НА ПРЕДЕЛЕ ВОЗМОЖНОГО

23.07.17

Мирон Я. Амусья,

профессор физики

В этом мире мне, тем не менее, повезло. Мне достались времена трагические, весьма исторические, главное же, от них осталось сокровенное чувство счастья – уцелел!

Д. Гранин, «Всё было не совсем так», 2010

Человек может верить и не верить... это его дело! Человек - свободен... он за все платит сам: за веру, за неверие, за любовь, за ум - человек за все платит сам, и потому он - свободен! Человек - вот правда!

А. М. Горький, «На дне»,

Монолог Сатина

Нет, и не под чуждым небосводом,

И не под защитой чуждых крыл, -

Я была тогда с моим народом,

Там, где мой народ, к несчастью, был.

А. Ахматова, «Реквием»

На пределе возможного

(Памяти Даниила Александровича Гранина - 01.01.1919-05.07.2017)

Уже много лет, первое, что я делал, просыпаясь после встречи Нового года утром первого января, это звонил в Петербург, чтобы поздравить Даниила Александровича Гранина с днём рождения. Теперь, увы, некому звонить, и такая приятная привычка потеряла смысл. Теперь уже не услышишь ни «Ты где сейчас?», ни, после ответа, всегда приятное: «Приедешь, обязательно заходи!».

Он писал о своём герое Д.: «Рождение в новогоднюю ночь сказалось на его характере с постоянным желанием начать жизнь по-новому, без вредных привычек». С такими его привычками я не сталкивался, и о них ничего не знал. А вот постоянная тяга к новому, интерес к нему, желание встречи с ним составляли важнейшие черты характера этого человека. Поразительное сочетание – его личная жизнь была весьма устойчива, наполнена внешне однообразной работой, не обновлялась ни разводами, ни сменой жилья или страны проживания, но, в тоже время, была полна очевидного интереса встретить ещё одного человека, узнать что-то новое, взглянуть на многократно виденное совсем по-другому, т.е. даже в старом, привычном увидеть нечто неожиданное.

За время после его ухода из жизни многие уже написали о нём, и было бы бессмысленно повторять сказанное. Да и при жизни он не был обойдён профессиональной критикой, которая несла часто похвалы, совсем нередко – хулу. Но я не критик, а потому избегаю оценок произведений Гранина как литературных, не могу обсуждать степень его новаторства как писателя. Пожалуй, более, чем профессиональная, для меня показательна очень высокая читательская оценка, проявившаяся в том, как быстро и какими тиражами расходились его книги - от первых до недавних, вышедших в последние несколько лет. По Википедии я посчитал общий тираж его книг. Получилось более семи миллионов экземпляров. Об оценке Гранина как личности и писателя, говорит то множество людей, которые стояли в очереди на прощании в Таврическом дворце, и те сотни их, читателей и друзей, которые собрались на кладбище в Комарово 8 июля 2017.

Данная заметка, поэтому, не столько о Гранине как писателе, хотя своими книгами и статьями о науке и учёных он сделал очень много для развития науки. Она, эта заметка, в сущности, призвана показать, что его смерть, уход человека, столь много уже написавшего и о времени, и о себе, сказавшего городу и миру, казалось, всё, что он хотел и мог сказать, оставила у меня ощущение личной невосполнимой утраты.

Для меня Гранин был, прежде всего, близким человеком и очень яркой личностью, способной своими взглядами и оценками не только влиять на мои взгляды, но и внимательно слушать другую точку зрения, подчас меняя свою точку зрения. Он был человеком очень крупным, который, однако, вместе с миллионами его сограждан, стоял перед сложными вопросами, которые ставила перед ними изменчивая жизнь страны.

До сих пор идут в стране споры, кем же на самом деле был Сталин, управлявший СССР тридцать долгих лет? Это – «наша слава боевая», как формулировалось в годы детства и молодости Гранина, тиран и массовый убийца, как оказалось в его зрелые годы и в старости, или «эффективный менеджер» с досадными ошибками, относимыми к тому лесу, от которого летят щепки, когда его рубят, как рекомендуют считать сейчас? Гранин следовал фактам, и они повелели ему в итоге остановиться на втором варианте – тиран и массовый убийца.

Остался острым и вопрос о друзьях и врагах времён ВМВ. Очень важный из них - как относиться к немцам сегодняшним, да и прошедшим войну? Возможно ли примирение с Германией и немцами даже для человека, который, проведя всю войну на советско-германском фронте, видел все её ужасы? Гранин был первым, или, точнее, одним из первых, кто дал положительный ответ на этот вопрос, притом не только словом, но и делом, когда начал встречаться с немцами, когда уже очень старый, в 2014, выступил в Бундестаге с воспоминаниями о ленинградской блокаде.

Помню, как мы с женой заехали за Риммой Михайловной и Даниилом Александровичем с тем, чтобы вместе отобедать у известного физика, президента Боннского университета. Слова «Советский писатель» сами по себе не были рекламой с точки зрения немца, но его впечатлил очевидный масштаб личности гостя, который в полной мере проявлялся и в застольной беседе. На следующее утро хозяин пошёл в близлежащий книжный магазин, и там, на окраине Бонна, нашёл сразу три книги Гранина, переведённые на немецкий. А дело было ещё в 1991.

Человеку крупному, широко известному, опасно пережить себя, изменить тем принципам, следуя которым он приобрёл эту известность и общественный вес. Примеров такого пережития, за которое стыдно, не счесть. Это и Солженицын, великий писатель и борец за правду, опустившийся до книги «Двести лет вместе», это и Шарон, бывший «Арик - Царь», спаситель Израиля в войне Судного дня, ставший капитулянтом и проведший в 2005 де-евреизацию Газы, это и Шафаревич, известный математик и диссидент, опустившийся до пещерного антисемитизма. Ничего подобного, к счастью, не произошло с Граниным. А ведь время изобиловало и изобилует вызовами, крутыми поворотами, экзаменуя постоянно на верность себе, своим идеалам и способности им не изменить. Причин и поводов изменить есть множество, включая нежелание кого-то обидеть, лезть не в свои дела, быть кому-то неблагодарным.

Чем ближе к власти, тем труднее дистанцироваться от неё. Получая награды, трудно остаться независимым, притом не только потому, что хочется их получать и далее. Просто есть понятное влияние фактора близости, когда видно не только реальное действие власть имущего, но существует, при взгляде с близкого расстояния, прощающая иллюзия благородных мотивов этого действия. Гранину это неизменно удавалось. Каждый по себе, в своём масштабе знает, как это трудно.

Мне почти 83, есть полная материальная и служебная независимость. Но от страха кого-то ненароком задеть, пусть даже обоснованно, затронуть того, кто может как-то тебе нагадить – крайне трудно избавиться. Не говоря уж об опасениях, что твой длинный язык аукнется, например, сыну или затронет внуков.

Прежде, чем стать друзьями, мы с Граниным пересеклись несколько раз. Первое, заочное пересечение состоялось в 1962, когда я, ещё сравнительно молодой физик, прочитал роман «Иду на грозу», который оказал на меня большое влияние, придав моим невнятным мечтам

внятный язык. Мне казалось, что это я «шёл на грозу». Это я смело говорил всесильному Берии: «Я ваших книг по физике не читал. Как и вы моих. Впрочем, по разным причинам». Это я, с улыбкой человека, свободного от страха, просто пренебрегал угрозой Берии: «Я тебе покажу физику!». Это мне казалось, что смогу, если оторвут силой от физики, вернуться туда именно исследователем, а не каким-либо начальником – точно, как это делает герой Гранина.

Первое личное пересечение относится к году 1963-64, когда нас с женой по дороге в Ленинград завёз к Гранину на дачу в Комарово его уже давний, с 1942, друг З. Л. Коминаров, командир батальона (комбат), отец моей жены. Это у него, в том батальоне, Гранин был комиссаром. Я сидел и молча слушал, о чём они говорили. В память врезалась фраза Гранина «А я, Зяма, не люблю, когда меня критикуют». Узнав, что я работаю в ФТИ, он заговорил об известных людях нашего института с хорошим знанием предмета. Побывав у нас, когда работал над «Иду на грозу», он быстро отличил людей, живущих наукой, от тех, для кого карьера и желание «попасть в книгу» было главным.

Первый раз мы пригласили Гранина к себе домой после публикации его статьи «Мои командиры» в газете «Правда» 9 мая 1985 г. Она занимала там полстраницы. Героями статьи были три человека, его командиры в годы ВОВ. Вторым по времени шёл отец жены. Хотелось сказать автору спасибо за память, и я не придумал ничего лучшего, чем пригласить его к нам в гости. К удивлению моей жены, он приглашение принял. Наверное, для Гранина тогда это было просто некоторое проявление свойственного ему интереса к людям.

В день прихода он позвонил и сказал, что отвёз жену в больницу с, насколько помню, гипертоническим кризом, и спросил, приходить ли ему одному. Я ответил, что если он не идёт в больницу, то мы будем рады видеть его у нас. Он обещал прийти. Я был уверен, что он приедет на своей машине, а оказалось, что зимой она у него в гараже. Мы сидели за накрытым столом и ждали, но он не пришёл и не позвонил. Чуть позднее узнали, что произошло. А через почти два года, 18.03.87, в «Литературной газете» появилась статья Гранина "О милосердии", где он так описал происшедшее: «… со мной приключилась беда. Шел по улице, поскользнулся и упал. Упал неудачно, хуже и некуда: сломал себе нос, рука выскочила в плече, повисла плетью. Было это примерно в семь часов вечера. В центре города, на Кировском проспекте, недалеко от дома, где живу». Однако вместо помощи от прохожих, получил сполна невнимания, грубости, равнодушия, а то и оскорблений – мол, напился до такого состояния, что стоять не может, и весь в крови. Шёл он к нам в гости. А потом неприятный случай из собственной жизни превратил в основу для организации общественного движения «Милосердие».

Второй раз я попытался позвать Даниила Александровича к нам домой после моей лекции «Стратегическая оборонная инициатива» году в 1986, в Доме Учёных в Лесном. Я позвал Гранина с его женой и дочерью. Тема их заинтересовала. После лекции мы намеревались вместе пойти к нам домой, посидеть, поговорить. Он собирался ехать из Комарова, а жена с дочерью – из города. На лекции он не появился. Домой мы шли без него. Опять недоумённое ожидание, разные подозрения. Мобильников тогда не было. Оказалось, что у него сломалась машина. «Всё»,- сказал он мне потом – «ваш дом для меня заговорённый. Будете выходить вы ко мне». Так и было все 30 лет после этого случая.

С того времени, с 1985, веду счёт нашему личному знакомству с Даниилом Александровичем, его женой Риммой Михайловной, умершей в 2004, и их дочерью Мариной. Весьма трогательно, как Гранин помнил своего командира и все последующие годы, фактически, до конца дней. Их совместные фотография есть и в недавно вышедшей книге «Причуды моей памяти», и в юбилейном фотоальбоме «Даниил Гранин LXL» (Фото 1).

Замечу, что этот юбилейный альбом характерен и тем, что нет в нём фотографий юбиляра с вершителями судеб страны, имеющимися, несомненно, в архиве писателя. Не заметить этого нельзя – выдающихся деятелей культуры – множество, а «вершителей судеб страны и мира» – просто нет. И это тоже проявление жизненной установки – соблюдать дистанцию между собой и властью.

Гранин несколько раз бывал в ФТИ, выступал у нас на семинаре, с некоторыми теоретиками, в первую очередь с проф. А. А. Ансельмом, дружил лично. Замечу, что Гранин восстановил престиж гуманитариев в споре «физики – лирики». Был однажды спор о том, кто принципиальнее. Мы говорили, что «физики», которые в массе поддержали Сахарова, а «лирики» «сдали» Солженицына. Гранин не соглашался. В последующие годы, однако, некоторые действия академии, от крупной премии фонда «Глобальная энергия», взятой себе председателем этого фонда Ж. Алфёровым, до елозенья перед каким-то М. Ковальчуком, изменили ситуацию. Это надо сопоставлять с подписями Гранина на заявлениях, осуждающих антигрузинскую истерию, защищающих Ходорковского, протестующих против моста имени Кадырова в Петербурге, против передачи Исаакиевского собора в собственность РПЦ – всего и не припомнишь, и не упомянешь.

Выступая на своём юбилейном вечере 13.01.09 в Большом зале Филармонии Санкт-Петербурга, Гранин сказал, что надо спасать культуру, надо сохранить то положение, при котором Россия, как и ранее, воспринималась бы страной Толстого и Достоевского. Он сказал, что дела с этим идут всё хуже, и он не уверен, удастся ли ситуацию исправить. Я же полагаю, что так идиллически Россия не воспринималась никогда, что образ неправедной силы и строя печально часто заслонял и заслоняет благостность мировых «властителей дум». Что касается сегодняшнего времени, то всё больше людей, увы, ассоциируют Россию с автоматом «Калашников», ракетами «Катюша» и «Град».

Кстати, полагаю, что спасать надо не культуру или науку, а человека, без которого нет ни культуры, ни науки, спасать в первую очередь от самого себя. Надо его спасать от содержащихся в «Оно» таких черт, как жадность, зависть, трусость. Надо спасать от страха не перед смертью или пыткой – эти страхи понятны, но от страха не угодить начальству, потерять возможность ещё чего-то хапнуть, и забрать себе.

Писатель Алексиевич ввела в употребление очень ёмкое выражение «Время Секонд Хенд». Секонд хенд, что правильно перевести как «бывшее в употреблении» – это нечто давно использованное, сданное на продажу из-за ненужности. Однако для характеристики того, что переживает Россия, мне кажется более подходящим другое название – «эпоха Евроремонта». Для неё характерно проявление ранее открыто не рекламируемых, даже несколько стыдных ценностей. Издавна говорилось – «красиво жить не запретишь!» Конечно, цель жить красиво, обеспечено, благополучно - вполне достойная. Она во многом движет человеком, определяет техническое и технологическое развитие общества. Понятно, что лень и нажива – мощнейшие двигатели прогресса. Но те, кто этот прогресс определяют – научные работники, изобретатели – они-то, герои Гранина и его произведений, равно как и мои, движимы отнюдь не ленью и не жаждой наживы.

Гранин стоял в стороне от овладевшего обществом, включая виднейших деятелей науки и культуры, стремления что-то схватить и присвоить. Хапают далеко за рамками реальной необходимости – квартиры, дачи, яхты, катера, даже отдых в экзотичных местах и т.п. Гранин это всё осуждал и на словах, и на деле. Знаю о его позиции не по слухам – сам многократно бывал у него на квартире в Петербурге и на даче в Комарово, знаю его машину. И квартира, и участок под дачу были получены ещё в далёкие пятидесятые прошлого века. Их практически не коснулась эпоха Евроремонта. Сейчас тяга к улучшению быта застлала глаза множеству видных интеллигентов, и толпа известнейших деятелей культуры спокойно плюёт на неостывшие трупы своих вчерашних принципов и взглядов, ставших просто невыгодными. Сейчас, к примеру, виднейшая актриса не понимает, что не дворец должен украшать её день рождения, а она есть украшение любого дворца в любой день. Без этого понимания она попадает в зависимость от дающего ей этот дворец внаём.

В эту эпоху торжества меркантильности Гранин был вызывающим у меня глубокое уважение исключением. В нём были заинтересованы, он имел огромное влияние в верхних эшелонах власти, был многие годы членом президентского совета – уж точно, в годы президентства Б. Ельцина. Но при этом он не «брал» и не «входил в долю». Ему предлагали сменить свою старую квартиру, совсем небольшую по сегодняшним привластным аппетитам, но он отказывался. При мне как-то звонил ему лидер одной из главных партий РФ, и просил, и я это сам слышал: «Вступите к нам, ничего более от вас не требуется, и пятикомнатные апартаменты в лучшем месте этого города – ваши!» А он продолжал жить там, где жил многие десятилетия, на улице Братьев Васильевых.

Замечу, что в начале 90^х, когда Е. Гайдар начал свои реформы, и имевшиеся накопления обесценились, Гранин и его семья испытывали нужду даже в нормальной еде. Я это к тому, что он воистину жил вместе с народом своей страны. Мы разошлись в оценке реформ Гайдара – я видел в них начало беды, а Гранин – возлагал большие надежды. Жаль, что я оказался прав.

Эпоха Евроремонта предполагает жадность, стирает понимание необходимого и достаточного. Так получилось, что некоторые когдатошние сотрудники ФТИ, ставшие с годами богатейшими и влиятельнейшими людьми в сегодняшней России, в самом начале своего пути из науки в «бизнес» предлагали мне быть партнёром. Я предпочёл остаться при своём исходном выборе. Однако иногда, под гнётом почти повального безумия, вдруг начинаю сомневаться в своём выборе: «Не может быть, чтоб все были неправы, а ты один – прав!», - носится в голове. «У тебя квартира – какая-то хрущёвка, а дача по сегодняшним понятиям – не дача, а почти сарай». Однако тут же я неизменно вспоминаю, что вовсе не один, что передо мною есть такой пример антихапежа, как Гранин. И за эту моральную поддержку я ему очень благодарен. Он был абсолютно невосприимчив к бацилле или вирусу, кому что понятней, этого «Евроремонта».

Я привожу Фото 2 не столько как пример одной из наших многочисленных бесед, сколько из-за примечательной детали. На этой же детали оператор ТВ в передаче, посвящённой девяностолетию Гранина, сосредоточил внимание. Под ручкой видна облупившаяся краска давно не ремонтированной двери, в комнате вполне обычных размеров. Это вам не хоромы в 200, 300, 400, 500 (кто больше?!) м² с дизайнерским ремонтом (как же иначе?!), которые даже сдаются, а не только в которых живёт «знать» в современной Москве, как прочитал буквально на-днях.

В России совсем нередко, говоря о крупных людях, корят их за конформизм. Самую резкую позицию занимают при этом «неподкупные Джоны»: мол, берут эти крупные люди у власти премии и ордена, и не разоблачают её при каждом неблаговидном поступке. Гранин умудрялся брать ордена и премии, но не пачкаться от прикосновения, не опускаться до апологетствующей поддержки, которой замарали себя навсегда участники, например, пресловутого списка 511 в 2014 г. Он принимал награды с чётким пониманием, что заслужил их прежде всего у массы читателей. Брал награды, оставаясь в поразительно большой мере свободным и независимым человеком. Награды свои он никогда не носил. Так, я узнал о том, что он с 1989 Герой Социалистического труда лишь недавно, случайно посмотрев статью о нём в Википедии. За последними наградами даже не поехал в Москву. И это было связано не только с трудностями в передвижении. «Захотят наградить – приедут и наградят»,- как-то сказал он. Прогуливаясь в Комарово, он однажды рассказал мне об одной встрече на высшем уровне, и отметил: «Они думают, что нас всех можно купить обедом». Потом эта формулировка появилась и в опубликованном им интервью.

Конечно, «жить в обществе, и быть свободным от общества, нельзя». И влияние даже известного и принципиального критика режима, его возможность этому режиму противостоять не разговорами на кухне своей квартиры, а публично и громко, в значительной мере определяется наградами и должностями, самим режимом выдаваемыми. Не стал бы А. Д Сахаров столь влиятельным диссидентом и известным всему миру защитником прав человека и борцом за мир, если бы он не участвовал сначала на важнейших ролях в создании водородной бомбы, отнюдь не мирного изделия, если бы его не избрали с согласия (или подачи?) власти академиком. Да и то, что он трижды получал от власти звание Героя социалистического труда, укрепляло его международный авторитет, и затрудняло последующие гонения.

Когда на девятый день отмечали уход Гранина из жизни, среди наиболее близких ему людей, кто-то сказал, что Гранин не был диссидентом. По моему мнению, он был им. Сужу на основании содержания его книг и многих личных бесед. Это в первую очередь проявлялось в открытой критике им своих прошлых взглядов, в особенности в превращении «спасителя» Сталина в бандита и убийцу, в отношении к власти, от которой он взял только свою первую (и последнюю) квартиру и участок под дачу ещё в конце пятидесятых годов прошлого века. Проявлялось это и в осознании той гигантской помощи, которую СССР получал от Союзников в борьбе с гитлеровской Германией, т.е. в болезненном пересмотре роли СССР в этой борьбе.

Это тонкое умение, необходимое в первую очередь крупному человеку - выступать против жёсткой, по сути несменяемой и не избираемой власти, сохраняя возможность в то же время говорить так, чтобы быть услышанным многими. Приходится не только говорить то, что думаешь (бесшабашно, но обычно неэффективно), но и думать, что говоришь. Я всё это, вслед за великим бардом, называю умением «стоять на краю». Вот этим мастерством – делать всё, что можно, на пределе возможностей, Гранин владел в совершенстве. И ему удалось, стоя столько лет вблизи власти, не испачкаться ею, сохранить независимость. За долгие годы нашего знакомства я не столкнулся сам, и не услышал от других буквально ни об одном непорядочном поступке Гранина. Это касается его и общественной, и личной жизни.

Сравнительно недавно Гранин написал Вечера с Петром Великим. Он увлечён Петром, видит в нём достойную правителей модель для подражания. Но, разумеется, он в курсе того, что теперь иные времена. Важнейшим праобразом, о котором теперь на вершине власти говорят высокие слова – «собиратель», «создатель», «объединитель», забывая опричнину или преуменьшая её кровавый след, крупные военные потери – это Иван Грозный. Трудно забыть поучения Сталина, данные Эйзенштейну и Черкасову при создании фильма «Иван Грозный». Как трудно не услышать и сказанное сегодня о Сталине – «эффективный менаджер». Этот «эффективный» за одну войну погубил своих граждан в шесть раз больше, чем погибло немцев. В такой, набирающей силу, линии власти Грозный – Сталин Петру Первому, далеко не либералу, тем не менее, нет места. Это несомненно понимал и знал Гранин, и, тем не менее, сознательно предлагает своего героя как некий образец успешного правителя.

Меня Гранин просто поражал своим интересом к самым разным проявлениям жизни. Помню, однажды он рассказал, как в музее «Михайловское» писал гусиным пером Пушкина, ища специфику этого пера. В другой раз сказал, что пытался, следуя примеру Л. Толстого, переписывать свой текст двадцать раз. Но уже после 5-6 раз заметил, что не видит дальнейших улучшений, отнеся это к отсутствию тончайшего литературного слуха, который проявлялся у Толстого при создании его шедевров. Когда пришёл в себя после операции на открытом сердце, Гранин спросил у врача, натолкнулись ли они там на душу. Врач шутки не поддержала, и сухо ответила, что сердце – всего лишь насос, вокруг которого накручено слишком много эмоций. Знаю, что ответ этот пациента не убедил.

Гранина интересовали самые разнообразные люди, и круг его знакомых был очень широк. Он был любознателен и требователен. Я испытывал это на себе. Его интересовало, чем я занимаюсь, как идут дела (Фото 3). Но стоило ответу стать формальным и пустоватым, как он проявлял недовольство, говоря: «Я спрашиваю, не сколько написал, а что интересного получил или узнал».

Вообще, научные работники, отнюдь не только соседи по «Комарово», занимали среди его знакомых значительное место, упоминались часто в его книгах, становились их героями. В книге «Зубр», вышедшей в 1987, её автор решительно вмешался в спор вокруг биолога Н. Тимофеева-Ресовского. Многие по следам ВОВ считали его предателем. Гранин разобрался в истории жизни своего героя, и фактически реабилитировал его. Вспоминаю комментарий в книге к известному факту: академик Л. Арцимович отказался пожать Тимофееву-Ресовскому руку. Описывая это, Гранин замечает (цитирую по памяти): «Если бы он знал, как быстро мы научимся пожимать истинно бесчестные руки». До этой книги даже среди крупных учёных совсем не редко в предатели зачисляли всех «невозвращенцев». Помню, как удивил Я. Зельдович, который в статье о своей Холодной модели вселенной в «Успехах физических наук» назвал Г. Гамова, физика, сбежавшего из СССР, «человеком жалкой судьбы». Но вскоре опыт подтвердил Горячую модель Гамова, а не Холодную - Зельдовича. Какой же он человек жалкой судьбы, если три его открытия заслуживали Нобелевской премии!

В 1974 Гранин написал повесть о биологе А. Любищеве «Эта странная жизнь», выделив во всём его творчестве только работы по тщательному учёту и экономии времени. Мой двоюродный дядя И. Д. Амусин, лично знавший Любищева, вступил с Граниным в спор, подчёркивая, что автор сконцентрировался на второстепенном. Героя повести я не знал, но ко многому в «системе Любищева» пришёл сам, и вижу в ней важнейший фактор повышения эффективности не только технической, но и творческой работы. Метод Любищева, открытый массе людей повестью Гранина, считаю заслуживающим признания и использования.

Примечательно, что важность индекса цитирования, сейчас одного из основных формальных показателей деятельности научного работника, отмечалась Граниным в одной из его повестей уже очень давно.

          В Комарово мы ходили и гуляли вдвоём. Он говорил домашним: «Вы тут посидите, а мы с Мироном погуляем». Как правило, без посторонних встречались мы и в Петербурге.

Много говорили с ним об Израиле, которым он очень интересовался и который посещал не один раз. Он восхищался достижениями страны, но как-то сказал о его извечной провинциальности. Я в ответ спросил, почему уже тысячелетиями всё, что происходит в этой «провинции» потом определяет судьбы всего мира? Эту особость, если к ней подходить вне религии, крайне трудно понять. Поразительно, что каждый день показывает эту специфику Израиля. Например, наезды террористов на пешеходов начались там, а теперь охватили уже много других городов и стран.

Разговаривая о многом, мы не касались, однако, вопроса смерти – только как-то раз Гранин привёл им же написанное – «человек изначально приговорён к смертной казни без какой-то вины. Она лишь откладывается, но никогда не отменяется. Это не хорошо, это несправедливо». Всё другое – политика, наука – обсуждались. Мне было интересно и ответственно, от того и трудно с ним, ему, видно, тоже было любопытно со мной.

          В момент драматичнейшего поворота в истории России, происшедшего в самом начале 2014, в период почти всеобщего безумия, Гранин понимал всю опасность и цену, которую страна заплатит за происшедшее. Его подписи не случайно не оказалось среди тех 511, что одобрили действия власти. Не было её, правда, и среди тех 120, что открыто выступили против. Я тогда в сердцах сказал ему по телефону: «Спасибо, что вашего имени нет среди этих 511 негодяев». И в личных беседах, да и в некоторых интервью, он не скрывал, что близок к тем 120, что рискнули возразить власти.

          Незадолго до смерти он получал в Константиновском дворце Государственную премию за гуманитарную деятельность. Встав с места, он и шага не сделал в сторону награждавшего его президента России, не нагнулся, не лез обниматься, отвечая на объятия. Он стоял, как столб, (или столп?!) (понятно, болят ноги), но нашёл силы самому пойти к микрофону и трибуне для ответного слова.

Не скрою – я надеялся, что он доживёт до столетия. Для такой надежды были основания. Гранин старел красиво, без следов дряхлости и потухающих глаз. Он оставался интересным рассказчиком, и потрясающим слушателем, по-прежнему впитывая, как губка, новости современной физики, интересовался политикой.

Даниил Александровича последние годы испытывал нарастающие трудности с ходьбой, он не испытывал ни малейших трудностей с думаньем, да и писанием. Я ждал его столетия, рассчитывал сам дожить до этой даты, и думал, что он с Мариной пригласят нас с женой отпраздновать юбилей, как это было и на девяностолетие.

Мне очень хотелось в 2019 подписать, как и в 2009, договор с Международным благотворительным фондом имени Д.С. Лихачёва. Пусть он, подобно тогдашнему, обязывал бы «граждан Амусья Мирона и Анэту принять участие в международной юбилейной конференции, посвящённой 100-летнему юбилею Д.А. Гранина в Санкт-Петербурге в январе 2019 г., и сдать работу по договору к чётко обозначенному сроку».

Я твёрдо решил выступить на юбилее в 2019, не повторяя оплошности 2009. Помню, что, когда писал своё выступление для предполагаемого выступления на девяностолетии Гранина, сделал это за полчаса. А вот заметка в память о человеке, сыгравшем столь важную роль не только в моей жизни, но и, без преувеличения, жизни всей большой страны – двигалась медленно, и давалась мне с большим трудом. Считал нужным подвести итог его жизни. А она, эта огромная жизнь даже в известной мне части всё не сводилась, и не свелась к короткому итогу – оказалась слишком велика для этого.

Тогда, в 2009, вышло не очень хорошо - писателя, столь много сделавшего для развития физики, видные представители этой науки прилюдно не поздравили ни в наполненном до отказа Большом зале Петербургской филармонии, ни в сравнительно узком кругу на банкете. Сам я, хоть и имел текст, влезть на трибуну не решился. Так больше никогда не будет, решил я, и начал мечтать о столетии. Судьба, однако, распорядилась иначе. Выступил с несколькими словами на прощании, на кладбище в Комарово. Теперь данной заметкой его памяти пытаюсь заменить предполагавшееся выступление в 2019.

ПС. При его жизни, я не ссылался на Гранина, как на собеседника, читателя некоторых моих заметок и автобиографической книжки «Полвека в физтехе», с упоминанием его имени. Но он несколько раз фигурировал в моих заметках как "Мой именитый друг».

Санкт – Петербург

ПС. Впервые опубликовано http://club.berkovich-zametki.com/?p=31108