ДМИТРИЙ АСТРАХАН О СЕБЕ И ЕВРЕЯХ

Дмитрий Астрахан: «Евреи не только молятся, иногда они дерутся»

20.11.2015

Режиссер Дмитрий Астрахан успевает всё и даже немного больше: он снимает фильмы, ставит спектакли, играет в кино, работает продюсером. И в родном городе бывает редко. Недавно он прилетел в Петербург, чтобы провести благотворительный вечер в Большой Хоральной Синагоге. Между двумя рейсами Дмитрий Астрахан в эксклюзивном интервью Jewish.ru рассказал, почему приглашал в свои картины Абдулова, Ульянова и Неёлову, объяснил, что же такое авторское кино и где он находит на него деньги, и поделился рецептом – как победить антисемитизм в отдельно взятом месте.

Вы вообще зачем решили кинематографом заниматься?

– Я вообще-то театральный режиссер, я не занимался кинематографом, работал в театре. Но, что уж тут врать, хотелось славы и денег. Ты ставишь спектакль, его смотрят 800 человек – и всё. А кино все-таки смотрят много людей. Мне казалось, что если мои спектакли нравятся, то, может быть, и кино тоже вызовет эмоции, только уже у гораздо большего количества зрителей. Как раз в этот момент я познакомился с Олегом Даниловым.

Олег Данилов – ваш постоянный творческий соратник, автор сценариев для всех ваших фильмов. Это редкий случай, чтобы творческий союз длился так долго.

– Олег Данилов – прекрасный драматург! Один из лучших ныне живущих советских и российских драматургов. Он тоже ленинградец, видел однажды мой спектакль и рассказал обо мне редактору студии «Ленфильм» Фрижетте Гукасян, которая привела меня к Алексею Герману. Он – человек ответственный, пошел в театр, посмотрел мой спектакль – а я к тому времени поставил «Удалой молодец – гордость Запада» и «Бальзаминова» – и решил, что я могу снять кино. Говорит: «Но чтобы снять фильм, нужна гениальная идея». Хорошо. Мы с Даниловым посидели часа полтора, и я пришел к Герману с гениальной, как я считал, идеей «Изыди!».

Почему вы вообще взялись за эту тему – еврейских погромов и взаимоотношений между людьми, которые складываются в такой ситуации?

– Фильм начал сниматься в 89-м, когда рушилась страна и национальный вопрос встал ребром. В Петербурге в то время появилось общество «Память», в Азербайджане был ужас, везде конфликты. Все нации решили самоопределяться и громить своих меньших соседей – так что тема погромов висела в воздухе. Олег предложил снять историю по Шолом-Алейхему: в его «Тевье-молочнике» есть глава «Изыди!» с эпизодом фиктивных погромов. И вот на основе этого фиктивного погрома была придумана вся наша история.

На какие деньги вы снимали «Изыди!»?

– Фильм такого масштаба в те времена стоил миллион рублей. А мне на «Ленфильме» сказали: «Это дебют, вот тебе 100 тысяч, иди снимай». Но, к счастью, меня что-то озарило вдруг: «А если я принесу частные деньги? Я могу на них снимать?» На «Ленфильм» частные деньги еще никто не приносил, на меня посмотрели с недоверием, но сказали, что да. Я задумался: где взять деньги? Фильм о евреях. Надо пойти к евреям! В ДК «Кирова» тогда только открылся еврейский культурный центр. Прихожу туда, ходят евреи, с пейсами, в шляпах – наши люди. Кто, говорю, у вас отвечает за культуру? Я, говорю, хочу снять кино о погромах.

И как в еврейском культурном центре отнеслись к такой теме?

– Я общался с Володей Камышевым, он был журналистом. Он говорит: «Мне нравится. Я тебе дам денег. Сколько надо?» Я говорю: «Миллион. Может, даже девятьсот тысяч, там сотка вроде есть». Он говорит: «Хорошо». Приходим на «Ленфильм» на следующий день. Володя Камышев – с дипломатом. Я не знаю, как выглядит миллион, но фильмы про гангстеров смотрел, думаю, наверное, вот так он и выглядит. Мы пришли к Герману и договорились. Это был шок для «Ленфильма» – все говорили: «За Астраханом стоят евреи. Он, наверное, из еврейской мафии».

Как-то всё у вас хорошо сложилось: и идея родилась нужная, актуальная, и деньги быстро нашлись. Сам процесс съемок тоже шел гладко?

– Вы знаете, это самое смешное. Месяца два, наверное, прошло, я думаю, как снять фильм, и тут звонит Камышев и говорит: «Дима, как дела?» Я ему: пробы, то да се. Он говорит: «Дим, ты пойми, я деньги для тебя беру у азербайджанского банка. Они не знают, куда точно, знают, что на культуру. И пока я бумажки подписываю, деньги идут. Но через месяц я уезжаю в Израиль, деньги могут и перестать идти. Ты снимай быстрее. Чего ты тянешь?» Через неделю мы выехали на место съемок. За 15 дней я снял половину картины, но тут деньги кончились: Камышев уехал, банк тут же перестал финансировать. Я могу сказать огромное спасибо директору «Ленфильма» Александру Галутве, который поддержал этот фильм, по сути – дал деньги просто потому, что поверил в меня.

Как нееврейский зритель воспринял обличение погромной истории?

– Для любого нормального человека погромы – это аномалия. Вся моя жизнь мне об этом говорит, потому что я еврей, но вырос в русской среде, в Ленинграде, у меня куча русских друзей, и я вижу, что для нормальных людей антисемитизм – неестественная вещь. Обычно это инспирировано либо государством, либо кем-то еще. Это всегда привносится и разжигается. Поэтому мы и решили снять историю о том, что национальная вражда чужда нормальным людям. Для нормальных людей нет всей этой ненависти.

Я не эксперт, я могу лишь как художник осмыслять. Другой мой фильм – «Из ада в ад» – про жуткий погром, когда поляки громили евреев. Был уже 1946 год, шел Нюрнбергский процесс, а в жутком погроме убивали возвращавшихся из концлагерей и партизанских отрядов евреев. Все считали, что они похоронены, в их домах уже жили польские семьи, надо было возвращать имущество. И материальная ситуация привела к такой жуткой истории.

Вы говорите о глобальном антисемитизме. А на личном уровне вы с ним сталкивались?

– Я проходил разные ситуации в жизни. Например, я работал режиссером Свердловского ТЮЗа, поставил «Недоросль» Фонвизина и вдруг вижу, что у нас в театре повесили объявление: «В доме просвещения будут обсуждаться антирусские спектакли: “Сказка о царе Салтане” Александра Тителя и “Недоросль” Дмитрия Астрахана». Я прихожу туда, человек триста, битком, интеллигентные вполне лица. Оказывается, это был филиал общества «Память». Они поливали в основном Тителя: антирусский спектакль, фашистские знаки. Я слушаю, взрослые люди всерьез обсуждают, а я спектакль не видел. Думаю: «Что там Титель устроил?» Посылают по рядам фотографии якобы свастики на сцене, рядом со мной сидит женщина вполне интеллигентного вида, учительница, видимо. Доходит до нас фотография, а там трон царя Салтана и лепестки изогнутые за ним. Я говорю: «Так это же не свастика. Это цветок». Она говорит: «Свастика». Я говорю: «Подождите. Свастика выглядит по-другому». И рисую ей на бумаге. Она смотрит на меня и говорит: «Нет, вот это свастика». Вот в тот момент мне стало жутковато. Она – нормальная, интеллигентная женщина, но ей сказали, что евреи губят русских детей. У нее в сознании: спасти русских детей! У нее уже растет праведный гнев, она с ним готова идти, понимаете, да? Вот как это зарождается.

Кажется, что после такой бурной истории антисемитизма и национализма у нас должна была выработаться какая-то прививка от этого.

– Этой прививки нет ни у кого в мире. Как показывает история человечества, всегда возникают разного рода националистические настроения. Но, наверное, так устроен мир – человек несовершенен. Зависть, ревность – эти чувства иногда движут людьми. Еще чьи-то интересы. К тому же куда-то надо выпустить пар. Но давайте будем честны, с точки зрения антисемитизма наше время не самое тяжелое. Мы помним времена похуже. Сейчас такого государственного антисемитизма, я считаю, у нас в стране нет. Будем ценить этот момент.

Должны быть какие-то цивилизованные способы борьбы с национализмом?

– Что нас всегда спасает? Искусство. Ведь как закончилась та история со спектаклями в Свердловске? Обсудили они спектакль Тителя, а потом говорят: «А спектакль Астрахана кто-нибудь видел?» Никто не видел. «Вот такого-то числа всем явиться на просмотр». А у меня «Недоросль», мы высмеиваем Скотинина, Простакова. Начинается спектакль, сидят эти люди – человек сорок, мрачные, внимательно смотрят на сцену, выискивают жидомасонские символы. А спектакль смешной. Фонвизин писал сатиру на свое время, а мы ее поставили. Вдруг одна тетка засмеялась. Все на нее так зыркнули! Она замолчала. Другой засмеялся... В итоге минут через тридцать они все хохотали. Больше вопрос не поднимался.

Вы же, кстати, занимались классической борьбой? Нестандартный выбор для еврейского ребенка.

– Ну, так сложилось. Евреи же не только молятся, они иногда и дерутся. Даже в советское время были такие евреи. Откуда появилась еврейская мафия, Беня Крик, вы знаете? Была война с погромщиками. Потом, когда погромы закончились, они остались, превратились в еврейскую мафию. Они были бандиты, это всё очень точно описано в романе Бориса Васильева «И был вечер, и было утро». Мне, конечно, иногда приходилось применять свои спортивные навыки в обычной жизни, всякие случаи бывали. Спорт у нас в семье был всегда. И мы читали, естественно, нас папа заставлял читать.

Прямо заставлял?

– Телевизор выкинул – и все читали. Я читал только хорошие книги, потому что мне их давали братья. Я не читал никакого хлама – и это большое счастье. Меня волновали «светлые произведения», в которых показывается благородство, порядочность в людях. Это потом на меня действовало, когда я снимал, ставил спектакли. И я счастливый человек, потому что родился в прекрасной семье, мои родители – историки. Я – пятый, младший сын, рос в большой семье, и у меня было прекрасное детство – абсолютно защищенное, без страхов и комплексов, потому что за мной всегда стояли мои братья, как некая стена. У меня было спортивное воспитание, я на самом деле никогда не собирался быть творческой личностью.

А как вы попали в режиссуру? Вы же после школы пошли учиться на техническую специальность?

– В режиссуру меня направил Роман Тихомиров – главный режиссер Кировского театра в то время. Мы с его дочкой занимались в одной театральной студии, он пришел на спектакль, где я играл главную роль. А я тогда перевелся из электротехнического института в финансово-экономический на кибернетику. Он говорит: «Зачем ты это делаешь? Иди на режиссуру! Если они тебя не возьмут, я тебя возьму к себе – на оперную режиссуру». Он сказал, что я играл спектакль, как должен играть режиссер, – осмысленно. Он в меня вселил уверенность, что я, в общем, имею на это право.

Ну, и мне, конечно, повезло с учителями. Я учился у Сан Саныча Музиля, а до этого – в прекрасной самодеятельности у Владимира Яновича Бродянского. У него я прозанимался всего два года, но всему, что я знаю про актерство, я научился там. Ленинградский институт театра, музыки и кинематографии добавил мне только понимания режиссуры.

Вы подарили не одному поколению фильмы, в которых играли прекрасные актеры – Александр Абдулов, Михаил Ульянов, Марина Неёлова, Александр Збруев. Как вы их подбирали на роли?

– Я могу сказать, что это выдающиеся артисты. У нас страна в этом смысле совершенно потрясающая, потому что у нас много потрясающих артистов. И с ними работать – одно наслаждение, они профессионалы. Я старался всегда брать лучших из тех, кого я знаю и кого я могу пригласить. Я никогда не искал роль для Збруева или роль для Абдулова. У меня принцип простой: зрителю не важны мои отношения с артистом, ему важен результат. Я потом не объясню никому, что вот это мой друг, поэтому я его взял. Ты выбираешь всегда того, кто, как тебе кажется, сыграет лучше всех. Другое дело, что я был ленинградцем и, естественно, смотрел на ленинградских артистов, так у меня появился Александр Лыков, например.

А сейчас ситуация с актерами изменилась? Все ругают нынешних актеров, сравнивая с советскими артистами...

– Я сейчас приехал из Минска, репетирую там спектакль. Я смотрю на минских артистов и думаю: они все профессионалы высокого класса. Они все выпускники советской школы. Вот какое было великое образование у нас! Наш актерский уровень – это лучшее, что было достигнуто советской властью. Великие звезды не появились бы никогда, если бы не огромный пласт просто высокого профессионализма. Театральный Ленинград моего детства не зря считался столицей. Мы шли в театр – там было не сесть, мы сидели на ступеньках, это были потрясающие спектакли, смешные, трогательные, веселые, очень сильные. То есть планка была очень высокая. Этот уровень культуры воспитывал.

Что вы сейчас снимаете, что скоро должно выйти на экраны?

– Скоро выйдет фильм про любовь. Рабочее название: «На том берегу». Это фильм про отношения мужчин и женщин в семье, о том, что такое любовь. Любовь – это сделка? Чего больше в этих отношениях? Очень хорошую историю написал Данилов – трогательную, живую.

Про вас говорят, что вы снимаете авторское кино. Что такое в вашем понятии авторское кино?

– Я, помню, общался с одной барышней, она была вторым режиссером в одной американской картине. Бюджет фильма – 60 миллионов долларов. Десять человек продюсеров, каждый из которых дал по $6 млн. И они все были на площадке, и все смотрели, как работает режиссер. Она говорит: «Моя работа – дать режиссеру возможность снимать». Потому что все эти продюсеры смотрели, пошел он в туалет или нет, ест или нет, потому что деньги-то идут, каждая секунда – 100, 200, 500 долларов, счетчик щелкает! Как-то Спилберг сказал: «Если после работы с большой компанией от тебя в фильме останется 30%, считай, что ты снял авторский фильм».

А вы не зависите от студий? Как вы тогда находите деньги на съемки? Снова еврейские организации помогают?

– Евреи часто помогали, не будем преуменьшать, но помогают и русские люди тоже. На самом деле, помогали разные люди. Фильм «Ты у меня одна» был снят на деньги Аркаши Тульчина, был такой ленинградский антикварщик, мой очень близкий друг. Ситуации разные, каждый раз ты доказываешь заново, что ты имеешь на это право. Иногда трудно получается, но мы стараемся. Мне повезло – я всегда снимал только авторское кино. Мы с Даниловым всегда делали то, что считали нужным. Поэтому я всегда сам был продюсером своих картин. Не то чтобы я так люблю доставать деньги, но приходится делать это – чтобы ни от кого не зависеть.

Беседовала Анна Краснова

http://www.jewish.ru/culture/cinema/2015/11/news994331530.php

А.С. Астрахан ошибся в одном. "Частные" деньги на кино появились уже в 1988 г. Мы, с Дмитрием Светозаровым, снимали на них "Псы". Сами деньги переставали тогда что-либо стоить, "отмывали" их бурно, кино казалось вложением прибыльным. Счастливые были времена.