Если не считать, что я с утра до вечера каждый день думаю, то других специальных действий я не предпринимаю.
В эксклюзивном интервью Jewish.ru магистр игры «Что? Где? Когда?» Александр Друзь рассказал, почему никогда не плачет и хорошо чинит советские унитазы, как мы обыгрываем его, сидя на диване в тапочках, и за что сучку обозвали Жучкой в сказке про репку.
Как вы определяете интеллектуала? Сколько книжек он должен прочитать?
– Интеллектуал не определяется уровнем образования и количеством прочитанных книг. Интеллектуал – это человек, который умеет пользоваться своими знаниями, пусть даже небольшими, и адекватно воспринимает окружающий мир.
То есть человек без образования может быть интеллектуалом?
– Безусловно. Если он пользуется тем, что находится у него чуть выше плеч.
Вы играете в «Что? Где? Когда?» уже 35 лет. Как за эти годы менялись вопросы?
– Это умная передача, а значит, она адекватно реагирует на окружающий мир. Например, когда мир готовится к олимпийским играм, в передаче появляются олимпийские вопросы. Программа именно потому так долго и существует – 41 год, – что она следит происходящем в мире. Меня часто спрашивают: почему не иссякают вопросы? Потому что жизнь идет вперед, и каждый раз возникают новые темы для вопросов. Даже в классических произведениях всегда можно найти новый вопрос. Например, никто не задается вопросом, почему в сказке про репку все участники безымянные, кроме собаки. Почему? Ответьте.
Понятия не имею.
– Начинайте думать. Кто там за кем?
Дедка за репку, бабка за дедку, внучка за бабку, Жучка за внучку... Наверное, просто внучка с Жучкой рифмуется, а с собакой нет?
– Да, но изначально было слово, которое еще с внучкой рифмовалось. Это слово «сучка», так что в оригинальной трактовке Афанасьева все были безымянные. Но когда Ушинский эту сказку адаптировал для детей, он решил, что детям нехорошо знать такое простонародное слово.
У вас две дочери, и обе тоже играют в «Что? Где? Когда?». Ваши семейные ужины не превращаются в интеллектуальные поединки?
– Неправильно было бы считать, что участники игры «Что? Где? Когда?» – это люди, которые могут общаться только при помощи вопросов. Безусловно, когда я придумываю какой-то вопрос, я хочу обсудить его с девочками, чтобы его лучше отредактировать. Но когда мы сидим за столом, мы обсуждаем другие вещи.
Вы пытались стать депутатом петербургского законодательного собрания. Как вы собирались делать город лучше?
– Нет сомнений, что в политике, даже на городском уровне, должны принимать участие люди умные и честные. И поскольку относил себя к таким, то считал, что я могу пригодиться, и хотел предложить любимому городу свои услуги. Когда я шел на выборы, я рассчитывал, что, если стану депутатом, сделаю город более человечным. В 2008 году, например, я шел от партии, которая боролась за то, чтобы не сносили гаражи, чтобы люди в общежитиях могли приватизировать то место, где они прожили много лет. К сожалению, список депутатов этой партии (Социалистическая Единая Партия России. – Прим. ред.) сняли с регистрации, и я никуда не прошел.
Вы как-то говорили, что каждый раз перед игрой ходите с вашей командой в баню. А вам после бани не хочется расслабиться и поспать?
– Бани бывают разные. Русская баня – расслабляющая, а финская – мобилизующая. Это из-за того, что в русской бане пар влажный, а в финской – сухой. В финской бане еще и температура выше, перепады резче, и организм больше активизируется. Сосуды чаще сокращаются и расширяются, а значит, улучшается кровообращение. В бане мы проводим часа три и разъезжаемся. Я часок-другой после этого сплю. Чем занимаются остальные – это личное дело каждого. А после мы съезжаемся на игру.
У вас все прямо как на олимпийских играх. А к допингу вы не прибегаете?
– Смотря что считать допингом. Когда-то давно наша команда не выходила на игру, не выпив бутылку шампанского. Одну на шестерых, это немного. Но я довольно скоро отказался от этой традиции, потому что шампанское на меня воздействует таким образом – сначала подъем, но где-то через четыре вопроса он сменяется спадом и необходимо добавить. Добавить прямо за столом невозможно, поэтому я предпочел вообще не пить. Но в принципе, на допинг нас не проверяют.
Вы делаете ежедневные упражнения для ума?
– Если не считать, что я с утра до вечера каждый день думаю, то других специальных действий я не предпринимаю. Иногда я составляю список, о чем было бы хорошо подумать сегодня. Но даже если я просто иду по улице, я замечаю всякие нюансы и пытаюсь понять, что происходит. Вот сейчас я шел на интервью и заметил креативную рекламу одной кофейни. На рекламе было написано: «Купи две чашки кофе иии... третью тоже купи». Я подумал: «Молодцы, надо как-нибудь к ним заглянуть». Это креативно, ребята меняют стереотипы. А играть в нашу игру, не ломая стереотипы, невозможно.
Вы говорили, что чем дальше от волчка, тем лучше человек играет. А дома в тапочках перед телевизором вообще все гении. Почему так?
– Если ты просто сидишь на диване, на тебе не лежит никакой ответственности. А ответственность все усложняет. Некоторые игроки еще начинают думать, как они выглядят на экране. И когда человек об этом задумывается, дальше игра уже не пойдет. Или, например, игрок дал неправильный ответ, начал переживать, что подвел команду. Здесь надо быстро настроить себя обратно на игру. Я, например, уже давно понял, что все время выигрывать нельзя и, если я сам виноват в своем поражении, я не расстраиваюсь.
С каким лицом надо проигрывать?
– Я приучил себя в игре быть малоэмоциональным, то есть не очень радоваться победе и не слишком расстраиваться поражению. Эмоции все равно приходят, но скалить зубы или плакать – довольно глупо в этой ситуации. Я не плачу практически никогда. Может, поэтому я и такой седой, что я практически не плачу никогда, и все отрицательные эмоции у меня выходят другим путем.
Как вы отмечаете победу?
– У нас уже сложилась традиция ходить в одно из московских кафе после игры, вместе выдохнуть, чтобы не разбегаться сразу. Сидим, разговариваем, обсуждаем, что произошло. С интересом читаем, что пишут про игру. А с утра я лечу обратно в Петербург.
Как у вас старенькие относятся к новичкам? Нет ли на игре дедовщины?
– Это зависит от того, что человек делает. Для меня есть некий предел. Человек может высказывать любую точку зрения, но если человек несет явный вздор, заведомый бред, то я могу сказать об этом. Я очень толерантен к человеческой глупости, но только если эта глупость не активна.
Что такое активная глупость?
– Вам никогда не попадался идиот, который не просто идиот, но еще и активный идиот? То есть он не просто приверженец какой-то идиотской мысли, но еще и пытается распространить эту идиотскую мысль на других. Я всегда с интересом слушаю посторонние мнения, потому что не считаю, что у меня окончательная версия мировосприятия, что только я воспринимаю мира правильно. Поэтому я готов послушать, когда человек, будь то новичок или старичок, высказывает свое мнение об игре. Но когда мнение высказывается отличное от того, что я знаю и неоднократно проверял, тогда я, конечно, могу сказать: «Я давно играю, и то, что ты говоришь, – это не так».
Почему вы единственный человек на игре, который носит собственный фрак, а не студийный?
– Во-первых, не фрак, а смокинг. Это разные вещи. И, во-вторых, я – не единственный, я – первый. Сейчас уже еще человек пять приходят в своем. А я начал первым, потому что у меня нестандартная фигура. Верх одного размера, а низ другого. И если я надеваю пиджак и брюки одного размера, то получается, что пиджак сидит хорошо, а брюки спадают. Поэтому мне еще в середине 1990-х пришлось разориться на персональный смокинг. До этого получалось, что ты идешь на игру, а на тебе брюки заколоты английскими булавками, и ты плюс ко всем своим эмоциям еще думаешь, что будет, если эта булавка расстегнется в неподходящий момент и брюки с тебя свалятся. Это игре не помогает.
Вы рассказывали как-то, что жена не дает вам мыть кастрюли, потому что вы каждую кастрюлю моете по полтора часа. А какие тогда на вас домашние обязанности?
– Мне технические дела достаются. Типа «повесь это на стену». Я это делаю быстро, потому что у меня хороший глазомер. Унитаз могу починить, если не очень сложный, как, например, японский. Японские унитазы – это что-то: там есть пульт, как для управления телевизором, и у них масса функций, вплоть до того, что он может измерить вашу температуру и сообщить, что вы себя не очень хорошо чувствуете. Поэтому за японский я не возьмусь, а старый советский – только давай, к тому же они так часто ломаются. Я и с кастрюлей тоже могу справиться, просто я хочу довести ее до совершенства. Это обратная сторона того, что я всегда пытаюсь делать то, чем занимаюсь, как можно лучше.
Сталкивались ли вы когда-нибудь с цензурой на передаче?
– С 1986 года – нет. С тех пор как программа стала выходить в прямом эфире, я цензуры не замечаю. А до этого, помню, была вот какая история: на стол команде вынесли корабль и попросили определить его тип. На борту модели выпуклыми буковками, которые были закрашены черной краской, значилось «Ленин». Естественно, опытные игроки это увидели и стали бутафорить. Дескать, «вон у него какие нос и корма – очевидно, это ледокол», или «смотрите, у него трубы нет: значит, он атомный». И тут девушка-новичок говорит: «Конечно, атомный ледокол – вон же на борту написано “Ленин”». Но перед тем, как команда начала давать ответ, ведущий им сказал: «Сейчас я у вас версию приму, только не упоминайте, пожалуйста, слово “Ленин”». В эфире нельзя было упоминать всуе имена основоположников.
Почему?
– А нельзя! Не мирянское это дело рассуждать о Марксе, Энгельсе и Ленине. Было три основных запрета: нельзя упоминать процесс пищеварения на его финальной стадии, нельзя материться и нельзя упоминать всуе имена основоположников. И потом, когда в конце 1980-х третий запрет исчез, наша команда «стариков» накололась, потому что нам по привычке не могло прийти в голову, что ответом на какой-то вопрос может быть «книга Маркса “Капитал”». А сейчас у нас полная свобода – цензуры нет.
Вам нравится, когда вас на улице узнают?
– Мне очень приятно, когда узнают. Но не потому, что меня узнают, и значит, я такой замечательный. А потому, что значит, люди смотрят «Что? Где? Когда?». Это очень полезно для общества, особенно для молодых людей. Значит, передача будет жить и дальше. Это же передача про то, как люди думают и в ограниченный промежуток времени пытаются решить проблему.
Передача идет уже 41 год. Конца не видно?
– Не видно. Это и так один из самых долгоживущих проектов на нашем телевидении. «Поле чудес» вышло, когда «Что? Где? Когда?» уже 15 лет было. Но есть «Спокойной ночи, малыши» и программа «Время». Это вечные передачи, и мне бы очень хотелось, чтобы «Что? Где? Когда?» тоже стала вечной. Во всяком случае, я стараюсь, чтобы это было так.
Полина Шапиро
В эксклюзивном интервью Jewish.ru магистр игры «Что? Где? Когда?» Александр Друзь рассказал, почему никогда не плачет и хорошо чинит советские унитазы, как мы обыгрываем его, сидя на диване в тапочках, и за что сучку обозвали Жучкой в сказке про репку.
Как вы определяете интеллектуала? Сколько книжек он должен прочитать?
– Интеллектуал не определяется уровнем образования и количеством прочитанных книг. Интеллектуал – это человек, который умеет пользоваться своими знаниями, пусть даже небольшими, и адекватно воспринимает окружающий мир.
То есть человек без образования может быть интеллектуалом?
– Безусловно. Если он пользуется тем, что находится у него чуть выше плеч.
Вы играете в «Что? Где? Когда?» уже 35 лет. Как за эти годы менялись вопросы?
– Это умная передача, а значит, она адекватно реагирует на окружающий мир. Например, когда мир готовится к олимпийским играм, в передаче появляются олимпийские вопросы. Программа именно потому так долго и существует – 41 год, – что она следит происходящем в мире. Меня часто спрашивают: почему не иссякают вопросы? Потому что жизнь идет вперед, и каждый раз возникают новые темы для вопросов. Даже в классических произведениях всегда можно найти новый вопрос. Например, никто не задается вопросом, почему в сказке про репку все участники безымянные, кроме собаки. Почему? Ответьте.
Понятия не имею.
– Начинайте думать. Кто там за кем?
Дедка за репку, бабка за дедку, внучка за бабку, Жучка за внучку... Наверное, просто внучка с Жучкой рифмуется, а с собакой нет?
– Да, но изначально было слово, которое еще с внучкой рифмовалось. Это слово «сучка», так что в оригинальной трактовке Афанасьева все были безымянные. Но когда Ушинский эту сказку адаптировал для детей, он решил, что детям нехорошо знать такое простонародное слово.
У вас две дочери, и обе тоже играют в «Что? Где? Когда?». Ваши семейные ужины не превращаются в интеллектуальные поединки?
– Неправильно было бы считать, что участники игры «Что? Где? Когда?» – это люди, которые могут общаться только при помощи вопросов. Безусловно, когда я придумываю какой-то вопрос, я хочу обсудить его с девочками, чтобы его лучше отредактировать. Но когда мы сидим за столом, мы обсуждаем другие вещи.
Вы пытались стать депутатом петербургского законодательного собрания. Как вы собирались делать город лучше?
– Нет сомнений, что в политике, даже на городском уровне, должны принимать участие люди умные и честные. И поскольку относил себя к таким, то считал, что я могу пригодиться, и хотел предложить любимому городу свои услуги. Когда я шел на выборы, я рассчитывал, что, если стану депутатом, сделаю город более человечным. В 2008 году, например, я шел от партии, которая боролась за то, чтобы не сносили гаражи, чтобы люди в общежитиях могли приватизировать то место, где они прожили много лет. К сожалению, список депутатов этой партии (Социалистическая Единая Партия России. – Прим. ред.) сняли с регистрации, и я никуда не прошел.
Вы как-то говорили, что каждый раз перед игрой ходите с вашей командой в баню. А вам после бани не хочется расслабиться и поспать?
– Бани бывают разные. Русская баня – расслабляющая, а финская – мобилизующая. Это из-за того, что в русской бане пар влажный, а в финской – сухой. В финской бане еще и температура выше, перепады резче, и организм больше активизируется. Сосуды чаще сокращаются и расширяются, а значит, улучшается кровообращение. В бане мы проводим часа три и разъезжаемся. Я часок-другой после этого сплю. Чем занимаются остальные – это личное дело каждого. А после мы съезжаемся на игру.
У вас все прямо как на олимпийских играх. А к допингу вы не прибегаете?
– Смотря что считать допингом. Когда-то давно наша команда не выходила на игру, не выпив бутылку шампанского. Одну на шестерых, это немного. Но я довольно скоро отказался от этой традиции, потому что шампанское на меня воздействует таким образом – сначала подъем, но где-то через четыре вопроса он сменяется спадом и необходимо добавить. Добавить прямо за столом невозможно, поэтому я предпочел вообще не пить. Но в принципе, на допинг нас не проверяют.
Вы делаете ежедневные упражнения для ума?
– Если не считать, что я с утра до вечера каждый день думаю, то других специальных действий я не предпринимаю. Иногда я составляю список, о чем было бы хорошо подумать сегодня. Но даже если я просто иду по улице, я замечаю всякие нюансы и пытаюсь понять, что происходит. Вот сейчас я шел на интервью и заметил креативную рекламу одной кофейни. На рекламе было написано: «Купи две чашки кофе иии... третью тоже купи». Я подумал: «Молодцы, надо как-нибудь к ним заглянуть». Это креативно, ребята меняют стереотипы. А играть в нашу игру, не ломая стереотипы, невозможно.
Вы говорили, что чем дальше от волчка, тем лучше человек играет. А дома в тапочках перед телевизором вообще все гении. Почему так?
– Если ты просто сидишь на диване, на тебе не лежит никакой ответственности. А ответственность все усложняет. Некоторые игроки еще начинают думать, как они выглядят на экране. И когда человек об этом задумывается, дальше игра уже не пойдет. Или, например, игрок дал неправильный ответ, начал переживать, что подвел команду. Здесь надо быстро настроить себя обратно на игру. Я, например, уже давно понял, что все время выигрывать нельзя и, если я сам виноват в своем поражении, я не расстраиваюсь.
С каким лицом надо проигрывать?
– Я приучил себя в игре быть малоэмоциональным, то есть не очень радоваться победе и не слишком расстраиваться поражению. Эмоции все равно приходят, но скалить зубы или плакать – довольно глупо в этой ситуации. Я не плачу практически никогда. Может, поэтому я и такой седой, что я практически не плачу никогда, и все отрицательные эмоции у меня выходят другим путем.
Как вы отмечаете победу?
– У нас уже сложилась традиция ходить в одно из московских кафе после игры, вместе выдохнуть, чтобы не разбегаться сразу. Сидим, разговариваем, обсуждаем, что произошло. С интересом читаем, что пишут про игру. А с утра я лечу обратно в Петербург.
Как у вас старенькие относятся к новичкам? Нет ли на игре дедовщины?
– Это зависит от того, что человек делает. Для меня есть некий предел. Человек может высказывать любую точку зрения, но если человек несет явный вздор, заведомый бред, то я могу сказать об этом. Я очень толерантен к человеческой глупости, но только если эта глупость не активна.
Что такое активная глупость?
– Вам никогда не попадался идиот, который не просто идиот, но еще и активный идиот? То есть он не просто приверженец какой-то идиотской мысли, но еще и пытается распространить эту идиотскую мысль на других. Я всегда с интересом слушаю посторонние мнения, потому что не считаю, что у меня окончательная версия мировосприятия, что только я воспринимаю мира правильно. Поэтому я готов послушать, когда человек, будь то новичок или старичок, высказывает свое мнение об игре. Но когда мнение высказывается отличное от того, что я знаю и неоднократно проверял, тогда я, конечно, могу сказать: «Я давно играю, и то, что ты говоришь, – это не так».
Почему вы единственный человек на игре, который носит собственный фрак, а не студийный?
– Во-первых, не фрак, а смокинг. Это разные вещи. И, во-вторых, я – не единственный, я – первый. Сейчас уже еще человек пять приходят в своем. А я начал первым, потому что у меня нестандартная фигура. Верх одного размера, а низ другого. И если я надеваю пиджак и брюки одного размера, то получается, что пиджак сидит хорошо, а брюки спадают. Поэтому мне еще в середине 1990-х пришлось разориться на персональный смокинг. До этого получалось, что ты идешь на игру, а на тебе брюки заколоты английскими булавками, и ты плюс ко всем своим эмоциям еще думаешь, что будет, если эта булавка расстегнется в неподходящий момент и брюки с тебя свалятся. Это игре не помогает.
Вы рассказывали как-то, что жена не дает вам мыть кастрюли, потому что вы каждую кастрюлю моете по полтора часа. А какие тогда на вас домашние обязанности?
– Мне технические дела достаются. Типа «повесь это на стену». Я это делаю быстро, потому что у меня хороший глазомер. Унитаз могу починить, если не очень сложный, как, например, японский. Японские унитазы – это что-то: там есть пульт, как для управления телевизором, и у них масса функций, вплоть до того, что он может измерить вашу температуру и сообщить, что вы себя не очень хорошо чувствуете. Поэтому за японский я не возьмусь, а старый советский – только давай, к тому же они так часто ломаются. Я и с кастрюлей тоже могу справиться, просто я хочу довести ее до совершенства. Это обратная сторона того, что я всегда пытаюсь делать то, чем занимаюсь, как можно лучше.
Сталкивались ли вы когда-нибудь с цензурой на передаче?
– С 1986 года – нет. С тех пор как программа стала выходить в прямом эфире, я цензуры не замечаю. А до этого, помню, была вот какая история: на стол команде вынесли корабль и попросили определить его тип. На борту модели выпуклыми буковками, которые были закрашены черной краской, значилось «Ленин». Естественно, опытные игроки это увидели и стали бутафорить. Дескать, «вон у него какие нос и корма – очевидно, это ледокол», или «смотрите, у него трубы нет: значит, он атомный». И тут девушка-новичок говорит: «Конечно, атомный ледокол – вон же на борту написано “Ленин”». Но перед тем, как команда начала давать ответ, ведущий им сказал: «Сейчас я у вас версию приму, только не упоминайте, пожалуйста, слово “Ленин”». В эфире нельзя было упоминать всуе имена основоположников.
Почему?
– А нельзя! Не мирянское это дело рассуждать о Марксе, Энгельсе и Ленине. Было три основных запрета: нельзя упоминать процесс пищеварения на его финальной стадии, нельзя материться и нельзя упоминать всуе имена основоположников. И потом, когда в конце 1980-х третий запрет исчез, наша команда «стариков» накололась, потому что нам по привычке не могло прийти в голову, что ответом на какой-то вопрос может быть «книга Маркса “Капитал”». А сейчас у нас полная свобода – цензуры нет.
Вам нравится, когда вас на улице узнают?
– Мне очень приятно, когда узнают. Но не потому, что меня узнают, и значит, я такой замечательный. А потому, что значит, люди смотрят «Что? Где? Когда?». Это очень полезно для общества, особенно для молодых людей. Значит, передача будет жить и дальше. Это же передача про то, как люди думают и в ограниченный промежуток времени пытаются решить проблему.
Передача идет уже 41 год. Конца не видно?
– Не видно. Это и так один из самых долгоживущих проектов на нашем телевидении. «Поле чудес» вышло, когда «Что? Где? Когда?» уже 15 лет было. Но есть «Спокойной ночи, малыши» и программа «Время». Это вечные передачи, и мне бы очень хотелось, чтобы «Что? Где? Когда?» тоже стала вечной. Во всяком случае, я стараюсь, чтобы это было так.
Полина Шапиро
Комментариев нет:
Отправить комментарий