«Если бы не Ленинград, мы бы не выстояли»
На 99 году жизни скончался писатель Даниил Гранин. Этот человек еще при жизни стал символом Петербурга. До последних дней он помогал городу.
27 января 2014 года, в годовщину снятия блокады Ленинграда, к трибуне немецкого Бундестага вышел седой мужчина с тростью, в мешковатом костюме, без галстука. 45 минут он рассказывал правителям Германии — президент и канцлер сидели в первом ряду — об ужасах войны, о памятных 900 днях. Рассказывал стоя, отказавшись от предложенного стула. На русском языке.
«Я начал войну с первых дней, записался в народное ополчение добровольцем. Зачем? Сегодня я даже не знаю, зачем. Наверное, это была чисто мальчишеская жажда романтики. Как же без меня будет война, надо обязательно участвовать. Но ближайшие же дни войны меня отрезвили», — так 95-летний Даниил Гранин описал немцам начало своего военного пути.
В 1941 писателю было 22 года, он уже окончил институт и работал инженером на Кировском заводе. Но вскоре оказался в окопах под Ленинградом. Позже он будет рассказывать о ежедневных бомбежках города, о многочисленных провальных попытках прорвать блокадное кольцо, о тысячах убитых.
Гранин прошел всю войну, а после нее стал писателем. Славу ему принесли романы «Искатели» и «Иду на грозу», рассказывающие о молодых советских ученых. Он любил писать о людях науки, прогрессивных, не терпящих пустой бюрократии. Но все же главными героями его творчества многие назовут не их, а изможденный Ленинград, его защитников и обитателей.
Спустя 30 лет после окончания войны Гранин вместе с Алесем Адамовичем соберут воспоминания людей, живших в осажденном городе. «Блокадную книгу» сначала даже не захотят издавать. Но сейчас эта хроника трагических событий доступна всем, и каждый может поискать в ней ответы на свои вопросы. Как жил осажденный город и, главное, как он выстоял?
«Все-таки, наверное, сыграло роль то, что это был интеллигентный город, город русской интеллигенции. Интеллигенция означает духовность, нравственные принципы. И второе: историческая значимость Ленинграда. Вы знаете, я провел на переднем крае, в Шушарах, с самого начала обороны очень тяжелое время. Над нами с утра пролетали эскадрильи бомбардировщиков бомбить город. Над нами с шелестом неслись снаряды. Мы были беспомощны, мы не могли остановить эти снаряды. Мы только смотрели, как дымы пожаров поднимались на горизонте. Но если бы за нами был не Ленинград, а какая-нибудь новостройка или просто населенный пункт, мы бы не выстояли. Вот это ощущение, что за нами, может быть, самый европейский город России, созданный Петром, созданный всей культурой России — действовало сильнее всего», — рассказывал Гранин в интервью «Росбалту».
На «блокадной» почве писатель даже однажды повздорил с министром культуры Владимиром Мединским. Тот в радиоэфире назвал «враньем» данные из книги Гранина о выпечке «ромовых баб» для коммунистического руководства Ленинграда, в том числе для Жданова.
После разгоревшегося скандала министр позвонил Гранину и заявил, что его «неправильно поняли». Писатель тогда прокомментировал инцидент так: «Начальству невыносимо произносить извинения».
Хотя все понимали, что Мединский выбрал не ту персону для споров, выступив в амплуа «моськи». Гранин жил и творил в Петербурге. И был его неотъемлемой частью. Той моральной твердыней и камертоном, чье слово реально имело значение.
До последних дней своей жизни он помогал городу. Вступался за детскую больницу, которую хотели расформировать, выступал против снесения Блокадной подстанции, объединения РНБ с московской библиотекой. И с сожалением говорил о конфронтации России с Западом. По его мнению, память о прошлых войнах должна была объединять людей в попытке сохранить мир.
Поэтому настолько важным для писателя стало то выступление перед немцами. В том самом месте, где когда-то были руины ненавистного Рейхстага.
«Когда я ехал на выступление в Бундестаг, я вспомнил, что на протяжении всей войны мы все время думали о том, что, может быть, придет тот день, когда мы дойдем до Рейхстага. Это было ничем не подтвержденное чувство. Рейхстаг был призраком в тумане, точкой в войне. Мы терпели поражение за поражением, бежали, драпали, пока не дошли до самого города. Но Рейхстаг существовал. В начале недоверчиво появился, потом пропал, появился снова. Когда мы прилетели в Берлин, вышли из самолета, добрались до места и я вошел в Рейхстаг, то меня охватило странное чувство: вот он финал огромных событий, связанных с моей войной», — заявил Гранин.
Писатель отметил, что, когда вошел в заполненный людьми зал, у него возникло желание «просто рассказать то, что они в Берлине не знают». Он понял, что многие молодые немцы никогда не слышали об ужасах блокады. И он рассказал о карточках, 125 граммах хлеба, каннибализме, трупах людей, которые почти ничего не весили. И о главном герое блокадной жизни — «проснувшемся в людях сострадании».
В каком-то смысле писатель продолжил дело Ольги Берггольц, которая была голосом осажденного Ленинграда. Гранин тоже стал его голосом, который донесся до самого сердца Германии. И продолжал звучать в Петербурге до сегодняшней ночи. Казалось, это две неразрывные вещи — город и Гранин. Теперь городу придется жить без него.
«Я ничего не могу посоветовать. Каждый человек имеет свою программу, свой вкус, свой незримый, неосознанный план. Нет всеобщего счастья, всеобщей разумности жизни. У меня есть просто внутренний закон, что сегодняшний день должен быть самым счастливым днем в моей жизни», — говорил писатель.
Петр Михайлов
Комментариев нет:
Отправить комментарий