ВАЛЕРИЯ НОВОДВОРСКАЯ О СТАЛИНЕ

Новое время #14, 2006 г.

Валерия Новодворская

Сталин. Фанатик власти

Сталин был похож на огромного вальяжного зверя кошачьей породы, с мягкими лапами, железными когтями, грациозной походкой и стремительным прыжком, в равной степени убедительным и мурлыканьем и жутким рыком. Коварство, садизм (даже маленькая кошка не просто ест мышь, но долго «играет с ней», растягивая удовольствие, отпуская на минутку полуживое существо), притворство, умение нападать из засады – всего этого у Сталина было с избытком. Я вижу его тигром. Тигром- людоедом, который намного умнее охотников.

Не загоняйте тигров в угол

Старые грузинские интеллигенты говорят, что магнетизм Сталина – это магнетизм и магия Востока, «рахат-лукум с ядом». Они утверждают, что с Россией злую шутку сыграл фактор необычности, чужеродности, «инакости» Сталина, что она попалась, потому что восточный лидер, халиф (владыка) и дэв (злой дух, монстр) в одном флаконе был ей абсолютно незнаком.

Но откуда в грузине (или осетине) Сталине, в Иосифе Джугашвили, столько восточных мотивов? Ведь Грузия – не Персия, то есть не Иран, не Аравия, не Палестина. Это глубоко христианская страна. Вот в том-то и разгадка. Никто, по-моему, еще не пытался анализировать, до какой степени Сталин был детерминирован своей учебой в семинарии.

Вообще детство у него выдалось скверное. Семья Ульяновых была небогата, но все-таки элементарный комфорт интеллигентных тружеников у них был: положение в обществе (дворяне все-таки, да и инспектор народных училищ был уважаемым членом провинциальной общины), цветы, паркет, фортепьяно, прислуга. А маленький Джугашвили, некрасивый, заурядный и бедный, был выходцем из социальных низов. Сын пьяницы-сапожника имел только одну возможность выдвинуться: поступить в духовную семинарию. И вот там-то он и получил мощный ресурс: византийство, византийскую традицию.

Философ Владимир Соловьев много писал о двойственности христианства, которое может быть как магической, так и фаустианской религией. Или даже не религией, а голым деспотизмом. Западная свобода, монастырский идеал и узкая категоричность фанатизма, жаждущего голого поклонения Высшей Власти и мщения и ненависти ко всему, что способно возроптать и не подчиниться, – за двадцать веков истории христианства в нем бывало всякое, и инквизиция в том числе. И если Римская церковь сжигала еретиков за богопротивную «ересь» или за одно только подозрение в этом, то византийские императоры пекли заживо в медных быках тех, кто оспаривал их земную власть, приравнивая таким образом себя к небесным владыкам. Владимир Соловьев, видевший в учении Христа совесть, любовь и Свободу, вопрошал Русь: «Каким ты хочешь быть Востоком: Востоком Ксеркса иль Христа?»

Сталин решительно выбрал Ксеркса. Для себя и для нас. Атеист Джугашвили оказался религиозным фанатиком Власти, этатизма, страшного и подавляющего величия силы и экспансии. Все это есть в древних текстах проклятий, идущих от темных времен детства Европы. «Ужасные слова проклятий, которые мог выдумать только узкий ум иноков первых веков христианства» (А. Куприн). Сталин создал восточную империю. Он хорошо усвоил напутствие византийских монахов: «Два Рима пали, Третий Рим стоит, четвертому не бывать». Он изменил оформление Москвы – Третьего Рима. Но величие – гибельное, роковое, зловещее, золотой и кровавый идеал кесарей, никуда не ушло. Оно стало планетарным, и не скоро сотрется его страшный след.

В семинарии Сталин научился мгновенно запоминать тексты, концентрировать внимание, читать безразмерные фолианты, приобрел вкус к театральным ритуалам. О церковных интригах, о том, как шли к власти иерархи Церкви, он узнал там же. Все это ему пришлось впору, по руке. Он мог сделать хорошую карьеру. Исключение его из семинарии было большой ошибкой, такой же, как казнь брата Ленина Александра и исключение юного Владимира из Казанского университета. Никогда не надо загонять в угол опасного противника, всегда надо оставлять ему возможность вернуться к мирной жизни и в ней преуспеть. Но империи этого не учитывают: ни царская, ни сталинская, ни советская. Гигантские размеры, гигантская мощь… Обратная связь отключается, поведение не корректируется, сигналы об опасности не проходят. Динозавры вымерли бы и без метеорита: слишком много они жрали при таком малом объеме мозгов, слишком тепло привыкли спать. А мезозои рано или поздно кончаются, и наступают эпохи жесткой конкурентной борьбы за жизнь, а здесь силы мало, нужен еще и ум. А у нищего ущербного Сталина осталась одна возможность карьеры и мщения: революционная деятельность. Умные злобные неудачники всегда делают именно это: сокрушают мир, где им не нашлось призового места (если бы Гитлер много выставлялся, дорого бы продавал свои картины и имел хорошую прессу, возможно, Холокоста бы не было, да и мировая война проходила бы не в столь ужасных формах).

С мрачным ожесточением, которое он привносил во все, что бы ни делал, он занялся свержением строя. Его подозревали в участии в эксах с человеческими жертвами. Вполне возможно: это подошло бы его звериной, хищной природе. Но выдвинуться на революционной работе уже тогда было не просто. Это было время эмиграции, журналов, памфлетов, партийной полемики.

«Европейское» время большевиков. Надо было блистать, нужны были знания, гибкость. В этих кругах Сталин смотрелся абсолютной деревенщиной. Плеханов, Мартов, «Иудушка-Троцкий» (и то как младший брат), «ренегат» Каутский и сам Ульянов с его юридическим дипломом и тремя языками, не считая латыни и греческого, – вот кто задавал тогда тон. (Потом даже Бухарин с его гимназией будет на фоне Сталина казаться интеллигентом.) Но Джугашвили Ленина покорил. У «Ильича» в то время было очень много оппонентов и мало безоговорочных сторонников. «Чудесный грузин» (в 1923 году Ленин поймет, что он в этой натуре не разобрался) покорил партийного лидера преданностью. Сталин даже не лукавил: стратегия бульдозера, предложенная Лениным, ему импонировала. Тотальное уничтожение старого мира, тактика выжженной земли – здесь бесстрастный теоретик и мстительный неудачник сошлись.

Игра с пойманной мышью

Сталин побывал и в ссылке. Это было престижно, это было необходимо, это был стаж. Земные страсти он не отвергал, как Ленин. Но то нечеловеческое, что было в его натуре, не давало ему счастливой или хотя бы покойной семейной жизни. Семейная жизнь могла бы смягчить его жестокую природу, но с этой природой он замораживал и ломал любой семейный уют. Первую грузинскую жену Кетеван он не любил. Жила она с ним недолго, хотя здесь в убийстве его ни один историк не обвинял.

Но он не любил и едва терпел своего сына от этой злополучной жены – Якова, который если и получал какие-то крохи человеческого тепла, то не от отца, а от мачехи, доброй и умной Надежды Аллилуевой. А брата жены Сталин прикажет расстрелять (издевательски предложив ему помилование, если тот его об этом попросит и изъявит полную покорность). Вот она, хищная игра с пойманной мышью: Сталин не любил отпускать на тот свет несломленных, ему надо было сначала унизить, растоптать. Чистый О’Брайен! Впрочем, кто ныне сомневается в том, что Оруэлл списал свой «1984» с СССР сталинской поры (минус технические достижения). Но Алексей Сванидзе, к большой досаде Сталина, от сделки отказался и умер достойно. Это было одно из немногих поражений диктатора. От сына он отречется, притворяясь консулом Брутом, отправившим на казнь своих сыновей за заговор в пользу изгнанного Тарквиния. Однако Брут ценил республику выше личного блага и очень страдал, отдавая сыновей ликторам. А Сталину это труда не составило, Яков был ему безразличен.

Немецкое командование хотело обменять старшего лейтенанта Джугашвили, попавшего в плен, на что-нибудь полезное: на фельдмаршала, скажем. Письмо отцу Яков писать отказался (он был смелый человек; к тому же он знал бесчеловечность «папаши»), но даже после такого ответа («Я солдата на фельдмаршала не меняю») немецкое командование Якова щадило и берегло (видно, на всякий случай). Его поместили в лагерь для генералов и все время осведомлялись, не нужно ли чего. Для Сталина плен был преступлением, а комфортный плен – предательством. Яков все это понимал. По сути дела, он покончил с собой. Средь бела дня бросился на проволоку, разорвал гимнастерку на груди, требовал, чтобы часовой его застрелил. Часовой так и сделал (немецкое командование даже расследование проводило). Якову повезло: он умер легко. В СССР при Сталине это мало кому удавалось.

Оставшимся членам сталинской семьи тоже пришлось несладко. Любил ли Сталин Надежду Аллилуеву? Мог ли он вообще любить? По крайней мере, он ею дорожил как ценным имуществом. Надежда была красива, образованна и молода. Сталину нравилось ее демонстрировать «сподвижникам». Ведь до 1935 года диктатор еще разыгрывал из себя свойского парня, душу общества, тамаду и демократа и устраивал в Кремле застолья «семейного» типа: с женами. Жена Серго Орджоникидзе была единственной, с кем Надежда могла поделиться мыслями и страхами, все остальные были слишком невежественны или фанатичны. Надежда разделяла бухаринские иллюзии насчет возможности «коммунизма с человеческим лицом». Она жалела раскулачиваемых крестьян, жалела голодающих, причем публично, во время застолий. Она даже пыталась сбежать от мужа к родителям, но они уговорили ее вернуться. Тем паче, что Сталин звонил, настаивал. Историки сходятся на том, что самоубийство Надежды, да еще с помощью пистолета, маловероятно.

Она едва ли оставила бы на такого отца своих маленьких детей, Васю и Светлану. А вот для Сталина убрать жену келейно было логично: Надежда проявляла вольнодумство, шла вразрез с линией партии. Такого своеволия диктатор позволить ей не мог: все должны были ходить по струночке. Но не объявлять же собственную жену врагом народа или подкулачницей! Он стал бы посмешищем. Тихо убрать за идеологическую «измену» – это был его стиль. Стиль грандиозных и бесполезных сооружений; громогласных восторгов и скрежета зубовного по ночам; публичных театральных процессов при его режиссуре и тайных пыток в лефортовских застенках. «Жена Цезаря должна быть вне подозрений», а доживи Надежда до больших московских процессов, она могла бы бог знает что устроить. Вот она и не дожила. У Генриха VIII и у Синей Бороды результаты были, конечно, более впечатляющие.

Сталин не был единственным из диктаторов, ликвидировавших своих жен (и Нерон этим грешил), но он один сделал это по идеологическим мотивам. А дальше? Он даже в гибели Надежды обвинил неких врагов, своих противников, на чью сторону она перешла. Еще несколько лет Сталин будет повторять своему окружению, что враги лишили его жены. «Нехорошо медведю жить одному», – писал зоолог и путешественник Сетон-Томпсон. И диктатору нехорошо жить одному: он теряет всякие ориентиры и замыкается в мрачной жестокости. Иван Грозный стал лить реки крови после смерти своей первой жены Анастасии. После гибели Надежды Сталин додумается до расстрела жен вслед за мужьями; жену абхазского лидера Нестора Лакобы Сарью пытали, требуя от нее показаний против мужа (и не добились ничего, так она и умерла в застенке). Юную жену Бухарина арестуют, несмотря на грудного сына; для ЧСИР – членов семей врагов народа – организуют специальные лагеря. Даже у «партайгеноссе» Молотова Сталин арестует жену (за то, что еврейка), не тронув его самого. Как знать! В этом маниакальном преследовании жен страшная душа тирана, может быть, скорбела и справляла тризну по убитой Надежде Аллилуевой. А дети росли сиротами, хотя Сталин считал их своим имуществом и «воспитывал», то есть замучил деспотизмом. Добродушный Василий, бретер, гуляка и покровитель спорта, стал пить из- за того, что был травмирован в детстве. Травмирован и запуган. А Светлана так до конца жизни и не поняла, любила она отца или ненавидела. Хрущев пишет в своих мемуарах, что, приезжая на Ближнюю дачу, он видел там одинокую, заброшенную Светланку и старался ее приласкать. Да, он был добр к ней, здесь их мемуары совпадают.

Однако неудачи в семейной жизни не помешали Сталину добиться довольно впечатляющих «успехов» в деле построения хозрасчетного, самоокупаемого ада на 1/6 части суши под названием «СССР». Чем взял он конкурентов? Ведь на место Ленина был большой кастинг, и многие соратники Ильича тоже не отличались гуманностью. Сталин умел долго выжидать, умел нападать из засады. Он после 1917 года стушевывался, мимикрировал, ходил в ленинских адъютантах. Его принимали за клерка, за середнячка, туповатого, исполнительного, безопасного. Яркую личность ленинские «кардиналы» извели бы. «Старику» он не прекословил. Когда в 1921 году возник скандал по поводу слишком ретиво запихиваемых в СССР грузин, он смолчал, не стал возражать, затаился.

Гонка в никуда

Удачным трюком был так называемый «ленинский призыв». До этого Сталин успел (в качестве «скромной сиделки») приватизировать не только тело Ленина, но и его завещание. Он был теневым владыкой, но его влияния хватило на то, чтобы отчаянное ленинское письмо не было обнародовано. Он даже формально поунижался и что-то обещал. Обещал «учесть ошибки». То есть разоружился перед партией, не стал ломаться. А партия конформистов, которой были ненавистны «индивидуалы» (такие, как Троцкий), любила «разоружающихся» и «кающихся». Он ведь до конца 20-х годов и считался «центристом». Так вот, «ленинский призыв» был гениальной находкой. Принять – под предлогом того, что надо восполнить «невосполнимую потерю» и после смерти Ленина «сомкнуть ряды», – в партию огромное количество (200 тыс.) новобранцев. Люди эти были малограмотные: или крестьяне «от сохи», или рабочие «от станка», партийной лексики не знали, в разногласиях ленинской старой гвардии ничего не смыслили. Троцкий, Каменев, Зиновьев, Радек, Бухарин, Сокольников, Пятаков были для них жрецами, толкующими о чем-то неземном и непонятном. А Сталин владел искусством адаптации, он приспосабливал марксизм-ленинизм к маленьким нуждишкам и потребностям. Эти тысячи считали его своим в доску и ориентировались на него. Именно эти тупые «массы» дадут московскому Макиавелли разгромить и изгнать Троцкого в 1927 году. И если Ленин бился в открытых идеологических боях и побеждал огромной силой воли, аргументами, страстью, авторитетом, то Сталин знал: «Нормальные герои всегда идут в обход». Он сидел в песке, как муравьиный лев, рыл песочек, и жертвы падали к нему в ямку. Только после 1934 года партийные корифеи, включая Бухарина, поняли истинную сущность якобы недалекого кавказца. Это он приготовил из своего учителя консервы и уложил их в гранитную банку на Красной площади. Он создавал религию, культ, и ему нужны были мощи, нужен был Город мертвых в центре столицы. Какой же первосвященник без мощей?

Задача перед Сталиным стояла сложнейшая: загнать обратно выпущенных на волю демонов Хаоса, традицию Дикого Поля. Никакой инициативы, никакой вольницы, никаких анархистов, никаких революций. Никакого сквозняка. Штиль. Жесткая дисциплина, казенщина, «стабильность». Медный всадник государства. Бедные Евгении, загнанные на крышу, склонившиеся перед океанскими валами «нового порядка». Советская власть купно с большевиками, среди которых был и Сталин, сожгла дотла нормальную человеческую жизнь с ее тихим уютом, поиском смысла жизни, приобретением знаний, сытостью, комфортом, стяжательством и теплой верой в Бога. Надо было что-то дать взамен. При большевистских планах покорения природы, экспансии, мирового господства Сталин уют и комфорт дать всем не мог. Его экономика после ликвидации НЭПа – это же соковыжималка, вампиризм. Голодных крестьян и голодных зэков загоняли, как ездовых собак на Севере золотоискатели Джека Лондона. Такой был цикл: выбившихся из сил собак пристреливали, и они попадали в желудки своих собратьев. А еще живые получали по фунту рыбы в день. При этом собаки тянули нарты дальше (после того, как на их глазах пристреливали товарищей по нартам).

Золотоискатели или гибли, или находили золотую жилу. Причем собакам это золото было абсолютно не нужно. Роль собак предстояло сыграть населению СССР. А золота не было и быть не могло. Золотая лихорадка возникла на пустой иллюзии. В мире не было золотой жилы коммунизма. Гонка шла в никуда. И первым погонщиком нарт в сторону нового Эльдорадо стал Сталин. Хотя он-то в это золото не очень верил. Он хотел быть первым погонщиком, он хотел Великого Переселения народов, он хотел Северного Сияния всемирной славы. Он это получил. Взамен реальной жизни СССР и всему окрестному человечеству он дает великий наркотик мощи, славы и мечты, майю, цветистый обман, который быстро становится чем-то вроде героина. Зияющие высоты, Днепрогэс, Турксиб, атомная бомба, метро, Дворец советов, высотки Москвы, Волго-Дон, Восточная Европа, часть Азии. Миражи в пустыне… Мощные легионы, несущие его веру на штыках в Китай, в Корею, за грань земли. И потребность в новых дозах, и ломки при попытке ткнуть людей носом в реальность, такую убогую по сравнению с героиновым бредом «Великой Эпохи» (из творений одного постсталинского наркомана).

Сладостный яд величия

За кулисами этой ослепительной сцены, где, разинув рты, сидели в партере многие европейцы, Сталин легко и быстро доделал свои дела. Руками правых бухаринцев уничтожил Каменева, Зиновьева и троцкистов, предлагавших что-то уж вовсе несусветное: перманентную революцию, левый натиск, коммуны, словом, маоистский и полпотовский варианты. Уничтожил все дискуссии и «разговорчики в строю» в партии. Элегантно убрал Кирова, рубаху-парня, любимого рабочими (Киров набрал больше голосов на XVII съезде и стал конкурентом), подставив ему ущербного Николаева, ревновавшего вождя к своей жене, красной эстонке. Кирова оплакали, и Сталин под этим предлогом убирает на тот свет и в ГУЛАГ четверть Ленинграда (остаток дворян, интеллигенцию, верных Кирову рабочих и партийцев).

Носители славянской традиции, верившие в Бога, усердные, привыкшие кормить себя сами, русские мужики, которых нельзя было приспособить к казенщине и загнать в колхозы, были обречены. Сталину нужны были рабы, а не вольные хлебопашцы. Раскулачивание, расказачивание, расчеловечивание. Только от государства человек имел право получить свою пайку, только из железной сталинской руки. Ein Volk, ein Reich, ein Fuhrer. Один народ, одно государство и один фюрер. Вне государства и не для государства больше нельзя ни жить, ни работать. А государство – это Он. Вот что пишет о нем в 1939 году В. Сосюра: «Звук имени, как труб певучий звук, в борьбе за день всегда ты перед нами. Тебя к звездам взнесли миллионы рук, чтобы ты пылал, как знамя, над веками».

Тот, кто не видел в Риме Колизея, не поймет, какой сладостный яд вливает в наши жилы имперское величие. Механизм один, что у Сталина, что у римских кесарей, статуям которых тоже воздавали божественные почести. Культ личности был одновременно и культом государства. Только стоя у гигантского, циклопического здания Колизея, начинаешь понимать подавляющее, наркотическое воздействие сталинского стиля. Грозные легионы, Вечный город («Четвертому не бывать»), Мировая Империя, колесницы (или танки), золото, пурпур, рабы… Это кричали гладиаторы там, в Колизее: Аve, Caesar! Morituri te salutant! (Слава Цезарю! Идущие на смерть приветствуют тебя!). Что ж, мы это повторили. Смертники кричали это перед расстрелом: «Да здравствует Сталин!» Солдаты кричали это перед атакой: «За Родину! За Сталина!» Гремели военные оркестры – и здесь, и там. «…Сверкая блеском стали, пойдут машины в яростный поход, когда нас в бой пошлет товарищ Сталин, и первый маршал в бой нас поведет».

Сталин создал новую шкалу ценностей: рабский труд был дешев, на нем держалась экономика. Экономика ГУЛАГа – ученые в шарашках, зэки на лесоповале, на строительстве, в золотых забоях, в рудниках, да и просто на птицефермах или в услужении у начальства – давала большую прибыль. Сталину и его свите, вохрам, НКВД. Хватало и на высотки. И можно было что-то положить на полки городских магазинов. Ничего, полежит, ведь нечасто позволишь себе купить эти декоративные колбасы, икру или пирожные. А смотрится красиво. Колхозники и зэки голодают, но их же не видно иностранным гостям. Глупым или подлым гостям, наркоманам величия или получателям грантов от НКВД, которые, подобно Фейхтвангеру, будут восхвалять московские процессы.

А в лагерях будут усердно работать за пайку, за лишние 200 г, за премиальную кашу. Чтоб в карцер не попасть. Чтоб остаться в бараке. Система будет работать.

Пьедесталы выше побед

Даже война пойдет Сталину на пользу. Ему, ее накликавшему и проспавшему из-за отсутствия обратной связи и коррекции ошибок! Ему, обезглавившему до войны свою армию! (Были уничтожены или посажены 11 заместителей наркома обороны, 75 из 80 членов Высшего военного совета, восемь адмиралов, двое (Егоров и Блюхер) из четырех остававшихся маршалов, 14 из 16 генералов армии, 90% корпусных армейских генералов, 35 тыс. из 80 тыс. офицеров)! Ему, после 22 июня забившемуся в прострации на 13 дней на Дальнюю дачу, откуда Молотову и Kо пришлось его извлекать силой, чтобы он провыл, наконец, свое «Братья и сестры!» Ему, заменившему умение и искусство военачальников жизнями солдат и положившему в войне больше 30 млн человек! Ему, отрекшемуся от своих военнопленных, объявившему их преступниками и погнавшему в ГУЛАГ узников гитлеровских концлагерей!

«А все-таки жаль: иногда за победами нашими встают пьедесталы, которые выше побед…» Это сказал фронтовик Окуджава.

Сталин стал богом в 1935 году, но все равно вел себя как мстительная коварная кошка. Он ничего не прощал, и у него были длинные руки. Разоблачившего Сталина во Франции, бежавшего от ужасов его режима Федора Раскольникова выбросили из поезда на полном ходу. Троцкого после многих неудач Меркатор достал ледорубом. А ведь Иван Грозный с Курбским посчитаться не смог!

Он любил звонки, повергавшие в инфаркт собеседников. Знаменитый звонок Пастернаку с укоризной (чего это он за Мандельштама не просит?) и звонок Булгакову, просившему в отчаянии о выезде из СССР (не угодно ли ответить полубогу, не очень ли он и весь народ тебе надоели?), из этого ряда. В конце жизни он явно обезумел. «Дело врачей», идея повешения на Красной площади – это было уже за гранью возможного. «Дядюшка Джо», как прозвали его западные союзники, умирал заживо, задолго до приступа, и страна погружалась в пучину его бреда. Даже переселение народов было проглочено как должное. Страну захлестывали волны страха и восторга. Это и есть оружие мрака: наркотик власти и величия, пятиминутки ненависти. Сталин дошутился в конце концов. Его ближний круг, включая Хрущева, понял, что не жить и им, что издыхающий дракон все разнесет к черту. Они-то все о нем знали. Знали, что правильно увидел его Мандельштам:

Как подкову, кует за указом указ:

Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.

Что ни казнь у него – то малина

И широкая грудь осетина.

И возникла ситуация, как в «Убийстве в Восточном экспрессе» Агаты Кристи. Круговая порука: сподвижники или ускорили конец Сталина, или не допускали к нему врачей после инсульта. И историк Авторханов, и Светлана Аллилуева описывают это одинаково.

Как подобает фараону, он увел с собой ритуальные жертвы: на его погребении заклали себя подавившие друг друга подданные, сотни человек. Включая изломанные жизни его детей. Василия посадили по той же 58-й статье, как только он стал кричать, что отца убили. На 7 лет. Он сидел во Владимире. А потом тихо умер от пьянства. Светлана бежала из страны, оставив детей. Издала мемуары. Потом деньги кончились, и она оказалась в доме престарелых.

А Сталин не ушел никуда. Можно посадить наркодилеров, вытоптать коноплю, но пока есть наркоманы, будут и наркотики. «Наколка времен культа личности» все еще синеет на груди у народа. Банька была недостаточно жаркой. Тому порукой опросы общественного мнения. Окуджава предвидел и это:

Давайте придумаем деспота,

Чтоб в душах царил он один,

Потом будет спрашивать не с кого,

Коль вместе его создадим.

Усы ему вырастим пышные

и хищные вставим глаза,

Сапожки натянем неслышные,

И проголосуем все – за.