Деревенские рассказы
Бертольда Ауэрбаха
В 1843-1854 годах в литературе, раздробленной на тридцать шесть государств Германии, стали появляться объединяющие народ сельские повести, где немецкая народность начала выкристаллизовываться. Духовным строителем нации с помощью литературы был писатель Бертольд Ауэрбах (1812 – 1882). Он изобразил народ Южной Германии, особенно крестьян Чёрного Леса, Шварцвальда и Баварских Альп. Его описания замечательны своим реализмом, изящным стилем и юмором. Яркие «Шварцвальдские деревенские повести», описывавшие дух народа, вызвали сенсацию не только в литературной Германии, но и в среде литераторов европейских стран. Автор «Повестей» приобрёл европейскую известность. Его произведение немедленно перевели почти на все европейские языки, в том числе и на русский. В 1861 году русский критик и переводчик М. Л. Михайлов писал об Ауэрбахе как о писателе, обладавшем «глубокою любовью к народу, которого никто не изображал в Германии лучше его». Он высоко оценил значение ауэрбаховских рассказов: «С появлением «Шварцвальдских деревенских повестей» началось возрождение повествовательной литературы в Германии, до тех пор представлявшей только такие жалкие произведения, как романы Штернберга, графини Иды Ган-Ган и т.п. Ауэрбах вызвал целую школу новеллистов, которые обратились с сочувствием к народу и принялись изучать хорошие и дурные стороны его быта, его нужды, желания и надежды, его радости и печали. Пора было бросить удушливые метафизические сферы и раздушенные салоны, в которых витали немецкие романисты, для здоровой и свежей действительности».
В России произведения Ауэрбаха широко переводились на русский язык и комментировались не только благодаря их народному колориту, но, возможно, из-за его тесных контактов с русскими писателями, в особенности с И. С. Тургеневым, который сравнивал немецкого писателя с Ч. Диккенсом. Лев Толстой, дважды встречавшийся с немецким писателем, был потрясён рассказами Ауэрбаха. Годы спустя он вспоминал: «Я снизу вверх смотрел на немецких крестьян. Немецкий крестьянин такой же самобытный, как и русский. У него есть, чему поучиться. У них очень схожие с русскими крестьянами черты. Все люди одинаковы. Ауэрбах, которого я любил, оценивал выше всех эти черты народа». Советский литературовед Р. М. Самарин считал, что «место Ауэрбаха в истории немецкой литературы и шире — в истории европейской литературы середины XIX века — связано, прежде всего, с его рассказами из жизни шварцвальдских крестьян. Их появление надо расценивать как выдвижение нового и важного литературного явления — рассказа из народной жизни, близкого к крестьянским рассказам Жорж Санд и к «Запискам охотника» Тургенева».
Однако если бы «народные рассказы» Бертольда Ауэрбаха, так высоко оцененные известным советским литературоведом, были написаны через сто лет и на русском языке, профессор Самарин отнёсся бы к их автору так же, как отнёсся к его советским соплеменникам во время кампании «борьбы с космополитами» в МГУ в 1949 году и позже. Учившаяся у Самарина Лилиана Лунгина рассказывала: «Человек, подобный Самарину, который в нормальном обществе никому не причинил бы зла, в атмосфере начала пятидесятых годов стал настоящим мерзавцем. Самарин был прекрасный ритор. Но никакая советская школа с её занудными уроками литературы не могла причинить большего вреда неокрепшим умам, чем лекции Романа Михайловича. Литература в его подаче была отражением беспощадной классовой борьбы, и только эти позиции того или иного автора и нужно было усвоить, только с этой точки зрения оценивать стили, течения, эстетику. А ведь сам-то Роман Михайлович был эстет, ценитель «проклятых поэтов». Поистине, страшная и, увы, характерная для той эпохи фигура». Парадокс создания немецких «народных» рассказов заключался в том, что их автором был еврей. Писатель Ауэрбах глубоко и рельефно описал жизнь христианского крестьянина в Южной Германии. Только еврей мог относиться с «глубокою любовью к народу, которого никто не изображал в Германии лучше его» (слова Михайлова). Простые немцы ярко показаны не аристократом, не буржуа, не христианским автором, а евреем.
Бертольд Ауэрбах. Фото: Karl-Heinz Kuball/stuttgarter-nachrichten.de/
Бертольд (Моисей Барух) Ауэрбах родился в Нордштеттен, в земле Вюртемберг, возле Чёрного Леса, Шварцвальда в 1812 году. Начальное образование он получил в еврейской школе нового типа, проникнутой идеями Хаскалы, еврейского просвещения, затем изучал традиционные еврейские религиозные дисциплины, готовясь к получению звания раввина. Однако в 1829 году он прекратил изучение иудаизма и поступил на юридический факультет Тюбингенского университета. Он изучал также философию и теологию в Тюбингене и в университетах Мюнхена и Гейдельберга. По обвинению в участии в студенческих беспорядках Ауэрбах был арестован. После освобождения он оставил учёбу и стал зарабатывать на жизнь литературным трудом. Одним из первых опубликованных сочинений Ауэрбаха была брошюра «Еврейство и новейшая литература» (1836), в которой он защищал евреев от обвинения в революционном радикализме. В брошюре Ауэрбах стремился показать, что идеи эмансипации немецкого еврейства и апологетика иудаизма сочетаются с немецким патриотизмом в духе учения Моисея Мендельсона. Писатель говорил: «Я немец и не в состоянии быть никем другим. Я шваб и не хочу быть никем другим. И я еврей. Всё это создаёт правильную смесь». Он считал иудаизм интегральной частью религии гуманизма, состоящей из разума, социальной любви и прогресса. Применяя аргументацию младогегельянства, Ауэрбах пытался доказать справедливость иудаизма показом того, что он вносит вклад в «истинное и универсальное царствование религии разума». Ещё в 1832 году он писал: «Моё самое большое желание - сплавить религию Моисея с философией Гегеля… Дух гуманности, ранее обнаружившийся у Моисея, вечно остаётся тем же у Гегеля». Намерением писателя было интерпретировать идею немецкого национального характера так, чтобы гармонизировать двойственные, еврейские и немецкие элементы в своём собственном характере и в германском обществе: «Мы полагаемся на живительную нравственность германской нации. Да, мы уважаем и любим немецкое достоинство и немецкое сердце, так как это также наша мораль и наше сердце». Ауэрбах был немецким патриотом, но пытался сочетать горячую любовь к Германии с принадлежностью к еврейству.
Первый роман Ауэрбаха «Спиноза» (1837) изображает философа как идеальный тип еврея. Писатель вольно интерпретирует мысли голландского философа, делая его предшественником немецко-еврейского просвещения XVIII века и стилизуя под Моисея Мендельсона. Роман приобрёл широкую известность и выдержал тридцать изданий. В романе «Поэт и купец» (1840) Ауэрбах изображает поэта конца XVIII века Эфраима Мозеса Ку, стихи которого высоко ценил Моисей Мендельсон, героем драмы, стремящимся из привычного мира гетто к европейской культуре. Он настаивал на том, что герой остаётся немцем и евреем, «так как иначе он порвал бы свои жизненные корни». Он писал: «Наш источник – еврейство… Но источник воды может питать только слабое течение. Чтобы стать реками, мы должны брать справа и слева из ручьёв, вытекающих из германской нации, среди которой мы живём».
Именно после публикации романа о судьбе Эфраима Мозеса Ку Ауэрбах оставил еврейскую тематику и выступил в качестве бытописателя немецкого крестьянства в «Шварцвальдских деревенских рассказах». Однако в «Деревенских рассказах» он пытался показать, как германский дух расположен к братской любви и человеческой и религиозной терпимости по отношении к живущим среди немцев евреям. Писатель родился в деревушке, где проживали примерно двести немецких католических семей и тридцать еврейских. Он описывал свой родной Нордштеттен как тихое место, в котором евреи, в большинстве своём торговцы, и католики мирно сосуществуют. Благодаря «Деревенским рассказам» Ауэрбах стал известным, популярным и даже подлинно народным автором. Один из братьев Гримм Якоб в восторге написал ему: «Вы вылечили меня от предрассудков. Я не представлял, что еврей способен до такой степени проникнуть до самых глубин немецкой души». Евреи гордились тем, что один из них снискал такую славу в народе. Невзирая на огромную популярность «Деревенских рассказов», его попытки примирить еврейство и германизм вызывали только презрение антисемитов, включая Рихарда Вагнера, который, впрочем, указывал на Ауэрбаха как на человека, действительно «укоренившегося» в немецкой жизни. Ауэрбах был одним из немногих авторов, не скрывавших своё еврейство, который добился огромного читательского успеха во всех слоях населения – у аристократов, буржуа, крестьян, членов королевской фамилии, интеллектуалов. Профессор философии и социологии университета Берна Людвиг Штейн (1859-1930) утверждал: «Гейне и Бёрне как писатели были евреями, но не как люди; Ауэрбах был евреем как человек, но не как писатель».
Друг Ауэрбаха Моисей Гесс в книге «Рим и Иерусалим» (1862) так писал об отходе писателя от еврейства: «У образованных немецких евреев также имеются основательные резоны «с отвращением» отвергать еврейские национальные устремления. – Мой старый любимый друг Бертольд Ауэрбах так же возмущён мною, хотя по совершенно иной причине, чем «чисто человеческая природа». Он горько сетует по поводу моего национализма: «Кто поставил тебя начальником и судьёй над нами? (Исход 2:14)». Ауэрбах … видит в моих еврейских симпатиях проявление личного настроения, которое было в недавнем прошлом не чуждо и ему самому. Он только не хотел, чтобы эти симпатии выражались публично. Это «подстрекательство» - утверждает он». Гесс пытался познакомить Ауэрбаха в Кёльне с Марксом, о котором отзывался так: «Личность, которая в будущем обратит на себя внимание всей Германии». Писатель отказался от встречи с молодым революционером. Коммунизм его мало интересовал. Гейне терпеть не мог сентиментальные рассказы Ауэрбаха: «Мой мозг становится водянистым, как будто бы я являюсь автором «Деревенских рассказов» Ауэрбаха, мой желудок подвергнут пыткам, примитивен и тёмен, как один из этих рассказов». Гейне писал про роман Ауэрбаха о Спинозе своему другу Левальду, что Ауэрбах обладает «большой описательной способностью, значительным остроумием, но малым количеством поэзии». Писатель, в свою очередь, отвергал творчество Гейне как «материалистическое, вырождающееся и непатриотичное». Ауэрбаха критиковали как писателя, но он ни разу не подвергся критике как еврей. Он был, пожалуй, единственным из евреев-деятелей искусства и науки в Германии, кто не испытал антисемитских нападок. Однако во время выборов в рейхстаг в 1848 году писатель снял свою кандидатуру в члены парламента, так как в сельской местности, которую надеялся представлять, по его опасениям, он не был бы избран из-за жестокого реализма «Деревенских рассказов».
Писатель игнорировал еврейские погромы во время революции 1848 года, считая их второстепенным явлением: «Нужно рассматривать эти глупые случайные выходки с более широкой точки зрения… Восстание в общем благородное и облагораживает».
Широкой известностью пользовались романы Ауэрбаха «На высоте» (1864) и «Дача на Рейне» (1869). Франко-прусская война и последующее объединение Германии увлекли Ауэрбаха гораздо больше, чем проблемы еврейства. Действие романа «Вальдфрид» (1874) разворачивается в 1860—1870 годах. Из романа читатель узнаёт об объединении Германии, о трениях между австрийской и прусской партиями в южно-германском обществе, о восприятии в Европе фигуры Наполеона III, о франко-прусской войне, основании Германской империи. Ауэрбах был горячим немецким патриотом, взволнованным объединением Германии. Он поддержал войну Пруссии против Франции. Он видел в этой войне «национальную потребность», «справедливость, честь и правильные действия». В памфлете, в котором высказывался за войну, он проявил свой патриотизм в полной мере: «Я шваб, но в 1870 году стал прусским солдатом. В качестве солдата я готов стать пушечным мясом. Для этой цели даже еврей, как я, может подойти». После того, как он побывал на параде победы Пруссии возле Бранденбургских ворот в Берлине, писатель особенно воодушевился: «Мессианские чаяния осуществились. Будущие поколения увидят в нас счастливчиков, которым довелось жить в эту великую эпоху. Прекрасное чувство – присоединиться к массам твоего народа… Когда они прошли мимо меня, размахивая восьмидесятью и одним французским флагом и трофейными золотыми орлами, во мне пробежала дрожь: это завершилось. Проклятый чёрт, кровожадные французы, разгромлены, надо надеяться, навеки». Из этой победы и захвата Эльзаса и Лотарингии начала зреть трагедия Первой мировой войны.
В романе «На высоте» (1865) Ауэрбах стал интересоваться удивительной для еврея проблемой: «Что такое дворянство?». Дворянство, устраивавшее крестовые походы, в которых истребляли целые общины, люди, относившиеся к евреям свысока, презиравшие нехристей, бездельники, придумывавшие ограничения и запреты для народа автора романа, снискали его уважение и симпатию. В уста графини Ирмы он вложил следующие слова: «То, что мы теперь стоим и ходим перед портретами наших отцов, дедов и прадедов, и они видят, что мы делаем, и смотрят на нас, это-то и есть то, что называется дворянство; тут живёшь, как будто со своими предками». Та же проблема занимает писателя в романе «Дача на Рейне» (1869) (И. С. Тургенев написал предисловие к русскому изданию романа): «Дворянство призвано соединить в себе образование и мужество; одно без другого существовать не должно», — говорит граф Клодвиг, образец дворянина в романе – «Дворянство есть не что иное, как традиция того, что было создано силой ума и характера, и этот капитал сделался наследственным правом или, вернее, обязанностью. Дворянин — это человек, в котором природа и история соединяются в одно, и постоянно возобновляющийся человеческий род сохраняет таким образом нравственную связь с прошлым. Дворянство — это род наследственной службы». В 1890 году Фридрих Энгельс писал: «В Пруссии распространителем антисемитизма является мелкое дворянство». Люди, не работавшие, погружённые в праздные развлечения, грабившие евреев и возглавлявшие погромы , удостоились похвал писателя. Как далеко надо было уйти от своих предков, чтобы вникать в суть явления дворянства и находить для него слова, полные уважения и сочувствия. Создаётся впечатление, что писатель мечтал о солидарности с дворянством как о способе бегства от еврейских забот и тягот.
Ауэрбаха волнует проблема расизма и борьбы за равноправие негров в гражданской войне в США. Очевидно, он видит в ней аналогию с борьбой евреев за равные права и против расизма в Германии. В романе «Даче на Рейне» слышны отголоски аболиционистских идей времени гражданской войны в США. Положительный герой писателя в «Даче на Рейне» граф Клодвиг приходит в негодование, когда его просят походатайствовать о дворянской грамоте для Зонненкампа. Он отказывает Зонненкампу в праве именоваться человеком, достойным уважения. Зонненкамп образован и обходителен, у него хорошие манеры, его поместье на берегу Рейна устроено на разумных началах. Однако Эрих, попавший на виллу Эдем (!) в качестве домашнего учителя, постепенно открывает для себя и другие черты хозяина. Тот хитёр, ему не по душе внушаемые его сыну филантропические идеи. Затем открывается, что Зонненкамп в прошлом был одним из самых жестоких рабовладельцев Америки: «Филантропы, желающие очеловечить этих обезьян, — говорит Зонненкамп о неграх, — суть не что иное, как болтуны гуманности, которые издали составляют общие представления о неподдающихся очеловечиванию, вечно злобных и упрямых созданиях, которые только и отличаются от животных тем, что одарены даром слова». Писатель клеймит позором своего героя-расиста, но в жизни современной ему Германии расисты оказываются, к глубокому сожалению Ауэрбаха, более успешными, чем герой его романа.
После того как в 1874 году в Германии был принят закон, разрешающий браки между евреями и немцами, надежда Ауэрбаха на исчезновение еврейской проблемы в течение одного-двух поколений укрепилась. Однако уже в 1876 году он писал двоюродному брату: «Я растерян из-за «тевтонского приступа бешенства». Ницше не был удивлён вспышками германского антисемитизма: «Я ещё не встречал ни одного немца, который относился бы благосклонно к евреям; и как бы решительно ни отрекались от истинного антисемитизма все осторожные и политические люди, всё же эта осторожность и политика направлены не против рода самого чувства, а только против его опасной чрезмерности…». Философ позволяет себе напасть на антисемитов, среди которых находится самый дорогой ему человек – его сестра: «Проклятый антисемитизм стал причиной радикального краха между мною и моей сестрой. Антисемитов нужно расстреливать». Ещё при жизни писателя началась волна нового, не религиозного, а расистского антисемитизма, проповедуемого Вильгельмом Марром, Евгением Дюрингом и другом Ауэрбаха, историком и членом рейхстага Генрихом фон Трейчке, с которым писатель в знак протеста прервал отношения и который называл евреев «нашим несчастьем». Фон Трейчке обвинил писателя в том, что он создал крестьян, которые были немного больше, чем «переодетые евреи». Ауэрбах понял, что «огонь зажжён и продолжит гореть до такой степени, что надо благодарить почти каждого человека, свободного от предрассудков». Писатель становился всё более удручённым. По свидетельству одного из окружавших его людей, он стал «болезненным, усталым, сломленным, его кожа стала жёлтой и сухой, а из глаз исчез свет».
23 ноября 1880 года Ауэрбах сидел после полудня и вечером на трибунах для гостей прусского парламента, в котором шли дебаты по антисемитской петиции, в которой требовалось пересмотреть еврейскую эмансипацию, отнять у евреев гражданские права, официально ограничить их приём на государственную службу, особенно в области юстиции и преподавания. Ауэрбах вернулся домой в депрессивном состоянии и на следующий день в приступе горького отчаяния, написал близкому ему человеку, своему двоюродному брату Якобу Ауэрбаху: «Я жил и работал напрасно... никогда теперь мне не избавиться от осознания той фальши, затаившейся в сердцах немцев и готовой в любой момент прорваться».
Восьмого февраля 1882 года Бертольд Ауэрбах умер. Невзирая на огромный успех «Деревенских рассказов» и европейскую известность их автора, его творчество было забыто: немецкое литературоведение изъяло еврея из числа немецких народных писателей.
В Чёрном Лесу, в Шварцвальде обитали герои сказок братьев Гримм. Сказка Вильгельма Гауфа, автора «Маленького Мука» и «Карлика Носа», «Холодное сердце» начинается так: «Всякий, кому случалось побывать в Шварцвальде, скажет вам, что никогда в другом месте не увидишь таких высоких и могучих елей, нигде больше не встретишь таких рослых и сильных людей. Кажется, будто самый воздух, пропитанный солнцем и смолой, сделал обитателей Шварцвальда непохожими на их соседей, жителей окрестных равнин». Прошло тридцать пять лет после смерти писателя Шварцвальда Бертольда Ауэрбах. Чёрный Лес снова вдохновил еврея написать о нём рассказ. 25 августа 1917 года на сцене Комической Оперы Берлина состоялась премьера оперетты национального композитора еврейского происхождения Леона Йесселя, автора рождественского «Марша оловянного солдатиков», «Девушка из Чёрного Леса». Оперетта стала любимой для многих немцев, включая хозяев нового порядка Гитлера и Гиммлера, посадивших чёрные леса нацизма. Крещёный еврей Леон Йессель отбросил еврейскую составляющую своего предшественника по описанию Шварцвальда Бертольда Ауэрбаха. Но композитор не понял того, что под конец жизни дошло до сознания писателя: крещёный еврей в наполненной музыкой и расизмом стране остаётся евреем. Творчество и исполнение произведений немецкого народного композитора Леона Йесселя были запрещены, а сам он умер от пыток гестапо, заплатив жизнью за служение музыкальному народу. Как музыкант Йессель мог прочесть свою судьбу в статье своего коллеги и соотечественника, композитора-антисемита Рихарда Вагнера «Еврейство в музыке» (1850). Вагнер не делал различий между крестившимися и не крестившимися евреями, Генрихом Гейне и Феликсом Мендельсоном с одной стороны и Джакомо Мейербером с другой. Вагнер завершает свою статью на ноте, на которой кончилась жизнь Леона Йесселя: «Но помните (евреи – А. Г.), что только это одно может быть вашим спасением от лежащего на вас проклятия, так как спасение Агасфера — в его погибели».
Чёрный Лес, Шварцвальд, продолжает завораживать жителей своих деревень тёмной густотой деревьев, хвойных и лиственных, и водной гладью своих горных озёр. Вековые деревья видели Ауэрбаха и Йесселя и героев их произведений. Вдохновит ли Шварцвальд ещё одного еврея написать о нём рассказы?
МЫ ЗДЕСЬ
Комментариев нет:
Отправить комментарий