"МЕНЯ УБИТЬ ХОТЕЛИ ЭТИ СУКИ"

Пишет День в истории (blogrev) 
2015-05-12 13:03:00

• Назад
 
• Поделиться
 
• Вперёд

Юрий Домбровский: «Меня убить хотели эти суки»

Поэт, прозаик, литературный критик Юрий Осипович Домбровский родился 12 мая 1909 года в Москве. Рос в интеллигентной семье: отец — Иосиф Витальевич (Гедальевич) Домбровский, присяжный поверенный иудейского исповедания; мать — Лидия Алексеевна (урождённая Крайнева), евангелически-лютеранского исповедания, биолог.
В 1932 году Юрий Осипович окончил Высшие литературные курсы. В 1933 году был арестован и выслан из Москвы в Алма-Ату.

Второй арест — в 1939 году: срок отбывал в колымских лагерях. В 1943 был досрочно, по инвалидности, освобождён (вернулся в Алма-Ату). Работал в театре. Читал курс лекций по Вильяму Шекспиру.

Третий арест пришелся на 1949 год. Место заключения — Тайшетский озерлаг. После освобождения (1955 год) жил в Алма-Ате и затем ему было разрешено прописаться в родной Москве. Занимался литературной работой.

Вершина творчества писателя — роман «Факультет ненужных вещей», начатый им в 1964 году и законченный в 1975 году. Это книга о судьбе ценностей христианско-гуманистической цивилизации в мире антихристианском и антигуманистическом — и о людях, которые взяли на себя миссию верности этим идеалам и ценностям, «ненужным вещам» для советского строя. Главные антигерои в романе — работники «органов», чекисты — нержавеющие шестерёнки бесчеловечного режима. В СССР роман напечатан быть не мог, но в 1978 году он был опубликован на русском языке во Франции. В этом же году Юрий Осипович, которому должно было вскоре исполниться 69 лет, был жестоко избит в фойе ресторана Центрального дома литераторов большой группой неизвестных. Скончался от последствий побоев (сильного внутреннего кровотечения) в больнице 29 мая 1978 года, через полтора месяца после нападения. Похоронен на Кузьминском кладбище.
Домбровский никогда не забывал о своем долге перед жертвами предателей и убийц, никогда не позволял себе «простить и забыть». И, когда «бывшие» палачи, нацисты и чекисты сегодня ждут от нас «примирения» с прошлым, вспомним слова из стихотворения Домбровского:
А мертвые спокойно, тихо спят,
Как «Десять лет без права переписки»…
А мне ни мертвых не вернуть назад,
И ни живого вычеркнуть из списков!


                      ***
Меня убить хотели эти суки,
Но я принес с рабочего двора
Два новых навостренных топора.
По всем законам лагерной науки
Пришел, врубил и сел на дровосек;
Сижу, гляжу на них веселым волком:
"Ну что, прошу! Хоть прямо, хоть проселком..."
- Домбровский, - говорят, - ты ж умный человек,
Ты здесь один, а нас тут... Посмотри же!
- Не слышу, - говорю, - пожалуйста, поближе! -
Не принимают, сволочи, игры.
Стоят поодаль, финками сверкая,
И знают: это смерть сидит в дверях сарая:
Высокая, безмолвная, худая,
Сидит и молча держит топоры!
Как вдруг отходит от толпы Чеграш,
Идет и колыхается от злобы.
- "Так не отдашь топор мне" - "Не отдашь?!" -
"Ну сам возьму!" - "Возьми!" - "Возьму!.." -
"Попробуй!"
Он в ноги мне кидается, и тут
Мгновенно перескакивая через,
Я топором валю скуластый череп
И - поминайте как его зовут!
Его столкнул, на дровосек сел снова:
"Один дошел, теперь прошу второго!"

И вот таким я возвратился в мир,
Который так причудливо раскрашен.
Гляжу на вас, на тонких женщин ваших,
На гениев в трактире, на трактир,
На молчаливое седое зло,
На мелкое добро грошовой сути,
На то, как пьют, как заседают, крутят,
И думаю: как мне не повезло!

         АМНИСТИЯ 
              (Апокриф)
Даже в пекле надежда заводится,
Если в адские вхожа края
Матерь Божия, Богородица,
Непорочная Дева моя,
Она ходит по кругу проклятому,
Вся надламываясь от тягот,
И без выборов каждому пятому
Ручку маленькую подает.
А под сводами черными, низкими,
Где земная кончается тварь,
Потрясает пудовыми списками
Ошарашенный секретарь.
И кричит он, трясясь от бессилия,
Поднимая ладони свои:
- Прочитайте вы, Дева, фамилии,
посмотрите хотя бы статьи!
Вы увидите, сколько уводится
Неугодного Небу зверья, -
Вы не правы, моя Богородица,
Непорочная Дева моя!
Но идут, но идут сутки целые
В распахнувшиеся ворота
Закопченные, обгорелые,
Не прощающие ни черта!
Через небо глухое и старое,
Через пальмовые сады
Пробегают, как волки поджарые,
Их расстроенные ряды.
И глядят серафимы печальные,
Золотые прищурив глаза,
Как открыты им двери хрустальные
В трансцендентные небеса;
Как, крича, напирая и гикая,
До волос в планетарной пыли,
Исчезает в них скорбью великая
Умудренная сволочь земли.
И, глядя, как кричит, как колотится
Оголтевшее это зверье,
Я кричу:
- Ты права, Богородица!
Да святится имя твое!

Колыма. Зима 1940