РУССКИЙ ВЕЧЕР В США

Русский вечер.                                 

Борис Гулько

В 1990-м году Юлий Ким создал «пьесу в 22-ти песнях» Московские кухни, посвящённую духовной жизни оппозиционной московской интеллигенции последнего советского периода. Важнейшей частью той жизни было застолье, обычно на кухне:
Чайхана, пирожковая-блинная,

Кабинет и азартный притон,

И приемная зала гостиная,

По-старинному значит – салон,

И кабак для заезжего ухаря,

И бездомному барду ночлег, –

Одним словом московская кухня:

Десять метров на сто человек!

Ну ещё, конечно, эта кухня служила дискуссионным клубом. В непременных клубах сигаретного дыма и с возлиянием, как в той же песне Кима: Стаканчики граненые,/ Стеклянный разнобой,/ Бутылочки зеленые,/ С той самой, с ей, родной… Да, бывало, пивали и гуливали,/ Но не только стаканчиков для/ Забегали, сидели, покуривали,/ Вечерок до рассвету продля… еще с незапамятных пор/ Найпервейшее дело кухонное/ – Это русский ночной разговор…

Те застолья были интенсивным общением, образованием, познанием жизни. Перебравшись в 1986-м году в Америку, я был разочарован, узнав, что в американской культуре такой вид общения – на кухне, или, из-за изобилия жилой площади, в столовой, не принят.

Застолья, конечно, случаются. Я оказывался в американских кампаниях – не шахматистов – там особый случай, а программистов или финансовых работников, сотрудников жены. О чём говорили на твоём конце стола? – спросил я Аню, с которой оказался разлучён, после первого такого опыта.     – О ресторанах. Где кому как приходилось поесть.

Мои соседи говорили о том же. Был там ещё господин, которого представили как любителя рыбной ловли. И действительно, он весь ужин пытался поведать, как ловил рыбу.

Может быть, дело в компании? Как-то молодой раввин пригласил к себе на обед нескольких уважаемых членов нашей синагоги.   – Ну уж тут-то я услышу что-нибудь интересное – понадеялся я. Сидевший рядом со мной врач, знаток Талмуда, стал делиться… как заказывать в нашей городской пиццерии пиццу, чтобы она была с пылу – с жару…

Постепенно я узнал, что среди американцев считается неприличным обсуждение двух тем – политики и религии. Но это же те две темы, которые обсуждать интересно! Что же тогда остаётся? Остаются еда и погода.

Местом для содержательного общения с местными жителями в Америке неожиданно оказываются дома скорби – это когда ты приходишь сказать слова утешения соблюдающему шиву  по умершему родственнику. Обычно умерший – кто-то из родителей.

Судьбы евреев, выживших в ХХ веке, подчас невероятны. Ты узнаёшь истории о польских евреях, прошедших через немецкие и советские концлагеря, венгерских, сбежавших из своей страны после подавления восстания 1956-го года. Профессор немецкой литературы, сын и внук которого долго возили его в инвалидной коляске в синагогу по Шаббатам, оказывается, успел поработать в родной Чехии, после предательского мюнхенского сговора 1938-го года, переводчиком в гестапо, а потом повоевать против нацистов в американской армии.

Менее драматичны были, как правило, судьбы немецких евреев – «яки» – как их почему-то называют. В нашей синагоге много семей яки. Они имели время обдумать происходящее в Германии и вовремя бежать из Европы. Увы, бежали не все.

Покойный дедушка моей невестки был старшим сыном в большой семье яки. Семью забрали в Дахау. Потом к ним пришла виза на одного человека в Америку. Послали его… Остальные погибли.

Погружаясь в семейные истории перенесших утрату, начинаешь понимать этих людей и невольно сближаешься ними. Почему-то это происходит куда реже, пока все живы.

Много легче налаживается общение с русскоязычными американцами. Образуется круг друзей, с которыми общие – культурный багаж, интересы, волнующие темы. Это некое русскоязычное культурное гетто.

Интересно, насколько мы с годами меняемся под влиянием американской традиции общения? Недавно у меня был повод подумать об этом. Мой добрый знакомый – знаток и коллекционер живописи – пригласил меня посетить его по поводу приобретения им двух новых картин.

В тот день был Шаббат. В нашей синагоге выступал известный израильский политолог и арабист Мордехай Кейдар. Гость высоко отзывался о приехавших в Израиль евреях из бывшего СССР, значительно увеличивших в Израиле количество выдающихся учёных, высококвалифицированных инженеров и программистов,  врачей, музыкантов. Отправившись смотреть картины, я встретил там незнакомых мне людей, вроде тех русских израильтян, о которых говорил Кейдар, только избравших Америку.

На обсуждение картин я опоздал. За чаепитием, естественно, попытался расспросить своих новых знакомых об их отношении к волнующей меня теме – к происходящей в Америке политической революции. «Что Вы думаете о нашем новом президенте» – задал я вопрос профессору-химику, преподавателю одного из нью-джерсийских университетов.  – «Он лгун» – ответил решительно профессор. Я попросил уточнить, какую ложь имеет в виду мой собеседник. Подумав, тот сказал, что Трамп завышал размеры толпы, пришедшей приветствовать его на инаугурации. Можно было почувствовать, как представляет себе последние события круг преподавателей его университета.

Постепенно среди гостей завязался спор о Трампе и его политике. Но тут же раздалось требование прекратить это обсуждение как вызывающее негативность. Я вспомнил, что нахожусь в Америке.

Хозяин дома и картин, по поводу которых собрались гости, человек хорошо образованный, предложил нейтральную тему и рассказал об удивительных исследованиях морских черепах, о которых недавно прочёл. Эти существа – черепахи, появляющиеся на свет где-нибудь на пляжах Флориды или Мексики, уплывают за многие тысячи километров от места рождения, к струям Гольфстрима. Позже взрослые особи пересекают океан вторично, чтобы в один день собраться для спаривания на родном пляже, на котором годы назад вылупились. Подробно исследовали черепах, которые пересекли Тихий океан из Индонезии в США – расстояние в более чем 20 тысяч километров – за 647 дней. Эти черепахи тоже плыли к пляжу, где родились, чтобы отложить там яйца. Находили путь к родному пляжу на любовное свидание и особи, которых в целях эксперимента выпускали где-нибудь в середине океана. Как черепахи определяют свой путь в океанских водах?

От безысходности учёные предложили версию, что путешественницы ориентируются по магнитному полю Земли. Правда, магнитные полюса постоянно меняют своё положение. Так что черепахи должны бы были столь же постоянно делать поправку на эти изменения…  Аналогичные загадки таят путешествия перелётных птиц, лососей, тунцов…

Гости призадумались. Предположить роль естественного отбора в формировании механизма поведении черепах трудно. Для этого каким-то неведомым образом суперлокатор с суперкомпьютером должны были как-то возникнуть в мозгу примитивного животного и не менее невероятным образом передаться его потомкам.  Вспоминалось звучащее по-научному английское словосочетание “intelligent design”, означающее попросту замысел Создателя. Может быть, в этих чудесах содержится какое-то послание нам?

«Я в Бога не верю», – прервал задумчивость гостей химик, не согласный с Трампом в оценке толпы на инаугурации.   – «Бога нет, его никто не видел».

После слов химика мне показалось, что я стал лучше понимать рассуждение о химии в прелестном раннем рассказе Зощенко. В нём поп на исповеди пытает бабку Фёклу: почему её сын не верит в Бога?

— Бог есть,— строго сказал поп.— Не поддавайся на это... А чего, вспомни, сын-то ещё говорил?

— Да разное говорил.

— Разное,— сердито сказал поп.— А откуда всё сие окружающее? Откуда планеты, звёзды и луна, если Бога-то нет? Сын-то ничего такого не говорил — откуда, дескать, всё сие окружающее? Не химия ли это? Припомни — не говорил он об этом? Дескать, всё это химия, а?

— Не говорил,— сказала Фёкла, моргая глазами.

— А может, и химия,— задумчиво сказал поп.— Может, матка, конечно, и Бога нету — химия всё...

В тот вечер я не узнал ничего нового об окрестных ресторанах. Никто не курил, да и пили мало. Но темы московских кухонь – хоть гости были в основном бывшие ленинградцы – после десятилетий интеграции в американскую культуру, продолжают занимать уже бывалых американцев на далёких от Москвы кухнях.