Ежик в обмане
Илья Мильштейн. Courtesy photo
СТАТЬЯ
СТАТЬЯ
Речь совсем о другом. Дело в том, что языком путинского агитпропа заговорил не кто-нибудь, а Юрий Норштейн. Великий художник, святой человек. Вообще если задуматься о том, остались ли еще в России люди с безупречной репутацией, то про Юрия Борисовича вспоминаешь сразу. О его изумительном таланте, о бесстрашии в столкновении с властью, о предельной искренности. Норштейн всегда говорит то, что думает, и когда он сегодня своими словами пересказывает Соловьева с Киселевым, это значит, что таковы его убеждения. Он так видит и, монтируя реальность, честно изображает их всех: озаренного Путина, поддатого Хрущева, подлого Порошенко, освобожденный Крым.
По схожему поводу Лидия Чуковская писала, как ее поразили в 1973 году подписи в газетной кампании травли Сахарова и Солженицына. Колмогоров. Шостакович. Айтматов. Быков. Ведь это не какая-нибудь шпана, по первому свистку осуждающая кого угодно за что угодно. Это не какая-нибудь нелюдь. Это - людь... Знаменитыми своими именами деятели науки и искусства подтвердили клевету, соучаствовали в газовой атаке, цель которой - отравить сознание нашего народа новой ложью! Правда, сходство далеко не полное. "Людь" разными способами принуждали к участию в пропагандистском шабаше. Норштейна спросили - он ответил.
Причем довольно подробно и на свой лад убедительно. Упомянул родителей и других родственников, работавших в Крыму. Рассказал про сестер, живущих там и поныне, и о том, как боялся за них, когда началась стрельба на Майдане, хотел эвакуировать в Москву. Их глазами отслеживал наступление "русской весны", сострадая и радуясь. Когда я позвонил сестрам после голосования, они сказали: Юрка, да народ просто бежал на участки - выстроились гигантские очереди желающих проголосовать. И как после этого можно делать выводы, что "Крым оттяпали", на ничтожном проценте голосовавших против? То есть режиссер праздновал победу вместе с родней, и что ему возразишь? Все мы заложники семейных связей.
Или не все и не так? Известно, что российско-украинская война сопровождается, бывает, тяжкими раздорами в семьях. Рвут отношения самые близкие люди: жены покидают мужей, бабушки проклинают внуков... Линия фронта пролегла между закадычными друзьями, и тут, не чураясь пафоса, стоит заметить, что в ряду преступлений, совершенных Путиным весной 2014 года, это представляется одним из худших. За Норштейна и его сестер нельзя не порадоваться, но данный случай не вполне типичен.
И вот еще о чем необходимо сказать. Защищая "наших" в Крыму, близких и дальних, Юрий Борисович выступает как истинный гуманист, но ситуация гораздо сложней, чем ему кажется. Остались сестры и у крымских татар, вынужденных бежать с родной знмли или похищенных и убитых. Имеются отцы и матери, жены и дети у тысяч погибших за Украину - в Дебальцеве, например, или в Донецком аэропорту. Норштейн с ними не породнен и никогда их не видел, но вот про сестру и мать Надежды Савченко, которую умыкнули в Россию после пленения и теперь судят, наверняка знает.
Однако о них, живых и убитых, он едва ли думает, абсолютно и категорическиприветствуя возвращение Крыма в родную гавань. Как и о том, что ничего его сестрам не угрожало, и никто бы не погиб в Одессе, и тысячи людей не вернулись бы искалеченными из Донбасса, если бы указанный выше Путин не решил, что граждане Украины должны кровью расплатиться за свой Майдан. В конце концов Крым четверть века без малого входил в состав независимой Украины, и никаких мало-мальски серьезных конфликтов там не случалось, и любой Лужков с Затулиным могли туда ездить и размахивать по прибытии российскими флагами.
А что касается революции в Киеве, то это касалось лишь украинских граждан и по большому счету больше никого не касалось. Стреляли же у нас в центре города по парламенту из танка, но возмущенные японцы по этому случаю не отнимали у России Курилы, и немцы не подбирались к Кенигсбергу - родине великого калининградского философа Канта. Вот и России не следовало вмешиваться в чужие внутренние дела.
Политики наши лгут, утверждая, будто спасали соотечественников от озверевших боевиков фашистской хунты. Повторяя их речи, Юрий Норштейн говорит чистую правду, как он ее чувствует душой гуманиста. Такой парадокс. Такое происшествие. Такая беда. Как объяснить? По-видимому, тут можно говорить о слепоте гуманизма, заболевании редком, но вот поразившем замечательного режиссера. Великого художника, святого человека. Что ж, бывают значит и такие времена, когда святые маршируют, дожили и до них.
