Бизнес по-японски
Леон Вайнстайн
«Да здравствует великий японский народ, вечный строитель капитализма!»
Перед началом рассказа о поездке в Японию я хочу рассказать об эпизоде, произошедшем с нами в аэропорту Токио за пять минут до отлета. Мы сдали уже чемоданы и прошли в огромного размера зал ожидания. Жена принялась за газеты, а я пошел смотреть на стюардесс, группкой стощих у одной из дверей, ведущих из зала к самолетам. Подойдя, я увидел, что некоторые пассажиры подходят к стойке около выхода, подают паспорта, и им ставят в них штамп. Некоторое время я молча наблюдал за процедурой, а затем спросил у одной из стоящих за стойкой одетых в летную форму девушек: «А что, каждый отъезжающий обязан поставить этот штамп в паспорт?».
Улыбаясь доброй улыбкой, девушка тут же ответила: «Нет, нет, сэр! Вы ни в коем случае не обязаны ставить штамп в паспорт!». Меня этот ответ чем-то не удовлетворил. Я подождал пару минут, во время которых несколько пассажиров поставили штампы в паспорта, и снова обратился к той же девушке: «А скажите, зачем эти люди ставят штампы в свои паспорта?» — «Они улетают за границу», — так же радостно сообщила она.
«Значит, — не унимался я, — уезжающие за границу должны ставить штамп в паспорт?». — «Ни в коем случае, — поспешила сказать симпатичная юная стюардесса. — Никто не может заставить их, сэр, ставить штампы в паспорта. Нет, нет!»
Я опять постоял, подумал и решил поменять тактику: «Скажите, а что будет, если, скажем, я и моя жена НЕ ПОСТАВИМ штамп в паспорт?» — «О‑о, если вы не поставите штамп в паспорт, — ответила моя собеседница, — вас не пустят в самолет».
Оказался я в Японии по причине того, что руководимая мною компания решила закупать там только что вышедшую на японский фармацевтический рынок новинку и хотела получить на нее исключительные права на территории Восточной Европы и Израиля. Средство было открыто одним из виднейших ученых Японии, а производилось известной фармацевтической фирмой, находящейся в не открытом еще европейцами городе Тойама.
В течение полугода японцы вели с нами активные переговоры о времени нашего визита, о нашей культурной программе (мы ехали вместе с женой), о том, в каком качестве едет моя жена (нас предупредили, что если она приедет как «жена», то утром меня одного будут забирать на переговоры, а вечером привозить обратно, по возможности накачанного сакэ, и она не увидит ни меня, ни Японии). У нас выяснили, на какую сторону света мы бы хотели, чтобы выходили наши окна, хотим ли мы мебель на ножках или предпочитаем половое существование…
Мы, в свою очередь, писали, что сторона света неважна, что жена координирует действия нашей фирмы на территории СНГ (что являлось чистой правдой), что мы довольно свободно говорим по-английски, на иврите и по-русски, что можем понять несколько ругательств по-итальянски и по-арабски, но вот с японским языком у нас напряженно…
И наконец, после многочисленных анкет, проверок, разъяснений мы оказались в Токио, в знаменитом районе Гинза, в отеле, который нам зарезервировали наши радушные хозяева (все наши попытки самим зарезервировать гостиницы, тур, поездки и переезды по Японии, за которые, естественно, платили мы сами, разбивались о вежливое, но твердое непонимание), и обнаружили, что наша небольшая опрятная комната стоит 500 долларов в ночь. Что не было последним сюрпризом этой поездки.
Наутро нас забрал из гостиницы представитель экспортного отдела фирмы-производителя, отвез в аэропорт и доставил до города Тойама. Господин Т. Уеда (имени своего он то ли не хотел назвать, либо не понял, что я спрашиваю, и отвечал на вопросы, задаваемые на любом языке, кивком головы, доброй улыбкой и словами «Тэ-уеда», так что мы в конце концов решили называть его «Т. Уеда»), доставил нас до здания дирекции, провел в зал для переговоров и громко представил двум сидящим за переговорным столом японцам. Произошел традиционный обмен визитными карточками, во время которого надо поклониться, и в поклоне, смотря прямо в глаза собеседнику, протянуть ему левой рукой визитную карточку так, чтобы написанное на карточке было лицом к собеседнику, и одновременно правой рукой (продолжая смотреть в глаза, а не на руку, и обязательно улыбаясь) схватить протягиваемую им карточку; после чего глухо сказать «Спасибо» (неважно на каком языке).
Мы уселись, продолжая улыбаться. За столом осталось одно место, которое (так мы решили) предназначалось для переводчика. Японцы по очереди что-то сказали по-японски, причем наш сопровождающий как бы в подтверждение сказанного глухо бормотал после каждого выступающего, при этом часто повторяя «Тэ-Уеда». Я немного подождал прихода переводчика, но не дождавшись, чтобы поднять настроение, произнес в ответ короткую, но блестящую речь по-английски. Когда я закончил, наступила полная тишина. Я подождал немного и еще раз произнес эту же речь на иврите, которая от этого стала еще короче и еще лучше. Тишина. Мы посидели еще немного, улыбаясь друг другу. Тогда я произнес свою уже несколько надоевшую мне речь по-русски…
Моя жена перестала улыбаться первая и, слегка откашлявшись, тщательно выговаривая все буквы, спросила: «Кто-нибудь понимает по-английски?». Молчание. «По-русски? На иврите?»
«Извините, а кто будет переводить?» — спросил я и, не услышав ответа, медленно и тщательно произнес: «Пе-ре-вод-чик». Немного подумав, Т. Уеда полез в портфель, достал словарь и, шепча «пе-ре-вод-чик…», стал искать это слово. Нашел, проверил и, радостно улыбнувшись, ткнул себя в грудь указательным пальцем правой руки. Затем, чтобы рассеять все сомнения, он сказал: «Она есть переводчик».
Через шесть долгих и изнурительных часов, ни на йоту не продвинувшись в наших переговорах, попытавшись в танце разъяснить цель визита (попробуйте сами только движением, без слов, объяснить, что вы хотели бы получить эксклюзивные права на распространение на территории вашей страны продукта, сделанного из выведенной буддийскими монахами капусты, и убедитесь, что это не простая задача), мы были торжественно перевезены на ужин в один из лучших ресторанов города. Мы поняли, куда нас ведут, так как Т. Уеда сказал «Ам-ам» и показал указательным пальцем на свой рот.
Я ответственно заявляю, что люблю японскую пищу. То есть я люблю то, что, как я думал, является японской пищей и подается в ресторанах Калифорнии и Нью-Йорка. Ничего подобного мне заказать не удалось. Проблемы начались с двери. Я недостаточно нагнулся и вышиб головой верхнюю планку двери. Две гейши, встречавшие нас у дверей, стали хлопать себя ладошами по щекам, по бедрам, снова по щекам и хрюкать. Я испугался, стал пытаться вставить планку на место и проделал огромную дырку в том, что воспринимал как стену.
Прибежали еще две гейши и несколько посетителей ресторана и жестами попросили меня повторить мой драматический вход. Я повторил, а когда моя голова прошла как сквозь масло через пергаментную бумагу выше двери, все девушки снова стали хлопать себя по щекам и хрюкать, а мужчины — что-то гортанно кричать по-японски. Потом все по очереди стали хлопать меня по спине. Потом меня сфотографировали, перед этим отняв туфли (похоже, это был японский метод предотвращения неуплаты по чеку).
Мы уселись на пол, рядом со мной уселась гейша (точнее, между мной и моей женой), расставила много мисочек на широкой доске, которая явно до того, как ей отпилили ножки, была столом, и стала кормить меня с палочек мутными, липкими и совершенно безвкусными морскими продуктами. Трое же наших сопровождающих (хозяин фирмы, его первый зам и «переводчик») шумно тянули из мисок что-то, что по виду напоминало макароны, а по вкусу — шнурки от ботинок. Наши интеллигентные попытки подцепить это вилкой и откусить были встречены громовым хохотом и шумной демонстрацией «японской» методики приема пищи. Впрочем, вскоре, напившись теплым сакэ (может быть, оттого, что запивали его пивом), наши хозяева начали что-то кричать гортанными голосами. Гейша тоже иногда что-то вскрикивала и свободной от палочек рукой пыталась влить мне в рот сакэ. Время от времени в наш отгороженный ширмочками угол ресторана заглядывали другие гейши, показывали на меня пальцами, хватались за щеки руками и, смеясь, исчезали.
Какая-то часть из происходящего не понравилась моей жене, и она сказала, что после шести часов бесполезных переговоров и трех часов в отвратительном ресторане у нее разыгрался гастрит, и она хочет домой. Приняв ее речь за тост, японцы мигом налили себе сакэ и, гортанно выкрикивая что-то, опять выпили, после чего хозяину фирмы стало совсем плохо, и он лег лицом на пол.
Где-то около одиннадцати часов вечера мы вышли из ресторана, где нам отдали наконец туфли (слава Богу, на мне были новые носки), и мы медленно, приноравливаясь к шагу спотыкающейся тройки наших японских дружков, двинулись, явно забыв, что приехали на автомобиле, в сторону нашей гостиницы. Уже у самого входа, когда мы остановились, чтобы попрощаться, переводчик потянул меня в сторону и, смотря прямо в глаза, сказал на ужасном английском: «Файв минутс» и подмигнул. Я спросил: «Зачем?» Переводчик снова подмигнул и сказал: «Файв минутс».
«В чем дело? — спросила жена. — Я хочу в номер, в кровать, а еще лучше — немедленно улететь из этого страшного сна». — «Никуда не уходи, — сказал я умоляюще, — они решили со мной по-мужски выпить на прощание. Мне от них потом полночи не отвязаться будет. Идем на пять минут, а потом скажешь, что умираешь, что падаешь, и мы исчезнем».
Переводчик тянул меня за рукав, а двое других, стоя чуть поодаль, запели что-то тихое и лирическое. «ОК, — сказал я, — и жена на пять минут. Ровно на пять». «Жена? — переспросил переводчик. — На пять минут?». «Да, и жена, и я на пять минут, а потом спать!.. Мы очень устали».
Я не знаю, какую часть переводчик понял, и понял ли он вообще, но он кивнул, и мы зашагали в сторону от гостиницы, свернули в темный переулок, подошли к низенькой двери, которую переводчик услужливо распахнул так, что мы с женой нырнули в нее первыми… и оказались в публичном доме.
Нас обслуживали семь девушек. Я так и не понял, почему семь. То ли они решили, что японцам хватит и по одной, а нам с женой нужно по две. То ли эта семерка была заказана заранее, а может, нам просто предоставили выбор. Не знаю. Тогда и там об этом не думал. Нас провели к отдельному кабинету, двери которого раздвигались в зал, убранный золотом, зеркалами, красным бархатом и мягкими креслами и диванами.
Удобно устроившись на диванах, мы стали разглядывать девушек. Над левой грудью у каждой у них висела табличка, где по-японски и по-английски было написано имя и стояла какая-то цифра. Когда жена спросила одну из девушек, что это за цифра, та немедленно объяснила ей, что может пересчитать «для леди» в доллары по сегодняшнему коэффициенту.
Моя жена спросила, а девушка ответила ПО-АНГЛИЙСКИ! Все девушки говорили по-японски И ПО-АНГЛИЙСКИ! На чистом, хорошем, понятном нам английском языке! И ровно за двадцать минут до полуночи, сидя на красном с золотом диване в публичном доме города Тойама, мы вступили в переговоры с японским поставщиком, а к двум ночи договорились об исключительных отношениях, способе оплаты, упаковке, ОТК, фирме-отправителе и вкладе в рекламу. Две переводчицы (мы схватили тех двух, которые сказали, что имеют высшее филологическое образование) признались потом, что работа с нами была значительно сложнее, но и интереснее их обычной ежевечерней работы. Правда, в отличие от привычных мне переводчиц, эти все время норовили поцеловать того, кому они переводили, и только (исключительно) по этой причине у меня все лицо, шея и грудь оказались в губной помаде.
Ровно в два тридцать, когда мы уже собрались уходить, к нашему столу подошла мадам, поставила бутылку виски «от заведения», попросила разлить и произнесла тост. Привожу его без изменений: «Уважаемые и дорогие гости! Спасибо за то, что пришли к нам в наше заведение, — мадам говорила на прекрасном британском английском, а одна из девушек переводила ее речь нашим немного протрезвевшим японцам, — я хочу поднять этот тост за наших новых друзей. И не потому, что они приехали из далекой России — у нас работали русские девушки, о которых остались самые теплые воспоминания, — а потому, что сегодня мы стали свидетелями и участниками знаменательного события: впервые за шестьдесят три года существования нашего дома муж привел к нам свою собственную жену!»
Вот и вся история. Мы подписали контракт и работаем с нашими друзьями японцами уже несколько лет. Работать с ними можно, иногда сложно. А урок из этого случая такой — если едете на переговоры в Японию, то запасайтесь собственным переводчиком. Либо назначайте все свои переговоры в публичном доме.
Улыбаясь доброй улыбкой, девушка тут же ответила: «Нет, нет, сэр! Вы ни в коем случае не обязаны ставить штамп в паспорт!». Меня этот ответ чем-то не удовлетворил. Я подождал пару минут, во время которых несколько пассажиров поставили штампы в паспорта, и снова обратился к той же девушке: «А скажите, зачем эти люди ставят штампы в свои паспорта?» — «Они улетают за границу», — так же радостно сообщила она.
«Значит, — не унимался я, — уезжающие за границу должны ставить штамп в паспорт?». — «Ни в коем случае, — поспешила сказать симпатичная юная стюардесса. — Никто не может заставить их, сэр, ставить штампы в паспорта. Нет, нет!»
Я опять постоял, подумал и решил поменять тактику: «Скажите, а что будет, если, скажем, я и моя жена НЕ ПОСТАВИМ штамп в паспорт?» — «О‑о, если вы не поставите штамп в паспорт, — ответила моя собеседница, — вас не пустят в самолет».
Оказался я в Японии по причине того, что руководимая мною компания решила закупать там только что вышедшую на японский фармацевтический рынок новинку и хотела получить на нее исключительные права на территории Восточной Европы и Израиля. Средство было открыто одним из виднейших ученых Японии, а производилось известной фармацевтической фирмой, находящейся в не открытом еще европейцами городе Тойама.
В течение полугода японцы вели с нами активные переговоры о времени нашего визита, о нашей культурной программе (мы ехали вместе с женой), о том, в каком качестве едет моя жена (нас предупредили, что если она приедет как «жена», то утром меня одного будут забирать на переговоры, а вечером привозить обратно, по возможности накачанного сакэ, и она не увидит ни меня, ни Японии). У нас выяснили, на какую сторону света мы бы хотели, чтобы выходили наши окна, хотим ли мы мебель на ножках или предпочитаем половое существование…
Мы, в свою очередь, писали, что сторона света неважна, что жена координирует действия нашей фирмы на территории СНГ (что являлось чистой правдой), что мы довольно свободно говорим по-английски, на иврите и по-русски, что можем понять несколько ругательств по-итальянски и по-арабски, но вот с японским языком у нас напряженно…
И наконец, после многочисленных анкет, проверок, разъяснений мы оказались в Токио, в знаменитом районе Гинза, в отеле, который нам зарезервировали наши радушные хозяева (все наши попытки самим зарезервировать гостиницы, тур, поездки и переезды по Японии, за которые, естественно, платили мы сами, разбивались о вежливое, но твердое непонимание), и обнаружили, что наша небольшая опрятная комната стоит 500 долларов в ночь. Что не было последним сюрпризом этой поездки.
Наутро нас забрал из гостиницы представитель экспортного отдела фирмы-производителя, отвез в аэропорт и доставил до города Тойама. Господин Т. Уеда (имени своего он то ли не хотел назвать, либо не понял, что я спрашиваю, и отвечал на вопросы, задаваемые на любом языке, кивком головы, доброй улыбкой и словами «Тэ-уеда», так что мы в конце концов решили называть его «Т. Уеда»), доставил нас до здания дирекции, провел в зал для переговоров и громко представил двум сидящим за переговорным столом японцам. Произошел традиционный обмен визитными карточками, во время которого надо поклониться, и в поклоне, смотря прямо в глаза собеседнику, протянуть ему левой рукой визитную карточку так, чтобы написанное на карточке было лицом к собеседнику, и одновременно правой рукой (продолжая смотреть в глаза, а не на руку, и обязательно улыбаясь) схватить протягиваемую им карточку; после чего глухо сказать «Спасибо» (неважно на каком языке).
Мы уселись, продолжая улыбаться. За столом осталось одно место, которое (так мы решили) предназначалось для переводчика. Японцы по очереди что-то сказали по-японски, причем наш сопровождающий как бы в подтверждение сказанного глухо бормотал после каждого выступающего, при этом часто повторяя «Тэ-Уеда». Я немного подождал прихода переводчика, но не дождавшись, чтобы поднять настроение, произнес в ответ короткую, но блестящую речь по-английски. Когда я закончил, наступила полная тишина. Я подождал немного и еще раз произнес эту же речь на иврите, которая от этого стала еще короче и еще лучше. Тишина. Мы посидели еще немного, улыбаясь друг другу. Тогда я произнес свою уже несколько надоевшую мне речь по-русски…
Моя жена перестала улыбаться первая и, слегка откашлявшись, тщательно выговаривая все буквы, спросила: «Кто-нибудь понимает по-английски?». Молчание. «По-русски? На иврите?»
«Извините, а кто будет переводить?» — спросил я и, не услышав ответа, медленно и тщательно произнес: «Пе-ре-вод-чик». Немного подумав, Т. Уеда полез в портфель, достал словарь и, шепча «пе-ре-вод-чик…», стал искать это слово. Нашел, проверил и, радостно улыбнувшись, ткнул себя в грудь указательным пальцем правой руки. Затем, чтобы рассеять все сомнения, он сказал: «Она есть переводчик».
Через шесть долгих и изнурительных часов, ни на йоту не продвинувшись в наших переговорах, попытавшись в танце разъяснить цель визита (попробуйте сами только движением, без слов, объяснить, что вы хотели бы получить эксклюзивные права на распространение на территории вашей страны продукта, сделанного из выведенной буддийскими монахами капусты, и убедитесь, что это не простая задача), мы были торжественно перевезены на ужин в один из лучших ресторанов города. Мы поняли, куда нас ведут, так как Т. Уеда сказал «Ам-ам» и показал указательным пальцем на свой рот.
Я ответственно заявляю, что люблю японскую пищу. То есть я люблю то, что, как я думал, является японской пищей и подается в ресторанах Калифорнии и Нью-Йорка. Ничего подобного мне заказать не удалось. Проблемы начались с двери. Я недостаточно нагнулся и вышиб головой верхнюю планку двери. Две гейши, встречавшие нас у дверей, стали хлопать себя ладошами по щекам, по бедрам, снова по щекам и хрюкать. Я испугался, стал пытаться вставить планку на место и проделал огромную дырку в том, что воспринимал как стену.
Прибежали еще две гейши и несколько посетителей ресторана и жестами попросили меня повторить мой драматический вход. Я повторил, а когда моя голова прошла как сквозь масло через пергаментную бумагу выше двери, все девушки снова стали хлопать себя по щекам и хрюкать, а мужчины — что-то гортанно кричать по-японски. Потом все по очереди стали хлопать меня по спине. Потом меня сфотографировали, перед этим отняв туфли (похоже, это был японский метод предотвращения неуплаты по чеку).
Мы уселись на пол, рядом со мной уселась гейша (точнее, между мной и моей женой), расставила много мисочек на широкой доске, которая явно до того, как ей отпилили ножки, была столом, и стала кормить меня с палочек мутными, липкими и совершенно безвкусными морскими продуктами. Трое же наших сопровождающих (хозяин фирмы, его первый зам и «переводчик») шумно тянули из мисок что-то, что по виду напоминало макароны, а по вкусу — шнурки от ботинок. Наши интеллигентные попытки подцепить это вилкой и откусить были встречены громовым хохотом и шумной демонстрацией «японской» методики приема пищи. Впрочем, вскоре, напившись теплым сакэ (может быть, оттого, что запивали его пивом), наши хозяева начали что-то кричать гортанными голосами. Гейша тоже иногда что-то вскрикивала и свободной от палочек рукой пыталась влить мне в рот сакэ. Время от времени в наш отгороженный ширмочками угол ресторана заглядывали другие гейши, показывали на меня пальцами, хватались за щеки руками и, смеясь, исчезали.
Какая-то часть из происходящего не понравилась моей жене, и она сказала, что после шести часов бесполезных переговоров и трех часов в отвратительном ресторане у нее разыгрался гастрит, и она хочет домой. Приняв ее речь за тост, японцы мигом налили себе сакэ и, гортанно выкрикивая что-то, опять выпили, после чего хозяину фирмы стало совсем плохо, и он лег лицом на пол.
Где-то около одиннадцати часов вечера мы вышли из ресторана, где нам отдали наконец туфли (слава Богу, на мне были новые носки), и мы медленно, приноравливаясь к шагу спотыкающейся тройки наших японских дружков, двинулись, явно забыв, что приехали на автомобиле, в сторону нашей гостиницы. Уже у самого входа, когда мы остановились, чтобы попрощаться, переводчик потянул меня в сторону и, смотря прямо в глаза, сказал на ужасном английском: «Файв минутс» и подмигнул. Я спросил: «Зачем?» Переводчик снова подмигнул и сказал: «Файв минутс».
«В чем дело? — спросила жена. — Я хочу в номер, в кровать, а еще лучше — немедленно улететь из этого страшного сна». — «Никуда не уходи, — сказал я умоляюще, — они решили со мной по-мужски выпить на прощание. Мне от них потом полночи не отвязаться будет. Идем на пять минут, а потом скажешь, что умираешь, что падаешь, и мы исчезнем».
Переводчик тянул меня за рукав, а двое других, стоя чуть поодаль, запели что-то тихое и лирическое. «ОК, — сказал я, — и жена на пять минут. Ровно на пять». «Жена? — переспросил переводчик. — На пять минут?». «Да, и жена, и я на пять минут, а потом спать!.. Мы очень устали».
Я не знаю, какую часть переводчик понял, и понял ли он вообще, но он кивнул, и мы зашагали в сторону от гостиницы, свернули в темный переулок, подошли к низенькой двери, которую переводчик услужливо распахнул так, что мы с женой нырнули в нее первыми… и оказались в публичном доме.
Нас обслуживали семь девушек. Я так и не понял, почему семь. То ли они решили, что японцам хватит и по одной, а нам с женой нужно по две. То ли эта семерка была заказана заранее, а может, нам просто предоставили выбор. Не знаю. Тогда и там об этом не думал. Нас провели к отдельному кабинету, двери которого раздвигались в зал, убранный золотом, зеркалами, красным бархатом и мягкими креслами и диванами.
Удобно устроившись на диванах, мы стали разглядывать девушек. Над левой грудью у каждой у них висела табличка, где по-японски и по-английски было написано имя и стояла какая-то цифра. Когда жена спросила одну из девушек, что это за цифра, та немедленно объяснила ей, что может пересчитать «для леди» в доллары по сегодняшнему коэффициенту.
Моя жена спросила, а девушка ответила ПО-АНГЛИЙСКИ! Все девушки говорили по-японски И ПО-АНГЛИЙСКИ! На чистом, хорошем, понятном нам английском языке! И ровно за двадцать минут до полуночи, сидя на красном с золотом диване в публичном доме города Тойама, мы вступили в переговоры с японским поставщиком, а к двум ночи договорились об исключительных отношениях, способе оплаты, упаковке, ОТК, фирме-отправителе и вкладе в рекламу. Две переводчицы (мы схватили тех двух, которые сказали, что имеют высшее филологическое образование) признались потом, что работа с нами была значительно сложнее, но и интереснее их обычной ежевечерней работы. Правда, в отличие от привычных мне переводчиц, эти все время норовили поцеловать того, кому они переводили, и только (исключительно) по этой причине у меня все лицо, шея и грудь оказались в губной помаде.
Ровно в два тридцать, когда мы уже собрались уходить, к нашему столу подошла мадам, поставила бутылку виски «от заведения», попросила разлить и произнесла тост. Привожу его без изменений: «Уважаемые и дорогие гости! Спасибо за то, что пришли к нам в наше заведение, — мадам говорила на прекрасном британском английском, а одна из девушек переводила ее речь нашим немного протрезвевшим японцам, — я хочу поднять этот тост за наших новых друзей. И не потому, что они приехали из далекой России — у нас работали русские девушки, о которых остались самые теплые воспоминания, — а потому, что сегодня мы стали свидетелями и участниками знаменательного события: впервые за шестьдесят три года существования нашего дома муж привел к нам свою собственную жену!»
Вот и вся история. Мы подписали контракт и работаем с нашими друзьями японцами уже несколько лет. Работать с ними можно, иногда сложно. А урок из этого случая такой — если едете на переговоры в Японию, то запасайтесь собственным переводчиком. Либо назначайте все свои переговоры в публичном доме.
Комментариев нет:
Отправить комментарий