4 ноября 2016, 11:34
«Они — неприкасаемые»
В России чиновников высшего уровня практически невозможно привлечь к ответственности за коррупцию, констатирует член президиума Национального антикоррупционного комитета Борис Резник.
О том, почему борьба с коррупцией в России ведется с большой помпой, но не дает ощутимых результатов, в интервью «Росбалту» рассуждает Борис Резник, депутат Госдумы шестого созыва, член комитета по безопасности и противодействию коррупции, секретарь Союза журналистов России, член президиума Национального антикоррупционного комитета.
— Борис Львович, как так выходит, что крупные коррупционные дела, которые начинаются громко и в которых фигурируют астрономические суммы, потом спускаются на тормозах?
— Мудрый народ превратил все это в пословицу: «Замах орлиный, удар ослиный». К сожалению, вся наша борьба с коррупцией часто превращается в такие «ослиные удары». И кроме раздражения у общества это ничего не вызывает. То есть прокукарекали, а дальше — хоть не рассветай.
Наверное, так происходит потому, что доследственные проверки и следственные действия проводятся неумело, непрофессионально и поверхностно. Кроме того, когда специалисты начинают внимательно изучать и исследовать фактуру уголовных дел, зачастую рушится вся их конструкция, и извещать народ становится уже не о чем. Или в действие вступает другая схема: когда вроде все подготовлено нормально, но встревают некие могущественные силы, которые пожар превращают в тление — загасили и забыли.
— Такая «борьба со злом» — это искренняя попытка изменить ситуацию к лучшему или всего лишь показательные акции, во время которых борцы с коррупцией сознательно лукавят и морочат всем голову?
— Наверное, и то, и другое. Начинают расследовать дела, может быть, вполне искренне. Особенно те, кто работает, как говорят, «на земле» и приносит «в зубах» информацию — рядовые оперативные работники и следователи.
Но сегодня у нас огромное, просто фантастическое количество правоохранителей по сравнению со временами СССР. Посмотрите, сколько появилось и появляется разных новых «органов». До недавних пор оперативные разработки вели все, кому не лень, вплоть до Таможенного комитета. Им надо оправдывать свое существование, сдавать отчеты: сколько возбудили уголовных дел и раскрыли преступлений. Они замахиваются, начинают дело, а потом все привычно нивелируется и сводится на нет. Сколько дел доходит до судов? С гулькин нос, что называется.
При этом ломаются человеческие судьбы. Даже если уголовные дела ничем не заканчиваются, то рушатся бизнесы, люди теряют все, что создали за свою жизнь. А настоящие преступники отделываются легким испугом.
— Наиболее громкие на сегодняшний день дела — Сердюкова, Васильевой, Захарченко, Хорошавина, Белых, Гайзера, Никандорова и т. п. — «замыливаются» по тем же причинам?
— Я бы не сказал, что именно эти дела «замыливаются». Расследование дела Хорошавина ведется, та же ситуация и с бывшим губернатором Коми.
Что же касается Сердюкова и Васильевой, то там изначально было много вранья. Тот же Владимир Маркин «прокукарекал», что у Васильевой найдено 19 килограммов золота и бриллиантов, картины великих живописцев и тринадцатитикомнатная квартира. На поверку оказалось, что «золото и бриллианты» — всего лишь побрякушки, картины — дешевые подделки, комнат в квартире не 13, а только 4. А общественное мнение уже раскачали…
Однако такие люди, как Сердюков и Васильева, много чего натворили в армии. Примеров хватает. Вот сейчас я занимаюсь подобной историей на Дальнем Востоке. Суть ее в том, что деньги, которые выделяются на нужды армии, разворовываются под контролем продажных чиновников. А конкретно, от 700 млн до миллиарда рублей выделяется силовикам — МЧС, Восточному военному округу, пограничникам и прочим службам для закупки так называемого «твердого топлива», то бишь дров.
Хабаровский край — огромная лесная территория, где запасов древесины немеряно. Тем не менее, там простаивают многие лесодобывающие предприятия, леспромхозы скисли, вывозить нечего. Можно было очень легко задействовать этот миллиард рублей таким образом, чтобы люди зарабатывали деньги. Но в двух конкурсах по поставкам дров неизменно выигрывают две крошечные фирмы, в штате которых числятся по 4-5 человек, а зарегистрированы эти микроорганизации на Северном Кавказе. Стоимость кубометра дров в Хабаровском крае в среднем — 800 рублей. Мошенники закупают эти кубометры для армии по 2800 рублей, то есть в 3 с лишним раза дороже реальной стоимости, и платят наличкой. А самое интересное то, что обе подставные фирмы входят в некий холдинг, который находится в Лондоне. И получается, что наша армия переводит деньги в английские офшоры…
А руководство края, которое должно быть крайне заинтересовано, чтобы занять работой свое население и развивать малый и средний бизнес, абсолютно индифферентно смотрит на этот обман. А может быть, не просто смотрит, но и соучаствует в нем...
Или еще пример — из области мошенничества в сфере ЖКХ. Известно, что население душат огромными тарифами на коммуналку. Люди, особенно пенсионеры, уже стонут: оплату повышают и повышают, цифры за свет, газ, тепло и т. д. растут и растут. А наживаются на этом чиновники. Уже много лет назад в том же Хабаровске создали некую «ЖКХ-групп», якобы для оказания юридической помощи жильцам домов. Эта организация заключает договоры с управляющими компаниями, и те, не ставя в известность никого из жильцов, плюсуют в графу «прочие расходы» по 10 копеек с квадратного метра жилплощади. И получаются действительно астрономические суммы. Причем деятельность этой «ЖКХ-групп» охватила весь Дальний Восток, и уже открыли филиал в Москве. Куда эти деньги идут — понятно: они расходятся по карманам. А жильцы тем временем находят себе юристов сами.
— Ну, а самое «свежее» дело — полковника Захарченко — спускается на тормозах?
— Захарченко — наверняка прохиндей и жулик, но, на мой взгляд, жулик мелкий — по сравнению с тем окружением, которое наполнило его квартиры этаким обилием денег. Хотя полковник, борец с коррупцией, который хранит бандитские деньги, уже априори является таким же бандитом…
— То есть, скорее всего, и тут вмешаются внешние силы, которые погасят пожар?
— Скорее всего, да.
— Есть мнение, что под видом борьбы с коррупцией уголовное законодательство используют для устранения конкурентов и неугодных лиц в исполнительной власти, силовых структурах и так далее. Из материалов многих уголовных дел чиновников класса «А» следует, что их прослушивали в течение многих лет. Иначе говоря, прослушивают всех, и компромат, по сути, имеется почти на каждого. И когда возникает необходимость кого-то устранить, отодвинуть от дел, то нужный негатив идет в ход. Не отсюда ли «растут ноги» у громких коррупционных дел?
— Так и есть. Действительно, «органы» накапливают негативную информацию по очень многим персонам. Любое уголовное дело имеет огромное количество ниточек, которые ведут к самым разным преступникам и другим преступлениям. При желании все эти «ниточки» можно отработать.
Но на определенном этапе дело «обрубается», превращается в локальное, а остальное остается в уме. А как уж потом использовать эту информацию — вариантов масса. Например, приходят силовики к коммерсанту и говорят: «Вася, делись! У нас на тебя досье». Либо, если человек проявляет непослушание, компромат по нему пускают в дело.
Посмотрите, сколько у нас случаев, когда только спустя несколько лет после совершения преступления возбуждают уголовное дело. Это не потому, что накапливали информацию, а потому, что держали ее в загашнике до удобного случая.
— Такова общая практика правоохранительных органов, которые борются с коррупцией по всему миру, или чисто нынешняя российская специфика?
— Опыт у нас здесь свойский, отечественный. И печальный. Если бы мы брали пример с других стран, то в России были бы совсем другие результаты борьбы с коррупцией. Беда, на мой взгляд, в том, что мы, по сути, не боремся с коррупцией на высших уровнях власти.
Когда я в 2000 году пришел на работу в Госдуму, там работала комиссия по борьбе с коррупцией. Возглавлял ее депутат Николай Ковалев, бывший директор ФСБ. В нее входили депутаты из всех фракций. В том числе, я и Юрий Щекочихин — два журналиста. В ту пору мы инициировали огромное количество уголовных дел — их возбуждали по нашим материалам. Против министров, в том числе. Если начать с буквы «А» — министра природных ресурсов Виталия Артюхова, министра путей сообщения Николая Аксененко, министра атомной энергетики Евгения Адамова, заместителя министра финансов Вавилова, и далее по списку. К нам приватно приходили многие представители спецслужб и передавали сведения, по которым мы поднимали шум.
Другое дело, что не все эти дела доходили до логического конца — например, выкрутился Артюхов, хотя против него было возбуждено два уголовных дела. Аксененко разрешили уехать лечиться за границу, но он там умер. Адамова посадили в США, поскольку, хотя все о его прегрешениях было известно, ему разрешили выехать туда. А потом мы его заполучили обратно, но в итоге он отделался легким испугом.
Сегодня антикоррупционной комиссии в Госдуме, по сути, не существует. Нам сказали: «Ребята, занимайтесь проверкой коррупционных законопроектов, а влезать в практику вам не следует. Есть правоохранительные органы, вот пусть они этим и занимаются, а депутатам там делать нечего…» Хотя я считаю, что парламентский контроль здесь, наоборот, должен быть. Есть крупные дела, которые требуют вмешательства депутатов.
— Есть также мнение, что коррупция — это просто основной бизнес для политической и экономической элиты, которая уже настолько прогнила, разложилась и обнаглела, что сделала продажность своим образом жизни, идеологией. И с этим ничего не поделаешь.
— Правильно, они — неприкасаемые. Есть уровень, достигая которого человек становится неприкасаемым. Потому к этому уровню все так и стремятся. Но с каждым годом он плывет — поднимается выше. Раньше сложно было представить, чтобы губернаторов, например, привлекали к уголовной ответственности. А сегодня это обычное дело. А вот министры в правительстве, скажем, пока неприкасаемые.
— Что делать, чтобы борьба с коррупцией действительно стала системной?
— Если коррупционер выскальзывает из объятий правоохранительных органов, то на это должен быть четкий ответ. Если он не виноват, значит, пусть отвечают те, кто привлек его к уголовной ответственности. А если он все-таки виновен, то обществу необходимо предоставить исчерпывающую информацию, в чем именно. Когда ее камуфлируют, уводят в сферу пустой болтовни, а преступники в это время тихо вымываются из уголовных дел, то вывод напрашивается только один: это не борьба с коррупцией, а ее имитация.
Беседовал Владимир Воскресенский
Комментариев нет:
Отправить комментарий