся в Эрец‑Исраэль и принялся интенсивно арабизировать ряды своего детища. К руководству партией были привлечены арабы. Следует заметить, что этот процесс происходил на фоне чудовищных по жестокости еврейских погромов, устроенных арабами в том же 1929 году. Заслушав отчет о погромах, Коминтерн квалифицировал их как «борьбу арабского народа против британского империализма и сионизма» и потребовал ускорить процесс арабизации ПАКАП. В 1932 году Барзилая вернули в СССР для работы в аппарате Коминтерна, так что арабизация местного коммунистического движения завершилась без него, тремя годами позже, когда на пост генсека ПАКАП прислали из Москвы отучившегося там яффского уроженца Радвана Эль‑Хилу. Завершая разговор о Йосефе Бергере‑Барзилае (урожденном Исааке Железнике), следует сказать, что в России его арабизаторские способности тоже не пригодились. Он был арестован сразу после убийства Кирова, осужден, прошел сталинские лагеря и окончательно вышел на свободу лишь 21 год спустя, в 1956‑м.
ПАКАП служила безотказным рупором Кремля, чье отношение к сионизму исчерпывающе выразилось в резолюции VII съезда «палестинских коммунистов» (1931): «Сионизм есть выражение буржуазной эксплуатации и подавления, использующее угнетенное еврейское меньшинство Восточной Европы для защиты политики империализма. С этой целью сионизм заключил союз с британским империализмом посредством Декларации Бальфура и в обмен на признание [своей легитимности] британским империализмом превратился в инструмент, используемый империалистами для подавления национально‑освободительного движения широких арабских масс».
Если уж носившие откровенно звериный характер погромы 1929 года были отнесены Москвой к разряду национально‑освободительной борьбы, то Большое арабское восстание 1936 – 1939 годов и подавно заслужило официальное одобрение борцов за светлое‑будущее‑человечества. Нечего и говорить, что ПАКАП, к тому времени уже возглавляемая лидером с правильной «пятой графой», всемерно поддержала арабские беспорядки и даже приняла в них посильное участие. Казалось бы, открытая враждебность Кремля должна была окончательно заклеймить его как заклятого врага в глазах не только сионистов, но и всего еврейского населения ишува. Но кто полагает так, тот вовсе незнаком с прославленным еврейским упрямством.
Подавляющее большинство евреев Эрец‑Исраэль продолжали питать симпатии к Советской России — особенно это касалось уроженцев «черты оседлости», которые успели надышаться там воздухом двух предреволюционных десятилетий. В 1920‑е годы эти симпатии полнее всего выражало движение «Гдуд а‑авода» («Рабочий батальон»), созданное на базе организаций «Ге‑Халуц» и «А‑Шомер». У истоков движения стояли последователи Йосефа Трумпельдора, Ицхак Саде, а также Исраэль Шохат и его жена Маня Шохат, чья девичья фамилия Вильбушевич в свое время прогремела на всю Россию (Мария Вильбушевич была агентом охранки и главой Еврейской независимой рабочей партии, созданной по инициативе начальника Московского охранного отделения С. В. Зубатова).
Апогеем этого чувства единения с республикой рабочих и крестьян стало возвращение в Советскую Россию группы активистов во главе с одним из руководителей «Гдуд а‑авода» Менахемом Элькиндом. Получив участок земли в Крыму, «возвращенцы» создали там кибуц, названный словами языка эсперанто (дабы превентивно исключить любые проявления национализма): Войо Нова («Новый путь»). Сейчас на этом месте, понятно, никакой не кибуц, а обычное во всех отношениях село Листовое Сакского района. Сам же Менахем (Мендл) Элькинд в итоге оказался намного северней, в одной из ям, куда московские чекисты сбрасывали трупы казненных (расстрелян в 1938 году).
Вместе с «Гдуд а‑авода» (а также после его расформирования в 1929 году) в том же духе действовали левые фланги партий «Ахдут А‑Авода» и «Поалей Цион», а также крайне левое движение «А‑Шомер А‑Цаир», составившие впоследствии костяк Объединенной рабочей партии (МАПАМ), существующей до сих пор в рамках ультралевого блока МЕРЕЦ. Девизом всех этих групп была, согласно их же формулировке, «ориентация на силы прогресса», но при этом (единственное, но важное отличие от ПАКАП) декларировалась еще и верность идеалам сионизма.
Увы, проявления самозваной дружбы идеологически близких партий из Эрец‑Исраэль вызывали весьма прохладную реакцию со стороны Москвы (вполне, впрочем, понятную ввиду вышеописанной стратегии Кремля). Тем не менее сионисты Эрец‑Исраэль продолжали энергичнейшим образом искать контакта со своей бывшей родиной‑мачехой. Причем это касалось не только радикальных авантюристов типа Мани Вильбушевич, но и таких серьезных деятелей, как Давид Бен‑Гурион и Хаим Вейцман. Последний в 1922 году прислал Ленину письмо с предложением встретиться на предстоящем конгрессе в Лозанне, где предполагалось присутствие вождя революции. Но поездка, как и встреча, не состоялась по известным причинам.
Следующую попытку предпринял Бен‑Гурион, посетивший с этой целью Москву в августе 1923 года вместе с делегацией земледельцев ишува на сельскохозяйственной выставке. Он пробыл в России целых три месяца, так что на недостаток времени для налаживания контактов жаловаться не приходилось. Увы, единственным «урожаем» этой поездки стало воодушевление, коим преисполнился генсек Гистадрута при виде умело продемонстрированных гостям «великих советских достижений».
Первые темные пятна на розовом облаке всеобщего обожания появились лишь после подписания пакта Молотова – Риббентропа и начала войны в Европе. Но здесь следует сказать несколько слов в оправдание слепоты большинства сионистов Эрец‑Исраэль. Да, они не разглядели чудовищной сути сталинизма, но нельзя забывать и об атмосфере того времени, о точно такой же слепоте, поразившей не только сугубо левые организации (которые можно было бы заподозрить в сознательной лжи и соучастии в преступлениях советского режима), но и безусловно честные либеральные круги Европы и Америки. В конце концов, Хаим Вейцман и Давид Бен‑Гурион считали себя частью международного либерального демократического сообщества и уже хотя бы потому взирали на мир его глазами, считали СССР «завтрашним днем» человечества, видели в нем надежду на торжество исторической справедливости.
Да, левые партии ишува ошибались в своих оценках, но ошибки европейских леваков были куда серьезней; и речь тут идет отнюдь не только о панегириках, которые слагали в честь кровавого кремлевского вурдалака ведущие европейские писатели‑гуманисты. Итальянские и немецкие социалисты составляли костяк партий Муссолини и Гитлера; левые партии Франции, Бельгии и Голландии в краткий период союза между Сталиным и Гитлером открыто содействовали последнему по указке первого; в коллаборационистском вишистском правительстве заседали преимущественно французские социалисты. Стоит ли после этих (и многих других) примеров осуждать левых сионистов за наивные попытки протянуть руку дружбы дьяволу? Да, в кибуцных столовых висели портреты Сталина, но кибуцники, по крайней мере, не сотрудничали с гестапо…
Впрочем, тени на розовом облаке бесследно рассеялись сразу после вступления СССР в войну — на сей раз на правильной стороне, против нацистов. К прежним идеологическим симпатиям добавилась естественная благодарность к союзнику, на чьих плечах лежало теперь основное бремя противостояния фашистской чуме. Но изменения произошли не только на одной стороне: советская политика в отношении сионистов также претерпела ряд важных, хотя и чисто тактических трансформаций.
Во‑первых, в Кремле сменилась главная задача текущего момента: борьбу с мировым империализмом пришлось отложить до лучших времен. Теперь во главу угла вынужденно встал вопрос выживания, борьба не на жизнь, а на смерть, победа или погибель. В этой борьбе, фронт которой проходил через весь мир, арабы находились на стороне Гитлера. Иерусалимский муфтий Хадж‑Амин аль‑Хусейни на встрече с фюрером обещал ему практическую помощь мусульманского мира и сдержал свое слово, приняв активное участие в создании мусульманской дивизии СС «Ханджар». Арабские националисты Египта, Ирака, Ливана и Сирии не скрывали своей прогерманской ориентации. Но такое предательство довоенных союзников советская дипломатия еще могла бы стерпеть. В Москве прекрасно понимали арабские мотивы и были убеждены, что в мире, который установится после победы, арабы мгновенно поменяют друзей.
Главная неприятность заключалась в другом: потеряв в первые месяцы войны бо́льшую часть армии и военно‑промышленного потенциала, Советский Союз был обречен без срочной помощи союзников, точнее — Соединенных Штатов Америки. А для мобилизации этой помощи столь же срочно требовалось создать мощное просоветское лобби внутри США. Тут‑то Сталин и вспомнил о постоянно протянутой в его сторону сионистской «руке дружбы» — руке, которую прежде в лучшем случае не замечали, а в худшем — презрительно на нее плевали. В отчаянной ситуации лета 1941 года самым простым и закономерным шагом было обращение к влиятельным американским сионистам.
Уже в августе 1941 года на митинге «представителей еврейского народа» Эренбург, Михоэлс и другие обратились к евреям всего мира с просьбой о помощи. Призыв получил немедленный отклик — и в США, где при участии Эйнштейна был тут же создан «Еврейский совет для помощи России», и в Эрец‑Исраэль, где возник аналогичный комитет под названием «Лига V» (от англ. victory — победа). В начале 1942 года начал работу Еврейский антифашистский комитет, который в течение всей войны служил промежуточным звеном между Кремлем и сионистским лобби в Америке. Усилия последнего по мобилизации и ускорению американских военно‑промышленных и продовольственных поставок трудно переоценить.
Об этом не мешало бы сегодня вспомнить тем, кто любит выставлять Сталина если не создателем Израиля, то спасителем сионистов в 1947 – 1948 годах. Да, СССР действительно помог тогда Израилю своим голосованием в ООН и чешским оружием — помог из чисто тактических соображений, речь о которых пойдет ниже. Тем не менее эту помощь можно рассматривать как возврат долга: без американского ленд‑лиза СССР, скорее всего, рухнул бы, а без упорного каждодневного сионистского лоббирования не было бы и ленд‑лиза — во всяком случае, не такими темпами и не в таком объеме. Сионисты спасли сталинский режим задолго до того, как Сталин помог им.
Помимо спасения Советской России в 1941 – 1942 годах, работа сионистского лобби имела еще один побочный, но очень важный эффект: Кремль был весьма впечатлен результатами этой работы и надолго признал американских евреев в качестве политической силы, оказывающей влияние на решения Вашингтона. Прямым следствием этого стали контакты сионистского руководства и советских дипломатов высокого ранга — причем на сей раз уже по инициативе последних. В октябре 1943 года заместитель министра иностранных дел, бывший посол СССР в Лондоне Иван Майский нанес тайный визит в Эрец‑Исраэль. Ему были организованы встречи с Давидом Бен‑Гурионом (председателем Еврейского агентства — теневого правительства еврейского ишува), Элиэзером Капланом (главой финансового отдела) и Голдой Меир (замещавшей Моше Шарета, который заведовал иностранными делами). Посла провезли по молодым еврейским городам и сельскохозяйственным поселениям — видимо, Бен‑Гурион решил, что теперь его очередь произвести впечатление на советского гостя.
Засим последовали осторожные высказывания советских вождей в пользу «территориального решения еврейской проблемы». Сначала об этом обмолвился Сталин в беседе с председателем Комитета польских евреев Эмилем Зоммерштейном, затем слова вождя повторил Маленков, а в феврале 1945 года Сталин затронул этот вопрос на ялтинских переговорах с Рузвельтом и Черчиллем. В том же месяце высокопоставленный советский дипломат в Лондоне заявил, что евреи имеют право на создание своего национального дома; в сентябре на учредительной конференции Всемирного конгресса профсоюзов в Париже ту же мысль проводил советский делегат Василий Кузнецов. Все это трудно было назвать случайностью: Кремль явно заигрывал с сионистами. Но заигрывал не более чем словами — реальные действия оставались прежними, довоенными, то есть были ориентированы на поддержку арабов. В том же 1945 году на учредительной конференции ООН в Сан‑Франциско советская делегация автоматически голосовала в пользу любого арабского требования.
Чем объяснялась эта двойственность, приведшая в итоге к результатам голосования 29 ноября 1947 года и к последующим поставкам оружия из Чехословакии? Тем, что к тому времени Сталин еще не вышел из режима Ялтинской и Потсдамской конференций — режима дележки мира, завоеванного тремя мощными хищниками. До возвращения СССР в прежний режим борьбы с загнивающим империализмом с его традиционной безоговорочной ориентацией на союз с «национально‑освободительными движениями» оставалось еще некоторое время. Еще оставалось время — до поддержки любых племенных царьков, лишь бы те выражали готовность стрелять в спину «белому колонизатору». Еще оставалось время — до спецлагерей для подготовки международных террористов. Еще оставалось время — до Кубы и Анголы, Индонезии и Вьетнама, до полного разрыва отношений с Израилем и горячих, на грани приличия, поцелуев Брежнева с Арафатом.
Все это будет, но пока что, в 1947 году, Сталин еще пребывает в режиме дележа. Ему мало Восточной Европы, он надеется получить в придачу вечную мечту российских правителей — проливы, прибить «щит на врата Цареграда». А для этого требуется поссорить между собой остальных двух партнеров по Большой тройке — США и Британию, которые, как назло, сговорились блокировать любое продвижение Советской России за уже оговоренные пределы. В этой большой игре Эрец‑Исраэль интересует Сталина лишь как проблемный вопрос, камень преткновения, пространство для столкновения Англии с Америкой и их обеих — с арабами.
Расчет при этом непрост, но вполне логичен. Британия — против программы раздела (так как это открывает возможность для провозглашения независимого еврейского государства). Америке, в общем, данный вопрос безразличен — она просто не хочет ссориться ни с союзником, ни с арабами, а потому хотела бы вовсе остаться в стороне. Но всесильное еврейское лобби, конечно же, заставит Трумэна проголосовать «за». Трумэн так и поступит, хоть и знает, что его голос ничего не решит: у арабов вкупе с советским блоком все равно наберется больше. В итоге, с точки зрения американцев, и волки‑сионисты будут сыты, и британско‑арабские овцы целы. Но картина резко меняется, если советский блок нежданно‑негаданно проголосует вместе с Америкой: в этом случае СССР и США выступают единым фронтом против Британии! Таким образом Америка против своей воли оказывается втянутой в конфликт — причем и против арабов, и против своего ближайшего союзника!
Эта стратегия Сталина увенчалась блистательным успехом. Анализируя ситуацию после голосования в ООН, ведущий вашингтонский политический обозреватель Константин Браун писал 3 декабря: «Военные наблюдатели замечают радостную готовность Советского Союза присоединиться к американской программе по созданию еврейского государства и считают это свидетельством успеха изощренного плана русских — поссорить Америку с арабами. СССР не нуждается ни в военно‑воздушных базах на Ближнем Востоке, ни в ближневосточной нефти. Зато раздор между американцами и арабами стал для Советов впечатляющей стратегической победой».
Окончательное решение было принято, по‑видимому, незадолго до 29 ноября. Так, еще в марте 1946 года на московской встрече министров иностранных дел стран‑победителей англичанин Эрнест Бевин получил от русских недвусмысленное предложение: СССР поддержит интересы Британии в Эрец‑Исраэль и в Египте, а взамен получит от нее обещание не допускать в район американцев. Когда Бевин и премьер‑министр Британии Клемент Эттли отвергли заманчивый подарок, Сталин, следуя своей проверенной тактике, обратился к американцам. При этом он рассчитывал на продолжение политической поддержки, которую оказывало ему во время войны сионистское лобби Америки.
Ясно, что этот шаг не мог понравиться арабам. Однако, по мнению Сталина, они в полной мере заслужили щелчок по носу — и предпочтением, которое оказывали французам и англичанам, и союзом с нацистами, и послевоенной несговорчивостью. Довоенный расчет советской дипломатии на арабские компартии (а позднее — на арабские профсоюзы) провалился, поэтому волей‑неволей пришлось смириться со сменой партнеров: теперь нужно было договариваться не с арабскими выпускниками московских вузов, а с шейхами, диктаторами и бедуинскими королями. В этой ситуации демонстративное сближение Советов с сионистами должно было намекнуть арабским властителям, что поддержка со стороны советского блока — отнюдь не безусловное благо, дарованное им на веки вечные. Хотите союза — заслужите его.
Бен‑Гурион понимал эту логику с самого начала. Возвращаясь из Москвы в 1923 году, он набросал в блокноте тезисы, ставшие впоследствии основой тактики его взаимоотношений с Кремлем: «Немедленно изменить политику в отношении Советской России, прекратить всякие нападки на ее правительство, покончить с любым очернением…» Сразу после войны в Москву приехал посланник Бен‑Гуриона, Яаков Клейнбаум, брат одного из лидеров «Хаганы» — крайне левого сиониста (и, по некоторым источникам, агента советской разведки) Моше Снэ. Клейнбаум провел ряд бесед с советскими руководителями, щедро раздавая авансы и клятвы в пролетарской верности. Вернувшись, он доложил Бен‑Гуриону и Моше Шарету, что русских особенно интересует степень влияния сионистов Эрец‑Исраэль на американские профсоюзы. Разумеется, Еврейское агентство сделало все, чтобы поддержать этот драгоценный интерес на максимальном уровне и не дать ему угаснуть.
Наличие в советской зоне оккупации большого количества уцелевших евреев и помогающих им посланцев организаций «Лехи» и «А‑Шомер А‑Цаир» создавало благоприятную почву для общения советских офицеров и чиновников с левыми сионистскими активистами («Эцель» и его отсидевший в ГУЛАГе командир Менахем Бегин не испытывали в отношении Советов никаких иллюзий, а потому и сотрудничать не пытались). В результате у многих русских сложилось устойчивое впечатление, временами очень близкое к истине, что перед ними — «свои люди», надежные проводники советского влияния на Ближнем Востоке, только и мечтающие о том, как бы учредить еще одну советскую республику со столицей в Тель‑Авиве. Это создавало общий благоприятный фон, опосредованно влиявший на атмосферу отношений между советскими дипломатами и их сионистскими партнерами по переговорам.
В отличие от евреев Эрец‑Исраэль, арабские лидеры не затрудняли себя попытками понять мотивы русской дипломатии — за что в конечном счете и поплатились. Сирийский коммунист Халед Багдаш в своих воспоминаниях напрямую обвиняет арабских политиков в том, что произошло в ООН 29 ноября 1947 года. «Арабские лидеры, — пишет Багдаш, — не только избегали давать русским какие‑либо обещания, но даже уклонялись от встреч с советскими представителями». Поразительно, что при таком наплевательском отношении советский МИД продолжал упорно искать контактов с арабскими вождями, заигрывая даже с такой одиозной личностью, как Хадж‑Амин аль‑Хусейни. Не исключено, что подобное добровольное самоунижение не только не помогало делу, но, напротив, лишь усугубляло презрение со стороны арабов — в полном соответствии с их восточной ментальностью.
Тем не менее, невзирая на все вышеперечисленные доводы, которые, по идее, должны были решительно склонить чашу весов в пользу сионистов, Сталин сомневался до последнего. Дипломаты советского блока поддерживали дружеские официальные контакты с делегацией еврейского ишува, но в то же самое время предпринимали непрерывные попытки договориться с арабами в кулуарах. Одну такую попытку совершила польская делегация, которая 2 октября, то есть почти за два месяца до судьбоносного голосования, представила арабам проект договора о взаимной поддержке между советским блоком и блоком арабских стран.
Арабы попросили время на раздумье и после долгих обсуждений согласились с мнением саудовского представителя, принца Фейсала. Принц не хотел заключать договор с коммунистами за спиной США, справедливо полагая, что планы Америки и Британии намного ближе к интересам саудовского королевского дома, чем намерения Кремля. Поэтому он предложил поставить американцев перед выбором: либо США обещают арабам свою безоговорочную поддержку, либо те заключают союз с Советами.
Ответом госдепа было оскорбленное молчание: американцы сочли подобную постановку вопроса недопустимым шантажом. Время шло, ситуация не прояснялась, а запутывалась еще сильнее. В итоге в этом соревновании любителей порыбачить в мутной воде все заядлые рыболовы остались с носом, кроме русских, выудивших все‑таки своего пескаря. Но главная ирония момента заключается в том, что настоящий улов, сравнимый разве что с гигантским карпом, достался еврейскому ишуву, то есть участнику, до которого и дела‑то никому не было, которого все остальные воспринимали не иначе как мелкую пешку в большой шахматной игре. Арабы рвали на себе волосы, британцы молча негодовали, американцы смущенно вздыхали, русские радовались своему пескарю, а еврейские сионисты скромно разделывали огромную рыбину, дабы приготовить гефилте фиш на всю Страну.
«Когда СССР поддержал международную резолюцию, узаконившую создание еврейского государства, — пишет в своей монографии современный исследователь Одед Эран, — его выбор был обусловлен следующим мотивом: Сталин надеялся, что это приведет к расшатыванию позиций Британской империи в регионе. В Советском Союзе полагали, что следствием решения ООН станет серия арабских национально‑освободительных революций, которые окончательно сломят систему западного господства на Ближнем Востоке и создадут условия для дальнейшего распространения советского влияния».
Сказав «а», нужно было говорить и «б» — за голосованием 29 ноября 1947 года последовали признание Израиля странами советского блока и поставки оружия из Чехословакии (март 1948 года), пришедшиеся весьма кстати ввиду начавшейся Войны за независимость. Вряд ли Москва верила, что евреям удастся выжить под напором многократно превосходящих арабских сил. Но избранная стратегия требовала некоторое время поддерживать огонь в очаге конфликта — не слишком долго, но так, чтобы успеть раздуть запланированный пожар в регионе. Для такой святой цели не жаль было ни винтовок системы «маузер», ни пулеметов, ни даже десятка‑другого «мессершмиттов» чешского производства… Впрочем, подарком это было назвать сложно: сионисты оплатили товар полноценными американскими долларами.
Однако подготовка к намеченному Сталиным повороту уже шла полным ходом. Бандитский линкор Страны Советов возвращался на прежний курс кровавого исторического материализма. 12 января был убит Соломон Михоэлс — пока еще тайно, с инсценировкой автокатастрофы. До ареста членов Еврейского антифашистского комитета (декабрь 1948‑го) оставалось всего несколько месяцев… 
Комментариев нет:
Отправить комментарий