НОВОДВОРСКАЯ О СОЛЖЕНИЦЫНЕ

НОВОДВОРСКАЯ О СОЛЖЕНИЦЫНЕ

Последний всадник Апокалипсиса. Валерия Новодворская – о Солженицыне

• 09.11.2012
• автор: Валерия Новодворская
• 
  

Мы привыкли к всадникам с картины Дюрера: страшным, не от мира сего, мистическим; ужасна смертельная поступь Коня Блед с соответствующим всадником; убийствен галоп Вороного коня, коня войны и смуты. Никто из нас никогда не видел этих вестников конца времен и, конечно, не увидит: Бога и его свиту видевший – умрет. Бог щадит слабого человека и является ему то в горящем кусте, то вообще закадровым голосом «от автора» (благо, Бог первый и главный автор и есть, а мы только соавторы и наши имена в деле творения – петитом, в сносках: всем спасибо).

Когда Иоанну на Патмосе было дано откровение, он, увидев ужасный свет и Ангела Господня, просто зажмурился и простерся ниц. Всадники Апокалипсиса для нас – это что-то вроде дикой охоты короля Стаха: черные кони, черные всадники, глухие капюшоны, горящие глаза гепардов, факелы…

Никто не ждал, что последний всадник Апокалипсиса явится к нам пешком, с арестантской сумой, в лагерной робе, с номерами, с простецкой внешностью крестьянина-середняка, подстриженный в скобку, под горшок, с реденькой тщедушной бородкой. Никто не ждал, что в руках у него будут не меч и не весы, а торба книг: правда, истина, приговор одной шестой части суши и еще порядочным кускам этой самой суши в виде Китая, Вьетнама, Северной Кореи, Лаоса, будущей Кампучии, одной трети Африки, Кубе и будущим «боливирианским демократиям» и вообще всем, кто попался на коммунистическую удочку и сплясал под социалистическую дудочку безбожных Крысоловов. Последний всадник Апокалипсиса прошел весь крестный путь Иисуса и его Пророков, только без этого баловства, без воскресения из мертвых. Сначала, как водится, его закидали дохлыми кошками. По Лермонтову: «Провозглашать я стал любви и правды чистые ученья: в меня все ближние мои бросали бешено каменья». И дальние зачастую бросали тоже. Потом – недолгая слава, апофеоз, марш победителей. Все якобы приняли христианство. Все якобы строят капитализм. И финал: язычники возвращаются к своим капищам, к своему социализму, к своим кумирам, а если не возвращаются, то притворяются. Церковь и инквизиция сами по себе, а вечно гонимый Христос – сам по себе. То есть высокочтимый Солженицын, изданный, награжденный и включенный в школьную программу, – и Сталин почти с тем же статусом, но, в отличие от Александра Исаевича, претендующий на «имя России» и даже призер этого списка. Полный успех мух как составной части котлет.

Вы уже догадались, что последнего всадника Апокалипсиса, нашего вчерашнего современника, звали Александр Исаевич Солженицын.

Превращение отрока Варфоломея

Солженицын был хорошего рода и абсолютно непролетарского происхождения. Отец, Исаакий Семенович, был работящим и верующим крестьянином с Северного Кавказа. Такой трудовой середняк. Мать, Таисия Захаровна Щербак, была явно из «кулаков», то есть дочерью хозяина богатейшей на Кубани «экономии», хозяйства вроде хутора. Причем начинал он чабаном, а богатства добился собственным умом и трудом. Потом разные «горлохваты» из агитпропа будут писать, что с таким происхождением можно было стать только антисоветчиком. Правильный классовый подход, жаль только, что он не сработал у Саввы Морозова, у кучи восторженных интеллигентов и даже землевладельцев, жертвовавших на динамит, на эсеров, на большевиков и прочие прелести; да и у братьев Ульяновых, интеллектуалов и дворян, и у сестрицы их Аннушки тоже могло бы хватить ума не рубить сук, на котором сидела эта семья и множество других семей в России. Мне тоже, кстати, жалко наших имений в Смоленской губернии (дедушкино дворянское достояние), мукомолен на Волге (с бабушкиной купеческой стороны) и доходных домов пополам с ювелирным магазином в Питере. Своя ноша карман не тянет.

Но родители Солженицына были не просто земледельцами, они учились, получили хорошее образование и познакомились в Москве. В 1914 году патриот Исаакий Солженицын пошел добровольцем на фронт и служил офицером.

Он вернулся живым с войны, но погиб в июне 1918 года на охоте. Маленький Саня был посмертным ребенком, он родился 11 декабря 1918 года. Голод, конфискация и ликвидация стояли у его колыбели. У семьи все отобрали и выкинули Таисию с младенцем на улицу. В 1924 году мать увезла малыша в Ростов-на-Дону, зарабатывая ему на черствый хлеб чем только можно. В 1926 году Саня пошел в советскую школу (других-то не было), в 1936 году ее закончил. Пришел он в школу отроком Варфоломеем, чистым, светлым, с крестиком на шее. И тут его стали травить и ломать, делая из него Павлика Морозова. Такие «отроки Павлики» в обязательном порядке заменяли сосланных и замученных Варфоломеев. А юный Саня еще и не хотел вступать в пионеры и ходил в церковь.

В конце концов бедного ребенка сломали и сделали (как им показалось) таким, как все. Этой слабости он себе не простил до конца жизни. Это первое бесчестье только усилит будущую ненависть. В конце концов он стал-таки марксистом и в 1936 году вступил в комсомол. Это был единственный путь к образованию, к карьере, к выживанию. Волки за право жить вменяли в обязанность выть семилетним несмышленышам. Учился Саня хорошо, писал эссе, стихи, в десятом классе задумал роман о «революции», которую его заставили полюбить.

В 1936 году Саня поступил в Ростовский университет. Инстинктивно догадываясь, что кормиться в СССР филологией, это очень черная и очень грязная работа, он выбрал себе физико-математический факультет. И правильно сделал: математика спасла его на войне, позволила выжить в заключении, давала много лет верный кусок хлеба, хотя и без масла. В университете Саня учился отлично, был сталинским стипендиатом, много изучал историю и марксизм-ленинизм. (Пригодится для «Ленина в Цюрихе» и «Красного колеса».) В 1941 году он получает свой красный диплом и рекомендацию от университета на должность ассистента вуза или аспиранта.

А параллельно в 1939 году будущий великий писатель поступил на заочное отделение ИФЛИ – Института философии, литературы и истории в Сокольниках, где сейчас немецкий и французский факультеты Иняза (там училась в 1968–1969 годах и я). ИФЛИ был оазисом среди советской казенщины: немного фронды, немного дооктябрьских знаний. Павел Коган тоже учился там. Саня был завзятым энциклопедистом, и театр был ему не чужд: в 1938 году он пытался сдать экзамены в театральную школу Юрия Завадского, но «срезался».

В апреле 1940 года завидный жених, перспективный студент, сочетается очень неудачным браком со студенткой Ростовского университета Натальей Решетовской, своей ровесницей, после четырехлетнего романа. И тут началась война.

Продолжение мира

Принято считать, что война – это продолжение политики, то есть мира, другими средствами. Но здесь все было наоборот, и война продолжила сталинский, советский «мир»: злобный, голодный, оголтелый и фанатичный. Ничего для Солженицына не изменилось: война всегда была вокруг, просто появился немецкий враг вместо врага народа из соседней квартиры, и это было даже как-то симпатичнее и фотогеничнее. Появился выбор: кроме лагерей открылась дорога на Запад, в окопы. Народ наконец-то обрел какую-то ценность, хотя бы в качестве пушечного мяса. Под пулями и снарядами можно было хватануть глоток свободы: Сталин и особисты были все-таки дальше, чем фронт и вражеские войска. Но Солженицын вообще, как почти вся молодежь, рвался на фронт. Однако конный обоз и звание рядового его не устроили, и он пробился в артиллерийское училище. Здесь-то и пригодилась математика. Артиллерия давала шансы на жизнь – в отличие от пехоты. И все-таки «боги войны», аристократия. Училище в 1942 году Солженицын закончил лейтенантом. А дальше его дороги легли путями 2-го Белорусского фронта, от Орла до Восточной Пруссии. Воевал умно и храбро, орудия не терял, один из всех офицеров дивизиона вышел без потерь из окружения, довоевался до звания капитана, полученного уже в июне 1944-го. Были и большие награды, которые дают редко: ордена Красной Звезды и Отечественной войны. Он был скромным героем войны, мог стать и почтенным советским ветераном, но Бог и Судьба хотели сделать его единственным из всех.

Солженицын на фронте учился писать, вел дневники, посылал заметки литераторам в Москву и был одобрен самим Лавреневым. Но чаша сия не была пронесена мимо его уст, и, как это всегда бывает, свершилась не воля боевого капитана, а Божья.

Его университеты

Военная свобода оказалась обманчива: молодые военные забыли об НКВД. Разобравшись кое в чем, Солженицын трансформировался в «твердого ленинца», и они с товарищем с другого фронта, Николаем Виткевичем, переписывались через военную цензуру, костя на чем свет стоит Пахана, то есть Сталина, писали резолюции про «крепостное сталинское право» и открытым текстом собирались создавать после войны подпольную организацию «для восстановления ленинских норм».

Под самую Победу, в феврале 1945 года, оба фронтовика загремели под арест. Командир дивизиона пожал Солженицыну руку при чекистах, а мог бы и заранее предупредить, чтобы капитан ушел к союзникам. Через несколько лет Солженицын так бы и поступил, но в 1945 году он был к этому не готов. Поэтому звонкий боевой капитан, как кролик, поехал в сторону Лубянки и дал себя посадить, за что сам же себя бичевал в «Архипелаге». Все было как у всех: статья 58, пункты 10 и 11 и восемь лет по ОСО (особое совещание). Математика привела его в шарашку. Тюрьма, но сытая, и работа чистая, под крышей.

А красивая шатенка, жена Наташа, оказалась как многие: в 1948 году предала мужа и заочно развелась с Солженицыным. Сам же он поссорился с начальством шарашки и загремел в Степлаг, особый лагерь в Экибастузе, на севере Казахстана. Оставалось три года, и он отбыл их на общих работах, «доходил», терял силы, в 1952 году заболел раком, а оперировали его в лагерной больничке. 13 февраля 1953 года Александр Исаевич был освобожден, получил в ссылке (в том же Казахстане, только в Южном) работу в школе, но в декабре метастазы снова свалили его, и он был направлен в Ташкент на лучевую терапию. Он выжил чудом: опять-таки Бог хранил его. Как все дожившие, тощий, больной, озлобленный, он был освобожден из «вечной ссылки» в 1956 году, а в 1957-м даже реабилитирован.

Он возвращается в жалкую деревню Мильцево Владимирской области преподавать математику (именно в этой деревне стоял «Матренин двор» – и в реальности, и в рассказе). Наталья, неверная его жена, вернулась к нему в 1956 году, и доверчивый Солженицын ее простил, чтобы она предала его потом вторично.

И вот наконец ему удалось устроиться аж в самой Рязани преподавателем астрономии. Этими этапами и путями-перепутьями ходили многие, но Бог избрал только его одного.

Фото: Harry Benson

Его война

Шестикрылые серафимы иногда приходят инкогнито и незаметно. Был советский капитан, марксист, а потом не очень смелый арестант, который и под арест пошел безропотно, и бежать из лагеря не пытался, и в шарашке корпел, выживая, и внутрилагерную тюрьму строил. И вдруг и зеницы у него отверзлись, и горний ангелов полет он внял. И он услышал это: «Восстань, пророк, и виждь, и внемли, исполнись волею моей, и, обходя моря и земли, глаголом жги сердца людей!» (А. Пушкин). В лагере Солженицын понял все и про Ленина, и про советскую власть, и про свою миссию: сокрушить коммунизм. И он стал героем, подвижником, пророком, и он пошел «на вы»: в пещь огненную. Он стал еще в лагере собирать улики, свидетельства, факты и имена. Он заучивал их, он их шифровал. Он шел на смерть: если бы эти материалы обнаружили, его бы уничтожили. Он вынес все это, он выслушал тысячи очевидцев, он узнал все про этот таинственный Архипелаг ГУЛАГ: «Те, кто едут Архипелагом управлять – попадают туда через училища МВД. Те, кто едут Архипелаг охранять – призываются через военкоматы. А те, кто едут туда умирать, как мы с вами, читатель, те должны пройти непременно и единственно – через арест.

Архипелаг этот чересполосицей иссек и испестрил другую, включающую страну, он врезался в ее города, навис над ее улицами – и все же иные совсем не догадывались, очень многие слышали что-то смутно, только побывавшие знали все. Но будто лишившись речи на островах Архипелага, они хранили молчание. Неожиданным поворотом нашей истории кое-что, ничтожно малое, об Архипелаге этом выступило на свет. Но те же самые руки, которые завинчивали наши наручники, теперь примирительно выставляют ладони: “Не надо!.. Не надо ворошить прошлое! Кто старое помянет – тому глаз вон!” Однако доканчивает пословица: “А кто забудет – тому два!” Идут десятилетия – и безвозвратно слизывают рубцы и раны прошлого. Иные острова за это время дрогнули, растеклись, полярное море забвения переплескивает над ними. И когда-нибудь в будущем веке Архипелаг этот, воздух его, и кости его обитателей, вмерзшие в линзу льда – представятся неправдоподобным тритоном» (А. Солженицын, «Архипелаг ГУЛАГ»).

Из лагеря он вынес в голове заученные пьесы: «Пленники», «Пир победителей»; в ссылке написал пьесу «Республика труда» и роман «В круге первом». Себя он вывел там под именем Глеба Нержина; будущего диссидента Льва Копелева, отчаянного коммуниста («По всем кузням исходил, а некован воротился») – под именем Льва Рубина. Но главный герой «Круга» – это дипломат Иннокентий Истомин, идущий, как утлый кораблик, на таран страшного броненосца Лубянки, «изменник Родины», предупреждающий лохов-американцев (и тщетно отдающий за это жизнь) о том, что советские шпионы (не нашим нынешним чета) выкрали у них секрет атомного оружия.

Но первым залпом станет «Один день Ивана Денисовича», «Щ-854», история безгласного, неграмотного зэка – работяги, честного, совестливого мужика, севшего «за окружение». Твардовский пробил публикацию повести, написанной в 1959 году, и «Новый мир» опубликовал этот шедевр в №11 за 1962 год. Я прочла его в 1967-м, в семнадцать лет, и для меня обрушился мир. Это была звезда Полынь, и страшная сила этой горечи отравила и море, и сушу, и источники вод; это была комета, возвестившая гибель СССР и крах коммунизма. «Засыпал Шухов вполне удоволенный. На дню у него выдалось сегодня много удач: в карцер не посадили, на Соцгородок бригаду не выгнали, в обед он закосил кашу, бригадир хорошо закрыл процентовку, стену Шухов клал весело, с ножевкой на шмоне не попался, подработал вечером у Цезаря и табачку купил. И не заболел, перемогся. Прошел день, ничем не омраченный, почти счастливый. Таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три. Из-за високосных годов три дня лишних набавлялось…»

Это был первый залп по «Идолищу поганому», а все остальное пошло прямо в самиздат или тамиздат, в YMCA-Рress. Впрочем, из тамиздата Солженицын возвращался как бумеранг. «Один день» был выдвинут на Ленинскую премию за 1964 год, но сила взрыва была слишком велика: наверху началась паника. Премию не дали, и в 1965 году принятый Твардовским в «Новый мир» роман «В круге первом» был уничтожен, рассыпан в наборе. Зато ЦК КПСС издает «Круг» и «Республику труда» вместе с «Пиром победителей», «ДСП» для номенклатуры, для служебного использования. Рукописи изымаются на обысках, но, как водится, не горят.

«Раковый корпус» и «Август четырнадцатого» уплывают «в люди», в самиздат.

В 1967 году закончен титанический труд над «Архипелагом». Его библейская, несовременная мощь («И в Евангелии от Иоанна сказано, что Слово это – Бог». Н. Гумилев) сокрушила западное сознание, и, хотя пал коммунизм от голода и собственной нелепости, одного сильного союзника, Рональда Рейгана (и США), Александр Исаевич раздобыл. А дальше пошли сплошные «звездные войны»: Солженицын бодался с КПСС как теленок с дубом; писал гневные письма съезду писателей и «вождям СССР»; метал громы и молнии; получал в 1970-м Нобелевскую премию; реабилитировал в пьесах и «Архипелаге» Власова и РОА, ОУН и чеченский народ; учил восставать в сценарии «Знают истину танки». Ему дали кров Мстислав Ростропович и Галина Вишневская, его судьбу решало Политбюро. В феврале 1974 года бедные «вожди» арестовали гения и выслали его в ФРГ, к другу гонимых Г. Бёллю. Только на это их и хватило.

Но уехал он не один. Неверная Наталья, когда муж стал штурмовать госстрой, опять спасовала. В 1968 году писатель нашел себе другую Наталью, настоящую декабристку, друга и соратника. В 1973 году они поженились, чтобы не расставаться никогда. Наталья Светлова родила писателю трех прекрасных сыновей: Ермолая (1970 год), Игната (1972 год) и Степана (1973 год). Они жили в Цюрихе, потом в Вермонте, в США. Солженицын создал Русский фонд помощи политзаключенным, пустив туда все гонорары за «Архипелаг» и саму Нобелевку; за его книги в ксеро- и фотокопиях давали по семь лет лагерей; он вернулся в этих копиях, уложенных в коробки от утюга или из-под торта; он писал неинтересное, но полезное «Красное колесо».

Но пророки призваны обличать, а что делать, не знают даже они. Он призывал нас вернуться в 1913 год, а незнакомый и непонятный ему западный путь отвергал, за что Запад его тотчас же и разлюбил. Это был Пророк только для своего отечества. И то на краткое время, с конца восьмидесятых до середины девяностых.

А дальше я склонна верить А. Коху, который считает, что миссия была окончена, Солженицына оставил Бог, и мы потеряли его не в 2008-м, а в 1989-м, когда выяснилось, что ему больше нечего сказать. Нелепое странствие через всю Россию от Владика и занудство «200 лет вместе» – это была агония. Не будем об этом. Солженицын вечно будет реять над нами. «Ты должен быть гордым, как знамя; ты должен быть острым, как меч; как Данту, подземное пламя должно тебе щеки обжечь» (В. Брюсов).