Самуэль Гомперс: Русская Республика будет ржаная республика, мужицкая республика
Весной 1917 года в революционную Россию прибыла американская делегация во главе с сенатором Рутом. США приветствовали становление демократии в России. Самое волнительное воззвание к россиянам оставил профсоюзный лидер США Гомперс, в котором он сравнил общность пути двух стран и выразил веру, что своей историей россияне выстрадали демократию.
В мае 1917 года в Россию прибыла со специальной миссией комиссия американцев во главе с сенатором Элиа Рутом. В неё входили миллионер Сайрус Мак-Кормик, известный нью-йоркский банкир Самюэль Бертран и крупный чикагский промышленник, личный друг президента Вильсона миллионер Чарльз Р. Крейн; военные представители – начальник генерального штаба американской армии генерал-майор Хью Скотт, начальник управления военно-морских верфей адмирал Джеймс Гленнон, а также ещё семь офицеров американской армии; представители социалистических, рабочих и молодёжных организаций США – социалист (журналист) Чарльз Рассел, вице-президент Американской федерации труда Джеймс Дункан и руководитель американской ассоциации христианской молодёжи богослов Джон Мотт.
Сенатор Рут являлся одним из лидеров республиканской партии, предводителем её правого крыла. С 1899 по 1904 год занимал пост военного министра, затем с 1905 по 1909 годы – пост государственного секретаря Соединенных Штатов; в последующие годы избирался сенатором.
(Сенатор Рут в составе делегации в Россию в 1917 году – в центре)
Одной из главных целей поездки американцев была финансовая поддержка Временного правительства. США выделили России кредит в 100 млн. долларов (примерно 2,5 млрд. долларов в нынешних ценах), кроме того, они составили секретный фонд, из которого финансировали деятельность эсеров и меньшевиков. Его величина была 8 млн. долларов (200 млн. долларов в нынешних ценах). Американцы не скрывали что они хотели видеть победу эсеров и меньшевиков на выборах в Учредительное собрание (что и произошло – эсеры в итоге набрали 57% голосов), а саму Россию – правосоциалистической (чем-то близкой идеологически к шведскому и германскому варианту социал-демократии).
Сенатор Рут составил краткое приветствие победившей Революции:
«Я непоколебимо верю в успех русского народа на поприще самоуправления. Дай Бог, чтобы для всех русских стало ясно, что жертвы неизбежны, что каждый должен подчиняться дисциплине, работать совместно с другими и бороться до последней капли крови за охранение свободы от врагов и внешних и внутренних».
А вот другой гость, президент американской Федерации Труда Самуэль Гомперс был более словоохотлив. Мы (в сокращении) приводим её, чтобы показать, насколько тогда была сильна вера прогрессивных кругов США в победу демократии в России. И что они верили в возможность России стать второй Америкой.
(Самуэль Гомперс)
I
«Сердца американских рабочих и всей демократии бьются в унисон с сердцем русского народа, ибо наши цели едины. Наш народ и наша Демократическая Республика ясно понимают, какие затруднения должен преодолевать русский народ, конкретно осуществляя народные стремления и утверждая строй, в котором власть зиждется на согласии управляемых.И я могу только горячо убеждать русских рабочих и весь русский народ, чтобы он, отстаивая свои права и интересы, и заботясь об упрочении своего благополучия, был терпеливым и снисходительным в своих теперешних усилиях окончательно установить в России постоянную демократическую власть.
Демократии всего мира объединились в борьбе на жизнь и смерть, дабы раздавить самодержавие, империализм и милитаризм и даровать человечеству, как его неотъемлемое благодатное достояние, вселенскую справедливость и мир!»
Когда Господь делил землю разным народам, он вырезал самый лучший ломоть и сказал:
— Вот это я оставлю про запас. Когда ирландцы и немцы, итальянцы, славяне и евреи передерутся из-за куска хлеба, здесь будет место для всех, кому его не хватило по ту сторону «Пруда» («Прудом» непочтительно американцы называют Атлантический океан).
В этих коротких словах – целое политическое откровение: сам Бог назначил Америку для американцев, – для того американского народа, которого в то время еще, разумеется, не было. Его не было, но его надлежало создать. И он был создан в чудесно короткое время, в течение пары столетий, – мало того, – создан по заранее начертанному плану. План этот начертан Богом, судьбою, историей, – называйте, как хотите,- но его основные черты проникли в народное сознание, осознаны людьми.
Американская жизнь рано или поздно будет опять переделана по плану – по плану демократии…
Из этих огромных природных богатств и исключительной талантливости сотни миллионов населения, из вольного размаха самой обывательской, а проще — человеческой жизни, в Америке возник и развился прогресс материальной культуры, не имеющий равного в мире. Он вырастает, как чудо, и темп его роста ускоряется из года в год на глазах того же поколения. Материальные ценности, уже накопленные в Америке, огромны и как бы безмерны. Не только Европа, пожалуй, и Америка сама не знает истинных размеров своего материального богатства, не ведает предела своей собственной энергии.
Даже новейшая Германия, где всё организовано тоже по строгому плану, не может сравниться с Америкой. Впрочем, современная война готова наконец превратиться в состязание Америки с Германией. Это будет состязание двух планов общественной организации, — демократического и бюрократического, — в их наиболее ярком выражении, какое существует на земле. История рассудит, который из них лучше.
II
В чём же сходство американской демократии и другой демократии – русской, которой и от роду лишь без году неделя, которая не может никак вылупиться из первичного хаоса?До февраля текущего года в Америке и в России всё было как будто различное, и даже противоположное. Обе эти страны не смогли перед войной сговориться насчёт самого простого прозаического торгового договора.
Но сходство ощущалось и тогда в основных элементах пространства и народонаселения.
Начнём с географии: Нью-Йорк и Чикаго, — ведь это вторые Петроград и Москва. Положим, Нью-Йорк не похож на Петроград, а Чикаго — на Москву. Но когда сядешь на курьерский поезд и начнёшь с сумасшедшей быстротой перерезывать широкий американский континент от одного океана к другому, и меняются ландшафты и виды, большие города с небоскрёбами и трубами фабрик, бесконечные пшеничные поля, леса и сады, озёра и реки, и всё это меняется, мелькает без всякого конца сутки, другие и третьи, — тогда поневоле вспоминаешь о такой же бесконечной России.
Минувшей зимой я возвращался из Владивостока в Петроград на «скором сибирском». Среди беспредельных сибирских степей наш поезд был, как корабль в океане. Корабль этот был международным. Были там британцы, японцы, шведы и голландцы, и бог знает, кто ещё. И все они, как полагается теперь, насмехались, журили и читали нам нотации налево и направо. Так прошёл день, и другой, и третий.
- Что это, Россия? — спросили взыскательные гости (разумея Европейскую Россию).
Ещё через два дня:
- Россия?
- Нет, Сибирь!
Американец не станет спрашивать, ибо он тоже привык к таким же широким полям, беспредельным, как море.
Народные стихии, возросшие на этом просторе, не могут не быть схожими. Помню, когда я впервые после русского Дальнего Востока попал, опоясав землю, на американский Дальний Запад, как поразило меня это очевидное сходство лиц по фигуре и осанке.
Колумбус, Омага. А люди попадаются до странности похожие на каких-нибудь сибиряков из-под Барнаула или Благовещенска. Те же широкие спины, крутые затылки, и в серых глазах одновременно лень и необузданная смелость.
Почти доходило до иллюзии: какой-нибудь Джимми Деролл («Готовый на всё») казался мне старым знакомым Иваном и Джек Оакгед – казался Иннокентием Пушным или Иваном Сохатым. И я готов был заговорить с ними по-русски, даже по-сибирски, по-чалдонски: «Сказывай, паря!»
Теперь, когда Россия неожиданным ударом сама себя сделала такой же демократией, сходство проявляется резче, даже в основных элементах.
Конечно, Россия создавалась иначе, чем Америка. Америка вынырнула сразу из пены океана, как юная богиня. Россию собирали еще со времен Калиты, по кусочку, по зёрнышку: московская курочка по зёрнышку клюет.
Бог не вырезывал для нас лучшего ломтя из самой грудинки земли. Мы брали без разбору всё, что ненужно другим, что осталось за вычетом Западной Европы, за вычетом культуры. Тундра — так тундра, пески — так пески, болота — так болота. Взяли Ледовитый океан, взяли Сибирь. Не можем похвастать климатическим богатством, подобным Америке. Вместо Калифорнии имеем таврическую Ялту. Вместо цветущей Флориды имеем сухой Геленджик. Флорида заросла апельсинными рощами, а на «русской Ривьере» выспевают лишь кожистые мандарины, и то не каждый год.
А не угодно ли вам на Печору, в Чухляндию, в Мезень, и на сибирские реки, текущие, словно назло, на север, ко льдам?
Мы брали неустанно, что плохо лежало, забрали Кавказ, Туркестан, забрали Амур и Маньчжурию, пока не упёрлись в японские крепкие латы, в чешуйчатую спину китайского дракона, поросшую тысячелетним мохом. А дальше — остановка.
Гордому девизу «Америка для американцев» — вся Америка от мыса Барроу до Огненной Земли, — мы не можем пока противопоставить с уверенностью даже другой более скромный девиз: «Россия – для россиян».
Российский Монроэ еще не родился. А иные говорят по-иному: «Россия для германцев».
Но всё-таки мы знаем, мы чувствуем, что Россия задумана Господом тоже по особому плану, по широкому плану.
«Rоmаnus сivis sum» — «я римский гражданин». «I am Аmerican сitizen» — «я американский гражданин». Это второе заявление не менее гордое и грозное, чем первое, римское. Но и у нас, россиян, прививается такое же неукротимое: «я русский гражданин», — слышите, российские граждане, сыромолотные, новоиспечённые из пшеницы военного времени? Самое имя: «гражданин» обязывает нас, как обязывает римлян.
Иными не можем мы быть. Будем такими же гражданами Великой России, или вовсе не будем.
Собрали огромную Россию, кое-как заселили. Но и тут мы не можем сравняться с американской удачей. Вместо радужного спектра лучших племён Западной Европы, вместо сложного пахучего букета культурной энергии, мы имели лишь собственный народ, полудикий и бедный, сирый и ржаной. Из нашей собственной груди, из сока наших собственных нервов мы извлекали последнюю энергию, и смелость, и силу, и бросали на новые земли. И новое росло, а старое пустело. Запустением Киева выросли Суздаль и Владимир, оскудением центра богатели окраины. Беглыми бродягами распахана вся Новороссия, арестантами — Сибирь.
В Сибири, в прикавказских степях города вырастают не хуже, чем в Америке: Армавир и Майкоп, Барнаул и Ново-Николаевск. А Кашин и Углич остались такими же пропащими, как были при отроке Дмитрии.
И в конце концов вышла Россия, как огромный сосуд. Но это не «громокипящий кубок» Северной Америки. Это широкая и плоская, неровная лохань. Только теперь забурлила и вскипела на огне войны. Россию, как и Америку, создали голодные, бедные, мелкие люди, крестьянские дети, бродяги, гулящие, «голота». Но они не сумели избавиться от метрополии, от центра, от нас. Черт нас веревочкой связал всех вместе. Живыми канатами нервов всех переплёл, как кучу сиамских близнецов, близнецов поневоле.
Растекаясь по равнине от моря до моря, русская народная стихия наплывала на многие народы, и эти народы она не хотела истребить, не умела растворить в себе и только окружала их собственным телом и включила их в свою государственную массу.
Соединенные Штаты — это монолитный кусок, Россия — это скипевшаяся масса, и русская народность была не растворителем, а только цементом.
Национальные вопросы в Америке — это лишь отзвуки Европы, остатки ненужного прошлого, назло германским агитаторам. Национальные вопросы в России — это начальные концы новых клубков, запутанных узлов и болезненных сплетений.
Чем хвастать нам перед Америкой? Молодая демократия России – ведь это не новая, а старая страна. Она накопила за десять столетий гору исторического хлама, исторического зла. Она собирала его отовсюду, с востока и с запада, от татар и от греков, от немцев, и чёрт знает еще от кого.
Чем хвастать нам перед богатой, счастливой Америкой, перед этим любимчиком – Вениамином всемирной истории? От нашей исторической карьеры остались у нашей России только кости да кожа, — правда, широкие, крепкие кости и дублёная кожа, выдублённая палкой татарской и палкой петровской, — а больше ничего.
Одно можно сказать: подлинно, должно быть, молода российская народная стихия, если могла единым прыжком вдруг перескочить из самой крайней автократии в такую же крайнюю широкую демократию.
Перескочила, и стала на том берегу. Стоит и чешется. И падают старые парши, куски исторической коросты, сдираемые, как попало, корявыми, грубыми пальцами. И обнажаются из-под содранных струпьев зияющие язвы, все красные, красные язвы, красные, как кровь.
В этот исторический час, вся в язвах и струпьях, стоит перед миром демократия России, голым-голешенька, даже без лохмотьев.
Старая одежда вся развеялась по ветру. А нового нет ничего.
Ни ситцу, ни шерсти. Ни городской мануфактуры, ни даже родной дерюги. Подумаешь: не русская республика, а растерзанная баба Федора.
Всё-таки жить надо. Надо приспосабливаться. Надо обмываться, обшиваться, лечить свои язвы купоросом и даже огнём.
Старая жизнь вся пущена по ветру. Новую придётся создавать поневоле планомерно, — планомернее, чем прежде, — по чертежу, по намеченной линии. И в этом будет высшее сходство обеих демократий, позолоченной крупинчатой Америки и дерюжной мякинной России.
Но всё-таки мне хочется сказать: среди всенародного вопля о страшном «двенадцатом часе», о гибели России, под временным налетом унижений и тяжёлых опасений за текущую минуту, как-то непроизвольно рождается надежда. Как призрак, возникает грандиозное видение Российской Республики, не такой, какая она есть, а такой, какая она будет, и может быть, скоро, скорее, чем думают люди.
Сколько потрясений претерпела Америка в эпоху Вашингтона, до войны и после войны! Но тогда она была новорожденная республика-крошка, а не этакая дылда, как русская республика Федора. Этакой республикой Федорой трудно разродиться даже всемирной истории в каких-нибудь полгода.
Но всё-таки окончится когда-нибудь и русская война, перегорит анархия. Тот самый мужик, который наводит «ограбную» реформу, «угарную» реформу, наведёт и порядок.
Без порядка мужику не живётся никак еще со времени Рюрика.
Русская Республика будет ржаная республика, мужицкая республика».
ТОЛКОВАТЕЛЬ
Комментариев нет:
Отправить комментарий