пятница, 25 ноября 2016 г.

СТРАННЫЕ ИСТОРИИ ПРО ЦАРЯ СОЛОМОНА

 ИЗ "ЖУРНАЛА ДЛЯ ЖЕНЩИН"
Вот многие наивные люди думают, что быть царём какой-нибудь страны — занятие приятное и, в целом, способное осчастливить человека. Так, извините, только те люди думают, которые никогда не были царями. Когда царём Израиля стал довольно молодой ещё человек по имени Соломон (это было много лет назад), он довольно быстро понял, что легко не будет. И оказался прав. Но он, надо сказать, был человеком очень мудрым.
А главное, как вы сейчас убедитесь, удивительно невозмутимым — потому что кто-нибудь другой на его месте уже через три дня проклял бы всех евреев и попросил политического убежища, скажем, в Саудовской Аравии.

Странная история номер 1: Про царя Соломона и двух сумасшедших женщин
В одно прекрасное утро (действительно довольно прекрасное; а у царей нечасто случаются прекрасные утра) царь Соломон сидел на троне и сосредоточенно ел гранат.
— Удивительный продукт, — приговаривал Соломон, осторожно выковыривая зёрнышки из кожуры. — Вроде и есть-то нечего, но как затягивает!
— Ели бы вы, ваше величество, ложечкой, как приличные люди, — недовольно сказал секретарь царя Соломона, строгий человек по имени Азария, которого Соломон очень ценил (цари довольно часто побаиваются своих секретарей, потому что секретари заставляют их работать). — Выковыряли бы сначала все семечки, а потом бы и ели ложечкой. Я, например, всегда так делаю.
Секретарь царя Соломона всегда делал всё именно так, как это делают приличные люди. Совершенно невыносимый человек.
— Отстань, — сказал Соломон, — Не погань утро.
clip_image002
Но утро уже готово было испортиться само по себе, хотя Соломон пока что об этом не знал. В тот самый момент, когда он неудачно уронил несколько гранатовых зёрнышек на свои белые царские одеяния, у входа во дворец начался скандал. Скандал устроили две довольно взвинченные дамы и один удивительно спокойный (учитывая окружающую обстановку) младенец мужского пола. Пока царь старался замаскировать гранатовое пятно в складках одежд, чтобы секретарь не устроил ему выволочку (приличные люди постоянно устраивают кому-нибудь выволочки), дамы протащили младенца через весь дворец прямо в царскую приёмную и принялись наперебой вопить, размахивая перед царём руками.
Некоторое время Соломону совершенно не удавалось разобрать, что они кричат, но утро однозначно было испорчено.
— Можно, я отрекусь от трона прямо сейчас? — тоскливо сказал Соломон.
— Нет, — строго сказал секретарь.
— Тяжела ты, шапка Йевосфея, — сказал Соломон со вздохом и обратился к той женщине, которая в эту самую секунду кричала немножко меньше. — Что у вас, женщина? Только посадите, ради бога, младенца на пол, у меня никакой страховки не хватит, если вы его тут уроните.
Посаженный на пол младенец тут же укусил секретаря за ногу. Это немножко взбодрило царя Соломона и придало ему сил.
— Что у меня? — завопила первая дама. — Я вам скажу, что у меня! У меня ребёнок, вот этот самый ребёнок, которого я, надо сказать, с утра до ночи воспитываю как проклятая, чтоб он знал, как сильно мамочка его любит, — и вот этого самого ребёнка вот эта самая психически неуравновешенная женщина пытается у меня отобрать!..
— Это я психически неуравновешенная женщина?! — завопила вторая дама. — Нет, я даже не знаю, как с таким абсурдом адекватно, извините, соотнестись! Я воспитываю вот этого самого младенца с утра до ночи, у меня в коммьюнити «Мамочки», которое собирается на центральном рынке возле среднего колодца, третий рейтинг сверху! И вдруг эта сумасшедшая дама заявляет, что мой ребёнок — на самом деле её ребёнок!..
— Мальчик, ты чей? — спросил Соломон в надежде как-нибудь выпутаться, но младенец только лучезарно улыбнулся и ещё раз энергично укусил секретаря Азарию.
— Как это может быть её ребёнок, когда у нас, извините, грудное вскармливание?! — кричала первая дама. — У нас расписание прикорма! У нас расписание сна! У нас беби-йога четыре раза в неделю! У нас все прививки! Я с работы уволилась вот ради этого самого ребёнка! Я прервала свою восходящую карьеру базарной торговки сирийскими финиками! Арестуйте же срочно эту женщину!..
— Как это может быть её ребёнок, если он у меня на юзерпике?! — кричала вторая дама, чуть ли не в тыча царю Соломону в лицо довольно аляповатым семейным портретом собственного производства, старательно оформленным в рамочку. — У меня на главной стене наклеен таймлайн развития этого ребёнка, украшенный цветочками и бабочками! Эта женщина — ненормальная! Забаньте её немедленно!..
— Мальчик, — спросил царь Соломон, — может, у тебя дедушка с бабушкой есть, и они тебя к себе заберут? А? Для твоего же блага интересуюсь.
Но младенец только переполз от левой ноги секретаря к правой и принялся лучезарно её грызть. Смотреть на неприлично перекошенное лицо приличного человека Азарии царю Соломону было приятно, и с решением он не торопился. Но, к сожалению, дамы (которых в этой ситуации, безусловно, можно понять) настоятельно его торопили.
— Почему власть бездействует?! — вопила первая дама.
— Я пожалуюсь в абьюз-тим! — вопила вторая дама.
И тогда царь Соломон принял мудрое решение — одно из тех решений, которые теперь принято называть «соломоновыми» за их исключительную мудрость.
— Короче, женщины, — сказал царь Соломон нарочито скучным голосом, — вот этот человек по имени Ванея — он мой военачальник. Ванея, иди сюда.
Военачальник Ванея недовольно прервал разговор со своим заместителем о преимуществе еврейских катапульт перед сирийскими во время Савской кампании 946 года и подошёл к царю, чем-то позвякивая и ещё чем-то погромыхивая.
— А ты, — сказал Соломон своему секретарю Азарии нарочито скучным голосом, — ты всё записывай, чтобы не было потом лишних разговоров про властный произвол и издержки ювенальной юстиции.
— Пиши, укушенный, — ласково сказал секретарю военачальник Ванея. У военачальников с царскими секретарями часто складываются особенно ласковые отношения.
Вопящие дамы даже перестали вопить и притихли. Они уже почувствовали, что прям щас будет принято какое-нибудь соломоново решение, которое коммьюнити «Мамочки» будет обсуждать на протяжении следующих трех тысяч лет.
— У тебя, Ванея, меч есть? — нарочито скучным голосом спросил Соломон.
— Э… — сказал Ванея осторожно. Он не вслушивался в вопли возбуждённых дам и решил, что речь пойдёт про бюджет. — Э… Как вам сказать, ваше величество… С одной стороны — безусловно, и я готов его немедленно предъявить. С другой стороны — износ мечей при нынешней внешнеполитической обстановке, конечно, огромен… При надлежащем финансировании и с учётом текущего уровня инноваций мы, безусловно, могли бы в крайне короткий срок полностью перевооружить, и даже, может быть…
— Денег не дам, — коротко сказал Соломон.
— А, — сказал Ванея и тут же потерял к происходящему всякий личный интерес.
— Меч, говорю, есть у тебя? — спросил Соломон.
— Пожалста, — сказал Ванея и достал из ножен довольно внушительный меч дамасского производства.
— Отлично, — сказал Соломон нарочито скучным голосом. — Азария, расположи, пожалуйста, ребёночка вот тут прямо передо мной.
Белый от злости секретарь Азария прохромал на середину приёмной, волоча за собой лучезарного младенца, крепко держащего его зубами за голень.
— Пусти дядю, — сказал царь Соломон, и младенец послушно разжал челюсти. Царь Соломон умел звучать довольно начальственно, этого у него не отнимешь.
— Ванея, руби, — сказал царь Соломон нарочито скучным голосом.
Тут возникла некоторая пауза.
— Не поал, — сказал военачальник Ванея.
— Руби, говорю, ребёночка, — сказал Царь Соломон нарочито скучным голосом и даже сделал вид, что потерял к происходящему всякий интерес, снова принявшись старательно выковыривать зёрнышки граната из этого самого граната. — Только постарайся, милый, аккуратненько рубить, ровно посерёдке. Не хочу, понимаете, прослыть несправедливым царём, потом обид не оберёшься. Дамочки останутся недовольны, скажут, что одной больше ребёночка досталось, другой меньше ребёночка досталось… Не надо, чтобы женщины из-за меня ссорились, у меня в этом вопросе и так репутация немножко того.
— Что есть, то есть, — сказал секретарь Азария и тяжело вздохнул. Ему не раз приходилось отвечать иерусалимской прессе на вопросы об этом вопросе.
— На счёт три руби, — сказал царь Соломон нарочито скучным голосом. — Раз, два…
И тут обе дамы как завопили!
— …Ну и пожалуйста! — вопила первая дама. — И рубите! Рубите, давайте! Сатрапы! Сволочи! Я донесу эту ситуацию до сведения международного суда в Афинах! Я потребую резолюцию Организации Объединенных Фикций! Кровавые тираны! Негодяи!..
— Ааааа! Перестаньте немедленно, вы все с ума сошли! — вопила вторая дама. — Отдайте ей ребёнка сию секунду! Ради бога, отдайте этой психической дуре целиком моего несчастного мальчика, ненормальные уроды!..
— А вот и не отдадим, — сказал довольный Соломон. — Что ж я, по-вашему, идиот, а, женщина? У меня только в некоторых вопросах репутация немножко того, а в остальных вопросах я считаюсь довольно сообразительным. Какая ж мать даст рубить своего ребёночка? Это не её ребёночек, это ваш ребёночек, женщина, — вот и забирайте его.
Вторая дама схватила своего младенца на руки и стала одновременно целовать его и проверять, не вздулась ли метка от недавно сделанной пробы манту. Она действительно была очень хорошей матерью, только немножко тревожной. А первая дама равнодушно пожала плечами и направилась к выходу из дворца.
— Минуточку, — сказал царь Соломон. — Я хотел бы услышать, дамочка, что всё это такое было?
— Сама не знаю, — печально сказала первая дама. — Вроде как что-то такое на меня нашло — а сейчас вроде как попустило. Не знаю даже, что сказать.
— И часто оно на вас находит? — сочувственно спросил царь Соломон.
— Да уж случается, — печально сказала дама.
— Послушайте, женщина, — ласково сказал царь Соломон. — Сейчас мой секретарь чиркнет вам один адресок. Отличный врач, честное слово, вон Ванея к нему ходит — видите, какой спокойный?
Женщина посмотрела на военачальника Ванею, который так и стоял посреди зала с занесённым мечом — засмотрелся на птичку в окне, отвлёкся и стоит себе. Отличный врач, чего говорить.
— Две пилюли в день — и всё будет супер-пупер, — сказал царь Соломон сумасшедшей даме.
— Думаете, поможет? — спросила сумасшедшая дама.
— Мне помогает, — сказал царь Соломон.
И сумасшедшая женщина отправилась к врачу. А несумасшедшая женщина со своим младенцем отправилась в притвор Храма на занятия по дошкольному развитию для особо одарённых.
— Между прочим, женщина, у вас ребёночек кусается, — процедил ей в спину секретарь Азария.
— Между прочим, молодой человек, у вас царь гранатом обляпался, — язвительно парировала женщина.
Царь Соломон очень смутился и сделал вид, что ничего не слышал.
clip_image003
Странная история номер 2: Про царя Соломона и пару красивых волосатых ног
В одно прекрасное утро (а такие, как уже говорилось, выпадают на царскую долю нечасто) царь Соломон лежал на подстилочке в своём красивом царском саду и ругался с группой протестных павлинов. Вообще-то царь забрался в сад, чтобы спокойно полежать на подстилочке с книжкой в надежде, что подчинённые не найдут его и не заставят работать (цари, бедняжки, работают с утра до ночи: ты и в шесть утра царь, и в обед царь, и в час ночи тоже царь; трудная жизнь). Подчинённые и правда пока что не нашли Соломона — зато его нашла эта самая группа протестных павлинов и тут же приступила к царю с политическими протестами.
Надо сказать, что царь Соломон умел понимать язык птиц и зверей и обычно находил это обстоятельство довольно удобным — но только не при встрече с протестными павлинами. Павлинов привозили ко двору Соломона из далёкой страны Савы всякие люди, которым казалось, что подарить царю красивую птичку — это самое оно. Всё остальное, мол, у царя уже есть, не хватает только красивой птички. К сожалению, эти люди, в отличие от Соломона, не понимали языка зверей и птиц и не могли в полной мере оценить беседу с павлином. Особенно — с группой протестных павлинов.
А Соломон, увы, мог. И стоило ему уйти куда-нибудь в сад, чтобы спокойно полежать на подстилочке с новым томом из серии «Жизнь замечательных царей», как эта самая группа протестных павлинов приходила и начинала с бедным царём собачиться. Вот и этим утром у царя случился с савскими павлинами очередной неприятный разговор.
— Лежите, значит, — сказали протестные павлины.
— И вам доброе утро, Капитан Очевидность, — пробурчал царь. Он даже не посмотрел на павлинов в надежде, что павлины куда-нибудь уйдут. Но павлины никуда не ушли. — Книжки читаете, — сказали протестные павлины.
На это царь даже отвечать не стал.
— А сегодня, между прочим, среда, — сказали протестные павлины.
Соломон даже начал водить специальной указочкой по страницам книги, чтобы павлины увидели, как сосредоточенно он читает. Но это тоже не помогло.
— А завтра четверг, — уточнили протестные павлины.
Царь Соломон застонал и начал тыкать себя указочкой в висок, будто надеялся из неё застрелиться (кажется, в этот момент царь Соломон изобрел пистолет — но, увы, об этом никто никогда не узнал).
Если вы когда-нибудь беседовали с кем-нибудь протестным, а особенно — с протестным павлином, вы должны знать, что описанный выше разговор отлично передаёт павлинью манеру общения.
Протестные павлины довольно долго спокойно говорят тебе совершенно очевидные вещи, пока ты не начинаешь думать, что даже птица, у которой мозг весит меньше вишни, не может вести себя настолько идиотским образом просто так. Ты начинаешь думать, что протестные павлины, наверное, на что-то такое намекают. А когда ты думаешь, что кто-нибудь на что-нибудь намекает, ты начинаешь нервничать. И бедный царь Соломон, естественно, занервничал.
— Птицы, — жалобно сказал царь Соломон — я же знаю, чего вы от меня хотите. Не будет вам этого, птицы. Подите от меня прочь, а не то я, реально, сейчас окончательно доизобрету пистолет, и это плохо кончится для всех нас.
— Как же мы пойдём прочь? — сказали протестные павлины. — Мы не можем пойти прочь, у нас гражданская миссия.
И протестные павлины энергично затрясли в воздухе самодельными транспарантами. Протестные павлины уже в третий раз приходили к царю Соломону с протестными транспарантами, и Соломон, хотя и старался не смотреть на павлинов, успел выучить эти транспаранты фактически наизусть. Там было написано: «Дьяволу место в преисподней!», «Иерусалим без копыт!» и «Вы нас даже не представляете!». Что значил последний транспарант, царь Соломон даже не представлял (и представлять не хотел).
Зато, к сожалению, он хорошо представлял себе, на что, собственно, намекают два первых плаката. Дело в том, что завтра, то есть в четверг, в Иерусалим должна была приехать для проведения важных политических переговоров царица Савская. То есть правительница той самой страны Савы, из которой павлины когда-то прибыли жить в Израиль.
А с теми, кто прибывает откуда-нибудь жить в Израиль, иногда случается странная вещь: они начинают относиться к своей прежней стране с неприязнью и подозрением. И с савскими павлинами случилось именно это. (Они, кстати, свирепели, когда их называли «савскими павлинами», и требовали считать себя совершенно израильскими павлинами. И судя по тому, как эти павлины любили собачиться со своим правителем, маршировать с плакатами и требовать справедливости, они и правда могли считаться совершенно израильскими павлинами.)
Так вот, эти протестные павлины были твёрдо убеждены, что царица Савская — вовсе не та красивая молодая женщина, которой её представляет лояльная савская пресса, а сущий дьявол. Причём когда протестные павлины говорили «дьявол», они имели в виду самого настоящего дьявола. То есть ужасного мерзавца, от которого на земле происходит всё самое плохое.
Он душит свободу слова, разваливает систему образования, лично (каким-то образом) отвечает за снижение уровня рождаемости, заставляет зависать ваши Xbox и PlayStation посреди восьмидесятого уровня, и так далее. Так что можно понять, почему протестные павлины, твёрдо уверенные, что царица Савская — дьявол, только притворяющийся красивой женщиной, не желали её приезда в Иерусалим. Сколько Xbox-ов могло погореть на корню!
Страшно даже подумать. И павлины каждую среду собирались в царском саду с транспарантами — протестовать.
— Воля ваша, граждане, а только вы совсем ума решились, — сказал царь Соломон печально. — Ну почему дьявол? Какой дьявол? Нормальная тётка, очень даже, говорят, красивая. Что вы к ней пристали?
— Дьявол и дьявол, — сказали протестные павлины. — А не верите — вот вам, ваше величество, важный факт: у ней копыта.
Тут царь Соломон опять принялся тыкать себя палочкой для чтения в висок. К его большому сожалению, от этого ничего не произошло.
— Копыта, копыта, — сказали протестные павлины. — И даже нераздвоенные.
Царь Соломон лёг лицом в книжку и немножко так полежал. От этого павлины не исчезли, зато царю Соломону вдруг пришла в голову очень мудрая мысль. И он даже захихикал, хотя цари обычно не хихикают: они или разражаются грозным хохотом, или, напротив, очень тихо ухмыляются. И то и другое делается с целью навести на подданных ужас. Но поскольку царь Соломон совершенно не хотел наводить на павлинов ужас (они сами наводили на него ужас, чего там), он совершенно искренне захихикал.
— Копыта, значит? — переспросил он.
— Даже и не раздвоенные, — строго сказали протестные павлины.
— Дорогие котики, — ласково сказал царь Соломон. — Приглашаю вас завтра, то есть в четверг, ко мне во дворец независимыми наблюдателями. Вы сможете совершенно независимо пронаблюдать, дьявол эта женщина или не дьявол.
От этого протестные павлины немножко обалдели. Протестные павлины всегда немножко обалдевают, когда им предлагают собственными глазами убедиться, что они неправы. Они совершенно не готовы к такому повороту событий. Но отступать было некуда.
— Только мы сразу предупреждаем, — сказали протестные павлины, — Если она попробует прямо посреди дворца отбросить копыта и незаметно сунуть их в мусор, мы будем падать на урну грудью и взывать к международным организациям.
— Да пожалуйста, — сказал царь Соломон. Он даже представил себе эту замечательную сцену — и опять с удовольствием захихикал. А потом встал и отправился во дворец, оставив протестных павлинов в тревожном недоумении.
Всю ночь во дворце царя Соломона что-то строили. Точнее — что-то ломали. А ещё точнее — ломали пол. И не где-нибудь, а у самого входа в царскую приёмную. И когда рано утром секретарь царя Соломона Азария явился доложить, что царица Савская уже объезжает пробку около центрального рынка и буквально минут через пятнадцать-двадцать явится во дворец, он, распахнув дверь в царскую приёмную и едва сделав первый шаг, отпрыгнул назад и завопил:
— Прам-м-м-матерь моя Л-л-л-лея!.. — хотя обычно подобных эмоциональных всплесков себе не позволял и вообще отличался нездоровой невротической сдержанностью.
А дело в том, что Азарии показалось, будто он вот-вот свалится в бассейн. На самом деле никакого бассейна перед Азарией не было: просто ночью по приказу Соломона пол у самых дверей царской приёмной разобрали, а вместо него сделали углубление с водой. И теперь в этой воде бодро плескались разнообразные местные рыбки (и даже плавало несколько резиновых уточек, чтобы рыбкам не было скучно).
Сейчас трудно установить, что произвело на секретаря Азарию такое сильное впечатление — вода под ногами или вид десяти-двенадцати резиновых уточек в восемь часов утра, — но Азария взялся за сердце, прислонился к дверному косяку и немножко так постоял.
— Нечего, нечего притормаживать, — ласково сказал Соломон. — Работать пора, что ж это вы, товарищ, не работаете?
Обычно это Азария заставлял Соломона работать, и царю редко удавалось взять реванш, так что царь очень развеселился. Чем ещё больше насторожил протестных павлинов, явившихся во дворец наблюдать, как положено, с утра пораньше. И когда Азария, бормоча себе под нос что-то неприятное, осторожно перепрыгивал через крупного резинового селезня, гонцы сообщили, что царица Савская со всею своею свитою добралась наконец до дворца.
Когда царь Соломон увидел, как царица Савская идёт к дверям его приёмной, он даже забыл про рыб, селезней и всё такое. Он только стоял и думал: «Какая красивая женщина!» И даже про то, что он вообще-то царь, тоже забыл. Она и правда была очень красивая женщина, эта царица Савская. Которая, кстати, тоже смотрела на царя и не могла не отметить, что Соломон и сам-то очень даже ничего.
Но она была настоящая женщина, эта царица Савская, и даже такая приятная мысль не могла заставить её забыть, что она царица. Так что царица Савская шла навстречу царю Соломону чинной походкой, которой обязаны ходить на людях все царицы (наедине с собой, мы уверены, они или скачут, как резвые козы, или, наоборот, позволяют себе расслабиться, ссутулиться, свесить руки и шаркать ногами в своё удовольствие). И тут случилось происшествие.
Если кто-нибудь когда-нибудь станет рассказывать вам про мудрость царя Соломона, он непременно упомянет именно это происшествие. Он станет убеждать вас, что царь Соломон проявил свою знаменитую мудрость именно в тот момент, когда велел устроить запруду с рыбками прямо у дверей приёмной. И будет неправ. Царь Соломон, как вы сейчас убедитесь, ещё ярче проявил свою знаменитую мудрость в совсем другой момент.
Да, конечно, царица Савская шла себе чинной походкой, шла — и вдруг осознала, что у неё прямо под ногами плавают рыбы!
И сделала то, что сделал бы на её месте каждый человек — от неожиданности завизжала и отскочила назад. А поскольку она была женщина, она не просто отскочила, а ещё и подхватила обеими руками подол своей длинной-длинной, скрывающей ноги юбки. И протестные павлины, а также другие независимые наблюдатели, а также придворные, а также рыбы и селезни воочию убедились, что у царицы Савской нет никаких копыт.
Так вот — если кто-нибудь когда-нибудь станет рассказывать вам историю про мудрость царя Соломона, он на этом самом месте и остановится. И будет, как уже говорилось, неправ. Дело в том, что у царицы Савской действительно не было никаких копыт — у неё были самые обыкновенные ноги. Только очень волосатые. Нет, правда, очень волосатые. Очень, очень, очень, очень волосатые. То есть по-настоящему волосатые. И царь Соломон, заранее твёрдо знавший, что никаких копыт у царицы Савской нет, всё-таки изумился такой необычной волосатости её волосатых ног. И допустил ужасную, непростительную ошибку.
Он в изумлении воскликнул:
— Прам-м-м-матерь моя Л-л-л-лея!..
И тут царица Савская медленно побледнела. А потом медленно покраснела. А потом затрепетала ноздрями так, как это умеют делать только восточные женщины перед объявлением беспощадной, всепоглощающей, кровопролитной войны, в которой они твёрдо намерены стереть с лица земли вас и всё ваше царство. А ваших павлинов зажарить и съесть. А вашего секретаря Азарию отправить на урановые рудники младшим копальщиком (можете представить себе, что почувствовал бедный Азария!). Словом, изничтожить вас окончательно и бесповоротно. Потому что вам не понравились их ноги.
И вот тут-то и проявила себя та самая удивительная мудрость царя Соломона, за которую мы так ценим его даже сейчас, три тысячи лет спустя. Потому что царь Соломон быстро сказал:
— Прам-м-м-матерь моя Л-л-л-лея!.. Красота-то какая!..
Царица Савская на секунду перестала трепетать ноздрями и внимательно всмотрелась в царя Соломона. А царь Соломон смотрел на неё совсем не так, как смотрят на женщину, чьи ноги вам не понравились. Нет — царь Соломон смотрел на неё с большим восхищением.
— Красота-то какая! — повторил царь Соломон. — А можно ещё раз?..
— Хам! — сказала царица Савская очень довольно.
— Извините, не сдержался, — сказал царь Соломон и помог царице Савской перебраться через лужу с рыбами. А Азария с большим облегчением начал раскладывать на царском столе всякие бумажки, нужные для важных политических переговоров. У него дедушка, старый эсэр, ноги протянул в урановых рудниках много лет назад, и мысль о том, что он, Азария, может спокойно оставаться секретарём при царском дворе, очень его грела.
— Ты, дружок, протестантов-то покорми, — ласково сказал Азарии царь Соломон и посмотрел на пристыженных протестных павлинов. — Протестанты завтрак пропустили, им это вредно. Стране нужна здоровая, бодрая оппозиция.
И Азария, который при любых других обстоятельствах был бы совершенно взбешён поручением покормить какую-то домашнюю птицу, вспомнил про урановые рудники и бодро отправится на кухню за отрубями.
А царь Соломон и царица Савская сели за важные политические переговоры. Но время от времени царь Соломон отвлекался и думал: «Какая красивая женщина!» А царица Савская поглядывала на царя и честно говорила себе, что царь, в сущности, очень даже ничего.
И позже, когда их отношения стали куда менее официальными, царь Соломон и царица Савская часто лежали в саду на подстилочке, отгоняли протестных павлинов (желавших узнать, почему царь покупает себе золотые колесницы на деньги налогоплательщиков) — и спорили о том, у кого из них ноги волосатее и красивее.
И царица Савская всегда выигрывала.
clip_image004
Странная история номер 3: Про царя Соломона и одного матёрого демона
В одно прекрасное утро царь Соломон, ожидая, когда ему подадут положенный царский завтрак, от избытка хорошего настроения дразнил матёрого демона Асмодея. Матёрого демона Асмодея и израильского царя Соломона связывали долгие и сложные отношения. Демон, если посмотреть на него нашими глазами, был злобным, неприятным существом размером с небольшую гору. У него было слишком много глаз и слишком много шерсти.
Глазами Асмодей все время злобно зыркал, а шерстью Асмодей все время обильно линял, и если бы не множество прислуги, более или менее регулярно пылесосившей дворец царя Соломона большими пылесосами на мышечной тяге, Соломон, скорее всего, предпочёл бы поработить какое-нибудь другое существо, менее глазючее и линючее. А Соломон, если посмотреть на него глазами матёрого демона Асмодея, тоже был тем ещё подарочком: поработил бедную зверюшку непацанскими волшебными методами — при помощи магического кольца, дающего кому угодно невероятную силищу.
А поработив, заставлял постоянно делать что-нибудь полезное: то Храм строить, то колодцы рыть, то вести с сирийскими демонами дипломатические переговоры по совершенно очевидным территориальным вопросам. Силищи у демона Асмодея было хоть отбавляй, но тот факт, что задания Соломона были именно что полезными, приводил его в ярость: демоны ужасно не любят делать что бы то ни было полезное для кого бы то ни было — кроме себя.
А вдобавок ко всем обидам, по утрам царь Соломон любил заявиться к матёрому демону в пещеру и как следует подразнить его перед завтраком. Матёрый демон Асмодей и сам любил хорошую шутку, так что при других обстоятельствах царь Соломон, в свою очередь, наверняка понравился бы Асмодею. Но порабощённые демоны — существа принципиальные и мстительные. Так что Асмодей любил пофантазировать о том, как однажды покажет этому царю Соломону.
Когда царь Соломон вошел в пещеру, матёрый демон Асмодей сидел на огромных нарах и печально разглядывал свои гигантские нижние конечности. На эти самые конечности были натянуты изодранные в клочья носки, явно совсем новые, а сквозь носки торчали длинные и острые зеленоватые демонические когти.
— Ноготочки-то подстригать надо, — сказал Соломон доброжелательно. — Носочки-то хорошие были, а? Египетский хлопок, фирма. Я и сам хорошие носочки люблю.
— Отвянь, начальник, — мрачно сказал матёрый демон Асмодей. Он кое-как смирился со своим порабощённым положением, но принципиально считал вежливость по отношению к вохре делом, мягко говоря, зазорным.
— Зубки бы ещё хорошо чистить иногда, — сказал Соломон доброжелательно. — А то от тебя, лапонька, так пахнет, как будто у тебя во рту баран издох.
— Ну и издох, — довольно сказал матёрый демон Асмодей и нарочно хорошенько дыхнул на царя Соломона. — Ещё вчера. Мне его жевать было лень.
— Ты мой зайка, — сказал Соломон с умилением.
Асмодей искренне ему нравился. Как и многие еврейские цари, царь Соломон вообще любил поработить что-нибудь эдакое, грубое и неотёсанное. Грубое и неотёсанное умиляло царя Соломона своею близостью к природе, давно утерянной в мире рафинированной интеллигенции.
— Вообще тут бы прибраться не помешало. — сказал Соломон, оглядывая пещеру матёрого демона Асмодея. Прибраться в этой пещере очень бы даже не помешало: на полу валялись многочисленные изорванные носки и пустые меха из-под кармельского вина, в углу лежала надколотая статуя Голиафа в натуральную величину, а возле потухшего кострища виднелась груда обглоданных бараньих ножек. — Тут, лапонька, не то что баран — тут мухи скоро начнут дохнуть, едва залетевши.
— Я тебе что, уборщица? — грубо сказал демон Асмодей. — Ты уборщицу пришли, начальник, пусть приберётся.
— Не пришлю, — сказал царь Соломон, которого недаром считали очень мудрым человеком, и погрозил матёрому демону Асмодею царским пальцем со сверкающим волшебным кольцом. — Ты эту уборщицу непременно съешь, скотина ты эдакая.
— Не съем, но понадкусываю, — ухмыльнулся Асмодей. Он, как уже говорилось, любил хорошую шутку.
— Нет на тебя, Асмодей, управы, — сказал царь Соломон печально. Асмодей действительно ему нравился: хороший демон попался, только нервный немножко.
— Как это нет управы, начальник? — льстиво сказал матёрый демон Асмодей и в знак смирения зашевелил зелёными когтями на ногах. — Ты на меня управа. Облапошил бедную зверюшку, окрутил своей царской магией, работать вот заставляешь…
— Тебе, Асмодей, лишь бы дурачиться, — сказал царь Соломон ещё печальнее. — Думаешь, мне нравится тебя в пещере держать? Я б с тобой, Асмодей, дружил. У нас ведь, Асмодей, много общего. У тебя силища — ух! Ну и у меня, как видишь, силища — ух. Интеллектуальная. Мы б с тобой на пару такого наворотили! Страну бы с колен подняли. А то знаешь, каково одному царствовать? Ужас и мрак. С тех пор, как фараон Сиамон умер, и поговорить толком не с кем. Один, один я на вершине власти.
— Так уж и один? — льстиво сказал матёрый демон Асмодей. — Да у тебя, начальник, одних жён восемьсот сорок человек. Они тебя, небось, любят. Носки штопают, всё такое. Разве ты с ними поговорить не можешь?
Царь Соломон посмотрел на Асмодея слегка затравленно.
— Ты, лапонька, пытался когда-нибудь поговорить с восьмьюстами сорока женщинами? — спросил он.
— Нет, — сказал Асмодей честно. — Господь миловал.
— Ну так и молчи, — печально сказал царь Соломон и тяжело вздохнул от жалости к себе.
Потому что царь Соломон был, конечно, очень, очень, очень мудрым человеком — но всё-таки просто человеком. И у него были свои слабости. А матёрый демон Асмодей вдруг тихонько улыбнулся и как-то нехорошо зыркнул на Соломона всеми своими глазами одновременно — но царь Соломон с тоской размышлял о своей сложной семейной жизни и ничего не заметил. А матёрый демон Асмодей льстиво сказал:
— Ты, начальник, не журись, — (то есть на самом деле демон Асмодей сказал совсем другое слово, но мы не будем его повторять, потому что оно довольно грубо звучит даже в устах матёрого демона с зелёными когтями на ногах). — Ты мне тоже нравишься, ты хороший человек, хоть и, уж прости, бабник немножко. А только ты извини, но никакой дружбы между нами выйти бы не могло.
— Это почему это? — немного обиженно спросил царь Соломон.
— Да потому, начальник, что я бы такой дружбы не потерпел, — сказал демон Асмодей сладким-сладким голосом и честно-честно зазыркал всеми своими глазенапами. — Уж слишком ты, начальник, откровенно меня сильнее. И кольцо твоё волшебное тут, извини, ни при чём. Я ж вижу настоящую силу, не дурак. А я гордый, извини. У меня папа был такой гордый, что один раз сам себе палец откусил, лишь бы на лесоповале дрова не пилить. А я и того гордей буду. Я твоей силе завидовать стану. А такая дружба — это, начальник, не дружба.
— Да ладно тебе, — искренне удивился царь Соломон. — Я, конечно, это самое… Слежу за собой. Правильно питаюсь раз шесть в день. Бегаю вокруг дворца от своего секретаря каждое утро, чтобы он меня работать не заставил… Я знаешь сколько ананасов могу одной рукой поднять?
— Миллион, наверное, — льстиво сказал матёрый демон Асмодей.
— Тридцать штук, — гордо сказал царь Соломон. — Это если их в мешок сложить, конечно. Без мешка только один могу, остальные на землю сваливаются.
— Сила-а-а-ач! — восхищенно сказал матёрый демон Асмодей и даже захлопал от восторга нижними лапами так, что когти загрохотали, а верхние умилённо сложил на груди.
— Стараюсь, — скромно сказал царь Соломон. Потому что он, как уже говорилось, был, конечно, очень мудрым человеком — но всё-таки просто человеком.
— Вот и не выйдет у нас, начальник, никакой дружбы, — сказал матёрый демон Асмодей очень, очень огорчённо. — Скажем, придёшь ты ко мне в гости, съедим мы с тобой по парочке баранов, выпьем чего-нибудь приятного бочек восемнадцать — и захотим в шутку побороться. Безо всякого кольца, конечно, — по-честному, по-пацански. Тут-то ты меня — р-р-р-раз! — и на лопатки. А я такого позора не переживу. Гордый я, начальник.
— Да куда ж я тебя на лопатки! Да ты меня одним пальцем на лопатки! Ты ж громадина! — воскликнул польщённый царь Соломон.
— А вот и нет, а вот и нет! — заупрямился матёрый демон Асмодей. — Я громадина, а ты, начальник, силища! Ловчища! Силища, ловчища и хваталища, и даже безо всякого кольца!
Читать далее:



Источник: www.oneoflady.com

Комментариев нет:

Отправить комментарий