Прошу извинить. Прежняя публикация не удалась
Злым языкам мы верим, порой, больше, чем добрым. Ничего не поделаешь, такова человеческая натура.
Мой приятель, земляк Расула Гамзатова – талантливый писатель говорил о дагестанском поэте самые нелицеприятные вещи. Он называл его и «бурдюком с вином», и «чиновной крысой», и «бездарью, чья слава и вес сделаны переводчиками». При этом он утверждал, что и аварский язык совсем непригоден для поэзии и прозы, так как в нем всего 300 слов.
Я тоже не любил в изящной словесности официальных лиц и склонен был верить словам моего приятеля о классике советской поэзии . С этой верой и проходил чуть ли не сорок лет.
Но вот читаю замечательную, чистую и добрую, книгу Георгия Данелия «Тостуемый пьет до дна» и в ней о Гамзатове, среди прочего, сказано вот что: «… когда на правительственном банкете в Кремле по случаю юбилея Октябрьской революции Расул поднял тост «За дагестанский народ, предпоследний среди равных», а на вопрос: «Как это могут быть среди равных предпоследние?» ответил: «Последние у нас евреи», этого ему уже простить не смогли! На него так обиделись, что даже исключили из членов Президиума. Но через какое-то время вернули – видимо поняли, что без Расула Гамзатова на Президиуме очень скучно».
Прочел я эти строчки и вдруг вспомнил, что именно Расул Гамзатов приказал напечатать первую и последнюю книжку талантливого прозаика, моего приятеля, причем сделал это вопреки воле местной писательской организации. Мало того, по звонку Расула, Никита Михалков и Анатолий Алексин обеспечили злоязычному таланту прописку и непыльную работу в ближнем Подмосковье.
Вспомнил я это, вздохнул тяжко и выругал себя самого последними словами. Да, в жизни автора «Журавлей» наверняка было всякое, но кто мне-то, грешному, дал право судить этого человека, да еще с чужих слов?
А вот еще одна история на тему злоязычия. Из повести Юрия Нагибина «Тьма в конце туннеля»:
«На стоянке грудилась толпа, пытающаяся стать очередью, но, поскольку она состояла в основном из киношников, порядок был невозможен. И все-таки джентльменство не вовсе угасло в косматых душах - при виде шатающейся Геллы толпа расступилась. Такси как раз подъехало, я распахнул дверцу, и Гелла рухнула на заднее сиденье. Я убрал ее ноги, чтобы сесть рядом, оставив переднее место Шределю. Но мы и оглянуться не успели, как рядом с шофером плюхнулся Шурпин.
- Вас отвезти? - спросил я, прикидывая, как бы сдвинуть Геллу, чтобы сзади поместился тучный Шредель.
- Куда еще везти? - слишком саркастично для пьяного спросил Шурпин.- Едем к вам.
- К нам нельзя. Гелле плохо. Праздник кончился.
- Жиду можно, а мне нельзя? - едко сказал дебютант о своем старшем собрате.
- Ну вот, - устало произнес Шредель, - я так и знал, что этим кончится.
И меня охватила тоска: вечно одно и то же. Какая во всем этом безнадега, невыносимая, рвотная духота! Еще не будучи знаком с Шурпиным, я прочел его рассказы - с подачи Геллы, - написал ему восторженное письмо и помог их напечатать. Мы устроили сегодня ему праздник, наговорили столько добрых слов (я еще не знал в тот момент, что он куда комплекснее обслужен нашей семьей), но вот подвернулась возможность - и полезла смрадная черная пена».
Так Нагибин писал о Василии Шукшине и своей тогдашней жене Белле Ахмадулиной. Ныне это секрет Полишинеля. Всем было известно, что Василий Шукшин антисемит дубовый. Мало того, и в группу съемочную он набирал практически одних юдофобов, таких лютых, к примеру, как его постоянный оператор Заболоцкий. Так что здесь, казалось, можно поставить точку. Другом евреев талантливый режиссер и писатель не был. Но и здесь не будем торопиться.
Фильм Александра Аскольдова «Комиссар» был сделан в 1967 году, на излете вялой, ленивой и непоследовательной идеологической перестройки тех лет. Фильм запретили, хотели сжечь все копии.. Через 20 лет «Комиссар» завоевал множество призов и наград, был признан шедевром, и сотни миллионов зрителей увидели картину Аскольдова – режиссера, увы, одной единственной ленты.
Я на втором курсе ВГИКа. О фильме рассказывают легенды. Каким-то чудом удается попасть на просмотр материала. В юности не был слезлив, но ком застрял в горле, ладонь стерла влагу со щеки. Тогда же решил, что фильм о гибельности фанатизма, о бесчеловечности идей, взращенных на ненависти. Вспомнил картину Григория Чухрая «Сорок первый». Там женщина-снайпер предает свою любовь ради идеи и своего не родившегося ребенка, свое будущее, будущее своего народа, предает и убивает. Вот и в картине Аскольдова мать бросает свое чадо во имя мировой революции. Фильм Чухрая был принят, так как подобная дерзость замысла казалась цензорам немыслимой. Фильм Аскольдова, груженый бытом еврейского местечка и темой Холокоста, пройти не смог и лег на полку.
Помню свой давний разговор с еврейкой – редактором студии Горького.
- Как ты могла такое говорить о «Комиссаре»? – спросил я.
- А что я должна была сказать? – спросила она.
- Что это шедевр! – заорал я.
- Шедевр, пусть, дальше что? – спросила она.
- Шедевр?! Ты говорила, что это гнусный пасквиль, ложь о еврейском народе и просто беспомощная, халтурная лента!
- Ну и что? – вновь спросила она.
- Это еврейский фильм, по-настоящему еврейский. Фильм, сделанный с любовью к нашему народу. Фильм, отстаивающий наше достоинство, честь, нашу жизнь, наконец!
Я уж не помню, что тогда кричал на пустой улице у высокой, чугунной ограды института Марксизма-Ленинизма.
- Ты дурак! – сказала тогда редактор студии им. М. Горького. – Если хочешь закончить ВГИК и работать в кино, - заткнись, - посоветовав мне это, она резко повернулась и оставила меня наедине со своей честностью и принципиальностью.
Напомню, улица у ограды была пуста. Я стоял на этой пустой улице, и отчаянье правдолюба постепенно замещалось во мне робостью молчальника. «Да что я могу сделать? Как я могу отстоять фильм? Кто я такой, наконец?»... Я благополучно закончил ВГИК и работаю в российском кино до сих пор. Работаю, постоянно ощущая на губах вкус того давнего малодушия.
И вот читаю в одном из интервью Аскольдова: « Евреи студии не приняли картину. Горячую поддержку оказал ей Василий Шукшин».
Вот и разберись в злых и добрых языках. Оператор картины - еврей Виталий Гинзбург, младший брат Александра Галича, - предал совместный фильм, даже строчил, открещиваясь от режиссера, доносные бумаги в Госкино, а антисемит Шукшин, почти что в полном одиночестве, сражался за еврейскую картину Аскольдова.
Да и с самим творцом «Комиссара» не все так просто. В своей книге «Когда деревья были большими» Наталья Фокина, жена режиссера Льва Кулиджанова, пишет: «И пошли звонки из Главного управления по производству фильмов. Звонил курирующий киностудию редактор Александр Аскольдов. Потом он вызвал... редактора фильма и высказал свое возмущение безыдейностью сценария». Речь идет об одном из лучших советских фильмов: «Когда деревья были большими».
А через шесть лет сам Аскольдов пал жертвой бдительных стражей соцреализма, и убедился, что «безыдейность» лучше «сомнительной идейности». Странная история. Что заставило опытного партийного цензора, пробившегося в режиссеры-постановщики, рискнуть с таким материалом не совсем понятно. В любом случае, и здесь ставить точку я бы не торопился.
Странным образом сталкиваются в нашем мире имена антиподов. Вот Игорь Ефимов рассказывает о перестройке в СССР Иосифу Бродскому:
«- Даже Евтушенко выступил против колхозов.
- Если Евтушенко против, я за, - ответил Бродский».
Две книги: «мемуар» Ефимова и дневники Лидии Чуковской читал практически одновременно.
Из дневника Лидии Корнеевны: «Я рассказала ей (Фриде Вигдоровой. Прим. А.К.) о Евтушенке: вернувшись из Италии, он написал в ЦК записку – отчет и там о Бродском: как вредит нам это дело, как необходимо его выпустить поскорее и потом издать его книгу – причем он, Евтушенко, берется отобрать стихи и написать предисловие».
Был бы тогда, в тот момент, врагом Евтушенко ссыльный Бродский? Не думаю. Знаю, знаю, и не такое мог себе позволить без риска автор «Братской ГЭСС», но мог и промолчать, не суетиться, не ставить себя под возможный удар. Врагов у Евгения Александровича было не меньше, чем друзей.
Такие дела. Один мой знакомый утверждает, что безумие рода людского в том, что сидит в душе человека дьявол и ангел. Спорят, борются постоянно, то один одерживает победу, то другой. Не со всеми так бывает, но с большинством. Вот я и не знаю, кто нам, грешным и смертным, диктует право на «злой язык»? Уж никак не ангел?
Вот уж действительно - всё относительно. Всё-всё. Всё.
ОтветитьУдалить1.Есть пословица:"Скажи мне кто твой друг - и я скажу кто ты.". Другом Шукшина был артист Георгий Бурков, а его никак не назовёшь "дубовым антисемитом" .
2.Многим, читавшим в Самиздате, а потом в журнале "Даугава" жёсткую переписку Виктора Астафьева с Натаном Эйдельманом, Виктор Петрович представляется таким же "дубовым"... Но совершенно иным он представляется мне, когда я читаю его пространный автограф на книге, подаренной моему брату Евгению Раппопорту "в память о нашей приятнейшей совместной поездке по Сибири". Увы, не нашёл сейчас его в своих публикациях, но он там есть и характерен самыми добрыми и уважительными чувствами. Так где же подлинный Астафьев?