БИЗНЕС ПО-РУССКИ

Бизнес по-русски
ЛЕОН ВАЙНСТАЙН

Дело происходило в 1991 году. Я был по делам в Питере, позвонил Анатолию Александровичу Собчаку, тогдашнему мэру города. Собчак обрадовался, сказал, что на ловца и зверь бежит и пригласил меня на ужин с ректором Ленинградского университета. В назначенное время мы встретились в ресторане на крыше гостиницы «Ленинградская», где после представлений, шуток и разговоров о погоде Собчак сказал, что знакомит нас с умыслом, и что я могу оказаться тем самым человеком, которого ректор (не могу вспомнить, как его звали) искал.
Мы обменялись визитными карточками, ректор спросил: может ли его помощник со мной связаться, и назавтра мне позвонил, а затем и подъехал некий Сережа, оказавшийся зам. зав. кафедрой математики, правой рукой ректора и совладельцем (как я понял совместно с ректором) некоего кооператива при Университете.
Сережа положил на стол папку бумаг и объяснил суть проблемы. Университет получил от правительства России право на вывоз и продажу за границу изделий из дерева. Вывоз по причине благородных целей (прибыль должна была идти на восстановление Университета и повышение благосостояния студентов) не подлежал обложению пошлинами, налогами и прочими мешающими бизнесу мелочами.
Действуя от имени Университета, Сережа нашел леспромхоз и договорился о закупке за наличные (других денег в те времена леспромхозы не признавали) неограниченного количества бревен. Затем по Сережиному плану у бревен слегка подрезались с одной стороны стволы, и бревна якобы превращались в столбы, то есть уже не просто в лес, а в некие изделия из дерева. Сережа хорошо подготовился и на все, что говорил, имел подтверждающие документы. Стоимость леса, договор с леспромхозом, стоимость перевозки, разрешение на экспорт, распоряжение на отмену пошлин и венец проекта — договор с некой швейцарской фирмой на закупку бревен (в Швейцарии изделия из дерева волшебным образом снова превращались в бревна) за невысокую по швейцарским понятиям, но баснословную по сравнению с закупочной суммой цену.
При подсчете выходило, что за четыре месяца, вложив один рубль, можно было заработать три, а то и четыре рубля. У Университета было все, кроме этого самого первого рубля, чтобы начать крутить сие замечательное предприятие и вызвать золотой дождь на его организаторов. Надо было где-то достать триста тысяч долларов. И тут Собчак приводит меня.
«Вы вкладываете триста тысяч, а через четыре месяца Университет получает триста тысяч, кооператив получает триста тысяч, и вы получаете триста тысяч навара, а ваш первый вклад снова идет на закупку бревен, снова все начинает крутиться, и через четыре месяца бабки снова падают в карман. Перпетуум мобиле получается» — сообщил Сережа.
Дело выглядело более чем привлекательно. Нравилось то, что это рекомендация мэра, что имеем дело с Университетом, что задействованы доктора и кандидаты наук. Радовало, что есть все документы, законность вроде нигде не нарушается. А, кроме того, часть прибыли должна идти на ремонт и восстановление Университета. И деньги зарабатываем, и дело хорошее делаем. Лучше не придумаешь.
Я позвонил своим партнерам в Лос-Анджелес, разъяснил суть проекта, сказал, что видел все бумаги. «Звучит слишком красиво, чтобы быть правдой. Но мы помним, что ты говорил: умом Россию не понять… Давай выясним, с какой минимальной суммой можно прокрутить весь цикл, вложимся один раз и посмотрим. И если все в порядке, все чисто и красиво, пусть даже на четверть из рассказанного, то вложим искомые триста тысяч, а если будет надо, то и более».
«Минимально необходимая сумма составит четырнадцать тысяч шестьсот двадцать восемь долларов и девять центов» — сообщил Сережа. В ответ на мое изумление точностью и быстротой ответа (мне это, естественно, сразу напомнило Ильфа и Петрова) Сережа объяснил, что назвал мне стоимость вагона пива Кроненберг, и что бизнес станет еще более выгодным, если мы за вышеуказанную сумму закупим во Франции контейнер этого пива, пришлем его на адрес Университета, который имеет право на беспошлинный ввоз товаров. Университет, то есть Сергей, продает это пиво за наличку, после чего четырнадцать тысяч превратятся в двадцать восемь, и в Швейцарию пойдет двойная порция леса.
Аргументация показалась мне убедительной, и вскоре после подписания инвестиционного контракта четырнадцать тысяч шестьсот двадцать восемь долларов и девять центов были отосланы в пивную компанию Кроненберг. Контейнер пива немедленно двинулся к Российской границе, пересек ее, был растаможен кооперативом Сергея по доверенности от Университета, разгружен, пиво продано, деньги были получены — и немедленно украдены.
Когда я понял, что деньги окончательно и бесповоротно пропали, я сначала от изумления не мог даже заставить себя позвонить в Санкт-Петербург. Мой рациональный мозг отказывался понимать произошедшее — в случае успеха этой первой сравнительно незначительной операции российская сторона должна была получить от нас значительно более крупную сумму. Эта сумма, вложенная, как планировалось, обещала приносить каждой стороне серьезный и долговременный доход…
Я неожиданно быстро дозвонился до Сергея: «Сережа, — сурово сказал я, — Знаешь ли ты, что воровать нехорошо?». Сережа знал, что воровать нехорошо. «Знаешь ли ты, что вы потеряли партнера, который на долгие годы мог финансировать ваши проекты?». Сережа знал. «Знаешь ли ты, что уж если говорить о воровстве, то умнее было бы украсть четыреста тысяч, а не жалкие пятнадцать?». Сережа был со мной совершенно согласен. «Тогда почему вы украли?!» — закричал я, не сдержавшись. Сережа помолчал, очевидно, обдумывая, объяснять ли этому недоумку (мне), приехавшему из страны непуганых идиотов, азы борьбы за существование, и решил все же объяснить: «Ну, образовались бабульки… вот мы их и прихватизировали. А ты бы не прихватизировал?»
Вскоре я еще раз имел случай убедиться, что написанные американскими юристами договоры не так просто обойти, и примерно через год мы получили от Университета весь наш вклад, плюс судебные расходы, упущенную выгоду, попранную честь и что-то еще. А Сережу еще через полгода убили выстрелом в голову. Его нашли сидящим в автомашине на водительском сиденье с пулей в виске. Наверное, он воровал не только наши деньги.
Долго я пытался понять произошедшее, но никак не мог. Прошло несколько лет. Ректора того не стало уже, и Собчака нет с нами, как вдруг в один день меня неожиданно осенило. Дошло, то есть, какой я идиот. Ведь все было так просто. Для пояснения же своей мысли, будучи потомком нескольких поколений еврейских раввинов, вместо простого и понятного объяснения расскажу историю, выросшую из были. В одной из африканских стран на большой национальный праздник съели Британского посла. Англичане, конечно, возмутились, послали ноту протеста, а африканцы им в ответ — да что вы так нервничаете, ну съели, ну посла, так ведь не в будний день, а на праздник… Но если вы уж так обиделись, то съешьте нашего.
Я почти уверен, что британцы не стали есть африканского посла. Хотя, конечно, африканцы абсолютно уверены, что только отвернись, островитяне тут же сожрут всю их дипломатическую миссию. Такая у них, у африканцев этих анекдотических, логика железная: если ты голодный, то жри, что попало. А британцы, наверное, давно уже не такие голодные, чтобы кого попало хавать. Так что гулять я по этой их Африке ночью не буду и друзей, если смогу, отговорю.