Законы истории и ситуация в мире и в России

23.12.2017 Аналитика

С этим выражением, в контексте «Маркс открыл законы истории», в Советском Союзе знаком был каждый старше 10 лет. Сегодня оно вновь стало часто мелькать в среде политиков, политологов и вообще людей думающих и озабоченных судьбой России. К сожалению, употребляющие этот термин плохо понимают его суть.

Слово «закон» употребляется ведь не только в этом контексте. Есть еще, например, законы уголовного кодекса. Но исторические законы никто с последними не отождествляет, и не только потому, что области разные. Не отождествляет и по содержанию, смыслу слова «закон» в том и другом случае. Понятно, что законы истории – это объективные законы, независящие от нашей воли (во всяком случае, так мы это понимаем), а законы уголовного кодекса – субъективные, нами творимые. Сегодня приняли такой закон, а завтра можем его отменить или изменить.

Но есть и еще один контекст, в котором употребляется слово «закон». Есть еще законы науки, я имею в виду естественные науки и прежде всего, физику. Так вот многие употребляют выражение «законы истории», скажем, о неизбежной победе коммунизма (ну, если не коммунизма, то о неизбежной смене капитализма социализмом и т.п.), в том же смысле что и законы Ньютона.

Вот недавно, например, смотрел в Ютубе ролик с выступлением известного экономиста Михаила Хазина, который доказывал неизбежность свершения Октябрьской революции в России. Доказывал он это таким образом. Он несколько раз в разных аудиториях производил опрос: «Считаете ли Вы, что Октябрьская революция в России была неизбежной. Если да, звоните туда». И всегда 80% опрашиваемых говорили «одобрямс». Надо сказать, это довольно-таки странный способ установления истинности чего бы то ни было, тем более законов. Скажем, были времена, когда 100% опрошенных на вопрос: «Земля круглая или плоская» ответили бы, что она плоская. А того, кто осмелился бы в этом усомниться, могли и на костре зажарить. Так можно и до законов типа «газы расширяются в соответствии с постановлениями партии» дойти.

Но главное не в том, как Хазин обосновал неизбежность Октябрьской революции. Главное в том, что он ее вообще постулирует. А что значит неизбежность? Это значит закономерность. Ну, как в первом законе Ньютона «сила действия равна силе противодействия»…. Неизбежно! Пикантность тут в том, что у Хазина и коммунистов с неизбежностью должна была произойти Октябрьская революция, а вот в развале Советского Союза никакой неизбежности не было. Так, недоразумение одно: Горбачев оказался гад, партийная элита подзагнила и враги подсуетились. А все могло бы быть совсем по другому, достаточно было… Что именно достаточно было, это у каждого по своему.

А вот у либералов – наоборот: Союз развалился закономерно и неизбежно, потому что… Что именно «потому что» это опять у разных либералов по-разному. А вот Октябрьская революция у них, в отличие от Февральской, не должна была произойти и произошла не по закону, а по недоразумению, большевики подсуетились.

А есть еще патриоты-державники и даже монархисты. Утех никакой необходимости не было не только в Октябрьской революции, но и в Февральской и Царская Россия могла бы цвести и пахнуть до наших дней и мы бы до сего дня пели «Боже царя храни» и тьфу на этих генсеков и президентов. Надо было только вместо Николая посадить на трон Михаила и т.п.

Легко видеть, что такого рода исторические законы, неважно, в исполнении коммунистов, либералов или патриотов монархистов, не тянут как-то на тот же смысл, что у законов Ньютона. Но с другой стороны, если мы говорим не о «неизбежностях» типа вышеупомянутых, тем более установленных опросом слушателей, а, скажем, о тех же пресловутых марксовых законах общественного развития, то мы чувствуем, что это все же не законы типа законов уголовного кодекса, которые мы можем принимать и отменять, и какая-то объективность в этих марксовых законах есть. Хоть и не такая, как в законах Ньютона. А какая же?

Подробно этот вопрос я разбираю в моей теории детерминизма общественных процессов («Неорационализм – духовный рационализм», часть 2. Direct Media, М. – Берлин, 2015; https://www.directmedia.ru/book_232182_neoratsionalizm_duhovnyiy_ratsionalizm/). Здесь изложу это в сжатом виде.

Прежде всего, что такое история? История это наука, изучающая исторический процесс, происходящий в системе «человеческое общество». Второй вопрос – для чего мы изучаем историю? Хотя и есть выражение: «Опыт истории нас учит, что опыт истории нас ничему не учит», но если бы это было действительно так, то не было бы бесконечных жарких споров, сотрясающих сегодня Россию, по поводу, была ли неизбежна Октябрьская революция, и многих подобных. Т.е. на самом деле историю мы изучаем для того, чтобы спроектировать ее на настоящее и будущее, чтобы понять, куда мы идем и что нужно сделать, чтобы прийти туда, куда мы хотим прийти. Эта цель хорошо видна и из всех этих легковесных (в смысле обоснованности) споров про неизбежность того и сего и из марксовых законов истории, с помощью которых он доказывал необходимость социалистической революции. Итак, история изучает процессы, текущие в системе человечество с целью предсказывать результаты таких процессов и влиять на них. Но то же самое делают и другие науки, в частности физика, только для других систем. Причем невооруженным глазом видно, что историки и вообще люди занятые общественными процессами, делают это, т.е. предсказывают и влияют на результаты, гораздо хуже, чем физики в своей области. (Что видно хотя бы из вышеприведенных «неизбежностей»). Поэтому давайте посмотрим, как это делается в физике, и попробуем перенести это на историю.

В физике для описания процессов используются законы типа законов Ньютона, которые обладают объективностью, если можно так выразиться, высшего класса. Я имею в виду, что их действие не только не может быть отменено нашим желанием, но оно вообще не может быть никак нарушено. Оно неизбежно именно в том смысле, в котором нам пытаются подсунуть неизбежность той или иной революции, развала Союза и т.п. люди, плохо разбирающиеся в естественных науках, но желающие использовать их авторитет для проталкивания своих убеждений. Но достаточно ли, скажем, законов Ньютона для описания процесса движения твердого тела, например снаряда выпущенного из пушки или торпеды с магнитной головкой, выпущенной по цели, плывущей в море, или детали движущейся в направляющем желобе? Нет недостаточно, потому что процесс движения указанных объектов (траектория, скорость в разные моменты и т.п.) будет зависеть еще и от начальных условий (например, направления и начальной скорости для снаряда), от внешних воздействий на объект в процессе движения (волны и течение или встречный кит для торпеды) и от внешних связей-ограничений (борта желоба для детали). Это для отдельного объекта. А для описания движения системы объектов, скажем деталей станка, нужно еще учитывать внутренние связи между ними. Все эти вещи входят в математическое описание процесса движения объекта или системы объектов наравне с фундаментальными законами в виде уравнений, решая которые, мы получаем траекторию и закон движения по ней нашего объекта или системы и можем для любого момента времени вычислить его положение и состояние.

Из всех этих факторов, входящих в модель описания процесса, я хочу выделить внешние воздействия. Внешние воздействия имеют место для любой системы, будь то снаряд из пушки или общество некой страны. Для снаряда – это, скажем, ветер, который может изменить его направление. Для общества – это, прежде всего, взаимодействие с другими странами. (У нас идет процесс мирного строительства социализма, а проклятые капиталисты напали на нас и, неважно, победили или нет, но процесс пошел уже не так, как шел бы, если бы не напали). Ну и бесконечные природные факторы: три холеры, две чумы, цунами для маленького островного государства и т.п. Есть и еще бесчисленное множество видов внешних воздействий на любую систему, тем более, на такую как «человеческое общество». Причем о некоторых из потенциально возможных воздействий мы можем даже не подозревать, поскольку никогда до сих пор не сталкивались с ними.

 Отличие внешних воздействий от всех прочих факторов, входящих в систему уравнений, описывающих процесс в системе, в том, что они для данной системы принципиально являются случайными событиями и величинами. Я уж не говорю о тех потенциально возможных воздействиях, о которых мы сегодня не подозреваем. Но и о таких воздействиях, о которых мы знаем, что они в принципе бывают, в рамках данной системы мы не знаем, ни когда оно случится, если случится, ни какой будет величины. (Как вышеупомянутые холера, чума, цунами или война, которую начнет коварный сосед). Факт существования внешних воздействий, которые существенно влияют в потенциале на течение изучаемого процесса, но которые мы не можем наперед предсказать, ставит вопрос, а зачем же нам тогда вообще нужны модели процессов даже в физике? Ведь разным внешним воздействиям соответствуют разное течение процесса, а какие именно случатся воздействия, мы не знаем. Ну, в физике, в некоторых случаях можно практически изолировать систему от внешних воздействий (далеко не всегда, но все же) и тогда можно наслаждаться точным предсказанием ее поведения по модели. Но для системы «человеческое общество» это невозможно даже в каких-то совершенно искусственных обстоятельствах. Но марксовы исторические законы и им подобные как раз и претендуют на предсказание (неизбежность) неких будущих событий на основе правильного описания процесса. (Вот де, рабовладельческий строй сменился феодальным, феодальный – капиталистическим потому что производственные силы вступали в противоречие с производственными отношениями, а посему и капитализм должен смениться социализмом). Но если случайные внешние воздействия могут как угодно изменить траекторию процесса, то на первый взгляд кажется, что во всех этих марксовых законах-предсказаниях нет никакой объективности и смысла. Но на самом деле наша интуиция нас не подводит в данном случае и во всех этих исторических законах (если, конечно, они не с потолка взяты) есть некая объективность, хоть и не такая, как в законах Ньютона.

Чтобы докопаться до этой объективности и выяснить ее суть, необходимо воспользоваться понятием устойчивости движения, выработанного классической механикой, но пригодного для процессов любой природы и употребляемого сегодня и в отношении общественных процессов («устойчивое развитие»).

Устойчивым в отношении некого воздействия называется такой процесс, который после прекращения этого воздействия вернется на прежнюю траекторию и будет двигаться по ней так, как если бы воздействия не было. Ну, скажем, как упомянутая торпеда с магнитной головкой, которую волна немного сбила с направления на цель, но она все равно вернется на это направление и продолжит движение к цели. Так вот, мир устроен так, что устойчивые процессы в изобилии водятся в природе и в обществе. А законы истории, типа марксовых, они же законы общественного развития, есть не что иное, как фиксация того или иного устойчивого процесса в системе «общество» и предсказание на этой основе неких результатов в будущем. Чем они отличаются от законов физики типа законов Ньютона? Тем, что здесь нет и не может быть неизбежности, здесь есть только увеличенная вероятность. Вероятность увеличенная, потому что процесс в данный момент идет в сторону предсказываемого результата и к тому же обладает некоторой устойчивостью, так что не всякое внешнее воздействие может его поломать совсем. Не всякое, но всегда найдется такое воздействие, которое да может поломать этот процесс, и потому тут не может быть жесткой неизбежности. Торпеда может налететь на кита или ветер и волны будут слишком сильными. А по дороге к коммунизму может случиться вообще что угодно. Например – атомная война, после которой выжившим придется не о коммунизме думать, а обрастать шкурами, чтобы пережить ядерную зиму, и приспосабливаться к первобытному коммунизму.

Для лучшего понимания сути законов истории, они же законы общественного развития, нужно учесть еще, что повлиять на процесс, в том числе нарушить его устойчивость, могут не только внешние воздействия на систему, но и изменения ее внутренних связей. Которые могут быть результатом внешних воздействий, а могут быть результатом других процессов, текущих в нашей системе параллельно с изучаемым. Например, нас интересует устойчивость процесса работы некой машины. Но в этой машине помимо процесса ее работы, который нас интересует и для которого она и создана, текут еще разные процессы, в частности происходит износ деталей машины. Этот самопроизвольный процесс не есть внешнее воздействие на нашу машину. Но он изменяет связи между деталями машины и рано или поздно изменит их до такой степени, что машина, ранее устойчиво работавшая при конкретных внешних воздействиях, эту устойчивость потеряет, в частности поломается. А в обществе единовременно протекает огромное количество процессов и, если мы это обстоятельство игнорируем и делаем прогноз (устанавливаем исторический закон) далеко наперед, то мы, как правило, попадаем пальцем в небо.

Еще важно понимать, почему вообще возможны устойчивые процессы и что обеспечивает их устойчивость, особенно для такой системы, как «общество». Устойчивость процесса в системе обеспечивается силами или воздействиями, которые возвращают систему к устойчивому движению, после того, как случайные воздействия отклонили ее от этого на некоторую величину. Для примера, в случае торпеды с магнитной головкой – это магнитные силы. Специфика системы «человеческое общество» в том, что воздействия, обеспечивающие устойчивость процесса, могут исходить от нас, если мы правильно смоделировали процесс и на этой основе определили, когда и как воздействовать на систему, чтобы она не отклонялась слишком далеко от устойчивой траектории. Например, экономический кризис можно рассматривать как нарушение устойчивости экономического процесса. Есть немало ученых экономистов, утверждающих циклическую неизбежность кризисов в рыночной экономике. Я же в моей книге «Начало новой макроэкономической теории» (Direct Media, М. – Берлин, 2015; https://www.directmedia.ru/book_221504_nachala_novoy_makroekonomicheskoy_teorii/) показываю, что никакой неизбежности в кризисах нет, и при правильном описании процесса мы можем чисто рыночными воздействиями предотвращать кризис. Т. е. колебания параметров системы. вокруг оптимального их значения будут происходить, но не будут достигать критических размеров, именуемых кризисом.

Все это почти тривиально для физиков, но если мы посмотрим на то, что творится в царстве общественных наук, то увидим, что там в этом отношении конь не топтался. В результате мы наблюдаем такую картину. Научно-технический прогресс, набравший в последнее время бешеную скорость и продолжающий ее увеличивать, решительно изменяет параметры и связи системы «общество», нарушая тем устойчивость всех прочих процессов ранее текших в нем и порождает новые устойчивые процессы. Сам факт влияния НТП на различные параметры системы «общество», сейчас признается многими, я же описал, как именно он влияет, еще лет назад в статье «Глобальный кризис человечества и научно-технический прогресс» (Философия и глобальный кризис: монография. Direct Media, М. – Берлин, 2016, С. 337-372; https://www.directmedia.ru/book_430345_filosofiya_i_globalnyiy_krizis/). Понятно, что такое изменение угрожает обществу хаосом, кризисом и катастрофой и этот хаос и кризисные явления мы наблюдаем сегодня по всему миру и в России в частности.

Для того чтобы предотвратить этот хаос, мы должны, прежде всего, иметь правильную модель изменившейся системы «общество» и по новому текущих в ней процессов. Кто это должен сделать? Это должны сделать представители общественных наук. Но они не способны сегодня это сделать, т.к. не владеют методами естественных наук и в частности аппаратом для изучения устойчивости процессов. Кроме того, на состояние общественных наук влияет кризис рационалистического мировоззрения, о котором я много писал («Единый метод обоснования научных теорий». Direct Media, М. – Берлин, 2017, изд. 2-е; и https://www.directmedia.ru/book_457517_edinyiy_metod_obosnovaniya_nauchnyih_teoriy/ и много статей). В частности, полное отсутствие в этих науках понимания и признания единого метода обоснования и связанная с этим путаница в понятиях. В результате мы наблюдаем ту картину, которую я начал описывать в начале статьи. Ниже я хочу расширить и детализировать ее.

В Советском Союзе общественные науки сводились к марксизму. Марксизм в Союзе очень скоро превратился в догму (последним его сколь-нибудь существенным развивателем был Ленин). А поскольку догму нельзя развивать, а тем более усомниться в ней и противопоставить ей какое-либо новое учение, то ученые общественники в Союзе были фикцией, эдакой петрушкой для украшения жареного поросенка. Их труды, издававшиеся миллионными тиражами, представляли макулатуру, которую после развала Союза сгребли бульдозерами и свезли на свалку. Естественно, эти ученые и их труды никак не влияли на жизнь общества. Этой жизнью рулила коммунистическая партия, вожди которой руководствовались, помимо своих бубновых интересов, марксистскими догмами, но никак не трудами представителей советских общественных наук, которым они сами запретили трогать эти догмы. А на кой ляд слушать, как эти догмы до бесконечности повторяется учеными попугаями? Таким образом, в Союзе влияние общественной науки в лице марксизма на жизнь общества к лучшему и к худшему было, а влияния ученых представителей общественных наук не было никакого.

Насчет лучшего и худшего – это долгий разговор, но, грубо говоря, сначала это дало мощный взлет (оставим в стороне, какой ценой и в каких отношениях), но затем привело к увяданию и гибели Союза. И взлет, и падение были обусловлены вышеописанной «мягкой» объективностью марксовых законов-тенденций общественного развития его времени. Например, Маркс правильно отмечал действительно существующий в неуправляемой рыночной стихии негативный процесс монополизации. И роль пролетариата в промышленном производстве во времена Маркса была большей, чем роль капиталистов, ученых, инженеров и менеджеров вместе взятых, настолько, что в первом приближении ролью последних можно было пренебречь и сделать вывод о необходимости передачи средств производства в руки пролетариата. Но с другой стороны Маркс и его последователи преувеличивают по сей день объективность марксовых законов-тенденций, трактуя их в духе законов Ньютона, как жестко неизбежные, и не учитывая возможности управляющих воздействия на процессы, лежащие в основе этих тенденций. И именно применение таких воздействий на Западе привело к тому, что монополизм, например, не разрушил совсем рыночную стихию, как должно было произойти по Марксу. Не учитывают они также других процессов, текущих в системе «общество», которые могут изменить и уже изменили эту систему и тот процесс, который Маркс изучал. В частности это относится к роли пролетариата в производстве материальных благ. Сегодня из-за научно-технического прогресса роль пролетариата в марксовом понимании этого термина уже меньше роли капиталистов, ученых и инженеров. А завтра она, благодаря роботизации, компьютеризации и ИИ станет вообще пренебрежимо малой. Мало того, сам процесс производства и распределения материальных благ перестанет быть главным процессом, определяющим жизнь общества. Эти и другие ошибки марксизма задали в общих чертах тот путь развития, который проделал Советский Союз до его развала. Конечно, «задали» здесь не имеет смысл жесткого детерминизма ньютоновских законов, а означает направленность процесса, тенденцию. Конкретное протекание зависело еще и от воздействий на процесс, весьма существенным среди которых была роль Сталина.

На Западе общественные науки избежали того догматизма, который имел место в Союзе. Там происходило определенное развитие их. Например, в области макроэкономики классическую теорию Смита и Риккардо сменила сначала кейнсианская теория, затем монетаризм и сегодня бродят теория рациональных ожиданий, неоклассическая, неокейнсианство и т.д. И эти общественные науки да оказывают определенное влияние на процессы текущие там. В частности кейнсианство сыграло определенную роль в преодолении кризисов порожденных первой волной монополизации. Однако, отсюда не следует, что представители западных общественных наук овладели теориями устойчивости процессов из области естественных наук (физики) и перенесли их в свою область. Тем более, что перенос этот не может быть осуществлен механически и требуется существенная доработка. Дело в том, что в механике, где и выработалось понятие устойчивости, хотя и осознается возможность влияния одних процессов в системе на устойчивость других (износа деталей на устойчивость работы машины), но в силу относительной простоты этих процессов и невеликого их разнообразия не было нужды специально заниматься этой проблемой. В то время как в обществе одновременно течет колоссальное количество самых разных процессов и связи между ними несравненно сложней и разнообразней чем в механике. Например, помимо упомянутого научно-технического процесса, в обществе текут еще культурный, морально-духовный и т.д. процессы и все они сложнейшим образом связаны между собой и с процессом производства и распределения материальных благ. Точно также не владеют западные общественные науки и единым методом обоснования.

Подтверждением всего этого является тот факт, что даже в области макроэкономики, где наблюдается и большое разнообразие теорий и определенное их воздействие, временами небезуспешное, на реальное управление экономикой и сам процесс в ней, мы видим, что успех применения этих теорий в лучшем случае временный, после которого наступает кризис и в экономике и в самой экономической науке. Пока не появится новая теория, успех которой также будет, в лучшем случае, кратковременным. Но помимо периодически накатываемых экономических кризисов современный Запад переживает сейчас системный кризис, включающий в себя морально-духовный кризис общества, кризис элит, проявляющийся в снижении качества управления как внутри страны, так и во внешней политике, и т.д. Невооруженным глазом видно, что многие решения, принимаемые западными правительствами, как во внутренней, так и во внешней политике, приносят вред не только человечеству в целом, но и самим этим странам. Все эти цветные революции, не принесшие ничего хорошего, кроме страданий и разрушений странам, в которых они произошли, принесли вред, в конечном счете, и самим США, инспирировавшим и поддерживавшим их. То же можно сказать и про ошибочную трактовку многих прав человека, не только навязываемую Западом всему миру, но и практикуемую в своих странах. Про мультикультурализм, про сексуальную революцию и даже про нынешнюю борьбу с ее последствиями, приводящую к бесконечным сексуальным скандалам, при том, что проституция, порнография и сексуальные извращения продолжают законно процветать. Все это – свидетельство непонимания процессов и их взаимодействия между собой, текущих как в своем обществе, так и в других странах мира. Даже в сфере макроэкономики каждая новая теория только улавливает новую тенденцию, не анализируя тех дополнительных процессов, которые привели к появлению этой новой тенденции и тем более не заморачиваясь теми процессами, которые рано или поздно изменят и эту новую тенденцию. А заморачиваться начнут только, когда применение новой теории даст сбой, что обнаружится лишь при очередном кризисе.

Что касается современной России, то здесь в этом отношении еще хуже. Хотя догмы, висящей над представителями общественных наук, сегодня уже нет, и они творят свободно, кто во что горазд, но теоретический уровень этого творчества не тянет и на уровень марксизма или западных макроэкономических теорий типа кейнсианства и монетаризма. Там хотя бы было более-менее фундаментальное исследование самой той тенденции, которая подавалась, как закон. Здесь мы не наблюдаем и этого. А то, что мы наблюдаем, есть лишь пропагандистская война представителей различных идеологических течений, которой лишь для произведения впечатления на публику и противную сторону пытаются придать видимость теоретического, научного спора, бросаясь такими словами, как «неизбежно», «наука доказала» и т.п. Подробнее эту картину я описывал в таких моих статьях как «Проект Делягина или как обустроить Россию и мир», «Проект Кургиняна», «Полемика по Леонтьеву», «Макроэкономический этюд» и другие.

Тут мне могут возразить, что дела у России сегодня обстоят не так уж плохо в сравнении с Западом. (Хотя найдутся и такие, которые будут оспаривать это). Я не стану здесь заниматься подробным сравнением ситуации в России и на Западе. Замечу лишь, что с тем, что не так уж плохо, я согласен, хотя с тем, что пока далеко еще до совсем хорошо, я думаю, согласятся все. Но «не совсем плохо» никак не благодаря правильным общественно-научным теориям, развиваемым российскими учеными и принимаемыми на вооружение властью. Управление Россией осуществляется в ручном режиме лично Путиным на основе его интуиции, здравого смысла и прагматизма. Разве что в области экономики он прислушивается в основном к мнению либерального крыла, т.е. опирается на все ту же западную монетаристскую теорию (ну, или предоставляет это делать самим либералам в правительстве).

Но, во-первых, как бы ни был одарен Путин, понятно, что интуиция и здравый смысл, даже высококачественные, не могут не приводить к ошибкам. Во-вторых, Путин не вечен и понятно, что будет, если после него ручное управление продолжится, но уже при гораздо менее способном руководителе. В третьих, процессы, текущие в обществе, не определяются только управляющим воздействием власти. Как я уже сказал, в обществе единовременно течет множество процессов, влияющих друг на друга, и есть много факторов, влияющих на каждый из этих процессов. В данном случае я хочу выделить культурно-информационный процесс, сильно влияющий и на моральное состояние общества, и на экономику, и на многие другие стороны жизни общества и процессы, текущие в нем. Выше я сказал, что сегодня нет влияния представителей общественных наук на процессы, текущие в обществе. Я имел в виду, что нет их влияния именно как ученых, через посредство мало-мальски обоснованной научной теории. Но это не значит, что нет влияния вообще никаких идей на эти процессы сегодня в России, в том числе идей, выдвигаемых отдельными академическими учеными, но отнюдь не являющимися действительно научными теориями. Наоборот, сегодня в российском информационном пространстве просто потоп всевозможных идей и проектов лучшего устройства общества и решения любых проблем. Как я сказал, некоторые из них продуцируются даже академическими учеными, хотя большинство – всевозможными говорящими головами из СМИ и интернета. Но воздействие этих идей на общество определяется не тем, насколько они теоретически обоснованы, а тем, насколько мощна пропаганда той или иной из них и насколько они соответствуют неудовлетворенным на данный момент потребностям и инстинктам народа.

Мы живем в эпоху информации: информационных технологий, информационного взрыва, информационных войн. СМИ давно уже превратились из четвертой власти, по крайней мере, во вторую, если не в первую. Они формируют общественное мнение, ментальность общества, с которой политики затем вынуждены считаться, хотят они этого или нет. Это отлично понимал, скажем, Березовский, для того и подмявший под себя главные телевизионные каналы страны. Кроме того, СМИ имеют возможность воздействовать на любого политика и не политика непосредственно, организовывая его травлю с помощью компромата действительного или вымышленного, но ловко сконструированного. Причем в западном демократическом обществе с его фетишизацией свободы слова они, в отличие от первой власти, не несут практически никакой ответственности за свои действия. В тоталитарном обществе ситуация, конечно, обратная, за шаг вправо, шаг влево от генеральной линии партии журналисты отвечают головой, но там СМИ не являются не только второй, но и четвертой властью. В России и, тем более, Украине сегодня какая-то часть журналистов тоже рискует головой, разоблачая махинации представителей власти. Но большинство дорвавшихся до больших микрофонов, тем более большого экрана, чувствуют себя хозяевами жизни, не слишком рискуя, и ловят кайф от того, что могут любого казнить и миловать одним словом (словами). При этом не заморачиваясь справедливостью своего суда и тем, что жертва, не имея доступа к большому микрофону и экрану, не может отвечать им на равных. И есть такие, которые для того и рвутся к большому микрофону и экрану, чтобы получить эту возможность и ловить кайф от сознания своего величия и практической безнаказанности. Яркий пример тому, скажем, создатель и редактор украинского журнала «Бульвар» Дмитрий Гордон. Он так и провозгласил, начиная свой журнал, что цель его – распространять сплетни об интимной жизни всех, «кто есть кто». При этом он отлично понимал, что это путь к вершинам общества, не требующий таланта и особого труда. И действительно, перед ним сразу стали заискивать и искать его дружбы эти самые «кто есть кто». И первым прибежал давать интервью Гордону тогдашний президент Украины, а в прошлом секретарь по идеологии КПСС Леонид Кравчук. Я помню, как мне хотелось тогда спросить Кравчука: «Ты, президент страны, в недавнем прошлом защитник коммунистической морали, чего бежишь галопом давать интервью в только что открывшемся бульварном журнале под названием «Бульвар»? А понято, почему: не подружишься с Гордоном, а он потом накатит на тебя в своем журнальчике намеком, что у тебя сестра блядь. И к суду за намек не притянешь и забегаешься всем объяснять, что у тебя сестры нет. Тем более что после этого на тебя накинется вся стая журналистских стервятников, не обременяя себя заботой проверить, правда ли то, что ляпнул Гордон. Ну, а как это работает на самом Западе, всем хорошо известно по непрерывным сексуальным скандалам, сотрясающим страны Запада.

Но главное в изменении, связанном с вступлением человечества в информационную эпоху, это не роль СМИ в моральной деградации общества, хотя последняя тоже важна (См. мою статью «Экономика и мораль» из книги «Начала новой макроэкономической теории», Direct Media, М. – Берлин, 2014; https://www.directmedia.ru/book_221504_nachala_novoy_makroekonomicheskoy_teorii/). Главное – это совершенно иные, чем в эпоху Маркса, возможности воздействия идей на общество и процессы в нем. В прошлом идеи распространялись медленно и, пока идея успевала оказать большое влияние и осуществить значительные изменения в обществе, люди успевали поразмыслить над ней, поспорить и раскритиковать ее. Поэтому для успешного воздействия она должна была обладать убедительным теоретическим обоснованием, чтобы выдержать конкуренцию с другими идеями на теоретическом поле. Существовало само это теоретическое поле. Эпохе буржуазных революций предшествовала теоретическая работа философов энциклопедистов, социалистической революции – многопудовый марксизм и споры внутри марксистов и марксистов с буржуазными идеологами. Сегодня СМИ способны впарить широким массам любую ахинею в мгновение ока и прежде, чем кто-то успеет разобраться и доказать, что это – ахинея, она становится уже писком моды, а теоретического опровержения ее никого не интересует, даже если удается его где-нибудь опубликовать. В этом причина полыхающих по всей планете цветных революций и примитивных теоретически, но буйных общественных движений, приводящих к результатам противоположным заявленным и погружающих человечество в хаос. Все это особенно опасно в свете стремительного научно-технического прогресса, меняющего, как это хорошо видно на вышеописанном примере с информацией, систему «общество», нарушая устойчивость текущих в ней процессов и, что не менее важно, порождая все новые возможности для самоистребления человечества или скатывания его в какую-нибудь бездну, страшней придуманной фантазией Оруэлла.

Разрушение общества и страны в результате стремительного овладения с помощью информационных технологий значительной частью населения примитивными ложными идеями мы наблюдаем сегодня в Украине. В России, благодаря Путину, ситуация лучше, но далека от идеальной, вопреки тому, что некоторым кажется. А после ухода Путина и даже при нем, события могут пойти по двум возможным неприятным сценариям.

Что собственно предлагается российскому населению на рынке идей? Спектр идей необычайно широк. Это и доминировавший в 90-е годы и еще не умерший либерализм, и несть числа вариаций на тему социализма, начиная с махрового сталинизма и кончая сахаровской конвергенцией социализма с капитализмом, и всех мастей национализм, и всевозможные гибриды этих чистых идейных пород, и вообще невообразимые мутанты вроде лимоновского национал-большевизма. Само это бессмысленное изобилие в сочетании с отсутствием серьезной теоретической базы хотя бы у одного из предлагаемых проектов создает угрозу, что дело пойдет по украинскому варианту. Но эта угроза, весьма реальная еще совсем недавно, сегодня отошла уже на второй план. А на первый план выдвинулась социалистическая идея со всевозможными вариациями, которая аккумулирует недовольство масс ухудшающимся материальным положением, ростом разрыва в доходах между бедными и богатыми, особенно олигархами и чиновничеством, и действительной или мнимой коррупцией.

Происходит возрождение процесса-тенденции предпочтения широкими массами социальной справедливости свободе. Такое предпочтение было уже в России, когда вслед за Февральской революцией, выражавшей предпочтение свободе перед социальной справедливостью, пришла Октябрьская, выражавшая обратное предпочтение. Конечно, идеологи и той и другой революции не ставили вопрос: или то, или другое. Идеологи Февральской революции обещали, что свобода автоматически принесет и материальное процветание всем, а идеологи социалистической революции клятвенно уверяли, что они хоть и ставят на первое место материальную справедливость (в их понимании), но никак не пренебрегают и свободой. На самом деле марксов социализм с его диктатурой пролетариата уже в теории нес существенное ограничение свободы. А на практике это довольно скоро вылилось в кровавую диктатуру Сталина, который своими репрессиями постепенно убил веру в идеалы этой революции и рожденный ею энтузиазм, который в немалой степени способствовал успеху социалистической экономики в первую половину существования советской власти. В результате в обществе начал накапливаться потенциал стремления к свободе с оглядкой на западные страны, в которых эта свобода не только была, но и обеспечивала материальный уровень жизни выше, чем в Союзе. Эта тенденция росла до тех пор, пока Союз не развалился, а в России не был построен мерзкий вариант олигархического капитализма со всеми пороками гипертрофированной к тому времени на Западе свободы, что чуть было не привело к развалу самой России в 90-е годы. После этого процесс предпочтений между свободой и материальной справедливостью начал разворачиваться в обратную сторону. Сначала это происходило медленно. Усилиями Путина развал России был предотвращен, олигархи в какой-то степени обузданы, а их власть уравновешена властью чиновничества и силовых структур. А скакнувшие вверх цены на нефть позволили поднять уровень жизни всего населения. Это затормозило разгон процесса в сторону материальной справедливости, чему способствовал также патриотический подъем и энтузиазм масс в связи с «Крым наш» и успехами в Сирии. Но в последнее время этот процесс начал стремительно набирать обороты.

Тут мне могут возразить (и с этим я много раз сталкивался во всевозможных полемиках в интернете), что, какие еще требуются научные обоснования идеям материальной справедливости, если эти идеи давно уже научно обоснованы единственным в мире научным учением под названием марксизм? Но, во-первых, марксизм, хотя и претендовал на строгую научность (спасибо ему даже за саму претензию), на самом деле был изрядно далек от этого. Это я показал в моей книге «Единый метод обоснования научных теорий» (Direct Media, М. – Берлин, 2017, изд. 2-е; https://www.directmedia.ru/book_457517_edinyiy_metod_obosnovaniya_nauchnyih_teoriy/), в главе «Научен ли научный коммунизм», опираясь на этот самый метод обоснования. Во-вторых, со времен Маркса, благодаря упомянутым мною процессам, текущим в обществе параллельно с экономическим, существенно изменилась и сама экономическая действительность (та, описывая которую, Маркс формулировал свои законы общественного развития) и характер текущего в ней процесса. Сегодня экономическая справедливость не может определяться по марксовым лекалам, хотя бы потому, что радикально изменилась роль пролетариата в производстве материальных благ. А устранение экономической конкуренции, связанное с уничтожением частной собственности на средства производства, не привело к повышению производительности труда, как предполагал Маркс, а наоборот. Что отразилось и на материальном положении трудящихся, которое оказалось ниже, чем при рыночной экономике. Все это, конечно, не отменяет проблем самой нынешней рыночной экономики, в частности ее олигархизации и растущего разрыва в материальном положении бедных и богатых. А также моральной и духовной деградации западного свободно рыночного общества. Но для разрешения этих проблем требуется создание новой общественной теории, макроэкономической, социальной и т.д., а не размахивание марксизмом, как единственно научным учением. Даже с учетом попыток его косметической правки или его эклектических смесей с разными другим идеями, вроде лимоновского национал большевизма. Или провозглашения нынешней китайской экономической системы социализмом на том основании, что том рулит коммунистическая партия. Хотя сами же эти теоретики признают, что в Китае больше рыночной экономики, чем в сегодняшней России. Но все равно, у них получается, что в Китае социализм, а в России капитализм. Все это без малейшей попытки построить теорию (мало-мальски научную) или хотя бы внятно определить, что они понимают под социализмом. Не считая определений типа: социализм – это забота о благе всех, а капитализм – только капиталистов. А то, что уровень жизни большинства граждан в западных капиталистических странах выше, чем при любом из реальных социализмов, это подобными теоретиками отметается по принципу: если факты противоречат моей теории, то их надо игнорировать.

В чем опасность такого развития событий? В отличие от ярых либералов и демшизы, я не считаю, что в Советском Союзе все было плохо и оттуда ничего нельзя позаимствовать для построения здорового общества с процветающей экономикой, согласием между людьми и т.д. Например, оттуда можно и нужно позаимствовать всеобщие бесплатные образование и медицину. Но вероятность того, что при отсутствии серьезной теоретической работы, когда выбор определяется только пропагандой различными силами в СМИ, из советского социализма будет выбрано именно его хорошее, а не самое ужасное, ничтожно мала. В этой ситуации все преимущества за популистами, подстраивающимися под настроение масс. А массы сегодня тяготеют к сталинскому социализму и даже не столько к социализму, как Сталину, как таковому, к сильной руке, которая наведет порядок репрессиями. В обществе всегда существует потенциал шариковых, жаждущих сильной руки с репрессиями, которая обеспечит компенсацию их комплексам неполноценности, укоротит на голову тех, кто возвышается над ними. («Чтоб не были сильно умными»). В здоровом обществе, в нормальных обстоятельствах этот потенциал не велик и не определяет главных процессов. Но в благоприятных обстоятельствах, каковыми являются снижение материального уровня и рост разницы между богатыми и бедными, этот потенциал может быть искусственно раздут с помощью теоретически бедных, но эксплуатирующих соответствующий инстинкт идей, ловко впариваемых массам посредством информационных технологий. Что и происходит сегодня.

Что можно сделать, чтобы избежать развития событий по одному из этих вариантов? Очень популярно сегодня кивать на Китай (неважно, называется ли тамошний строй сегодня социализмом или капитализмом). Мол, зачем изобретать велосипед, надо делать как у них, т.е. у китайцев. Забыв, что этот же лозунг звучал и в начале 90-х, только тогда «у них» значило – у Запада, по-нынешнему у пиндосов. Но почему-то у нас как у пиндосов не получилось. Мало того, при Хрущеве была попытка сделать именно то, что сегодня делает Китай, в несколько меньшем масштабе, правда, но, как и у китайцев под руководством коммунистической партии. Не получилось. А при Горбачеве во время перестройки приблизились к китайскому варианту еще ближе и опять под руководством коммунистической партии. Получился развал Союза. Конечно, можно найти разницу в нюансах между тем, как это делается в Китае и как это делалось при Хрущеве или Горбачеве. Так, может быть, именно в нюансах все дело? Не в том, что в Китае рыночной экономикой руководит коммунистическая партия, а в том, как она руководит. Нам не известно, какой теорией пользуется китайское руководство, регулируя их рыночную экономику, но точно не марксистской, которая к регулированию рыночной экономики отношения не имеет. Выше я сказал, что Путин весьма успешно руководит нынешней Россией (за исключением экономики) в ручном режиме без всякой теории, на основе здравого смысла и интуиции. Точно также и китайцам повезло сегодня с талантливым руководством (а не сохранением социализма). Но как в России неизвестно, кто придет на смену Путину, так неизвестно, кто в Китае сменит нынешнее руководство. Зато известно, что при вождистской системе руководства и ручном управлении рано или поздно (и скорей рано, чем поздно) у руля окажутся бездарные люди. И тогда посмотрим, что будет с китайской социалистической, она же рыночная, экономикой.

Хорошо и надежно может быть, только если руководство страной осуществляется на основе правильной научно обоснованной теории при демократической сменяемости руководства и при том, что большинство населения способно оценивать как саму теорию, так и качество тех, кого оно выбирает в руководство. Сегодня ни в России, ни на Западе нет ни такой теории, ни упомянутой способности населения. Поэтому и соревнования между Россией и Западом идет не на то, у кого лучше, а на то, у кого хуже.

Причина этого в том, что единый метод обоснования научных теорий, выработанный естественными науками, но впервые представленный эксплицитно мной, не распространился из сферы естественных наук в сферу общественных и гуманитарных. Нет там и правильного понимания детерминизма общественных процессов, а значит и законов общественного развития, о чем я написал выше. А если этого нет в самих общественных науках, то это не может стать достоянием ни власти, ни населения, как ни организовывай правильно образование.

Поэтому, прежде всего, нужно, чтобы единый метод обоснования и моя теория детерминизма (а лучше вся моя философия), получили признание в академическом мире, а затем были внедрены в систему образования. Но представители академической верхушки, особенно из сферы общественных наук, боясь, что признание единого метода обоснования может высветить не научность их трудов, отчаянно этому сопротивляется, всячески препятствуя публикации моих работ, а после того, как мне удается их опубликовать (десятилетия спустя после написания), замалчивает их, не вступая со мной в теоретический спор.

А. Воин