ХАИМ СОКОЛИН. ГОЛЫЕ КОРОЛИ

ХАИМ  СОКОЛИН

ГОЛЫЕ  КОРОЛИ.  Записки  идеалиста.

                                                               

                                                                                            

                                                  Пишем то, что наблюдаем.  Чего не наблюдаем, того  

                                                           не  пишем.                                    

                                                              Запись  на   первой   странице   судового   журнала   

                                                              каравеллы  “ Сан-Габриэл”,  флагманского корабля

                                                              эскадры  Васко  да  Гама                                                         

.                                                                     

                                                                                              *      *      *                                                                    

                                                           Сия эпоха  жизни  моей столь для  меня важна,  что      

                                                            я  намерен  о ней  распространиться,  заранее прося 

                                                            извинения  у  благосклонного  читателя,  если во зло

                                                            употреблю  снисходительное  его  внимание.  

                                                                                    А. Пушкин.  История  села  Горюхина.   

                                                                                               *      *      *

                                                             В  художественной  литературе автор - это  Бог,  в

                                                             документальной  Бог - это автор.

                                                                                                                         Сомерсет  Моэм 

                                                                                              *      *      *

                                                            Хочешь  нажить  себе  врагов,  попробуй  что-нибудь                                                                                                                               

                                                             изменить.

                                                                                                                                    Нильс  Бор

                                                                                               *      *      *

                                                            У  тебя  есть  враги?  Прекрасно.  Значит  в  своей

                                                            жизни   ты  что-то  когда-то  отстаивал. 

                                                                                                                       Уинстон  Черчилль    

.

ВМЕСТО   ПРЕДИСЛОВИЯ

      В  конце  80-х  годов  в Иерусалимском отделе  трудоустройства академаим (инженеры, кандидаты и доктора наук) висел постер, изображавший человеческий мозг в разрезе, с надписью на английском: Grey  matter  matters  in  Israel  (серое вещество имеет значение в Израиле).  Сейчас, спустя  двадцать лет,  когда пишутся  эти строки,  правительство  озабочено  тревожно  нарастающей утечкой мозгов, которая превратилась  в одну из  главных интеллектуальных  проблем  страны. 

      Предлагаемые  вниманию  читателя  “Записки идеалиста”  проливают свет на причины этого явления и дают ответ на вопрос  “Кто виноват?”. И то и другое отличаются от официальных  версий.  Вопрос  “Что делать?”  не затрагивается.  На него должны ответить те, кто виноват.  Но они вряд ли смогут и захотят  сделать  это.

      Целью “Записок” не является обсуждение  функционирования науки в национальном масштабе. Проблема рассмотрена только через призму личного субъективного опыта автора в его профессиональной области (поиски нефти). Однако известный философский постулат гласит, что  часть системы не может быть лучше или хуже, чем система в целом.  Отсюда следует, что ситуация в одной части системы присуща  всей системе.   Но  даже  такой субъективный взгляд на положение дел в одной прикладной науке  ранее в израильских СМИ не публиковался и не обсуждался.  Откровенный разговор на эту тему  считается табу,  ибо может оказать нежелательное влияние на потенциальную  алию  учёных  и  специалистов. 

      Несмотря на доминирующую роль в  “Записках” профессиональной темы, она служит лишь фоном, на котором раскрываются особенности общечеловеческих отношений в Израиле. Поиски нефти не проводятся в вакууме, вне общей моральной и интеллектуальной обстановки. В  конечном счёте именно она определяет подход к разведочным работам, уровень обсуждения спорных вопросов,  отношение к профессиональной критике как к методу выявления и исправления ошибок, назначение на руководящие должности и, как  итог всего этого, - практические результаты разведки.  Что касается  открытых  в последние годы морских газовых месторождений, то все они были выявлены  иностранными нефтяными компаниями, и не могут считаться  достижениями израильской нефтегазовой геологии.  В небольших израильских компаниях, финансовых партнерах этих иностранных компаний, вообще нет  сколько-нибудь серьезной геологической и геофизической службы, без которой  разведка  невозможна.

      Поскольку разведка нефти не относится в общественном сознании к таким жизненно важным сферам, как оборона, высокие технологии, медицина, образование и им подобным, то положение дел в ней не привлекает особого публичного внимания. Требуются годы, чтобы понять и разобраться в сложном и запутанном клубке проблем, накопившихся в этой области.  Автор надеется, что ему это удалось.

      Впервые “Записки” были  изданы на иврите в 1990 году под названием  “Есть ли нефть в Израиле?” и почти полностью проигнорированы  ивритоязычными СМИ. С их точки зрения, тема была настолько малозначима, что  не заслуживала  даже  упоминания в прессе. Исключение составила  газета Маарив, которая  опубликовала положительную рецензию (см. после текста “Записок”), но  вмешательство неких заинтересованных лиц прекратило дальнейшее обсуждение книги, хотя желающих участвовать в нём  было достаточно.  Всем им было сказано, что тема исчерпана.  В 90-х годах «Записки» в сокращённом варианте  неоднократно публиковались на русском языке  в  различных форматах  (журнал, газета, отдельная книга)  и  вызвали многочисленные отклики в русскоязычной прессе.

     В настоящее время  все эти издания стали библиографической редкостью.  В связи с тем, что обсуждаемая проблема  не только не исчезла, а наоборот обострилась, данная  публикация “Записок” в полном объёме, соответствующем  ивритскому  изданию  1990 года,  представляется  целесообразной и своевременной.

      В первоначальный текст внесены небольшие, но существенные дополнения. Хотя  некоторые из них  формально выходят  за  рамки  основной  темы, они так или иначе связаны с ней.  Кроме того, в Приложении  приведены новые материалы, а также  более поздние статьи автора   о  поисках  нефти в  Израиле.  И о поисках смысла в израильских реалиях вообще…

       “Записки идеалиста”  адресованы  широкому  кругу  читателей,  но прежде  всего  тем  ученым  и  специалистам,  знания  и  опыт  которых были  отвергнуты  в  Израиле,  которые  уехали  из  страны  или  проехали  мимо  нее.  И  тем,  кому  предстоит  пройти  через  это.

                                                                                           2012 г.   Израиль

                                                      *     *     *

                                                                               

                         Светлой  памяти родителей   Герца Лейзеровича  и Елены                                

                        Иосифовны  и сестры  Леи

Глава  1.  Летим  в  Израиль     

      Август 1977 года.   Самолёт  Аэрофлота  вылетает из  Шереметьевского аэропорта и  берёт курс на Вену. Среди  пассажиров восемь семей  еврейских эмигрантов, в том числе наша небольшая семья – жена,  дочь  и  я.  Быстро завязываются знакомства. Из обычных в  таких случаях вопросов – “откуда и куда” - задаётся только первый. “Откуда” - означает из какого города. Оказывается все семьи из Москвы и Ленинграда. Публика интеллигентная – инженеры, врачи, гуманитарии. Вопрос “куда”  считается излишним. Все направляются в Америку. Наша семья -  исключение, мы летим в Израиль.  Но поскольку не спрашивают, мы об этом не говорим.  

      Постепенно разговор переходит на самую актуальную тему – о  возможности работать по специальности.   Кто-то спрашивает о наших профессиях.  Жена – химик, я – геолог-нефтяник.  Общее заключение:  «Ну, вам беспокоиться нечего.  В Штатах с работой проблем не будет».  Вроде бы  подходящий момент сказать о наших планах, что мы и делаем.

        -- Вы шутите! Не может быть! У вас в Израиле близкие родственники?

        --  Нет, у нас там вообще никого нет.

        --  Мы вам не верим, Это безрассудство, Подумайте хорошенько.

        Опять подумать! Сколько мы уже думали и  говорили об этом. Я перечитал всё,   что было доступно в СССР на английском языке о геологии и поисках нефти в Израиле.   Даже на основании этой неполной информации был убеждён, что  в Израиле есть нефть. Несколько удивляло, что  поиски в такой небольшой стране ведутся уже более  20 лет и ничего существенного пока не  обнаружено.  Удивляло, но не обескураживало.  В мировой практике известно много случаев, когда нефть находили в районах, где до этого  десятки лет проводилась безрезультатная разведка. Перелом происходит тогда, когда появляются новые идеи, новые разведочные концепции.  Где-то глубоко сидела тщеславная мысль,  знакомая каждому  геологу, - может быть  я и буду тем, в чью голову придёт такая идея…

      По крайней мере, одно условие,  необходимое для  этого, имелось – я не участвовал  в  разведочных работах в Израиле и, следовательно, не был в  плену тех идей и концепций, которые лежали в их основе. Иными словами, у меня  было преимущество свежего подхода к проблеме – то,  что американцы называют  open  mind  approach  (незашоренный  подход).   Одним словом, в  профессиональном отношении сомнений не было, что моё место в Израиле. Ещё меньше сомнений было в национальном отношении. Наша семья просто не реагировала на те плохие вести, которые содержались в  многочисленных письмах оттуда.  Правда, чтобы как-то избежать возможного риска с трудоустройством, примерно за год до отъезда я сделал попытку  прозондировать почву в Израиле.

      Знакомый врач  уезжал в Америку  через Италию, и я передал с ним мою только что вышедшую книгу  по одной  из  практических проблем нефтяной геологии, список публикаций и резюме. Попросил переслать всё это из Рима в Геологическую  службу в Иерусалиме  доктору Иехезкелю  Друкману, с которым я, конечно, не был знаком, но статьи которого мне иногда встречались в американских геологических журналах.  По приезде в Рим он передал пакет в израильское посольство и приложил письмо от своего имени с просьбой сообщить мнение  Геологической службы о возможности  трудоустройства доктора геолого-минералогических  Соколина в этой организации.  В Риме мой знакомый пробыл три месяца, но так и уехал, не получив ответа.  Большого значения я этому не придал. Могло быть множество случайных причин, по которым ответ не пришёл.  Но,  как потом  выяснилось, ничто не происходит случайно…

      Итак, мы летим в Израиль. Попутчики по самолёту  снова и снова возвращаются  к этому вопросу. Приводят какие-то доводы, стараются убедить.  В конце концов жена и дочь начинают колебаться и предлагают компромисс:  «В Израиль мы всегда успеем, не лучше ли сначала посмотреть Америку?  Не может быть, что  все ошибаются и только мы нет».  Но я непреклонен и пресекаю разговор. В семье считается  (вернее тогда считалось), что  я более «политически грамотный» и  лучше разбираюсь в обстановке.

      Самолёт приземляется в Вене.  В аэропорту семь семей направляются к представителю ХИАСа, а мы следуем за представителем Сохнута  (полное название  Еврейское  Агентство  Сохнут).  В какой-то момент обе группы  останавливаются на небольшом расстоянии одна от другой.  От “прямиков”  (так называют  направляющихся  прямо в Америку) отделяется женщина - ленинградка, подходит к моей жене, берёт её за руку и говорит:  “Что вы делаете, идёмте с нами, ещё есть время”.  Но нам эта попытка уже кажется неуместной.  Желаем им всем удачи, прощаемся и  идём к микроавтобусу, который доставляет нас в закрытый пансионат.

       В пансионате  проводим несколько дней в ожидании, когда наберётся достаточно людей для заполнения самолёта в Израиль. На второй  день  жену и меня приглашают в  административную часть здания. Там нас встречает человек средних лет, говорящий по-русски, представившийся израильским консулом в Вене.  Он говорит,  что, просматривая списки прибывших, увидел, что я доктор наук и решил познакомиться с нами. Разговор очень дружеский, тёплый. Консул – первый официальный представитель  израильского правительства, с которым мы встретились, и поэтому чувствуем себя польщёнными. Он интересуется моим профессиональным опытом, спрашивает действительно ли я доктор наук или кандидат. И объясняет, что  на Западе и в Израиле кандидат тоже считается доктором.  Узнав, что я доктор и что двадцать лет работаю в разведке нефти, говорит, что стране очень нужны такие специалисты, что, к сожалению, сейчас  почти все учёные едут мимо, в Америку, и что я сделал правильный выбор. Мы с женой  совершенно с ним согласны. Напоследок он спрашивает, есть ли у нас какие-нибудь просьбы, может ли он чем-то помочь.  У нас никаких просьб нет.

      На следующий  день консул заходит в нашу комнату и сообщает нечто совсем  приятное.  Он связался с Тель-Авивом,  передал о нашем предстоящем приезде.  В аэропорту при распределении  ульпанов (полугодовой курс изучения иврита с проживанием)  нам не придётся стоять в общей очереди. К нам подойдёт  представитель Министерства абсорбции, оформит необходимые документы и направит в специальный ульпан для учёных в Тель-Авиве, где нас уже ждут.  Если же он почему-либо не подойдёт, то я должен  зайти в седьмую комнату, назвать себя  и об остальном можно  не беспокоиться.  Мы очень  тронуты таким вниманием. Это особенно приятно ещё и потому,  что сделано без какой-либо просьбы с нашей стороны.  “Разве в Америке могло быть подобное!” - говорю я жене и дочери, как бы подводя итог диспуту в самолёте.  Они молча соглашаются, признавая мою правоту.  Настроение прекрасное.

      В тот же день разговариваем по телефону с родителями в Москве  (Сохнут оплачивает один звонок).  Рассказываем о первых впечатлениях, в том числе  о внимании  консула и о том, что нас уже ждут в специальном ульпане в Тель-Авиве. Родители  горды и счастливы.

Глава  2.  Визитная  карточка

     Самолёт  Эл – Ал  приближается к Израилю со стороны моря. Появляется береговая линия и Тель-Авив.  Все  взволнованы и приникли к иллюминаторам.   Посадка в аэропорту  имени  Бен-Гуриона, таможенные формальности.  Затем пассажиров приглашают в большой зал на втором этаже, где будут выдаваться теудат–оле (удостоверение нового репатрианта) и  направления в ульпаны. Многих приехали  встречать родственники и друзья. Они хотят поскорее увидеться с ними,  но встречи запрещены до переезда в ульпан, чтобы не допустить влияния  родных на его выбор.  Нас никто не встречает, и это избавляет от бесполезных просьб о свидании.

      За столами сидят пакиды (служащие, чиновники) Министерства абсорбции, к которым выстраивается  длинная очередь. На всякий случай тоже становлюсь в нее, хотя и знаю, что  нас должны   вызвать отдельно.  Но странно, никто не вызывает. Подходит моя очередь.  Делать нечего, сажусь на стул напротив освободившегося пакида. Он по-деловому  сух и краток, говорит по-русски с акцентом. Ни слов приветствия, ни поздравления по поводу такого события,  как  возвращение на историческую родину.

       --  Есть два ульпана,  в  Араде и  Тверии.   В какой хотите? 

       --  Простите, но  вам должны были сообщить обо мне из Вены.

       --  О  чём  сообщить?

       -- О том, что для нашей семьи  приготовлено место в ульпане Бейт-Бродецкий  в  Тель-Авиве.

       --  Никто ничего не сообщал. А на каком основании вам должен быть предоставлен этот ульпан?

      --  Дело в том, что я доктор наук.

      --  Чем можете подтвердить?  У вас есть диплом?

       -- Разумеется. Но оригинал  отправлен через голландское  посольство. С собой только копия. 

       --  Копия – это не доказательство (пакид не мог не знать, что вывоз оригиналов документов из СССР запрещён; я почувствовал себя подозреваемым в обмане).  Кроме того,  в Бейт-Бродецком  нет мест.  Он переполнен.

       --  Но консул в Вене  связывался с Тель-Авивом  и сказал, что для нашей семьи есть место.

       --   Ничего не знаю. Решайте быстрее – Арад или Тверия.

      Пакид начинает нервничать и поглядывать на часы.  Говорю, что хотел бы пройти в седьмую комнату.

        -- Пожалуйста. Только побыстрее, а то и в этих  ульпанах мест не останется.

       В комнате  за столом скучающий пожилой человек.  Называю себя  и говорю, что только что прилетел из  Вены.  Он оживляется, раскрывает толстую тетрадь и, приготовившись записывать, спрашивает, что я знаю об известных отказниках и активистах. Я несколько озадачен, но решаю, что это, видимо, необходимая преамбула перед  вопросом об ульпане.  Говорю, что не знаю ничего особенного, знаком с несколькими из них, но не близко.  Он называет  имена, просит дать последнюю информацию о каждом.  Но вскоре понимает, что я не очень ценный источник, и с удивлением спрашивает, зачем я к нему пришёл. Объясняю, ссылаясь на консула в Вене. Да, он его хорошо знает, но никакого сообщения не получал. И вообще, он работник МИДа, а ульпанами  занимается Министерство абсорбции.

       Возвращаюсь в зал к жене и дочери. Мысленно вспоминаю свои недавние гордые слова: “Разве в Америке могло быть подобное!” и, опустив глаза, говорю, что вся эта история с ульпаном  сплошное недоразумение.  После короткого обсуждения выбираем ульпан в Тверии.  Первый день как-то обидно омрачён. И не потому, что  ульпан Бейт-Бродецкий оказался переполненным. Возможно,  ульпан в Тверии будет не хуже, а даже лучше. Досадно  другое – какое-то необъяснимое расхождение между словами в Вене и делами в аэропорту.  В сознание закрадывается смутное ощущение отсутствия порядка. Понимание придёт позже, когда станет ясно – то, что произошло с ульпаном, не случайность, а визитная карточка  Израиля.

       (Через полтора месяца я впервые оказался по делу в Тель-Авиве  и зашёл в Бейт-Бродецкий. Он был заполнен  менее  чем наполовину. Как сказал  директор, ученые почти не приезжают, и ульпан ещё ни разу не был заселён полностью. Он с готовностью согласился принять нашу семью, но предупредил, что хлопотать мы должны сами. В тот же день я подал просьбу о переводе, но до окончания ульпана в Тверии  ответа  так и не получил.  Что касается поведения пакида в аэропорту, то оно объяснялось необходимостью  заполнить два новых  периферийных  ульпана.  Для этого  было допустимо всё – и  оскорбительное замечание насчёт копии диплома и прямая ложь.  Впрочем, ложь, как  мне пришлось убедиться впоследствии, - это составная часть   всё той же визитной  карточки.  Врут все – от мелкого  пакида  до  министра, что  является   одной  из   характерных  особенностей  левантизма).

      Поздно ночью едем  из аэропорта в Тверию.  Поражает  большое  расстояние, ощущение которого усиливается от того,  что по обе стороны дороги непрерывно  появляются близкие и дальние огни киббуцов, городов и промышленных предприятий. Начинает казаться, что страна  не такая уж маленькая. С улыбкой вспоминаю, как ещё совсем недавно в России, проезжая где-нибудь расстояние восемьдесят километров, обязательно отмечал про себя:  “Вот тебе и весь Израиль, от Средиземного до Мёртвого моря”.

Глава  3.  Ульпан

      Ульпан в Тверии размещался в только что построенном современном комплексе – два восьмиэтажных жилых здания и одноэтажный особняк для занятий.  Большой зелёный двор, обилие цветов – всё радовало глаз.

      Нам выделили двухкомнатную квартиру на  пятом этаже, из которой открывался изумительный вид на Кинерет, Голанские высоты и гору Хермон. Как оказалось,  мы были первой  группой репатриантов в этом новом Центре абсорбции. Через несколько недель состоялось его официальное открытие в присутствии американского посла (комплекс был построен на американские деньги).

      Состав обитателей ульпана напоминал политическую карту мира.  Наиболее полно был, конечно, представлен  Советский Союз - Москва, Ленинград,  Украина, Молдавия, Дагестан,  Бухара.  Пестрая мозаика дополнялась  евреями из Румынии, Индии,  Бразилии, Аргентины и других стран.  Каждая этническая группа  вносила в  жизнь  Центра свой национальный колорит и нормы поведения. Шумно и независимо вели себя  латиноамериканцы.  Выделялась среди них  молодая женщина из Бразилии.  Во время занятий она непрерывно курила, бросая окурки на пол и растирая их ногой.   На замечание  одного из  “советских” она лишь удивленно  посмотрела на него и  закурила очередную сигарету.  Мы с  любопытством наблюдали столь новые для нас нравы…

      Были и забавные случаи.  На второй день  к нам подошла  пожилая женщина и спросила -- откуда мы? -- неизменный вопрос для начала знакомства. У меня было веселое настроение,  и я почему-то ответил  географической  загадкой, сказав, что мы из столицы  нашей бывшей родины.  “Я так и подумала, что вы их Кишинева” -- удовлетворенно заключила новая знакомая.  Поправлять ее было бы бестактно, и я лишь улыбнулся в ответ.

      Атмосфера в ульпане была дружелюбная, настроение приподнятое.  Все были полны радостных ожиданий и надежд на новую жизнь, так не  похожую на прежнюю.  Каждый выход за пределы Центра был событием и приносил  какие-то открытия.  Помню свою первую поездку на автобусе из Тверии  в Хайфу.  Всю дорогу я простоял рядом с водителем, чтобы иметь лучший обзор и не  упустить ни  одной детали.  Автобус шел через Южную Галилею, один из красивейших районов Израиля. Не в силах оторвать взгляда  от сменявших друг друга пейзажей, аккуратно возделанных полей, киббуцов, городков, я повторял про себя с восторгом - “Боже мой, это моя страна, это же теперь моя страна”.  Но кроме природы, которая не могла оставить равнодушным, были и люди.   А они не всегда вызывали такие же  восторженные чувства.

       Вскоре наша дочь была направлена в молодежный ульпан в киббуце, расположенном   между Тверией и Хайфой.  И увидеться с ней стало проблемой, так как свободными у нас и у нее были только субботы, когда автобусы не ходили.  В одну из  суббот я решил добраться до киббуца  на попутных машинах.  По такому  случаю надел  костюм с галстуком (еще живы были прежние представления о том, в  какой одежде следует ходить в гости) и вышел на  шоссе Тверия - Хайфа. Около двух часов простоял  я с поднятой рукой.  Мимо прошли сотни машин, но ни одна не остановилась.  Я не мог понять, в чем дело.  На дороге стоит немолодой  хорошо одетый человек, не похожий на   террориста или уголовника.  Почему не оказать ничего не стоящую услугу, не подбросить в попутном направлении? Мое недоумение  усиливалось еще и тем,  как мне казалось немаловажным обстоятельством, что и я и водители машин были евреи,  “братья - евреи” (Через пару лет  я  по какому-то поводу рассказал об этом эпизоде знакомому  израильтянину. Он улыбнулся и ответил:  “Зато ты бы видел, каким единым  становится народ во время войны”. Слабое утешение, --  подумал я, -- во время пожара все жильцы дома, и враги, и безразличные друг к другу, сообща  тушат  огонь).  Разочарованный и озадаченный, я вернулся домой.   “Ты еще не уехал?” -- спросила жена.  “Нет, не удалось. Неласковая публика” -- только  и  смог я  сказать. 

        Будучи в ульпане, я сделал несколько технических переводов с английского для фирмы в Иерусалиме. Для  освобождения гонорара от налога необходима была справка  налогового отдела, что я оле хадаш (новый репатриант).  Рано утром я пришел туда с заполненным тофесом (бланком).   За столом сидела  молоденькая  пкида  и ела фалафель.  Она взглянула на мой теудат-оле, взяла тофес, положила его в папку и  буркнула:  “Завтра приходи”.  Я сказал, что хотел бы отправить тофес сегодня, иначе не успею получить деньги  в этом месяце.  Ни слова не говоря, пкида вынула из  ящика  штамп, поставила на тофес  печать, сделала на нем  закорючку  и вернула  бумагу мне.  Так я получил  свой первый заверенный документ в Израиле. Несоответствие между этим  “завтра приходи”  и  действительным временем, необходимым  для столь простой  процедуры, было поразительным.

        Однако не  каждая встреча  оставляла горький осадок.  Особенно приятно было наблюдать за детьми.  Они олицетворяли для нас тот Израиль, о котором мы мечтали в России. Первое близкое знакомство с маленькими  сабрами   произошло  примерно  через месяц, когда прибыла наша библиотека.  К ульпану подъехал небольшой грузовик, и я выгрузил  на тротуар  около ста  книжных бандеролей по пять килограммов каждая.  Мы с женой начали перетаскивать их в подъезд и складывать в лифт. Вдруг появилась стайка  8-10 - летних  мальчишек из соседних домов.  Галдя и жестикулируя, они  быстро разобрали по частям груду бандеролей, перенесли их в лифт, поднялись наверх и  аккуратно сложили в квартире.  Мы даже опомниться не успели, как работа, которая заняла бы у нас не меньше двух часов, была выполнена за полчаса. Никто не организовывал  этих ребятишек, не просил. Они сделали это сами, с подкупающей  веселостью и непосредственностью. От этой короткой встречи стало светло на душе.

        Так, постепенно, Израиль  открывался во всем своем  многообразии -- природа,  люди,  человеческие отношения.

Глава  4.  Overqualified 

      Примерно за два месяца до окончания ульпана настало  время интересоваться работой. По существу, было только два места, где я мог бы работать по своей специальности — геология и разведка нефти. В Иерусалиме находится Геологическая служба Израиля  (Махон  геологии),  в составе которой был отдел нефти; и в Тель-Авиве — Компания по поискам нефти (аббревиатура на  иврите ХАНА). Обе организации принадлежат Министерству  энергетики. Кроме того, в те годы существовала еще  промежуточная организация между ХАНА и Министерством -- Национальная нефтяная компания. Это была буферная компания с неясными функциями  и штатом из нескольких человек — одно из многих  ненужных учреждений в Израиле, созданных для того,  чтобы кто-то получил  руководящую  должность. Здесь следует забежать вперед и рассказать  забавную, но типичную историю. В конце 80-х годов Министерство финансов пригласило уругвайского профессора, еврея, эксперта ООН,  изучить чрезвычайно громоздкую налоговую систему Израиля  с  целью ее модернизации.  Спустя короткое время эксперт с удивлением  обнаружил, что в стране существуют два независимых управления -- по  прямым и акцизным налогам.  Узнав причину столь необычного разделения,  не имеющего аналогов нигде в мире,  он был обескуражен. Оказалось, что раньше было одно управление. Но его начальник и заместитель не ладили друг с другом. Поэтому было принято соломоново решение -- разделить управление на два и каждого сделать начальником.  Под нужных людей создаются не только управления, но и целые министерства.   Например, сейчас (2012 г)  в Израиле одно из самых  больших   в мире правительств -- 30 министров (для сравнения  в Швейцарии 7, в Германии  13,  в США 15,  в Англии 17).  Среди наших ведомств есть и  такие смешные, как министерство по делам нацменьшинств  (каких меньшинств?), министерство  по улучшению работы государственного сектора (?)  или министерство регионального  сотрудничества (где эти регионы?).  И все довольны. У каждого  шофер,  охрана,  советники,  канцелярия,  зарплата, статус…

       Но вернемся к  нашему рассказу. В то  время я  всего этого не знал и написал письмо президенту Национальной  нефтяной компании. Тогда им был полковник в отставке  Исраэль  Лиор, бывший военный секретарь Голды Меир. Встреча вскоре состоялась. Кроме Лиора присутствовал  его советник по геологии Йоель Фишер. Разговор шел на английском. Вопросы  задавал только Лиор. Первый вопрос был по-военному  прямолинеен — участвовал ли я когда-либо в поисках и разведке месторождений?  "Разумеется", — ответил я.  "Назовите эти месторождения, когда и где они были открыты". Несколько озадаченный, я начал перечислять  названия, регионы, годы. Фишер быстро записывал. Когда  я закончил, Лиор что-то на иврите сказал ему, и тот  вышел из кабинета со списком в руках. Было ясно, что он отправился проверять  правильность   моей информации  по  международному справочнику.  Второй раз, после аэропорта  в день прибытия, меня открыто подозревали,  что я  не тот,  за кого  себя выдаю.  Чувство не очень  приятное. 

       В  отсутствие   Фишера   разговор   принял   неожиданный  оборот.

       — Расскажите мне о своих идеях, где и на какую глубину нужно бурить в Израиле, чтобы найти нефть? — огорошил  меня президент Национальной нефтяной компании.

       — Видите ли, я только три месяца в стране, занимаюсь  в ульпане, еще не видел ни одной геологической карты,  ни одного сейсмического профиля. У меня еще нет никаких  идей. Я должен начать работать, и тогда, надеюсь, появятся идеи.

      Лиор был явно разочарован.

     — Но  вы  же  говорите,  что  вы  доктор.  Я  думал,  у  вас  есть  предложения.

     (Почти   как  в  старом  анекдоте.   Врач   крестьянину  в глухой  сибирской   деревушке:  “Где  у  тебя болит?”.    Крестьянин:  “Ты  доктор,  ты  и   скажи,  где  болит”).

     — Пока предложений нет и быть не может. Только  после изучения геологических  материалов  я  смогу  что-либо  сказать.

      Вернулся Фишер и сообщил президенту о результатах  проверки. Разговор между ними на иврите я, конечно, не  понял. Речь, несомненно,  шла обо мне, но они вели себя так, будто меня здесь не было.  Вероятно, в справочнике удалось отыскать не все данные, ибо в Советском Союзе публикуется далеко не полная информация о нефтяных месторождениях. Лиор  поднялся и, дав понять, что встреча окончена, сказал  вполне дружелюбно:

       — Учите  иврит.  Буду   рад   продолжить   разговор,   когда   у   вас   появятся    предложения  о  разведке  нефти  в  Израиле.

       Дождаться новой встречи не пришлось. Вскоре  полковник был переброшен на другую  руководящую работу — начальником футбольной  команды  "Хапоэль". А на  его место назначили  полковника  Элиазара   Барака.

        Встреча с Лиором оставила тягостное впечатление. Отсутствие  какого-либо  интереса ко мне как к специалисту  перевело разговор из области профессиональной в область  местечковой подозрительности, недоверия к чужаку.  Никогда позже на Западе мне не приходилось сталкиваться  с таким отношением к специалисту во время  интервью.  Однако чувство недоумения не уменьшило моего  энтузиазма и уверенности, что все, в конечном счете,  образуется. Оставалось еще два места, где я мог бы  работать — ХАНА и Геологическая служба.

        Здесь я хочу сделать небольшое отступление  и, забежав вперед,  объяснить,  почему  на смену одним полковникам  приходили другие.  Дело в том, что  в Израиле многие высшие офицеры армии и полиции, уходя в отставку, сразу  же назначаются  руководителями  государственных учреждений и компаний. Генералы получают большие компании, полковники -- компании  поменьше.  Так появляются  “нефтяные полковники”,  “электрические  генералы” и т.д. Например, ушедший в отставку  после скандала генеральный  инспектор полиции  генерал Рафи Пелед  стал президентом Государственной электрической компании.  Разумеется, о технологической  специфике  руководимых ими  организаций они имеют весьма  смутное  представление (встреча с полковником Лиором  это показала).  Вреда  на этих постах они, возможно,  не приносят (хотя, как знать…), но и пользы тоже.   Такое явление  существует, по-видимому, не только в Израиле.  Но если в больших странах  оно не очень отражается  на экономике и  общественной морали, то в маленьком проблемном Израиле, где  государственная и экономическая системы  должны быть отлажены  как  идеальный механизм, эффект такой скрытой коррупции  становится разрушительным.  Однако это никого не беспокоит. Главное, что “свои надежные товарищи” остаются  в строю, и на них  всегда можно опереться -- во внутрипартийной борьбе,  во время выборов и т.д.  В Израиле даже существует легальный блудливый термин  “политические назначения”. И каждый министр имеет свою узаконенную квоту таких назначений.  В эту категорию входят товарищи по партии, друзья, родственники. Квота сплошь и рядом превышается, и Государственный контролер пытается бороться с этим.  Несколько лет назад  министра Цахи Анегби, одного из чемпионов политических назначений,  даже  хотели судить.  Но обошлось.  Депутат Кнессета  Роман  Бронфман  так охарактеризовал это  явление:  “Мы живем в обстановке абсурда.  Нас не интересует талантлив ли человек, честен ли, способен ли принести пользу обществу. Важно одно -- свой он или не свой“ (1998 г).  Ситуация напоминает положение в России в 20-х годах, когда герои гражданской войны и революционные балтийские матросы становились  “командирами  индустрии”  (красные директора).  На то была веская причина -- молодая советская  власть  не  доверяла  старорежимным  специалистам.  В современном Израиле имеются профессионалы во всех промышленных областях, но, как видим,  советская система  20-х годов оказалась для руководителей страны очень привлекательной.  И дело здесь не в доверии или недоверии, а в гуманной традиции щедро вознаграждать “своих” теплыми  местечками,  высокими зарплатами   и  прочими благами жизни.

       Однако  продолжим  рассказ.  Президентом ХАНА  был в то время  полковник Рафаэль  Гольдис, который, как меня предупредили, делами не  интересовался, а свою должность рассматривал как синекуру. Поэтому я договорился встретиться с главным геологом  компании Элиэзером Кашаи и его заместителем Цфанией Коэном. На сей раз разговор носил более  профессиональный   характер. Собеседники даже проявили  интерес к моей прежней работе в России, и я решил  положить на стол книгу, вышедшую накануне отъезда в Израиль. Книга так и осталась нераскрытой.  Они не посчитали нужным  полистать ее из любопытства или хотя бы из вежливости.  После нескольких вопросов о тематике и количестве публикаций  мне было сказано, что, к сожалению,  я  overqualified, мой профессиональный   уровень превышает тот, который требуется  в компании. Лучше, чтобы я поискал работу где-нибудь в университете. "Вы же не согласитесь составлять  проекты бурения скважин или разведки небольших участков", — сказал Кашаи как о чем-то само собой разумеющемся.   "Почему не соглашусь? — с удивлением ответил  я. — Мне не раз приходилось делать такую работу,  я  могу  выполнять  ее  и  в  Израиле".

       Несмотря на докторскую степень, я никогда не был  кабинетным  ученым. Начав профессиональную карьеру геологом нефтяного промысла, я  многие годы занимался бурением скважин, разведкой и   добычей нефти. Составил  и  выполнил десятки проектов разведочных  работ. В 26 лет стал главным геологом производственного  предприятия по добыче и разведке, которое производило   в год столько же нефти, сколько вся Австрия —  одна из старейших нефтяных стран Европы. А количество   ежегодно бурившихся скважин намного превышало число   скважин в Израиле в годы наибольшей разведочной активности.   В дальнейшем, перейдя в головной НИИ Министерства  нефтяной промышленности, я до самого отъезда  в   Израиль работал в тесном контакте с нефтеразведочными  организациями, занимаясь чисто практическими проблемами  поисков  новых  месторождений.  Разумеется, в институте я  имел возможность анализировать и обобщать опыт разведки  не только в каком-либо одном районе, а во многих  регионах СССР и за рубежом, и использовать его в конкретных  геологических  условиях  того  или  иного  района.

         Последний крупный проект, которым я руководил и который был закончен буквально за месяц до отъезда,  касался сравнения концептуальных особенностей   и эффективности разведочных работ в СССР и  США.  Министерством  нефтяной промышленности  этой  работе была присвоена категория особой важности.  Правда, когда она  завершилась, мое имя было  удалено с титульного листа.   Справедливости ради следует сказать, что я, как уже подавший  документы  на  выезд,  был предупрежден об этом заранее, наряду с просьбой  довести   работу  до  конца.   

        Читателю будет  интересно узнать, что на огромной   территории бывшего Союза имелись  практически все без исключения геологические ситуации, известные в мире.  По их разнообразию тогдашний СССР превосходил   все   остальные страны,  включая США. Поэтому советские  геологи, если они по характеру своей работы получали  возможность изучать и обобщать особенности разведки  хотя бы в масштабе страны, приобретали опыт, сравнимый  с опытом  западных  геологов, работавших последовательно  в  нескольких странах. Через несколько лет, работая в Канаде, я смог убедиться, что международные компании обращают особое внимание на этот аспект  профессиональной биографии  разведчиков нефти. Этим геологи отличаются от специалистов во всех других областях -- врачей, инженеров, технологов. Мне в этом отношении  особенно повезло, так как  тематика моих  исследований охватывала все нефтяные регионы  Советского Союза.  Добавлю,  что СССР в те годы прочно  занимал первое место в мире по добыче нефти (к великому   удивлению я вскоре обнаружил,  что  этот  факт  не  был  известен  израильским  геологам). 

       Обо всем этом в общих чертах я  рассказал  Кашаи и Коэну.  Но это не переубедило их,  а  только укрепило в своем мнении.  Кашаи  так и сказал:  "We are  sorry, Haim,  but you  are  overqualified.  We   need  oil, not science".  Это были люди  из  какого-то  другого  мира. И их логика была недоступна моему пониманию.  Керосинка  у них была,  но не было керосина  (в конце 40-х годов, во времена карточной системы и всеобщего дефицита, газета Маарив  опубликовала знаменитое объявление: “Девушка с керосинкой заинтересована в знакомстве  с молодым человеком,  у  которого есть керосин”).  Может быть, именно поэтому в Израиле за 30 лет непрерывных  поисков (в 2012 году уже 60 лет)  не только не открыто ни одного нефтяного месторождения, но и не  получена  достоверная информация  для отрицательного заключения о перспективах нефтеносности и  прекращения  поисков.  Подобная тупиковая ситуация  не  имеет  прецедента  в  истории   нефтяной  разведки.

       Трудно представить себе больший абсурд, чем "слишком высокий профессиональный уровень"  геолога, мешающий поискам нефти. Само  это слово лишено какого-либо смысла. В любой области  существуют лишь специалисты квалифицированные или недостаточно квалифицированные. Других категорий нет.  Я мысленно перенес это заявление, скажем, на хирурга-кардиолога,  которому говорят, что он чересчур квалифицирован для  операции  на открытом сердце. Такое сравнение не лишено оснований, ибо поиски нефти в  сложных геологических условиях требуют не только определенных знаний и опыта, но и искусства, так же, как и сложные  неординарные хирургические операции.  Раньше  я полагал, что минусом может быть лишь недостаточная   квалификация. В Израиле профессиональным изъяном  является  слишком высокий уровень. Разумеется, я себя  overqualified   не считал, это было чисто  местное изобретение. Итак, вторая встреча с руководителями поисков нефти  вызвала еще большее недоумение и  разочарование, чем первая.

        Геолог  Соломон Гольц, приехавший в Израиль  до меня  и к тому времени работавший в ХАНА, дружески советовал перед встречей с Кашаи  убрать из моего резюме  всякое упоминание о докторской степени и указать  лишь минимальное количество публикаций.  И  ни в коем случае не показывать книгу.  Хотя совет  был  неприемлем с  профессиональной и  моральной  точек зрения, я не мог не признать после встречи, что в нем был свой резон. Позднее Соломон рассказал мне совершенно невероятную историю, дополнительно характеризующую   доктора   Элиэзера  Кашаи.

Глава  5.  Экстрасенс

        В конце  1978 года  В Министерство энергетики  обратился некто Виктор Строд из Хайфы утверждавший не больше и не меньше, что  может указывать присутствие нефти под землей, используя свои  сенсорные способности.    Судя по письму, написанному по-русски,  Строд не знал основ геологии и вообще  был не особенно грамотным человеком.  Впрочем,  его родным языком был идиш, а не русский.  Получив  это письмо из Министерства, Кашаи поручил Соломону подготовить ответ, добавив при этом:  “Еще один сумасшедший  знает, как искать нефть в Израиле”.   Разумеется, такое замечание сделал бы любой геолог в мире, услышав  утверждение  Строда.  Но то, что произошло дальше, выглядело  уже не как сумасшествие, а как загадочное и интригующее явление, требовавшее, по меньшей мере, серьезного обдумывания и исследования.

        Строд  произвел на Соломона впечатление   человека,  уверенного в себе.  На  предложение провести проверку его способностей на конкретных участках, где пробурены скважины,  согласился  без колебаний.  В Израиле есть несколько районов, около Ашдода и к западу от Мертвого моря, где открыты  небольшие залежи нефти  и  где   наряду с нефтяными скважинами  имеются  много скважин без нефти  (по разведочной терминологии  “сухие”).  Строд не знал заранее, какой район  и  какие  скважины намечены для проверки.  Возможность того,  что  ему  могли быть известны  какие-либо  сведения  о нефтяной геологии Израиля полностью исключались.

        Нефтяные скважины в выбранном для эксперимента районе  не находились в эксплуатации, не имели на устье специального оборудования  и  поэтому на поверхности  ничем не отличались от сухих. И те и другие представляли собой просто торчащие из земли трубки с заглушкой.  Глубина скважин составляла 2-3  километра. Взяв в руки секундомер (!) и затратив на  каждую скважину 30-40 минут, Строд  определил одну  сухую скважину и две нефтяные.  Более того, в  сухой скважине он указал с точностью до нескольких метров границы  геологических пластов до глубины 1200 метров, а также отметил  изгиб ствола скважины на этой глубине на  юго-восток. О таком незначительном факте, как изгиб ствола,  Соломон не знал. Детальная информация, содержалась в буровом журнале, хранившемся в архиве.  Когда Соломон разыскал его, то убедился, что Строд был прав. В двух нефтяных скважинах  он  безошибочно определил толщину нефтяных пластов, а также  указал с точностью до  нескольких метров границы  пластов до глубины  1200-1500 метров, отметив при этом , что   “дальше идет постоянная порода”.  А в одной из этих скважин определил площадь  нефтяной залежи, записав на бланке компании  “Поперечник нефтяного слоя малый,  всего примерно 500 метров. Это  только местное накопление нефти”. Это тоже полностью соответствовало действительности.   Именно по этой причине скважины не эксплуатировались, так как залежь относилась  к категории  непромышленных.  В геологии такие  небольшие скопления называются нефтяными карманами.   При  этом  Строд существенно ошибся в глубине  залегания нефтяного пласта, который  на самом деле находился примерно на 1000 метров ниже.  Однако с точки зрения геолога гораздо важнее  знать о наличии или отсутствии нефти в районе разведки, чем о точной глубине ее залегания.  Глубина определяется бурением.

       Все определения и комментарии были записаны Стродом на  фирменных бланках  компании, датированы и подписаны (впоследствии я имел возможность  изучить их).  Соломон был потрясен результатами проверки.  Но не меньшее потрясение он испытал, когда  сообщил о них доктору Кашаи и предложил продолжить проверку на других участках.  Вердикт    Кашаи был:   “Глубина залежи   определена неправильно.  Значит все это  абсурд.  Такого быть не может.  Я в это не  верю”. В Министерство был отправлен отрицательный ответ.  Работа со Стродом была прекращена.  После этого он настойчиво, но безуспешно пытался заинтересовать своими способностями  другие организации и министерства, в том числе Министерство обороны.   От него  отмахнулись, как от шарлатана. В 1983 году к Строду приезжали представители  голландской нефтяной компании и, после  демонстрации им  своих способностей, пригласили его в Голландию.  По  дороге он заболел в Австрии воспалением легких и  умер.  Обо всем  этом  Соломон узнал от его дочери, которая  вместе с письмом прислала  оставшиеся от отца записи,  в которых он  подробно описывал свои ощущения  во время  “работы”  и  пытался  разобраться  в   природе своих способностей.   Я читал эти материалы, но без самого  автора   они   не представляют  ценности.   Со смертью  Виктора Строда Израиль, возможно, потерял нечто такое, что  невозможно ни измерить, ни оценить  и что превосходит по своему значению  даже открытие нефтяного месторождения.   

        Виктор Строд -- явление исключительное. Но  существуют и другие феномены подобного рода. Каждому геологу известно, например, что некоторые люди  (лозоходцы)  обладают способностью  находить пресные подземные воды  с помощью ивового прута.  Прут  свободно вкладывается между согнутыми большим и указательным пальцами обеих рук, и  лозоходец  медленно шагает по  изучаемому участку. Над  линзой водоносного песка, залегающего иногда на глубине  нескольких десятков метров,  “инструмент”  начинает  медленно вращаться.  Самое удивительное,  что это происходит  только в руках у некоторых людей. В руках большинства  других  прут  неподвижен.  Лабораторными исследованиями установлено, что лозоходцы улавливают на биологическом уровне очень слабый градиент напряженности магнитного  поля, возникающий над водоносными линзами.  Эффективность метода была неоднократно подтверждена на практике, и он описан  во всех учебниках геологии, начиная  с  опубликованных  в 1518 году   “Беседах  Даниэля с Каппиусом о  поисках разных металлов и воды”.  Учитывая  широкую известность метода и полученных с его помощью  практических результатов, ни  один геолог  не решится заявить, что “это абсурд, такого  быть не может, я в это не верю”.   В принципе, если доказана  возможность восприятия человеком  физических полей, создаваемых водой на глубине  нескольких десятков метров, то почему нельзя допустить такую же возможность  для нефти на глубине нескольких тысяч метров? Суть явления в обоих случаях, видимо, одинакова, разница лишь в пороге чувствительности.  Такова некоторая дополнительная информация к феномену Виктора Строда.

        Я никогда не  проявлял  интереса и доверия к мистике, оккультизму и другим  псевдонаучным делам.  Но я твердо убежден, что любопытство и  способность удивляться -- это  движущие силы науки. Почти все  величайшие  открытия были сделаны теми, кто обладал этими качествами. И, наоборот,  те, кто был лишен их,  упускали золотой шанс, убеждая себя и других, что  “это абсурд,  такого быть не может”.   В наше время таинственные и  еще не познанные  особенности   восприятия  человеком  природных физических полей будоражат ученых, и  изучаются  в крупнейших университетах и лабораториях.  Тот, кто отмахивается от  фактов, связанных с  этими  особенностями, проявляет  вопиющее невежество и  высокомерие.

      Что касается доктора Элиэзера  Кашаи, интеллигентного человека  с мягкими манерами, то  бесспорным остается  тот факт, что,  будучи в течение 20 лет главным  геологом  нефтяной компании, он не пробурил ни одной удачной скважины, поставив тем самым  своеобразный мировой рекорд, достойный книги  Гиннеса.  Такого геолога можно уподобить хирургу, не сделавшему ни одной успешной операции. В 1988 году Кашаи ушел на пенсию, а его  заместитель  Цфания Коэн назначен главным геологом.  Однако этот на  редкость бесплодный тандем  продолжает свой бег на месте -- Кашаи стал научным  консультантом компании.  Такие вещи  возможны только в Израиле.   

  Глава  6.  Гедалия   Гвирцман

      Итак, мои шансы на получение работы быстро уменьшались.  Оставалась, правда, Геологическая служба в Иерусалиме,   но в сознание уже закрадывалась мысль о том,  что Израиль во мне вообще не нуждается. С точки зрения  здравого  смысла это было трудно объяснить. Поиски нефти  в стране проводились уже более двух десятилетий. Положительных   результатов не было получено. В этой ситуации  казалось неоправданным отказываться от услуг  специалиста, имеющего более чем 20-летний опыт работы  в стране, успехи которой в разведке  нефти  признаны   во  всем мире.

       Я боялся потерять последнюю надежду и умышленно откладывал поездку в Иерусалим. Но вот, наконец, этот  неизбежный день наступил — мой первый день в Иерусалиме.  Увидев город, столь не похожий на все, что мне  приходилось видеть раньше, я почти забыл о цели приезда.  Предстоящая встреча в Геологической службе как-то сама собой отодвинулась на задний план. Я бродил по узким улочкам Старого города, по красивым новым районам, побывал у Стены Плача и был охвачен незнакомым  мне дотоле волнением. Меня захлестнуло чувство  глубокой исторической связи между событиями двухтысячелетней давности и моей собственной жизнью. Казалось,  завершился некий гигантский исторический цикл.  Некогда мои предки покинули этот легендарный город,  странствовали тысячелетиями по миру, передавая из  поколения в поколение заветную мечту о возвращении.  И вот я осуществил ее. Меня охватило почти мистическое чувство  предопределенности судьбы. Стало казаться, что  не так уж важно, как сложатся дела с работой. Главное — жить в этом городе, быть частью его, дышать особым  воздухом еврейской истории.

       Все эти мысли теснились в голове каких-то два дня,  которые удалось выкроить для первого знакомства с Иерусалимом.  На третий день предстояла встреча с директором  Геологической службы Эли Зоаром, и пришлось  поневоле спуститься на землю. Да, он уже слышал обо  мне, был бы рад помочь, но бюджет ограничен, вакансий  нет.  Попытается что-то сделать, но не может дать никаких  обещаний... Тогда я еще не знал, что бюджет здесь ни  при  чем. Каждый работодатель мог получать зарплату для   нового репатрианта из специального фонда Министерства  абсорбции, по крайней мере, в течение двух лет.  Суть   отговорки была в нежелании предоставить мне работу. Но  почему? Через год совершенно случайно я узнал, в чем была  истинная причина (о ней будет рассказано в соответствующем  месте). 

       После разговора с Зоаром я почувствовал, что мечты  о Иерусалиме развеиваются так же быстро, как нахлынули.  Не хотелось признаваться себе, но получалось, что   попутчики по самолету были правы.  Вряд  ли следовало так  резко реагировать на  предложение жены и дочери  насчет  Америки.  Рушились планы так тщательно обдуманные еще в Москве. Приезд в Израиль  представлялся непростительной ошибкой, которую надо исправлять как можно  скорее.  Все это было  не только чертовски обидным, но и непонятным. Впервые в жизни я не мог найти объяснение  происходящему.  Настроение   сделалось   мерзким…

       Пора было возвращаться в Тверию, в ульпан, занятия  в котором теперь теряли всякий смысл. До автобуса   оставалось несколько часов. Не знаю почему, но я решил  еще раз заглянуть в Геологическую службу и попытаться  поговорить с начальником нефтяного отдела доктором  Гедалией Гвирцманом, о котором мне кто-то уже рассказывал. Никаких надежд   на  эту встречу я, конечно,   не возлагал.  Вряд ли начальник отдела скажет что-то иное, чем директор.  Если Зоар уже слышал обо мне, то и Гвирцман, наверняка, тоже.  И я снова услышу об отсутствии вакансий и ограниченном бюджете.  Но на сей раз меня  ожидал приятный  сюрприз.   Встреча с начальником  нефтяного отдела   стала решающей.

       Гедалия оказался на редкость внимательным и заинтересованным  собеседником -- качества, которые не часто встречаются в Израиле.  Среднего роста, в вязаной кипе (отличительный знак интеллигентного религиозного человек), умные добрые глаза за стеклами очков.  Выяснилось, что мы ровесники, обоим было 46 лет.  Разговор сразу же принял живой, неофициальный характер  — немного о жизни, о семье, но в основном  о  профессиональных делах.  Интерес Гедалии к моей  работе в Союзе был не формальным, а искренним.  Я  с удовольствием отвечал на его вопросы, объяснял  иллюстрации в книге, рассказал о разведочной концепции, к которой пришел на основе сопоставления нескольких  нефтяных провинций мира. Это была беседа  между людьми, работающими в одной области, которым  есть что рассказать друг другу. Как мне пришлось узнать позже, такая непринужденная атмосфера обычно создается во время   профессиональных  интервью на Западе, где умение проводить собеседование — одно из необходимых качеств руководителя.

        Разговор продолжался около двух часов  (три предыдущих интервью  занимали  не более получаса).  В заключение  Гедалия сказал, что у него нет сомнений в том, что я  должен работать в его отделе, и обещал сделать для  этого все возможное. Ободренный, я уехал в Тверию.  Вскоре Гедалия сообщил, что ему удалось убедить руководство  Геологической службы запросить для  меня  зарплату  из специального  фонда  Министерства  абсорбции.

       Закончив ульпан, мы переехали в Иерусалим. "В конце  концов, у всех все устраивается в Израиле" — этот оптимистический  рефрен мне не раз приходилось слышать  со дня приезда в страну. "Похоже, так оно и есть", —   подумал я, получив работу и счастливую возможность  жить в Иерусалиме.

 Глава  7.  Психологический  фактор

       В начале 1978 года, полгода спустя после приезда в  Израиль, я начал работать в Геологической службе. И в житейском, и в профессиональном отношении все складывалось  на редкость удачно. В Союзе наша семья не была в отказе. Разрешение на  выезд мы получили через шесть месяцев после подачи  заявления. Я продолжал работать до последнего дня и поэтому счастливо избежал многолетнего перерыва, столь болезненно сказавшегося на профессиональных  судьбах многих ученых и инженеров, уехавших до и после  меня. Эту удачу я объясняю тем, что мы подали заявление   незадолго до Белградской конференции по правам человека. Кроме того, было и некое неожиданное драматическое обстоятельство, которое ускорило получение визы. Оно  описано  в моем документальном рассказе “Как в жизни порой бывает” (Заметки по еврейской истории, № 127). Такое везение на фоне мрачной политической обстановки  конца 70-х годов и раздувания антиизраильской истерии  даже немного пугало. Было смутное ощущение, что  в  жизни обычно все сбалансировано и на каком-то этапе  мне придется пройти через свою полосу неприятностей.

        Сейчас, оглядываясь назад, я вижу, что эта полоса  началась с момента приезда в Израиль. И если бы не встреча с Гедалией Гвирцманом, мое короткое пребывание  в стране и стало бы платой   за предыдущее везение.  "Короткое" потому, что, не имея работы, я бы  не  задержался в Израиле, — в отличие от многих других,  заявлявших, что готовы "землю копать" на исторической   родине. Копать землю я не был готов, да и родина  в этом не нуждалась. В то же время вынужденный  отьезд   из Израиля был бы одной из самых больших неудач   и   разочарований  в  моей   жизни.  Но  как  бы  то  ни  было,  я   благополучно миновал эту полосу неприятностей, и  все   продолжало складываться хорошо.

        Геологическая служба расположена в Меа  Шеарим —ультраортодоксальном  квартале Иерусалима. Когда впервые попадаешь   в этот район,  кажется,  что время здесь остановилось где-то в XVII веке. Мужчины  даже в жару одеты в длиннополые сюртуки, черные фетровые   шляпы  или меховые шапки, некоторые в  белых носках до  колен и бриджах. Эту одежду они переняли у польской шляхты ХVI века. Мужчины, как правило,  нигде не работают и не служат в армии, их  единственное занятие -- изучение  Торы  в ешивах. В домах нет телевизоров и светских книг. Бритоголовые женщины в париках или  косынках, в безвкусно сшитых закрытых платьях.  Однажды мою жену женщины чуть не поколотили за то, что  она появилась в Меа Шеарим  в блузке с вырезом и без рукавов.   А ее подруга получила  плевок в лицо от мужчины за то, что  была в брюках.  Вся жизнь мужчин проходит в ешивах и синагогах,  женщин—в рожании детей и домашних делах. Они  постоянно или  беременны, или кормят очередного ребенка. На каждом шагу можно видеть молодых родителей,  не старше 30 лет, в окружении пяти-шести ребятишек, один другого меньше. Как правило, семьи живут в бедности  и тесноте. Зачастую единственным  источником существования  служат социальные пособия  и пособия на детей.  Зато в районе много синагог и ешив. Такой  образ  жизни  сохраняется  из  поколения  в поколение,  он  заранее  предопределен  для  всех  родившихся  в этой  среде.  

       Закон об  освобождении  учащихся ешив от службы в армии был принят при Бен-Гурионе,  когда  их  численность не превышала 400 человек.  В 2012 году   она  достигла  70 тысяч.  Поэтому  почти ежегодно  в Кнессете  предпринимаются  безуспешные  попытки  отменить его и распространить  на них закон   о всеобщей воинской  обязанности.  Особого  накала  эти  попытки  достигли в  середине 2012  года, когда начались  мощные демонстрации   резервистов, требующих  равного  распределения   обязанностей   между всеми   гражданами  страны.  В связи с этим  Главный  сефардский  раввин Израиля  Шломо  Амар   сделал  по радио Кол бе-Рама (12.07.12) красноречивое заявление,  отражающее точку зрения  всего ортодоксального населения:  “Попробовали бы эти герои, называющие студентов ешив уклонистами от службы в армии,  изучать Тору с утра до вечера хотя бы одну неделю, чтобы понять, что  такое настоящие трудности  и  сколько  смелости и храбрости  для этого нужно”.  Вот такая ситуация, такая   поляризация…

        Геологическая служба занимает несколько небольших  двухэтажных домиков,  построенных во время  Первой мировой  войны для немецкого гарнизона, стоявшего тогда  в Иерусалиме. Кроме того, имеется новый корпус, где  расположены лаборатории и библиотека. Лаборатории  оснащены современными приборами и оборудованием.  Но в большинстве рабочих комнат царит беспорядок —  столы завалены грудами бумаг и отчетов, материалы  лежат также на стульях и на полу. Все это характеризует  особый, израильский стиль ведения дел, присущий  многим  научным  и  государственным  учреждениям.  Позже, познакомившись с коллегами, я убедился, что многие из них  специалисты высокого класса в своих областях.  Работают они, как правило, долгие годы, иногда всю жизнь по одной и той же узкой тематике, много публикуются -- и в израильских и в зарубежных  журналах. Общая особенность  научных исследований в слабой координации и почти полном отсутствии коллективных работ. Поэтому  научный потенциал сотрудников  реализуется  недостаточно,  и  практические результаты ниже тех, которые могли бы быть при иной организации работ.

        В первые  же дни  я познакомился  с  Иехезкелем Друкманом, ответ которого на  свой запрос  тщетно  ожидал  в Москве  перед отъездом в Израиль.  Он оказался  человеком маленького роста, немногим более   150 см, который постоянно грыз ногти.  Прозвище его было «Чарли» -- видимо, за рост  Чарли Чаплина.  По телефону  с  родственниками он обычно говорил по-немецки  (семья  была из Германии).  У нас установились приятельские отношения.  О моем запросе он не упоминал, и я решил, что он  его не  получил.   Поэтому тоже не спрашивал.

        Гедалия предложил мне сначала ознакомиться с материалами  по геологии и разведке нефти в стране, а затем   уже решить, чем бы я хотел заняться. Это было как раз  то, с чего я и сам планировал начать  работу.  С энтузиазмом  взялся  я  за  дело. Около  двух месяцев ушло на изучение отчетов,  проектов, публикаций, относившихся к поискам нефти в  Израиле за 30 лет его существования. Вывод, к которому  я пришел, был ошеломляющим. На небольшой территории  страны были пробурены сотни скважин и выполнен  внушительный объем геофизических работ, но ни разу не были проведены обобщение и анализ этого огромного  фактического материала или хотя бы предпринята попытка  ревизии концепций, на которых основывалась безрезультатная   разведка. Ни в прошлом, ни в настоящем не существовало единой стратегии поисков, общей согласованной   программы геофизических и буровых работ. Вся нефтепоисковая активность носила стихийный, хаотический  характер. Это напоминало ситуацию в начале века в таких   старых нефтяных районах, как, например, Техас или Баку,  где сотни независимых предпринимателей бурили скважины наугад или на основании сомнительных поверхностных  признаков. Одни скважины оказывались удачными,  другие нет. Никто не анализировал накопленную информацию.  Те времена давно ушли в прошлое, уступив место  целенаправленным  поискам  на  основе  регионального  и   детального  анализа всей совокупности геологических материалов.  Особенно это важно в районах, где многолетняя  разведка не приводит к положительным  результатам.  Территория   Израиля относится именно к такой категории.

        Без постоянного анализа и ревизии концепций нельзя  двигаться дальше. Эта простая истина лежит в основе   философии  поисков во всех нефтяных странах мира. Например,  в СССР в каждом крупном разведочном регионе  существовали специальные группы геологов и геофизиков,  выполняющие такую работу. Мне самому не раз приходилось в ней участвовать, и результаты неизменно  приводили к открытию новых месторождений там, где разведочные  работы заходили в тупик. 

        В Израиле, при наличии современной техники  бурения и геофизического оборудования,  обобщение и использование данных, полученных  с помощью этой новейшей технологии, находилось (и  находится) на очень низком уровне. Чтобы картина была   понятнее, можно снова прибегнуть к сравнению с медициной  и представить, например, что при лечении сложной, запущенной болезни различные  органы больного исследуются с помощью самой современной  аппаратуры, но результаты не анализируются в совокупности. Забегая вперед, следует  сказать, что положение не изменилось  и  сегодня.

         В 1989 году американская нефтяная компания Джеотек  Энерджи Корпорейшн (Техас) провела частичную ревизию  прошлых разведочных работ в Израиле и выделила несколько   перспективных районов, бурение в которых планировалось  в 1990 году. На вопрос корреспондента газеты  Джерузалем Пост — почему в течение десятилетий   бурение в этих районах не привело к открытию нефти,  президент компании Джерри Таненбаум ответил: "На основании   того, что мне известно о прошлой разведке в  Израиле, можно сделать только один вывод:  здесь  считают, что для получения нефтяного  фонтана достаточно сделать дырку в земле" (Джерузалем  Пост, 5 октября 1989).  Более  убийственную  оценку трудно себе представить.  С точки зрения того, что американцы называют exploration  thinking (разведочное мышление), это, по существу, уровень  начала века, о котором говорилось выше. 

        Но вернемся к 1978 году.  Я сообщил  о своем  выводе   Гедалии, и он без колебаний согласился.

        — Да, к сожалению, это так. Обобщения и анализа  материалов не проводилось.

        — Если  так, то эту работу нужно выполнить как  можно скорее. И я бы хотел ею заняться.

       — По какому району?

       — По всей стране. В прошлом я выполнял подобные  работы по регионам, во много раз превосходящим территорию   Израиля.

        Гедалия  был  смущен.

        — Дело не в размерах территории. Здесь существует  психологический фактор. Пойми, тебе придется проводить  ревизию и, возможно, даже критиковать разведочные идеи других  геологов, которые и сейчас  продолжают   работать. Это сразу же приведет к конфликтной  ситуации. Не следует с этого начинать работу  в стране.

        Для меня это было еще одним "открытием Израиля".  В СССР каждый геолог, а тем более главный геолог, то  есть человек, достигший определенного профессионального и административного уровня, тоже чувствителен к  критике. Эта черта, вообще, свойственна человеческой  природе независимо от национальности и страны. Тем не  менее, везде существуют пути исправления профессиональных   ошибок, а если надо, то и замены руководителей.   Никто не застрахован от ошибок и от потери должности. Со временем я узнал о порочной системе   «постоянного статуса»    работников   в  Израиле,  именуемого здесь «квиютом»,  и  о  молчаливом  соглашении  избегать взаимной критики. 

        — Но проблему надо рано или поздно решать. Без  этого нельзя двигаться дальше, — пытался  я  настаивать.

         Гедалия  был  непреклонен.

         — Все это так,  но не в условиях  Израиля. Я предлагаю  тебе заняться  районом  Мертвого моря. Там сейчас разведку  прекратили. По общему мнению, район  неперспективный.  Посмотри его, подними старые материалы. Может быть,  обнаружится что-нибудь интересное. Этим ты никого не  заденешь. К тому же там есть соляные купола, а ты ведь  работал  в   солянокупольных   районах.

         В 1976 году вышла моя монография по геологии и особенностям   поисков нефти  в четырех  крупнейших  солянокупольных   районах  мира,  расположенных в СССР, США, Северном море  и Африке, которая была и остается единственной публикацией  по сравнительному анализу этих  регионов в геологической литературе.  Соляные купола — это своеобразные геологические  структуры, образованные ископаемой солью и имеющие форму подземных гор высотой до нескольких сотен и  даже тысяч метров. Иногда они возвышаются над земной   поверхностью,  наподобие вершины  айсберга, как, например, гора Сдом в районе Мертвого   моря, но в большинстве случаев полностью скрыты  под землей. Такие формы объясняются тем, что соль это единственная пластичная порода, обладающая способностью деформироваться под давлением вышележащих пластов.   Как правило, с соляными  куполами  связаны  месторождения  нефти  и  газа.  При этом  наиболее крупные залежи  находятся  под  солью.

         Так  я начал   работать  над  проектом  оценки нефтяного потенциала   района  Мертвого  моря.   

 Глава  8. Асфальтовое  озеро

       С первого же дня работа захватила меня. Предстояло    скрупулезно изучить все, что было опубликовано или  содержалось в архивах по району Мертвого моря,  просмотреть документацию по пробуренным скважинам,  изучить образцы пород, поднятых при бурении, геофизические  материалы. Нельзя было упустить ни одного документа,  письма, записки. Все это хранилось в многочисленных  папках, покрытых пылью — свидетельство того, что они  не раскрывались долгие годы. Необходимо было также  выполнить несколько геологических маршрутов на местности.

        Мертвое море — это уникальный геологический, геохимический  и топографический феномен, подобного которому  нет на Земном шаре. Топографически море представляет  собой самое низкое место на Земле — поверхность  воды расположена на 400 метров ниже уровня   мирового океана. Геологически — это самая молодая  часть гигантского Восточно-Африканского рифта, протянувшегося  от Замбии и Ботсваны на юге до Красного  моря на севере. У южной оконечности Синайского полуострова  рифт раздваивается — западная ветвь образует  Суэцкий залив, а восточная — залив Акаба, долину Арава,   Мертвое море, долину Иордана и далее через Кинерет  продолжается в долину Хула. В Суэцком заливе и на его  обоих  берегах открыто много нефтяных месторождений.   Одно из ответвлений рифта  пересекает  Южный  Судан.  Там тоже  обнаружены  крупные  месторождения.  

          Вода Мертвого моря содержит самые высокие в мире  концентрации калиевых, бромистых и магниевых солей,  на базе которых построен химический комбинат.  Следует заметить, что на иврите  море  называется  не  Мертвым, а  Соленым.  Его библейское название Сиддим.

          Прямые признаки нефти в окрестностях Мертвого моря в виде натеков  на стенках вади (сухие овраги), высачиваний  тяжелой вязкой нефти  из трещин в горных породах, а также огромных  глыб  асфальта, то есть  окисленной  нефти, всплывающих время от времени на поверхность  воды, известны с глубокой древности.  Первое в истории письменное упоминание о нефти, содержащееся в Торе, относится именно к этому району:  “А  в долине Сиддим  было много ям, заполненных асфальтом. И цари Содома и Гоморры бежали и упали в них” (Бытие, 13-14, 10). Римляне называли   Мертвое море Асфальтовым озером.  Вот  что  писал  о  нем  греческий историк Диодорус, живший в эпоху Юлия Цезаря  (102—44г. до н.э.): “В этом обширном озере имеется   много асфальта, который используется лишь в незначительном   количестве.   Каждый год огромные куски всплывают со дна на середину озера. Варвары, живущие на его берегах, называют крупные куски ‘быками’, а небольшие — ‘телятами’. С берега плавающие глыбы асфальта выглядят  как острова. За двадцать дней до их появления вокруг  озера возникает неприятный запах, а изделия из серебра, золота и меди тускнеют. Воздух становится легко воспламеняющимся.  Эти явления исчезают, когда асфальт  всплывает на поверхность воды”.   Геологический  смысл   этого     заключается  в следующем.   Перед тем, как глыбы асфальта отрывались от дна и всплывали  на поверхность, струи сероводородного газа  прорывались  с еще больших глубин и достигали атмосферы. Это указывает на активизацию подвижек земной коры, предшествующую землетрясению, как правило, незначительному. Несколько  позже Диодоруса  еще одно подтверждение столь необычного  природного явления было дано греческим историком  и географом Страбоном, жившим в первом столетии новой  эры. Вслед за ним Иосиф Флавий описал технологию  асфальтового промысла.

       Большая часть выловленного асфальта отправлялась в  Египет, где во времена фараонов и Птолемеев он употреблялся   для изоляции водохранилищ, подвалов домов, зернохранилищ, саркофагов, «осмоления» лодок, а также для мумификации умерших. Уже  в древние времена Мертвое море считалось важным экономическим владением, и на протяжении столетий оно  непрерывно переходило из рук в руки. Египет, Вавилон,  Сирия, Ассирия, Персия, Греция, а затем и Рим поочередно  владели этой асфальтовой кладовой, и каждый  новый завоеватель создавал здесь асфальтовый промысел. Сохранилось свидетельство, что Марк Антоний подарил  его Клеопатре, которая сдала предприятие в аренду Малхусу-набатейцу. Последний не выполнил своих  финансовых обязательств и по приказу Клеопатры был  наказан Иродом. Во времена крестоносцев асфальт отправлялся  в Европу  и  использовался  как  медицинское  средство.

       В более поздние эпохи явления, описанные Диодорусом, продолжались, но стали более редкими. В 1834 и  1837 годах американский исследователь Эдвард Хитчкок  наблюдал большие массы асфальта, всплывшие на поверхность  после землетрясения. Спустя почти сто лет, в 1925  году геолог Блэйк сообщил о 150 тоннах асфальта, появившегося  на поверхности моря в районе Эйн Геди. И,  наконец, в 1958 году израильский геолог Яков Нир сфотографировал  глыбу  асфальта  высотой  в  человеческий  рост  напротив  Масады.

        Все эти исторические и современные данные с несомненностью указывали на существование залежей  нефти, которые служат источником асфальта. Что касается относительной древности исторических описаний, то несколько тысяч лет в масштабе геологического  времени  являются ничтожно малым  периодом, и то, что наблюдалось во времена Римской империи, может считаться  современным явлением с геологической точки зрения.  Поэтому неудивительно, что после образования государства  Израиль первая разведочная скважина с символическим  названием Мазал 1 (счастье, удача)  была пробурена именно в  районе Мертвого моря  (1953 год). Бурение этой скважины можно считать началом активной разведки этого уникального  геологического региона. Но, как известно, нефть здесь  до  сегодняшнего  дня так  и  не обнаружена.

        Следует сказать, что, помимо Мертвого моря,  в мире  известны несколько озер, называемых асфальтовыми.   И все они связаны с  доказанными или предполагаемыми  нефтяными залежами на глубине.  Назову наиболее известные.   Озеро Ла  Бреа  (“ла бреа” --  асфальт по-испански) на острове Тринидад, крупнейшее  в  мире  скопление природного асфальта. Хотя разведка не проводилась, нефтяная залежь под  озером  предполагается.   Одноименное  озеро  Ла Бреа в пределах городской черты Лос-Анджелеса. Нефтяная залежь предполагается, но проверка ее бурением в  городе невозможна.  Озеро Гуанако (или Бермудес)  в Венесуэле.   В районе озера имеются  много  нефтяных месторождений. 

        Все это лишний раз указывает  на несомненное присутствие   нефтяной  залежи  также и  под  израильским  Асфальтовым  озером. 

 Глава  9.  “Шансы  открытия  нефти  минимальны”

        К 1978  году, когда  Гедалия предложил мне заняться  Мертвым морем, в этом небольшом районе были пробурены  11 разведочных скважин глубиной от 600 до 4000  метров, не считая более 20 мелких скважин. По результатам бурения был сделан вывод о бесперспективности  дальнейших поисков. В 1976 году они были прекращены.

       Хотя предложение Гедалии было продиктовано скорее   психологическими, нежели геологическими соображениями,  я сразу же почувствовал, насколько эта работа профессионально  интересна. Спустя пять лет, когда я работал  советником по международной разведке в канадской  компании, мне пришлось выполнять оценку нефтяного  потенциала  пограничного района Ботсваны, Намибии и Южной Африки, в котором берет свое  начало гигантская рифтовая система, оканчивающаяся в Израиле. Это позволило  детально  изучить  геологию  на обоих ее концах, разделенных  расстоянием более  6 тысяч  километров. Незадолго перед  тем промышленные залежи нефти были обнаружены примерно   на полпути между Израилем и Ботсваной — в  средней части рифтовой зоны, расположенной в  Южном Судане.   И тогда я лишний раз убедился, насколько интересна геология рифта и насколько перспективны  различные  его  участки  для  поисков  нефти.

       Но вернемся к Мертвому морю. В ситуации, когда в  каком-либо районе многолетняя разведка не приводит к  открытию месторождений, необходимо найти ответы на  два принципиальных вопроса. Во-первых, имеются  ли  здесь вообще объективные геологические предпосылки  для образования и сохранения залежей нефти? И если  на этот вопрос ответ будет  аргументированно  положительным,   то следующий вопрос касается разведочной  концепции — была ли она  адекватна конкретным геологическим условиям района? По этим двум направлениям  я  и  построил  свою  работу.

        Чтобы ответить на первый вопрос, помимо собственных   полевых наблюдений, я собрал и проанализировал все  имевшиеся сведения о прямых и косвенных признаках  нефти и газа на поверхности и в скважинах. Эти сведения были разбросаны по сотням публикаций, отчетов, кратких записок и даже личных писем, хранившихся в архивах.  Данные, собранные вместе и рассмотренные под единым  углом зрения, показывали, что район Мертвого моря буквально  дышит нефтью   (эту фразу впоследствии подхватили журналисты, и я часто встречал ее в газетах).  В документах были зафиксированы  и весьма бурные нефтегазопроявления.  В одном случае,  например, дальнейшее углубление скважины оказалось технически невозможным из-за непрерывного притока в  нее тяжелой вязкой нефти. В другом случае аварийный   фонтан  горючего газа из  скважины сорвал с места буровую  вышку и оборудование. Практически в каждой пробуренной   скважине были обнаружены прямые или косвенные  признаки нефти. Однако, несмотря на то, что поиски  проводились в течение 23 лет, неудачи следовали одна  за другой. Учитывая чрезвычайно малую площадь района,  столь продолжительная безрезультатная разведка была  сама по себе фактом беспрецедентным в истории нефтяной  промышленности. Напрашивался вопрос, как в известном  анекдоте, — или  разведка  не  та, или район не тот?  (анекдот касается   реплики “наивного”  кинозрителя  при  обсуждении   провала  фильма  “Война и мир”:   “Или  режиссер не тот,  или  роман   хреновый”).

        Неудачи требовали объяснения.   И как  всегда в подобных случаях,  были   выдвинуты  научные теории, доказывающие, что  нефти в районе нет по естественным, геологическим причинам.  Одним из самых популярных объяснений, которое разделяли почти все израильские геологи, была теория флашинга, то есть  вымывания и окисления  нефти  относительно пресными  подземными водами. Поэтому все, что сейчас осталось, -- это лишь  следы разрушенных прежних скоплений в виде тяжелой окисленной нефти и асфальта.  В 1974 году в Иерусалиме  состоялся национальный симпозиум по  проблемам  энергии.  В докладе “Прошлое и будущее разведки нефти в Израиле”   доктор Гедалия Гвирцман  подвел итог многолетней дискуссии о Мертвом море:  “Многие геологи считают асфальт  остатками месторождений, разрушенных пресными водами, и поэтому  шансы открытия нефти в районе  минимальны”.   Иными словами, получалось, что   район  “не тот”.   Справедливости ради  замечу, что сам Гедалия  не разделял эту точку зрения.

       Должен   сказать, что  отрицательный прогноз, даже разделяемый  большинством геологов, не произвел на меня особого впечатления.  Еще в СССР я задумал написать книгу о  наиболее драматических ошибках  и просчетах в нефтяной разведке.  Хотя книга не была закончена, для нее удалось собрать обширный фактический материал.  Потом в Канаде, когда я погрузился в мир западной нефтяной разведки, появилась возможность существенно дополнить его и охватить многие нефтяные провинции мира. что опять отодвинуло  написание книги. В результате она так и осталась лишь в многочисленных папках  моего архива.  Но собранный  материал позволял сделать много интересных выводов. Один из них заключался в том, что  почти во всех регионах  на определенных этапах выдвигались скептические, а порой и резко отрицательные  оценки перспектив обнаружения нефти.  История  поисков нефти в каждом регионе  усеяна надгробьями  геологов, утверждавших, что  нефти здесь нет.   Первым прославился на этом поприще  Джон  Арчболд, вице-президент  крупнейшей американской компании  Стандард  Ойл.  В 1885 году, будучи  уверенным, что нефть есть только  на востоке США, он публично заявил:  “Я выпью каждый галлон  нефти, который будет получен к западу от Миссисипи”. Как правило, после открытия месторождений, эти  оценки становились не более  чем  историческими  курьезами  и со временем забывались.  В действительности они были не столь безобидны и в ряде районов  задержали  обнаружение нефти на многие годы и даже десятилетия. Тому есть множество примеров  в  далеком и в не столь далеком прошлом.  Достаточно назвать такие  ныне известные  нефтяные провинции как  Волго-Уральская и Западно-Сибирская в  России, Северное море,  Австралия. Более поздним примером служит уже упоминавшийся Южный Судан, где еще в  60-х  и в начале 70-х  годов категорически отвергалась возможность открытия нефти, что, естественно, подкреплялось  соответствующими теориями.  А в середине 70-х годов  американская компания Шеврон проигнорировала эти теории  и  обнаружила крупные  месторождения.  

       Но, пожалуй, наиболее ярким примером является Кувейт, само название  которого  служит  синонимом  нефтяного   богатства.  Мало кто знает, что в  20-30-е годы  “разведочная судьба”  Кувейта поразительно напоминала нынешнюю “разведочную судьбу”  Мертвого моря.  Эта история настолько поучительна, что ее следует  рассказать подробнее. Асфальт и выходы тяжелой вязкой нефти на поверхность  были известны в Кувейте, как и в районе Мертвого моря,  с давних времен.  Во время Первой мировой войны  асфальт даже использовался для  покрытия дорог.  В 1913 году  эмир  Кувейта  предложил  Англо-Иранской  нефтяной компании  (АИНК) разведочную концессию на очень выгодных условиях. К тому времени  АИНК уже открыла крупное месторождение Меджид - Сулейман в юго-западном Иране и вводила в разведку новые районы.  Но  компания отклонила  предложение, считая перспективы сомнительными, а территорию  слишком малой  для  проведения масштабных  поисков (площадь Кувейта 19 тысяч квадратных километров, что соизмеримо с площадью Израиля).   Настойчивые попытки  эмира  заинтересовать  АИНК  закончились только в 1925 году, когда  появился официальный отчет  ее главного геолога  Гуго де Бокха,  авторитетного знатока региона Персидского залива, в котором утверждалось: “Особенности геологического строения  Саудовской Аравии и  Кувейта исключают наличие здесь  залежей нефти. Что касается тяжелой нефти и асфальта, то  это лишь   остатки разрушенных месторождений” (если бы авторы теории флашинга в  районе Мертвого моря изучали  мировую историю  разведки  нефти, они вряд ли решились бы повторить  это утверждение слово в слово).  Сегодня заключение   де Бокха  может насмешить даже школьника, но тогда Кувейт еще не был Кувейтом. После этого отчета  две  другие  крупные   компании,  владевшие месторождениями в соседнем Ираке и проводившие там разведку, отвергли предложение эмира.  Теперь они  точно  знали, что  “в Кувейте нет нефти”.  Так же вели себя все остальные компании, к которым он обращался.  Это продолжалось до  1937 года, когда на сцене  появилась американская компания Галф Ойл, которая  “не  знала, что  в Кувейте нет нефти”.   Применив  open  mind  approach  и проведя собственные независимые исследования, компания  разработала новую разведочную концепцию и открыла самое  крупное в мире нефтяное месторождение  Эль-Бурган. 

        Этот пример лишний раз  подтверждает простую  истину -- для того, чтобы нефть была обнаружена,  одного ее присутствия в недрах недостаточно.  Нужны геологи, умеющие читать “геологические  иероглифы”.  Впрочем, это в равной мере необходимо для любой науки -- медицины, физики, химии и других. Все наблюдают одно и то  же  в  своих областях, но не все правильно  оценивают то, что  наблюдают.    В каждом районе геология  существует  до  того момента, пока  не появляется  первый  геолог.  С этого времени   геология уступает  место  интерпретации.  А интерпретация  может быть правильной и  ошибочной,  в  зависимости  от знаний и личного опыта интерпретатора.   

        Поэтому,  зная достаточно хорошо нефтяную геологию  и  историю разведки в разных странах,  я  пришел к выводу, что теория  разрушения залежей пресными водами,  которая  была столь  популярна в Израиле,   не  соответствует   реальной геологической обстановке.  В Венесуэле и в штате Вайоминг, США крупные залежи нефти контактируют с еще более пресными подземными водами, чем  в районе Мертвого моря.  Иными словами,  район  был “тот”. Что же было “не то”?  Для ответа на этот вопрос  нужно было выполнить вторую часть работы -- анализ разведочной концепции.  Помня  слова Гедалии о психологическом факторе, я понимал деликатность задачи.  В каждой стране может оказаться собственный  Гуго де Бокх.  А в Израиле никого нельзя затрагивать.

 Глава  10.  Приезд  нецелесообразен

         Примерно через год после начала работы произошло  событие, которое заставило  меня  кое о чем задуматься.  По каким-то  делам я зашел в Иерусалимское отделение Сохнута  (Еврейское  Агентство),  и  начальник  отдела алии Бенцион Фикслер попросил секретаря  принести мой файл. Он раскрыл его, и в этот  момент его вызвали в другую комнату. Папка  оказалась  открытой на первом  подшитом в ней документе. Это было  письмо на иврите. Поразительной была дата письма — оно было написано за год до моего приезда в Израиль!  К внутренней стороне папки был приклеен бумажный конверт, в котором лежало что-то  объемное.  Когда Фикслер вернулся, я спросил его, что это за письмо  и каким образом оно могло появиться в то время, когда  я еще находился в России и даже не обращался за  получением визы?  Он прочитал его и сказал, что это ответ  Геологической службы на запрос, поступивший через посольство  в Риме.

        — Что   говорится  в письме ? — спросил я.

        — Здесь написана какая-то глупость, будто они рассмотрели документы и  считают твой приезд  нецелесообразным, — с неохотой   ответил  Фикслер.

        -- Письмо  адресовано мне.  Я бы  хотел  забрать его.

        -- Оно адресовано не  тебе, а  Сохнуту и посольству в Риме.  Поэтому я  не  могу  отдать  его.   Оно  должно  остаться  у  нас.

        -- Пусть так,  но  сделай  мне  копию.

        -- Копия и оригинал -- одно и то же.  Ты не можешь получить письмо.  Оно тебе не нужно.

        -- А что в конверте? -- спросил я.

        Фикслер заглянул в него.

        -- Здесь какая-то книга.  Она пришла вместе с письмом, -- он вынул  ее.

        --  Это моя книга.

        --   Твоя?  Можешь забрать, если хочешь.   

        Я взял  книгу. Они даже не захотели оставить ее для технической  библиотеки.   Незаинтересованность  была полная и демонстративная.

        --  Кто подписал письмо?

        --  Доктор  Иехезкель  Друкман, -- сказал  Фикслер,  взглянув   на подпись.

        Еще не осознав полностью смысл  письма, я испытал  шок от этой очень уж знакомой формулировки. Ах да,  конечно, — это же стандартная формулировка ОВИРа:  "Рассмотрев... считаем выезд нецелесообразным". Вот  где "отказ" настиг меня! Не успев подать документы  в  ОВИР, я  уже  попал  в отказники  здесь,  в Израиле.   Было   над   чем  задуматься…

        — Почему же ты не переслал письмо в Рим? — с  трудом сдерживаясь, спросил я.

        — Мы не отправляем такие письма, — сказал Фикслер.  И, увидев выражение моего лица, добавил -- Не стоит  волноваться. Ты же работаешь. Мы знали, что все будет  хорошо. В Израиле никто не умирает с  голоду.

       — Но  как  ты  посмел  перехватить  личное  письмо?

       —Моя задача привозить евреев в Израиль, а не  отпугивать их, —невозмутимо  ответил  Фикслер.

          Самое любопытное в этой истории то, что волноваться  действительно не стоило. Как я узнал впоследствии, любая  научная или профессиональная организация в Израиле — университет, институт, госпиталь — отвечают на  подобные запросы, точно так же, делая все возможное,   чтобы предотвратить приезд коллег.  В моем случае возмутительным был лишь факт перехвата  письма  Сохнутом.  Это стало возможным из-за  того, что израильское посольство в Риме отправило мой запрос не непосредственно в Геологическую службу, а сделало это  через Еврейское Агентство. И поэтому ответ  Друкмана  был  тоже передан ему.   Все остальное вполне вписывалось  в рамки профессиональных взаимоотношений в Израиле.  Из-за этого страна теряла, теряет и будет терять нужных  специалистов в науке, технике,  медицине  и  других  областях.

       На следующий день, встретив на работе  Друкмана, я  сказал, что только вчера  случайно узнал о содержании его письма,  и спросил,  чем это было вызвано.  Друкман  на миг задумался  и  начал  грызть ногти.  Потом, не вдаваясь в объяснения  (да и какие могли быть объяснения, если вся пропаганда на русском языке твердила одно -- приезжайте, историческая родина ждет вас, вы нужны ей),   ответил  без  малейшего смущения:  “Письмо  было   согласовано  с  руководством.  Все были уверены, что ты получил его”. Теперь  мне стали, наконец,  понятны  слова директора Геологической службы  Эли  Зоара,  сказанные   год  назад  при первой встрече  с ним:  “Я слышал о вас. Был бы рад помочь, но бюджет ограничен,  вакансий  нет”.  Итак, моя судьба была разыграна двумя шулерами -- один послал  “черную метку”,  другой перехватил ее.  Оба действовали от имени респектабельных (по израильским  нормам) учреждений, представления которых о жизненных  интересах  маленькой  страны были диаметрально противоположными.  Сохнут (и правительство) были зазывалами,  Геологическая служба  (и многочисленные другие  государственные  организации, в том  числе  университеты) -- вышибалами.  Ну  что ж, начало было многообещающим.  Что еще  можно будет ожидать в такой среде обитания, к чему  следовало готовиться?  Как  потом  оказалось, вопрос этот  не  был  праздным…

        Здесь следует  забежать  вперед  и  сказать о своеобразной роли правительства в  истории алии.  Как  уже отмечалось в первой главе, из восьми семей  летевших с нами  в самолете Москва - Вена,  почти  90 %  направлялись не в  Израиль, а  в США.  Такое соотношение  было весьма устойчивым в конце 70-х  и  в 80-х годах.  В 1986 году премьер министром стал Ицхак Шамир,  сделавший своей главной задачей  переломить  эту тенденцию.  Естественно,  не  путем превращения Израиля в более привлекательную  страну,  а путем   беспрецедентного  давления на  администрацию и еврейскую общину США с целью  заставить их отказаться от приема советских евреев и предоставления им статуса беженцев. Его усилия увенчались успехом,  и  в 1989 - 1992 годах  миллионный поток  беженцев был перехвачен и  развернут  в сторону Израиля.   В подавляющем большинстве случаев против их воли.  Советские  евреи  были  лишены  права свободы выбора, который  проходит красной нитью через Тору. На похоронах  Ицхака Шамира  2 июля 2012 года  это  “достижение”  отмечалось  как его величайшая заслуга перед  алией.  При этом использовался эзопов язык.  Так, премьер министр  Натаниягу  сказал:  “Благодаря   Ицхаку Шамиру  советские  евреи   получили возможность сделать осознанный выбор -- сначала познакомиться с Израилем, а потом, если не понравится,  уехать в  Америку”.  Он, конечно, знал, что уехать “потом”  было не так-то просто -- беженцы теряли свой статус и превращались в обычных  иммигрантов, да  и денег  для  еще одной эмиграции у неимущих советских евреев не было.  И, тем не  менее,  80 тысяч  человек  из этой волны алии  по  официальным, вероятно, заниженным данным  уехали из страны.  Считается,  опять же по официальной версии, что это в основном  репатрианты, у которых были проблемы с подтверждением  своего еврейского происхождения.  Разумеется, это не так.   Журналист Давид Шехтер рассказал  на  радио РЭКА  в  день похорон Шамира, что  в год массовой алии покойный  премьер министр  во время  интервью  с ним воскликнул с  искренним недоумением:   “Почему они не голосуют за нас  (т.е. за Ликуд - Х.С.)!  Ведь мы же привезли их в страну”.  Ему и в голову не приходило, что именно поэтому и не голосуют…  Этот наивный  вопрос-восклицание  показывает всю глубину непонимания  главой  правительства  созданной им  проблемы.   Впрочем, таким же непониманием  репатриантов отличались  все  другие  премьер министры --  до и после  него.

        Но вернемся к письму Друкмана. Его  перехват  был,  скорее всего,  исключительным случаем  в истории  советской  (российской)  иммиграции. Более  частыми  были  запросы  потенциальных  репатриантов,  посланные  будущим коллегам или работодателям напрямую,  минуя  Сохнут.  Расскажу  одну такую историю.  Она связана с всемирно  известными  киевскими  математиками  братьями Григорием и Давидом Чудновскими.  В 1978 году, после многолетнего отказа  они получили разрешение на выезд из  СССР.   В борьбе за них  принимали участие  ученые и научные  организации многих стран, в том числе  израильские. Первоначальным твердым намерением Чудновских была алия в Израиль.  Однако, как  говорится -- на всякий случай, они (как и я в свое время) сообщили израильским коллегам в Тель-Авивском и Иерусалимском  университетах о своих планах.  Вскоре был получен ответ. Оба университета  по бюджетным  соображениям считали их приезд нежелательным.  Потрясенные и разочарованные  Чудновские  вынуждены были изменить направление и отправиться в США.  Израильские газеты много писали о борьбе за их выезд, а когда разрешение было получено началось ликование по поводу их предстоящего приезда в Израиль.  И вдруг имя Чудновских исчезло со страниц газет. Они проехали мимо, и  пресса потеряла к ним интерес.  Широкая публика так и не узнала о причине, заставившей их изменить маршрут.  Остается добавить, что на приеме, устроенном  по поводу их приезда в США, президент Колумбийского университета  сказал, что Григорий Чудновский входит в пятерку  крупнейших математиков мира.  Эту историю  рассказал  мне доктор Абрам Энглин, близко знавший  семью  Чудновских.

        В Иерусалимском  отделе  трудоустройства репатриантов  висит постер, изображающий  человеческий мозг в разрезе.  Надпись на английском гласит:  Grey  matter  matters  in  Israel  (серое  вещество  имеет  значение в Израиле).  Вопрос  лишь в том -- насколько серое?

        Судьба   ученых и специалистов, выходцев из СССР  (России),  активно обсуждается в русскоязычной  израильской прессе и интернет-изданиях. При этом сами “неудачники”, в силу психологических  и этических причин, хранят молчание.   Настоящие  “Записки” -- скорее  исключение, чем правило.   Высказываются обычно те,  кому повезло, кто оказался востребованным, и потому доволен  жизнью  и  собой  (такие, разумеется,  тоже  есть).  Приговор  некоторых из них в отношении   менее удачливых коллег  беспощаден и  благоухает  самодовольством.  Вот  два  примера.  Профессор физики  Марк  Азбель:  “Тот, кто действительно  чего-то стоит, без труда находит работу”.  Профессор физики Мирон  Амусья:  “За бортом оказались те, кто  по  возрасту, ненужности  профессии, чрезмерной самооценке  или  просто плохой подготовке -- не вписались в  израильскую жизнь… они существуют в воображаемом  мире…  пытаются насадить… не хотят признать… и т.д.”   Кто же эти “люди за бортом”?  Вот  навскидку  несколько имен.  Доктор  технических наук Лев Берман,  один из  ведущих нефтяных геофизиков  в СССР, живет на пособие.   Доктор экономических наук Леон М., работает охранником (его шансы получить работу по специальности стали нулевыми, когда  по просьбе интервьюировавшего его профессора показать свои  работы, он принес чемодан книг и журналов).  Доктор медицинских наук Шалва  Марди,  крупнейший специалист  по кожным болезням.  Был выдавлен коллегами  из Израиля, уехал в Швейцарию и  создал там  всемирно известную клинику.  Список  можно продолжать  и  продолжать...  

      Но, пожалуй,  самым  вопиющим (и показательным) из известных мне примеров  является судьба  моего  друга  Герца Франка,  выдающегося режиссера-документалиста, получившего за свои фильмы  множество международных призов и премий в Испании,  Франции, Германии, Японии  и  в других странах   Ему посвящены статьи во всех  энциклопедиях по кинематографии, не говоря уже о Еврейской  Энциклопедии.  Его книга-руководство о документальном кино  неоднократно переиздавалась в разных странах.  Приехав в  1994 году в Израиль  (между прочим, с беглым ивритом), Герц  предложил свои услуги  факультету  кинематографии  Тель-Авивского университета.  И получил ответ:  “В связи с сокращением  штатов и финансовыми проблемами,  мы не сможем предоставить  вам работу”.  Это равносильно тому,  как  если бы  физический  факультет отказал в работе лауреату Нобелевской премии.   Позже Герц  рассказал в интервью  иерусалимской газете  Кол а-Ир  (январь  2002 г):   “Я тогда  еще был идеалистом, оставившим в Латвии блестящую карьеру  и приехавшим в Израиль в возрасте 68 лет.  И я написал  им,  что буду  рад  преподавать  бесплатно. Они мне даже не ответили.  В Израиле думают, что если кто-то готов работать бесплатно, то он идиот.  А кому нужно, чтобы идиот преподавал студентам?  Я не жалуюсь и не разочарован.  Я просто надеялся, что могу быть полезен”.   Остается добавить, что период   с момента приезда в Израиль и  до настоящего  времени (2012 г)  стал одним из самых плодотворных и творчески насыщенных в его жизни. Герцу сейчас  86  лет, а график его зарубежных поездок   напоминает   расписание  оперной звезды -- просьб на показ его фильмов, мастер-классов и  приглашений  в жюри международных кинофестивалей  больше, чем он может позволить  себе физически.  При этом он продолжает снимать фильмы во многих странах, за исключением Израиля.   Одними из тех, кто  несказанно рад  всему этому,  являются руководители  факультета кинематографии,  И  их радость, разумеется, вызвана тем, что  они  сразу же разглядели угрозу и  обезопасили себя от  такого конкурента.   Таков  еще  один  “человек  за  бортом”.  

       Еще более печально то, что такие местечковые нормы  взаимоотношений существуют не только в науке и искусстве. В своей  автобиографии Ариэль Шарон рассказывает, как в 1968  году начальник генштаба Хаим Бар-Лев отказался продлить  его контракт, то есть заставлял покинуть армию.  Шарон был в то время 40-летним генералом, одним из  лучших в стране. Поводом для конфликта послужила дискуссия  о так называемой линии Бар-Лева  (израильский  вариант   «линии Мажино»  вдоль Суэцкого канала).  Шарон высказался  против ее строительства, считая саму концепцию  устаревшей и неэффективной. Война 1973 года показала,  насколько он был прав. Но тогда, в 1968 году, Шарон  удержался в армии только благодаря вмешательству  всесильного министра финансов Пинхаса Сапира, который был обеспокоен  возможной потерей голосов на выборах, если Шарон  присоединится к Ликуду.  А ведь могло сложиться и по-другому,  и Бар-Леву  удалось бы  изгнать Шарона из армии.  И в 1973 году Шарон,  вопреки   приказу  Генштаба, не  форсировал бы  Суэцкий канал  и не  обеспечил бы перелом в войне.  Но, как известно, история не терпит  сослагательного наклонения.  Не будем и мы  заниматься вопросом  “что было бы  если… “,  а  вернемся  к своим делам.

        Как-то богатый американский еврей Самуэль Эйзенштат, тесно связанный с разведкой нефти в Израиле, заметил в разговоре со мной:  “Все те сложности, которые существуют в отношениях  между людьми в любой стране, в Израиле увеличены  в тысячу раз”.  Но все это я узнал значительно   позже. А тогда, после разговора с Друкманом, я почувствовал  себя не прошеным гостем, которому прямо сказали,  что его не хотят  здесь видеть, но он все же  нахально явился и даже  занял рабочее место.   “Израильские братья”  были, разумеется,  уверены, что письмо  дошло  до  меня.  Да, было  над  чем  задуматься…

        Вспомнился холодный прием  у  директора Геологической  службы, который, несомненно,  отражал  политику  Министерства энергетики, в состав которого она  входила. Потом, когда я уже начал работать,  один из коллег сказал мимоходом:  “Так ты, Хаим,  все-таки решил приехать”.  Это “все-таки” я тогда не понял, а сейчас все  становилось на свои места. Действительно, получалось, что Фикслер  прав -- у Сохнута  одни задачи, у Министерства энергетики -- другие.  Впрочем, через много лет мне предстояло  поближе познакомиться с нравами этого  Министерства.

        А что касается  двух  вышеназванных    профессоров физики  и всех, кто разделяет их  самодовольные взгляды, то  приведу  слова  великого американского актера  Кирка Дугласа (Иссура  Гершелевича  Даниеловича): “И мой  отец,  и Марк Шагал  покинули Россию.  Шагал стал  всемирно известным  парижским художником, а мой отец - старьевщиком в Нью-Йорке. Таланты евреев многообразны”.  Кто-то  увидит  в этих  словах  правдивую  шутку,  а  кто-то -- шутливую   правду…

Глава  11.  Бурение  под  городским  фонарем

       Я должен  очень кратко и  схематично остановиться на некоторых геологических вопросах, без которых дальнейший рассказ не будет понятным.  Геологическое строение  района Мертвого моря  можно упрощенно  изобразить как систему из трех структурных зон, протягивающихся  параллельно западному берегу и ступенчато  погружающихся  по разломам  с запада на восток, то есть от Иудейских гор  к центральной части моря.  Иными словами, каждый геологический пласт залегает на  относительно небольшой глубине во внешней, наиболее западной зоне, затем резко опускается на  большую глубину в средней зоне, и, наконец,  опускается еще ниже в центральной зоне, основная часть которой занята  морем. Однако  южнее береговой линии, в районе Арват Сдом,  центральная зона расположена на суше.

        Если представить себе поперечный геологический разрез  с запада на восток,  от  Иудейских гор до морской границы  с Иорданией, то мы  увидим  как бы  гигантскую  лестницу, верхняя ступень которой шириной  около двух километров проходит через крепость Масада,  средняя ступень  шириной от 2. 5 до 5 километров расположена на  500 метров ниже, и, наконец, нижняя ступень   шириной 5-6 километров находится на 3500  метров ниже средней.  От границы по направлению к иорданскому берегу  картина повторяется в  обратном порядке.  Важнейшим элементом геологического разреза  центральной зоны  является  соленосный пласт, достигающий толщины  трех километров в соляных куполах  и становящийся значительно более тонким между ними.

        Распределение  скоплений  нефти  в регионах, имеющих  подобное геологическое строение,  изучено достаточно хорошо.  Именно этой  проблеме была посвящена моя  докторская диссертация. Основные, наиболее крупные залежи располагаются, как правило,  непосредственно под соленосным пластом в центральной зоне.  Мелкие скопления  полупромышленного значения или залежи-сателлиты могут   образовываться в более высокой средней зоне, хотя их присутствие там необязательно.  И, наконец, на долю внешней зоны остаются лишь обильные  нефтепроявления, высачивания тяжелой вязкой нефти на поверхность и, в лучшем случае,  небольшие  карманы, заполненные  нефтью непромышленного значения. 

        Из  одиннадцати  разведочных скважин  в районе Мертвого моря пять были пробурены  во внешней зоне, пять  в средней  и одна в центральной.  Однако  скважина   в центральной зоне  Мелех Сдом 1, пробуренная в 1968 году, даже не вскрыла поверхность соли, которая в точке ее бурения  залегает на глубине более 3500 метров, при общей толщине соли, вероятно, не превышающей  300-400  метров. Если бы  она была пробурена  до глубины порядка 5000 метров и вскрыла пласты, залегающие под солью, то нефть  могла быть обнаружена еще в 1968 году.  Но такая задача перед  скважиной не ставилась, так как разведочная концепция была совершенно другая, не связанная с поиском   подсолевой  нефти.

       Что касается  пяти скважин во внешней зоне, то после бурения здесь в 1953 году  первой сухой скважины  Мазал 1,  они продолжали буриться с непонятным упорством вплоть до  1975 года.  Ни одна из них, разумеется, не  встретила нефтяную залежь, но во всех без исключения отмечались обильные нефтепроявления в процессе бурения.   Такими же были результаты бурения  и в средней зоне.  Иными словами, все пробуренные  скважины  подтвердили именно  такое распределение нефтепроявлений, которое должно быть при наличии  основных залежей  под солью в центральной зоне.  Но чтобы  прочитать это  четкое геологическое “послание”  требуется либо  личный опыт  разведки в других подобных районах, либо знакомство с этим  опытом  по литературным данным.  К сожалению,  израильские геологи  не имеют ни того, ни другого.

        Здесь следует сказать об одном важном  показателе, определяющем  профессиональный уровень  нефтяного геолога.  Он должен  быть хорошо знаком с историей   разведки   месторождений  разного типа  в различных   геологических  регионах.   На английском каждая такая история называется  “case  history”.  Когда говорят, например,   “Case history of  Cameron oil  field”,  имеют в виду   историю разведки  нефтяного месторождения   Камерон.  Сюда входят  правильные и ошибочные решения в процессе разведки, проблемы, с которыми при этом пришлось столкнуться и  т.д.   Чем больше таких  “историй”  знает разведчик нефти, тем легче ему ориентироваться  и находить правильные решения  в каждой конкретной геологической ситуации.   При отсутствии такого профессионального багажа ошибки и непонимание  ситуации неизбежны.  В этом отношении разведчика  можно сравнить с шахматистом, опирающемся на знание множества прошлых  игровых  ситуаций.  

        В связи с упорным продолжением разведки внешней зоны, геологическое  строение которой  требовало бурения менее глубоких и следовательно  более дешевых скважин,  я напомнил в отчете старый анекдот о человеке, который ищет кошелек не там, где он его потерял, а под  городским  фонарем,  ибо там светлее.  

Глава  12.  Йоси  Лангоцкий

        В конце 1979 года геологический отчет "Поиски нефти в районе Мертвого моря", содержавший детальный анализ  прошлых разведочных работ и предложения для следующего  этапа, был закончен. Главная рекомендация заключалась в необходимости бурения скважины глубиной  5-6 тысяч метров в конкретной точке южнее Мертвого  моря, где центральная зона  расположена на суше.  Помня предупреждение Гедалии Гвирцмана о "психологическом  факторе", я постарался свести критическую  часть отчета к минимуму, без которого, как я полагал,  работа теряла бы свой доказательный характер, ибо в  научном анализе спорной проблемы любой тезис предполагает   наличие антитезиса.

       Нефтяной потенциал Мертвого моря был, несомненно,  спорной проблемой. Однако, когда я передал несколько  экземпляров отчета коллегам для обсуждения, то единственное  их замечание касалось именно критических   фраз о разведочной  концепции  компании ХАНА. В результате  отчет пришлось переделать и убрать из него всякий  намек на критику. Что касалось существа работы и рекомендаций,  то по ним никаких замечаний сделано не было.

        За  два месяца до окончания отчета  компания ХАНА  опубликовала прекрасно изданную книгу  “Перспективы поисков нефти и газа в Израиле. Руководство для потенциальных инвесторов”.  В предисловии к ней тогдашний Министр энергетики  Ицхак Модаи  особо подчеркнул:  “Правительство Израиля, Национальная нефтяная компания и связанные с ней организации затратили  огромные средства и усилия  на геологические исследования, которые впервые позволили  выявить нефтяной  потенциал  страны”.  Результатом этих усилий  было выделение пяти конкретных  районов, в которых рекомендовалось сосредоточить разведочные работы.  Района Мертвого моря в этом списке вообще не было. Более того, отмечалась полная бесперспективность дальнейших  поисков нефти в нем.  Таким образом, моя рекомендация была прямо противоположна  официальной позиции Министерства  и  руководителей разведочных работ в стране.  Забегая вперед,  замечу, что спустя десять лет очередной Министр энергетики Моше Шахал  именно эту рекомендацию объявит “Главным результатом многолетних исследований, выполненных израильскими геологами”  (разумеется, без  ссылки  на  мой отчет  десятилетней  давности).    

        Почти одновременная публикация  “Руководства для инвесторов”  и моего отчета по Мертвому морю совпала с  важными переменами в самой компании ХАНА.  Президентом ее был назначен полковник Йоси Лангоцкий,  закончивший службу в армии. В   отличие от всех других “нефтяных полковников”,  до армии он окончил геологический факультет и девять лет работал  в Геологической службе. И теперь, после многолетнего  перерыва, снова вернулся к своей гражданской профессии.

        Лангоцкий был исключительно энергичный и преданный делу человек, сразу же развернувший активную деятельность и встряхнувший компанию, находившуюся до этого  в дремотном состоянии. Помимо общей амбиции найти нефть в Израиле, у него было особое желание— сделать  это именно в районе Мертвого моря, где его отец был  одним из создателей химического комбината.  “Представьте себе комбинацию  нефти и солей  Мертвого моря” -- мечтательно говорил он. Поэтому,  когда Лангоцкому сказали, что некий русский геолог только  что закончил  отчет по Мертвому морю, он немедленно  запросил экземпляр работы.

        В тот момент отчет еще не был окончательно завершен,  готов был лишь рабочий вариант, который нуждался в  редактировании  (мой английский  тогда  оставлял желать лучшего) и который мне не хотелось отдавать "на  сторону". Но Лангоцкий  не хотел  ждать и, сославшись на важность вопроса, попросил "то, что есть". И, не поставив меня в известность, сразу же отправил отчет на экспертное заключение в США Джеймсу Вильсону, бывшему президенту Американской Ассоциации  Нефтяных Геологов и Американского Геологического  Института. Незадолго перед этим Вильсон провел  некоторое время в Израиле в качестве советника по  нефтяной разведке Министерства энергетики  и поэтому был  в достаточной мере знаком с проблемой поисков нефти  в стране.

        Заключение Вильсона пришло в феврале 1980 года. К  моему большому удовлетворению, он полностью согласился  со всеми выводами и рекомендациями отчета.  Более того, он  отметил еще одно важное обстоятельство.  Дело в том, что  помимо  принципиальных геологических и разведочных предложений в отчете  содержалась также чисто техническая рекомендация, касающаяся  технологии  бурения под солью.  Из собственного опыта я знал, что  нефть под солью находится под очень высоким  давлением, намного превышающем   давление на  такой же глубине при отсутствии соли.  Это сверхдавление  создает  чрезвычайно   опасную  ситуацию, которая может привести к аварийному нефтяному фонтану, пожару и разрушению скважины, если заранее не предусмотреть  такую возможность и не оснастить скважину специальным противовыбросовым оборудованием.  Зная, что  буровые бригады в Израиле не имеют опыта работы в подобных условиях, я  обратил на это особое внимание в отчете.  И Вильсон оценил важность вопроса:  “Соколин  предупреждает, что под солью скважина может войти в  зону сверхвысокого давления.  На его предупреждение   надо обратить особое внимание, так как  это  очень реальная возможность.   Поэтому я настоятельно рекомендую  разработать инженерную часть  проекта рекомендуемой  им скважины  гораздо более тщательно, чем любой другой  когда-либо бурившейся в Израиле.  Я рекомендую также, чтобы работа проводилось под контролем инженеров, имеющих опыт бурения  в подобных условиях в других странах”.

       Был я приятно удивлен и оперативностью Лангоцкого, которая, наряду с  серьезной  рецензией  Вильсона, вселяла надежду на быстрое практическое осуществление моих предложений. События разворачивались  с такой стремительностью, что разговоры об израильской левантийской  медлительности  стали казаться сильно преувеличенными.   Вскоре я сделал два доклада о результатах  работы — в Геологической службе и ХАНА. Оба доклада  прошли хорошо. Было много вопросов и никаких возражений. Однако через некоторое  время  стали  происходить  странные  вещи.

        Отчет был издан тиражом 100 экземпляров и разослан всем заинтересованным организациям. Я знал, что Лангоцкий развил активную деятельность по подготовке к  новому этапу разведки в районе Мертвого моря  и  с  нетерпением ждал начала бурения.    И вдруг, в июне 1980 года стало известно, что ХАНА  решила в качестве первого шага углубить на несколько  сот метров старую скважину Масада 1, пробуренную  еще в 1955 году до глубины 1700 метров во внешней  зоне, то есть там, где нефтяных залежей заведомо быть  не могло.   Не говоря уже о явной  геологической бесполезности этого мероприятия, само по себе  углубление скважины являлось дорогостоящей и сложной технической операцией. Масада 1 не была законсервирована согласно техническим  правилам, а представляла  собой  заброшенную  скважину, заваленную  металлическим  мусором.   Необходимо было извлечь этот металлолом -- операция, на которую нефтяные компании   идут  только  при полной уверенности  в  наличии нефтяной залежи и оправданности  затрат.  

        Я попытался  связаться с Лангоцким и отговорить  его от этой затеи, ведь она означала ни что иное,  как начало нового витка бессмысленной и безрезультатной  разведки. Но поймать его оказалось практически  невозможно. Он был в непрерывных поездках, на бесконечных  встречах,  совещаниях — стиль  работы,  олицетворявший

бурную деятельность.

      20 июля 1980 года я написал Лангоцкому докладную  записку, в которой попытался убедить его отказаться от  углубления старой заброшенной скважины, расположенной  в абсолютно бесперспективной зоне. Ответа не последовало. Через несколько дней мы встретились на геологической  экскурсии, и я спросил, каково его окончательное  решение насчет Масада 1. Ответ поразил меня  обезоруживающей откровенностью: "Видишь ли, Хаим, ты  советуешь одно, другие — другое. А я еще не такой  специалист, чтобы понять, кто прав, а кто нет".  Да, действительно,  как понять кто прав -- свои ребята или этот парень из России, который  с трудом на иврите говорит.  И кто знает, чем он в России занимался -- разведкой или  кабинетной наукой?  Вот если  бы  он  был  американец,  тогда другое дело.  Известно, что американские геологи  лучшие в мире  (этот  рефрен  я  не раз слышал от израильских  коллег).

       Я уже имел представление о том, как происходит "получение советов" новым президентом  ХАНА. Незадолго до  того я присутствовал на совещании, где обсуждались  принципиальные вопросы поисков нефти в стране. В зале  находилось более тридцати специалистов в самых разных  областях геологии, геофизики, бурения, экономики, административные  работники и т.д. И все с одинаковым апломбом   и уверенностью высказывались по вопросам, о  которых многие из них имели лишь смутное  представление.  Это все равно, как если бы в медицине для  решения вопроса об операции по пересадке печени, помимо  хирургов были приглашены с равным правом голоса  ортопеды, стоматологи, кожники и т.п. Оставалось бы  пожалеть пациента, судьба которого решалась. Но в разведке  нефти в Израиле это считается нормой. Здесь каждый специалист, независимо от того, какова его узкая  область — палеонтология, геохимия, гидрогеология и  т.п. — считает себя вправе авторитетно высказываться о наилучшем месте бурения, глубине скважины — по всем  вопросам нефтяной геологии. В какой-то мере это напоминает  государственную политику, в которой любой израильтянин  считает себя экспертом.

        Нефть и политика — по двум этим вопросам у каждого жителя страны имеется твердое мнение. Что касается  нефти, то оно формируется не в последнюю очередь  журналистами, которые бросаются из одной крайности  в  другую. В одних случаях они раздувают сверх всякой меры   значение нескольких баррелей нефти из очередной скважины,   вызывая спекулятивную лихорадку на бирже. В  других — публикуют пессимистические прогнозы сомнительных  экспертов. Вот образчик такого нелепого высказывания:  "Геолог сказал мне, что нефть ушла. Мы опоздали на полмиллиона лет. Землетрясения разорвали  пластическую оболочку, которая  удерживала  нефть,  и  она  ушла в сторону Мертвого моря. Мы бурили в этом районе,  но ничего не нашли. Нефть, где ты?" (Джерузалем Пост,  29 сентября 1988 г.). Этот безграмотный   пассаж принадлежит Якову  Молдауэру, бывшему начальнику отдела бурения нефтяной  компании Лапидот.  Невозможно представить себе, чтобы начальник отдела бурения  российской   или  любой другой  нефтяной компании   говорил таким  языком.

        Вполне  естественно, что Лангоцкий, будучи  неопытным дирижером, не мог разобраться  в этой разноголосице  и понять, какая скрипка  в оркестре играет правильно, а какая фальшивит. И прислушивался к той, которая играла громче.  В мире разведки нефти на Западе хорошо известны слова  выдающегося американского геолога  Арвилла  Леворсена:  “До того, как нефтяное месторождение открыто скважиной, оно существует  лишь как идея  в голове геолога.  Именно здесь месторождение впервые  обретает форму”.  Не всем геологам приходят в голову хорошие идеи.  Поэтому нефтяные компании  и охотятся  за теми головами, в которые  такие идеи приходят.   В Израиле профессиональные и  деловые интересы диктуются  совершенно   иной философией и   иными амбициями. 

        Когда Лангоцкий  пришел в ХАНА  и стал набирать  свою геологическую  команду, один из  немногих действительно опытных  израильских нефтяных геологов  был готов перейти в компанию  из  Геологической службы.  Это был  Дан  Гилл, сделавший в США блестящий докторат, который с успехом  использовался  американскими компаниями при поисках нефти.  Дан предложил  свою кандидатуру в качестве главного геолога  ХАНА.  Но главный геолог  в компании уже был.  Он, правда, не пробурил  ни одной удачной  скважины  за свою долгую   карьеру, но  зато находился под охраной квиюта. Предложение Дана было отклонено, и он оказался практически  исключенным  из поисков нефти в стране.

       Итак, начались работы по углублению скважины Масада 1. Вскоре  я  побывал на месте бурения. Досадно было видеть, как огромные деньги и усилия тратятся на  ненужное дело. Как и следовало ожидать, эта затея,  которая обошлась в полмиллиона долларов, вписала еще  одну страницу в непрекращающуюся историю ошибок.  Снова была сделана попытка найти нефть "под городским  фонарем".

        Когда через некоторое время стало известно, что Лангоцкий принял чей-то совет пробурить глубокую разведочную  скважину к северу от Иерихона — в столь же бесперспективном районе, я понял, что дальнейшие мои  усилия ни к чему не приведут, и отчету по Мертвому  морю, в который вложено столько труда и надежд, уготовано лишь место на полке в длинном ряду других  пыльных геологических документов. Скважина Иерихо 1  была вскоре пробурена, и более миллиона долларов выброшено   на ветер.

       В это время я получил приглашение от канадской нефтяной  компании. Это поставило меня перед сложной  моральной и профессиональной дилеммой. Стоило ли  приезжать в Израиль, чтобы через три года покинуть его?  Внешне у меня все обстояло благополучно. Спустя  год  после  начала  работы   израильская ВАК присвоила мне  ретроактивно, с первого дня работы, высшую  профессиональную категорию алеф (в то время я был единственным  советским доктором геолого-минералогических наук в стране, и  ВАК не могла  понять, чем докторская степень отличается от кандидатской;  поэтому  несколько моих  публикаций  были посланы трем  известным  американским геологам-нефтяникам  для экспертного заключения; в решении ВАК отмечалось, что оно основано на этих заключениях).  Я получил также пресловутый квиют. Мне было 48 лет, и я мог рассчитывать  на спокойную жизнь и работу в Геологической службе  вплоть до пенсии. Но что это была бы за работа?  Каковы были бы ее практические результаты? Писать  никому не нужные отчеты, ставить их на полку и писать  новые. Перспектива удручающая.

        В противовес этому  в Канаде  ждала интересная живая работа,  возможность приобрести  непосредственный опыт  в крупной западной компании. И не буду  скрывать -- высокая зарплата тоже была не лишней.  Но при  этом мы с женой не собирались покидать Израиль навсегда. Здесь у нас оставалась  единственная  дочь,  недавно родился внук.  Появились новые близкие друзья,  что не часто бывает в нашем    возрасте.  Затевать еще одну эмиграцию  было и неразумно и не по силам.  После долгих размышлений мы решили поехать на два-три  года. Разумеется,  будь отношение к моим рекомендациям по Мертвому морю  иное, я бы не задумываясь отклонил предложение  канадской компании.

        Израильские коллеги отговаривали меня  от переезда. Особую настойчивость проявлял Гедалия Гвирцман.  Но я уже принял решение, которое считал правильным в сложившейся ситуации. Не многие  израильские  геологи  отказались бы от такого заманчивого  предложения.  Более того,  двое коллег  даже попросили  меня  узнать в Канаде насчет работы для них. 

        Перед  отъездом  купили квартиру, которую снимали до этого.  Это уже был  шаг  к подготовке нашего будущего возвращения. На работе я устроил прощальную вечеринку.  Пришло много народу, была теплая  дружеская обстановка. Говорились добрые слова напутствия, хотя  возможно  никто  не  верил  моему  обещанию  вернуться  обратно.

Глава  13.  Советник  по  международной разведке

        Итак, с начала 1981 года я  начал работать старшим советником  по международной разведке в канадской нефтяной компании Хоум Ойл (Калгари), оперативная  активность которой включала, кроме самой Канады,  практически  все нефтяные регионы мира.  В мои обязанности входила оценка нефтяного потенциала и составление разведочных проектов по территориям  за пределами Северной Америки. Это были либо  районы, которые предлагались потенциальными партнерами   для совместной разведки, либо районы, представлявшие  самостоятельный интерес для компании. Кроме  того, моей задачей являлся независимый поиск районов  и участков, в которых уже проводилась разведка  нефти,  но которые заслуживали дополнительных исследований. Все это было необычайно увлекательно и требовало кропотливой  творческой работы.

        В официальном Положении о должности старшего советника  были перечислены основные требования к геологу, занимающему ее. Наиболее важным был следующий  параграф: "Независимый подход к сложным  разведочным  проблемам; критическая оценка выводов других  геологов;  разработка новых разведочных концепций в тех случаях, когда прежние идеи не приводили к успеху". Эти  задачи полностью соответствовали моим представлениям  о работе нефтяного геолога  и  о  поисково-разведочном   процессе.

        Отчет по Мертвому морю  сыграл определенную роль в том, что мне  была предложена эта должность. Во время интервью с руководителями компании был задан вопрос -- имеется ли среди моих публикаций что-либо на английском?  На английском был только этот отчет (позже выяснилось, что несколько моих  статей  переведены на английский, но тогда я этого не знал).  У меня попросили его на несколько дней. Официальное  предложение я получил только после того,  как отчет был изучен и обсужден в компании.  Возвращая его,  вице-президент сказал:  “Исследования  такого рода -- это  то, что компания ожидает от вас”.

        Планировавшиеся для работы  в Канаде два-три года превратились в шесть лет. За это время мне пришлось  основательно изучить геологические и геофизические материалы  и дать детальную оценку нефтяного потенциала   как  крупных районов, так и сравнительно небольших разведочных  участков в Северном море, Марокко, Египте, Судане,  Южной  Африке, Ботсване, Бразилии, Перу, Аргентине, Индонезии,  Новой  Зеландии и в ряде других стран.   В последние два года, когда из-за резкого падения цен  на нефть международная активность компании снизилась,  я подготовил несколько разведочных проектов по территории  самой Канады. Шестилетний "канадский период"  намного расширил мой профессиональный кругозор, обогатил  международным опытом и еще раз показал значение   непредвзятого, свежего подхода к решению сложных   разведочных  проблем.

        Моя работа  была вознаграждена  не только материально в  виде  соответствующей зарплаты и пакета акций компании, но  и  должным образом оценена профессионально.   Дело в том, что  в западных нефтяных компаниях  (вероятно, не только в нефтяных) в конце года дается обязательная   письменная оценка  результатов работы каждого сотрудника  (appraisal), которая хранится в его личном деле.  Не было случая, чтобы мои проекты и предложения не были приняты.  Результаты первого года работы, который, по понятным причинам,   являлся для меня  особенно важным,  были оценены следующим образом:  “Основным достоинством Хаима  является  превосходная академическая подготовка, знание мировой геологии и владение методом геологических аналогий.  В ситуациях, когда трудно принять решение,  проявляет  настойчивость и целеустремленность.  В частности, по его рекомендации компания  начала переговоры о приобретении  разведочной концессии в Бразилии”.

        Эти записки не автобиография.   Поэтому я останавливаюсь  на работе в Канаде лишь постольку, поскольку это имеет отношение  к главной теме -- разведке нефти в Израиле.  В этой связи упомяну  мой последний разведочный проект,  который охватывал геологически сложный район в северной части провинции Альберта площадью 13 тысяч квадратных километров, что равно половине территории Израиля.  На протяжении более чем 15 лет около двадцати компаний пробурили  здесь  десятки разведочных скважин и выполнили  большой объем геофизических работ.  Результатом этих усилий было открытие  лишь трех незначительных  месторождений, что явно не соответствовало потенциальным   возможностям  района.  В этом смысле  ситуация  напоминала  израильскую. 

        Мне было предложено заново проанализировать все имевшиеся материалы и попытаться найти причину такого несоответствия  между затраченными усилиями и полученными результатами. Иными словами, ответить на традиционный вопрос -- или район не тот, или разведка не та?  На примере этого проекта я хочу показать “лабораторию”  работы  нефтяного геолога, которая порой так же увлекательна,  как и работа детектива,  распутывающего сложное дело.  Геологическому строению района и поискам в нем нефти  ранее были посвящены несколько отчетов.  Однако я начал, как обычно, с “чистого листа”, то есть  с  материалов  бурения  и  геофизики.   Много  лет назад я установил для себя правило -- знакомиться с выводами других  исследователей только после того, как составлю собственное мнение  о проблеме.  Это позволяет избежать подсознательного влияния уже существующих  идей и концепций, и обеспечивает независимый  подход к решению задачи. 

        Первым этапом было детальное изучение образцов породы, извлеченных из скважин. Цель состояла  не только  в определении типа породы, но и  заключенных в ней  многочисленных остатков ископаемой морской фауны.  Во многих случаях фауну приходилось  распознавать и идентифицировать по небольшим обломкам, что еще больше напоминало работу следователя. Главной геологической особенностью района были древние коралловые рифы, образовавшиеся более 300 миллионов лет назад и залегающие на глубине  две тысячи метров.  Такие рифы часто служат  прекрасными  природными  резервуарами  для нефти.  Поэтому важно знать  их точное расположение, а также  расположение их  структурных элементов (внешняя часть, обращенная к открытому морю; вершина рифа; внутренняя или тыловая часть, обращенная к мелководной лагуне).  Каждый  из этих  элементов  отличается  собственным  типом пород  и   собственной  биологической ассоциацией  морских организмов,  распространение которых связано  со  специфической средой обитания и жестко  контролируется  границами  придонных   экосистем.  

        Определяя под микроскопом  тип породы и фауны, и нанося результаты на карту,  я с удовольствием наблюдал, как  хаотичная  мозаика приобретает закономерные очертания   и превращается в цепочку  рифов, обрамляющих внутреннюю лагуну. Когда карта была закончена, она  напоминала современные кольцевые рифовые атоллы Тихого океана. В центральной части района  располагалась  почти замкнутая система риф-лагуна эллиптической формы, длиной около 60 и шириной около 20 километров.  

        Следующим этапом был анализ  и  интерпретация  сейсмических профилей, а также диаграмм, регистрирующих электрические, акустические и радиоактивные характеристики  геологических пластов в скважинах.  Карты, построенные по этим  параметрам, дополнительно подтвердили  правильность  полученной геологической модели.  После нанесения на них трех открытых месторождений и результатов  испытания  всех других разведочных скважин сразу же стал очевиден основной  фактор, контролирующий  распределение нефтяных залежей.  Месторождения идеально совпали с вершинами  рифов, а скважины, давшие  при испытании притоки  воды с небольшим количеством нефти, оказались пробуренными в различных зонах за пределами рифов.  Так возникла  новая концепция, которая могла служить основой для  дальнейших разведочных работ.

        Теперь можно было позволить себе ознакомиться с представлениями и выводами  геологов, работавших в районе  ранее. Изучив их  карты, я обнаружил  две иных, отличных от моей концепции,  ни одна из которых не  объясняла существующее распределение нефти.  Из геологических отчетов следовало, что   причиной  этого  была ошибочная интерпретация  фаунистических ассоциаций  и отсюда -- иное определение  местоположения структурных элементов рифа.   Были и другие, чисто методические отличия в анализе геологических материалов. Все это привело к различному пониманию  геологической структуры района  и  различному подходу к разведке нефти.

        Поэтому, когда спустя пять месяцев после  начала работы, я представил  ее результаты  и рекомендации по дальнейшей разведке, они были восприняты с недоверием и подвергнуты тщательной проверке,  вплоть до повторного независимого определения фауны  профессиональным  палеонтологом  в  отдельных выборочных  образцах  породы.  После этого состоялось детальное обсуждение  работы, которая в итоге была оценена следующим образом: “Хаим выполнил доскональный  геологический анализ района, в котором до этого  около двадцати компаний  проводили  почти  безрезультатную разведку  в общей сложности на протяжении  15 лет.  Он представил превосходный отчет с рекомендациями  конкретных разведочных  участков для компании.  Логично  и  в короткий срок  проанализирован и синтезирован большой объем геологических данных.  Разработана принципиально новая разведочная концепция, которая  позволяет   по иному оценить потенциальные  возможности района. Выполненный проект характеризуется  нестандартным подходом к решению сложной геологической  проблемы”.   

         Остается добавить, что предложенная разведочная программа  была сразу же включена  в план работ компании, и результатом  было открытие  нескольких новых месторождений. Забегая вперед,  следует сказать, что подобная “конфликтная” работа в Израиле привела бы к иным последствиям -- появлению у автора многочисленных врагов, после чего ни о какой  практической реализации ее не могло быть и речи.  Особенно в ситуации  “свои -- чужой”.

       Прошу прощения у читателя за кажущиеся излишними технические подробности об этом проекте. Привожу их по двум причинам.  Во-первых, чтобы  лишний раз показать  важность  нового  непредвзятого  подхода к решению сложной геологической   проблемы в условиях, когда прежние разведочные концепции не приводят к успеху,  а во-вторых, потому что по возвращении в Израиль мой профессиональный уровень был оценен местечковыми клоунами из Министерства энергетики как “не соответствующий израильскому  стандарту”.   Дальше об этом будет рассказано подробно.

Глава  14.  “Крупнейшее  открытие”

        Работая в Канаде, я не переставал  внимательно следить за развитием поисков нефти в Израиле.  Технически это было  не  трудно  делать,  ибо  постоянно быть в курсе событий, касавшихся   разведки во всех странах, и располагать по каждой   из них подробной информацией  было одной из моих служебных обязанностей. Важные сведения  содержались и в письмах из Израиля. Вскоре после моего  приезда в Канаду, в феврале 1981 года Гедалия Гвирцман  писал мне: "Позволь сообщить тебе, что произошло за  последние несколько месяцев. Скважина Сдом  3  будет,  в конце концов, буриться в той точке, которую ты давно   предложил. Ожидается, что в инженерном отношении это будет сложный и дорогостоящий проект, поэтому разработана  детальная программа бурения. Были проведены  консультации с несколькими фирмами, и окончательный  бюджет близок к 12 миллионам долларов. Оборудование   уже заказано, и начало бурения намечено на май 1981  года. Будем надеяться, что оно приведет к крупному   открытию".

        Это сообщение настолько взволновало меня, что я даже  пожалел об отъезде в Канаду. Начиная с мая, я стал  внимательно просматривать все сообщения об Израиле в международных информационных бюллетенях, получаемых  компанией. Но время шло, а о начале бурения не  было слышно. В конце концов, стало ясно, что по каким-то  причинам проект отменен. Но если, как писал Гедалия,   деньги для него уже имелись, то рано или поздно они  должны были быть использованы для какого-то другого   проекта.  Вскоре  ситуация  прояснилась.

         В августе 1982 года я приехал в отпуск в Израиль. В   первые же дни зашел в ХАНА повидаться с коллегами и  был ошеломлен, узнав, что почти закончено бурение разведочной скважины Цук Тамрур 1 стоимостью 3,5 миллиона  долларов в той самой злополучной внешней зоне,   которая уже поглотила десятки миллионов долларов и  не  дала ни одной тонны  промышленной  нефти.

        Вокруг этой скважины разворачивалась шумная кампания  в газетах, публиковались интервью с Элазаром  Бараком, Йоси Лангоцким и другими руководителями ХАНА.  Причиной ажиотажа было получение небольшого количества  легкой нефти, суточный приток которой был  ошибочно определен в 400 баррелей. Вскоре намечалось  бурение второй скважины рядом с первой. А всего, как  заявил Лангоцкий, для оценки запасов месторождения  планировалось бурение не менее десяти разведочных  скважин. Газеты пестрели заголовками: "Поворотный   пункт в поисках нефти в Израиле", "Крупнейшее открытие"   и т.п.  Джерузалем Пост опубликовала 27 августа  1982 года сенсационное сообщение: "Вчера эксперты  Министерства энергетики пришли к выводу, что нефтяная  скважина Цук Тамрур 1 является первым крупнейшим  открытием нефти в стране после обнаружения месторождения  Хелетц в 1955 году. Через две недели  начнется   промышленная добыча, которая должна составить за пять  лет  180 тысяч баррелей нефти".

        Я внимательно просмотрел всю геологическую и техническую  документацию по скважине. Большего непонимания  основ нефтяной геологии и разведки было трудно  представить. Любому опытному геологу было ясно, что  ни о каких тысячах баррелей не может быть и речи. Это  был обычный непромышленный приток нефти, характерный   для внешней зоны. Но я хорошо знал "экспертов  Министерства энергетики" и понимал, что от них нельзя  требовать невозможного. Отсутствие личного опыта оценки  нефтяных пластов ничем нельзя заменить.

       В этих записках я уже упоминал автобиографию Ариэля  Шарона. Делаю это потому, что многие профессиональные  и этические проблемы в жизни армии, столь остро  обрисованные в его автобиографии "Warrior" (1989 г), существуют и во всех   других  государственных сферах. Я, например, вижу прямую  аналогию между его оценкой действий командования Южным   фронтом накануне форсирования Суэцкого канала  в  1973 году и историей с так называемым нефтяным месторождением  Цук Тамрур.  Шарон обвиняет командование  ("генералитет наихудшего типа", по его словам) в  абсолютной неспособности читать карту театра военных   действий. В истории с Цук Тамрур проявилась такая  же неспособность читать карту нефтяной разведки. В этих  столь разных и далеких друг от друга событиях мы имеем   дело с одним и тем же национальным феноменом, когда  люди оказываются на ключевых постах не благодаря своим  способностям, знаниям и опыту, а благодаря каким-то  иным факторам. Поэтому и происходят неизбежные  провалы   то в одной, то в другой области.

        Во время короткого отпуска в Израиле у меня не было  возможности встретиться   с   руководителями    ХАНА   и   попытаться   охладить  их  

энтузиазм по поводу Цук Тамрур.  Но  если бы эта встреча и состоялась, ее эффект был бы  нулевой. Поэтому я решил действовать иначе. Возвратившись   в начале сентября в Канаду, я сразу же написал  письмо Министру энергетики, которым тогда был  Ицхак Модаи. Мне казалось, что официальное письмо на  бланке крупной нефтяной компании с указанием моей  довольно длинной должности (старший советник по международной разведке) заставит, по крайней мере, отнестись  к нему внимательно. В тот момент мне представлялось  наиболее важным предотвратить выбрасывание на ветер следующих трех с половиной  миллионов долларов, которые должна была вот-вот  поглотить скважина Цук Тамрур 2.

        Я понимал, что бюджет компании ограничен  и очень скоро Йоси Лангоцкий пожалеет о растраченных  впустую миллионах. Поэтому письмо было  составлено с  максимальной убедительностью и основывалось на фактах  и международной практике,  которые говорили сами за себя. В заключение, я  предлагал вообще прекратить на время бессистемное  бурение скважин и провести детальный анализ прошлых  разведочных работ по всей территории страны. Такой  анализ позволит выявить ошибки и разработать новую   концепцию поисков нефти. Это было то, что я уже предлагал  когда-то Гедалии Гвирцману. Но я плохо знал израильский  "нефтяной генералитет", который ничем не  отличался от того армейского,  о  котором  говорил  Ариэль  Шарон.

        В конце ноября был получен от министра короткий  ответ, в котором сквозила ирония по поводу моей попытки   повлиять на распределение разведочного бюджета:  "Уважаемый  доктор Соколин, я получил ваше письмо о разведке  нефти в Мертвом море. Хотя в настоящее время  я не могу высказать какие-либо комментарии по поводу  ваших рекомендаций, я бы хотел выразить признательность  за ваши хлопоты, направленные на то, чтобы Израиль  правильно расходовал свои капитальные ресурсы  в разведке нефти".

        Меньше всего я рассчитывал на комментарии такого  специалиста, как Министр энергетики. Хотя формально письмо  и было адресовано ему, но предназначалось оно,   разумеется, руководителям ХАНА. Да, гордые и уверенные  в себе израильтяне не принимают ничьих советов!   Даже если они и идут от провала к провалу. Скважина  Цук Тамрур 2 была, конечно, пробурена, и общая сумма  выброшенных на ветер денег составила семь миллионов  долларов. О "месторождении" под названием Цук Тамрур  вскоре забыли. За "поворотный пункт в поисках  нефти" была принята очередная веха в цепи непрерывных  ошибок. Что такое семь миллионов для Израиля! Надо  будет — американские евреи дадут еще денег. Но очень  скоро обнаружилось, что этот обильный источник долларов  вдруг начал быстро иссякать. По крайней мере, в том,  что касалось разведки  нефти.

Глава  15.  Не  принято  отвечать  на  письма 

       Примерно в это же время произошла поучительная для меня история, которая хотя и не имела прямого отношения к разведке, но пролила  свет на  некоторые этические нормы, существующие в Израиле.  В  1982 году  компания Хоум Ойл  приступила к разведке  концессии в Гайане, небольшом государстве в  Южной Америке.   Было решено, что для этого  проекта необходимы партнеры, и я разослал  предложения компаниям  в разных странах, в том числе  израильской Национальной нефтяной компании.  Вскоре был получен ответ, подписанный  Йоелем  Фишером, в котором он сообщал, что его компания  в принципе заинтересована в совместной разведке и просил  прислать геологические материалы для принятия решения.  Как правило, я не посылал конфиденциальные геологические отчеты за пределы Канады.  Потенциальные партнеры приезжали к нам и   знакомились с ними на месте. Что касается отчета по Гайане, то  он имелся только в двух экземплярах -- один у меня, другой у моего шефа, вице-президента компании.    Оба экземпляра были зарегистрированы   в служебной картотеке.  Учитывая, что просьба исходила от израильской компании, я обратился к руководству   за разрешением  послать Фишеру на короткое время свой экземпляр, поручившись, что материалы будут возвращены   в целости и сохранности.  В виде исключения,  было дано  согласие.  Я отправил отчет,  состоявший  из двухсот страниц текста и графических материалов, в Израиль. В сопроводительном письме специально  попросил Фишера вернуть  работу после ознакомления, независимо от  решения  его  компании.

        Через некоторое время от Фишера пришел ответ, в котором говорилось, что  они изучили материалы, считают разведочный риск слишком большим и поэтому не могут принять предложение.  Я стал ждать возвращения отчета.  Прошел месяц, его не было. Шеф несколько раз спрашивал о нем.  Положение было крайне неловким. Я отправил Фишеру два напоминания с настоятельной просьбой вернуть материалы.  Никакой реакции.  Звонил, трубку брала секретарь.  Передавал  свою просьбу. Безрезультатно.  В это время в Калгари приехал на международную конференцию геолог их ХАНА Пол  Мэй.  Пол -- американский еврей, который провел большую часть жизни в США.   Узнав об этой истории, он спокойно заметил:  “В Израиле вообще не принято отвечать на письма или возвращать материалы, если заинтересованность в переписке отпадает”.  Тем не менее, я передал через  него  еще одно напоминание Фишеру.  Никакой реакции. Отчет так и не был возвращен.   Хотя у меня в связи с этим были большие неприятности, я приобрел полезный  опыт  ведения дел  с израильскими чиновниками.  Правда,  он не помог  избежать повторения ошибки, когда, уже вернувшись в Израиль, я передал  геологические материалы из своего архива  Цфании Коэну для ознакомления по его просьбе.  Об этом будет рассказано в соответствующей части  “Записок”.

   

Глава  16.  “Обещанный  песок”

      В  1983  году  Йоси  Лангоцкий   ушел  из  ХАНА  и  создал   частную  

нефтяную  компанию Сисмика, оперативная зона  которой была ограничена районом Мертвого моря.  Как я уже говорил, с этим районом он был связан не  только профессионально, но и эмоционально, памятью об отце,  построившем здесь химический комбинат.   Сисмика  получила от правительства самую большую концессию,  когда-либо предоставлявшуюся одной фирме (400 тысяч  акров), исключительное право ведения всех видов разведочных  работ, а также заем в несколько миллионов долларов.  Общая стоимость разведочной программы была  определена в 50 миллионов долларов. Финансовое участие  в этом предприятии приняли известные израильские  промышленники Авраам (Бума) Шавит и Адам Поллак. Но  основную часть денег намечалось получить от американских  евреев, а также путем привлечения в качестве  партнеров  иностранных  нефтяных  компаний.

        Вскоре в одном из израильских журналов появилось  интервью с Шавитом.  Коснувшись вопроса о столь новом  для него бизнесе, он заявил: "Мое чутье говорит мне,  что я делаю верную ставку, потому что до сих пор никто  еще не искал нефть в Израиле серьезным образом".  "Молодец, Бума!" — подумал я, читая интервью. Было  приятно услышать заявление, столь созвучное моим мыслям,  от человека почти не знакомого с нефтяной разведкой.  "Вероятно, кто-то уже успел просветить его", —  решил я, ибо широкая публика в Израиле уверена, что  "эксперты Министерства энергетики"  уже  десятки  лет прилагают самые серьезные  усилия, чтобы найти нефть. И не их вина, что  "нефть ушла, мы опоздали на полмиллиона лет". Следующие  слова Шавита вызвали у меня улыбку: "Мы не  собираемся искать нефть под городским фонарем. Мы  проберемся в такие места, где никто еще не бурил". Вот оказывается в чем дело --  Бума знаком с моей работой  по Мертвому морю. Ну что же, это тоже хорошо. Неважно,  что он понял слова о городском фонаре в буквальном смысле.  Само по себе это осветительное устройство не  говорит об отсутствии нефти. Например, на окраине Парижа залежи нефти обнаружены под городскими фонарями  в прямом смысле этого слова. Геологи уверены, что  нефть есть и под самим Парижем, но никто не разрешит  бурить скважину в городе. Такая же ситуация и в Лос-Анджелесе.  И, наоборот, бурение в местах,  куда трудно пробраться, — это еще  не  гарантия  успеха.

        Однако, несмотря на энтузиазм Шавита, финансовое  положение компании Сисмика  было плачевным. Сумма,  которую удалось собрать, составляла лишь незначительную  часть от намеченных 50 миллионов долларов. Американские  евреи не спешили вкладывать деньги в предприятие,  которое было многократно дискредитировано в  прошлом и последний раз совсем недавно —  бурением  скважин Цук Тамрур. Нельзя было бесконечно бурить  сухие скважины, а затем пытаться убедить потенциальных  инвесторов, что возможность открытия промышленной  нефти все-таки существует. Такую ситуацию я предвидел  уже несколько лет назад, когда в июле 1980 года в  докладной записке Лангоцкому по поводу  углубления  скважины Масада 1 писал: "Следует учитывать психологическое воздействие неудачи со скважиной Масада  1 на инвесторов и широкую общественность. Она   приведет к дискредитации поисков нефти также и в той  зоне Мертвого моря, где промышленные залежи бесспорно  существуют".  Одним словом, необходимая сумма никак  не набиралась, и  вся  разведочная  программа  была  под  угрозой  срыва.

        В это время, по чистой случайности, я снова оказался   вовлеченным в дела Лангоцкого. Вот как это произошло.  Ему удалось привлечь в качестве партнера небольшую  американскую компанию Номад Эксплорейшн (Техас),  которая получила из Израиля объемистый пакет материалов по геологии и разведке района концессии. Президент  компании Эд Диллон переслал их для экспертной  оценки в канадскую консультационную фирму, с президентом  которой Джеком Сенчури я был хорошо знаком.   Зная, что я занимался Мертвым морем, Джек попросил  меня просмотреть материалы. Так цепь случайностей привела  к тому, что в моих руках оказались весьма любопытные  документы. Некоторые представляли собой, как  говорится, хорошие новости,  а  некоторые — плохие.

       Среди   хороших   новостей   была   папка,   содержавшая   три  геологические   работы   о   Мертвом   море,   названные "профессиональными  документами". Одна из них — короткая  статья Джеймса  Вильсона, опубликованная в американском  нефтяном журнале в 1983 году; вторая — компиляционная  подборка американского геолога Каспера Арбенца,  написанная в том же году; и третья — мой отчет. Эти  документы были разосланы Лангоцким во много десятков  адресов в США — нефтяным компаниям и частным лицам.  Для этого он получил специальное разрешение Геологической   службы выпустить дополнительный тираж отчета.  К папке документов был приложен лист с аннотациями   каждого из них. Аннотации работ Вильсона и Арбенца   содержали лишь формальные сведения об обстоятельствах,  при которых они были выполнены, и об их авторах.  О моей работе было сказано следующее: "Анализ, выполненный   доктором Xаимом Соколиным, является наиболее глубоким исследованием из опубликованных  когда-либо  по разведке нефти в районе Мертвого моря. Доктор Соколин—международно-известный геолог, иммигрировавший  в Израиль из России в конце 70-х годов". Это  было уже нечто иное, нежели то, что Лангоцкий говорил  в 1980 году: "Ты, Хаим, советуешь одно, другие — другое.  А я еще не такой специалист, чтобы понять, кто прав, а  кто нет". Похоже было, что он, наконец, понял, кто прав, а кто нет.  Работы других  авторов среди  “профессиональных  документов” вообще не фигурировали, хотя они и исчислялись  многими десятками, если не сотнями  (израильские  геологи  публикуют  огромное количество статей, непропорционально  весьма скромным практическим результатам  своей  деятельности,  поскольку количество публикаций -- главный критерий  их профессиональных успехов).   Видимо,  признать мою работу было   психологически легче, когда   я  находился  в  Канаде,  а  не  в  Израиле.

        Вторая хорошая новость содержалась в письме Эда  Диллона, с которым я тогда еще не был знаком, президенту  другой американской компании Каскад Ойл Эксплорэйшн Роберту Леону. Письмо, датированное апрелем  1985 года, касалось нефтяного потенциала Мертвого  моря и тоже находилось среди "профессиональных документов".  В нем говорилось: "Изучение многочисленных  частных и опубликованных отчетов, а также мои собственные  полевые наблюдения подтверждают, что израильская  часть Мертвого моря является одной из наиболее  перспективных, все еще  неразведанных нефтяных провинций.  Возможность открытия в ней крупных  месторождений   была доказана лишь недавно, когда была опубликована  работа доктора Хаима Соколина о поисках нефти  в этом районе. Предыдущие работы сводились в основном  к  описанию асфальта и  высачиваний  нефти, а также  обнажений соленосных пород, и не содержали  практических выводов и  рекомендаций.  Я решительно рекомендую  этот район для любой компании, которая может  позволить себе участие в разведочной программе мирового  класса. Разумеется, здесь имеется элемент риска, как и в любом разведочном проекте, но потенциальное   вознаграждение может оказаться огромным". Вскоре после  этого письма компания Каскад Ойл Эксплорэйшн  также стала партнером  компании  Сисмика.

        Однако, имелась и очень плохая новость, которая сводила  на нет все похвальные слова о моей работе и о  высоком нефтяном потенциале Мертвого моря. Этой новостью было начавшееся уже бурение скважины Хар  Сдом 1. Правильнее сказать, что в  проекте этой скважины  опять же были две стороны — хорошая и плохая.  Хорошая — то, что скважина была заложена именно в  той точке, которую я давно рекомендовал. Однако  это обстоятельство теряло всякий геологический смысл и  полностью перечеркивалось тем, что проектная глубина  ее составляла лишь 3100 метров. Иными словами, бурение  не планировалось даже до поверхности соли, не  говоря уже о вскрытии  подсолевых  пластов. Трудно было  представить себе более неудачное начало широко разрекламированной  разведочной программы, которая была  официально названа "Проектом Обеспечения Энергетической  Независимости Государства Израиль". Серьезное  дело с реальными шансами на успех снова, в который  раз, превращалось в фарс, обреченный на неудачу. Я   намеренно употребляю это резкое слово, так как бурение сопровождалось рекламными заявлениями, напоминавшими  недавние громкие слова о "поворотном пункте" и   "крупнейшем  открытии"  в  связи  с  Цук Тамрур.

        На этот раз были даже привлечены американские профессиональные  издания, и проекту придавалось пророческое  библейское звучание. Вот что писал, например,  американский геологический ежемесячник  Эксплорер  в  июне 1985 года: “В то время как жена Лота и духи Земли  Моав и Холмов Иудеи смотрят вниз на скважину  Хар  Сдом 1, бурение продолжается в попытке добраться до  пласта, который, как разведчики надеются, будет обещанным  песком”. Итак, на сей раз “поворотного пункта” было уже недостаточно.  Требовалось более сильное выражение — “обещанный  песок”, который ассоциировался с “обещанной  землей”  (promised  sand -- promised  land).     Думали ли авторы этой рекламной кампании,  что в случае еще одной неудачи будет дискредитирована  не только идея дальнейших поисков нефти в районе и  соответственно еще труднее станет изыскивать деньги  для разведки, но и вера в божественное предначертание  будет  подорвана?

Глава  17.  Пропавшее  письмо

        Что касается теоретической  возможности существования на  глубине  2000 метров в  “обещанном песке”  нефтяной залежи, которая была целью бурения, то,  помимо многих  других необходимых условий,  она зависела от  геометрической формы склона  соляного купола, в который залежь должна обязательно упираться.  Такой упор  создает то, что в геологии называется ловушкой, то есть запечатанным со всех сторон пористым пластом,  насыщенным  нефтью.  Геометрическая  форма подземного соляного купола определяется  путем   интерпретации   профилей сейсмической разведки.  К проекту бурения скважины  Хар Сдом 1  эти профили были приложены.  Изучив их, я пришел к твердому убеждению, что  выполненная интерпретация  не имеет ничего общего  с истинной формой  соляного купола.   В свое время в России  мне пришлось детально изучить десятки соляных куполов и проинтерпретировать  сотни пересекающих их сейсмических профилей. Поэтому распознавание  склона купола на профиле было для меня  хорошо знакомой задачей.

        Моя интерпретация показывала, что склон купола имеет совершенно  иную, намного более сложную форму и что на глубине примерно 1000 метров скважина должна пересечь  не предусмотренные проектом  боковые соляные апофизы или отроги, отходящие от главного соляного  массива.  Вследствие этого на ожидаемой глубине нефтяная  ловушка отсутствует.  Но главный вывод состоял в том, что если  продолжить бурение до 6000 метров, то вероятность обнаружения  залежи под солью является очень высокой. 

       Через несколько дней в Калгари приехал Эд Диллон, и мы  впервые встретились.  Ознакомившись с моей интерпретацией, он полностью согласился с ней.   Он также  безоговорочно поддержал рекомендацию бурить до  6000 метров и сказал, что в компании Лапидот имеется мощная буровая установка,   позволяющая бурить на  такую глубину.  Это была важная информация, так как  в процессе бурения требовалось заменить буровой станок, ибо тот, которым проводилось бурение, был предназначен  до глубины не более 4000 метров.

        Обсудив все это с Диллоном, 6 июня 1985 года я отправил Лангоцкому письмо, в котором подробно изложил свои представления о геологической структуре, приложил  сейсмические профили с новой интерпретацией, а также типичные профили через соляные купола в Техасе и Северном  море, которые были очень похожи на соляной купол Хар Сдом.   Все это было более чем убедительно и опровергало  геологическую   концепцию,  которая лежала в основе   проекта разведки.    В заключение  в письме говорилось:  “Эти идеи были обсуждены с  вашим партнером Э. Диллоном, и он полностью разделяет их.   Я решительно рекомендую, независимо от результатов бурения до проектной  глубины 3100 метров, не останавливать скважину, а  продолжать бурение до  6000  метров. Замену буровой установки на более мощную, имеющуюся в Лапидот, технически целесообразно  произвести при достижении глубины 2280 метров, когда по проекту должна быть спущена промежуточная  обсадная колонна.  Скважину необходимо отклонить  на 400 метров к  востоку, чтобы  вскрыть подсолевые  пласты в наилучших структурных условиях.  Весьма вероятно, что  в этих пластах  будет встречено аномально высокое давление. Поэтому устье скважины  должно быть оборудовано  противовыбросовым  превентором”.

        Экземпляр письма, но без графических приложений, я передал Диллону.  Он сразу же сделал копии и разослал их  в  нефтяные и консалтинговые фирмы,   которые  так или иначе были вовлечены в дела  компании Сисмика.  Кроме того, через две недели, после некоторых размышлений, я послал   копию письма также Элазару Бараку, который стал президентом ХАНА после Лангоцкого.  Хотя обе компании размещались в одном здании, и Сисмика пользовалась услугами  главного  геолога  ХАНА Кашаи (своего геолога  у Лангоцкого не было), я решил проинформировать Барака отдельно.  “Считаю важным  сообщить вам об альтернативной интерпретации геологического строения района бурения Хар Сдом 1” -- писал я.  Ответов на письма  я не получил. Но, уже имея опыт односторонней переписки с Израилем,  я их и не ожидал.  Я просто сделал то, что считал своим профессиональным и  гражданским долгом.   Будь такая работа  выполнена для Лангоцкого любой  консалтинговой фирмой, это обошлось бы ему  во много тысяч долларов.  Но я об этом даже  не  думал,  так как искренне считал, что  мой  опыт   нужен Израилю.  Позже  мне пришлось убедиться, что любая профессиональная работа  “на общественных началах”,  то есть без  оплаты,   воспринимается  в Израиле  подозрительно и даже враждебно, ибо мотивы ее  не понятны.

        Через четыре месяца, в октябре  1985 года мы с женой приехали в очередной отпуск.  Йоси Лангоцкий, узнав от Гедалии Гвирцмана  о моем приезде, попросил о срочной встрече с ним и другими руководителями разведочных работ.  На  встрече присутствовали ведущие сотрудники обеих компаний -- Сисмика и ХАНА.  Последнюю представлял Элиэзер Кашаи, который  был одновременно геологическим консультантом Лангоцкого.  На столе лежало мое письмо.   Я обратил внимание, что это не оригинал, а копия.  Графических приложений поблизости не было.  Историю, которую Йоси мне рассказал, не могу объяснить  даже сейчас.  Мое письмо от  6 июня 1985 года он не получил   и ничего не знал о нем до тех пор, пока в сентябре не побывал в Денвере.  Там американский геофизик, связанный с Сисмика, показал ему копию письма, полученную от Диллона.  Таким образом,  на столе  лежала копия с денверской копии.  Лангоцкий  был  озадачен и  раздосадован   пропажей оригинала со всеми  сейсмическими  профилями.  Я   был  озадачен   не меньше.  

        -- Какой почтой ты отправил материалы? -- спросил  Йоси.

        -- Служебной почтой через свою компанию, -- ответил я.

        Лангоцкий, профессиональный армейский разведчик,  сразу же выдвинул версию:

         -- Значит, кто-то в твоей компании не хочет, чтобы ты помогал Израилю. И письмо было перехвачено.

          Это был абсурд, почти паранойя.  В течение  пяти лет я регулярно отправлял служебную корреспонденцию в разные страны, и ни одна из них не пропала.  В том числе и письма в Израиль Гвирцману, Министру  энергетики и  отчет  по Гайане Фишеру.  У меня сразу же возникла другая версия -- что этот  “кто-то”  находится не в Канаде, а в Израиле. Тем более  что  и  копия письма Бараку, посланная независимо на две недели позже,  тоже не была получена адресатом.  Подумал я и о конкретном человеке, кто мог бы это сделать. Но говорить  об этом не стал.  И лишь четыре года  спустя,  прочитав в книге Ариэля Шарона  об одном любопытном эпизоде,  я снова вспомнил  историю с пропавшим письмом. (Опять Шарон -- скажет читатель, -- Шарон на все случаи жизни… Что поделать, у него действительно можно найти примеры поведения людей во многих  армейских ситуациях, с которыми мы часто сталкиваемся  в  гражданской  жизни).  Итак, вот этот эпизод.

        В начале войны Судного дня  многие бункеры линии Бар-Лева были окружены египтянами и их защитники взывали о помощи.  Шарон настаивал на внезапной атаке для спасения окруженных гарнизонов.   “Это был не только военный, но и моральный долг”, --  пишет он.   Но командующий Южным фронтом генерал Гонен был против операции. Тогда Шарон обратился к Моше Даяну, который  согласился созвать совещание  по этому вопросу и сказал, что  разрешение на атаку может быть  получено только на нем.  За Шароном должен был прибыть вертолет в условленное место в дюнах.  Однако вертолет появился на два часа  позже назначенного срока.  Когда Шарон  прибыл в штаб, совещание уже закончилось, и  было решено  ничего не предпринимать.  “Я был уверен, -- пишет Шарон, -- что опоздание вертолета не было случайным. Гонен знал, что если я  буду на совещании, то  дискуссия будет жесткой, и я добьюсь  разрешения на атаку.  Чтобы избежать этого, он предпочел, чтобы я  часами ждал в этих дюнах”.  

       Если израильский генерал способен на такой шаг, когда речь идет о жизни солдат  (или достаточно даже  предположения  Шарона, что Гонен был способен на это), то стоит ли сомневаться, что кто-то другой в ситуации менее драматической способен перехватить письмо, чтобы скрыть  свою  профессиональную некомпетентность, выразившуюся в  неумении  интерпретировать   сейсмические  данные  (ни один специалист не хочет оказаться в такой ситуации).  Если называть вещи своими именами, в  обоих случаях речь идет о прямом  саботаже, враждебной акции.  Я уже убедился в случае с Фикслером, что  для  Сохнута, например,  такая  акция  вообще не выходит за рамки этических норм.   Тот, кто перехватил письмо, не мог, конечно, предвидеть, что Лангоцкий случайно получит его в Денвере, а также то, что в связи с моим приездом в Израиль будет созвано совещание по этому вопросу.  Я неоднократно убеждался, что письма не пропадают просто так, без всяких причин.  Этот происходит тогда, когда кто-то заинтересован в “пропаже”.

        Но вернемся к совещанию.   После  того, как  Лангоцкий  высказал свое  фантастическое предположение о причине  неполучения письма, он выложил на стол  оригиналы сейсмических профилей  и попросил  показать на них мою интерпретацию. Вооружившись цветными карандашами, я сделал это, и в комнате повисла тишина, которую нарушил    возглас Лангоцкого:  “Почему  я не получил  это  раньше!”.   Впрочем, все они  знали то, чего я еще не знал и что  услышал минутой позже, когда Йоси проинформировал меня о сложившейся ситуации. Во-первых,  скважина Хар  Сдом 1 уже пробурена до глубины 1830 метров,  и, начиная  с глубины около  1000 метров,  она пересекла  несколько соляных апофизов, что подтверждало мою интерпретацию  (отсюда и  тишина в комнате).  Во-вторых, скважина находится в тяжелой аварии, попытки ликвидировать которую  пока к успеху не привели.  И в -третьих,  перед началом бурения в компании имелось только 3 миллиона долларов, которых хватало  на  скважину глубиной не более 3100 метров.  Иными словами, выбор проектной глубины и “обещанного песка” в качестве объекта разведки определялся не геологическими, а финансовыми соображениями.  Более того,  ко времени совещания почти все оставшиеся деньги  уже были израсходованы на непредвиденные работы по ликвидации аварии.  Компания находилась на грани краха, и  Лангоцкитй хотел знать, могу ли я  что-нибудь сделать, чтобы собрать в Канаде  хотя бы часть денег для  бурения скважины - дублера.

        -- Какова планируемая глубина дублера? -- спросил я.

        -- Та же самая, 3100 метров.

        -- Это бесполезное бурение, только дальнейшая дискредитация района.  Я в этом не буду  участвовать.

         -- Мы это понимаем. Мы знаем, что  проблему можно решить  только бурением на 6000 метров.  В будущем мы планируем такую скважину.  Но сейчас у нас нет денег и нет  возможности собрать нужную сумму.

          Лангоцкий продолжает что-то говорить  о сборе денег среди богатых канадских евреев и о привлечении моей  компании к этому проекту.   Но у меня интерес к  этому пропадает. На этом совещание, одно из самых нелепых в моей жизни,  заканчивается.

      Вернувшись  после отпуска в Канаду,  я получил от Лангоцкого   в ноябре 1985 года  материалы о бурении скважины-дублера, в том числе  Меморандум  об инвестировании капитала. Одновременно  пришло письмо от  американской брокерской фирмы, которая была агентом  по сбору денег для компании Сисмика.  “Уважаемый доктор Соколин, -- говорилось в  письме, -- Мистер Лангоцкий просит немедленно связаться  с ним для обсуждения  любых вопросов и комментариев, которые могут возникнуть в отношении присланных вам материалов”. Но обсуждать что-либо  было уже поздно.   Это  надо было делать раньше, до бурения  в  Цук  Тамрур.  А еще лучше  было бы получить такое  письмо  до  углубления  Масада 1. 

       Йоси в это время находился в США и предпринимал  последние отчаянные попытки  для сбора денег.  Но это уже была агония.  В январе  1986 года Министерство энергетики  аннулировало  права компании Сисмика на концессию в районе Мертвого моря.  В  заявлении по этому поводу отмечалось, что компания не выполнила своих обязательств  по разведке концессии, не смогла  собрать 50 миллионов долларов для  реализации программы и не вернула правительственный заем в несколько миллионов долларов.  Сисмика прекратила свое существование.

       Так завершилась еще одна попытка  обнаружить нефть в районе Мертвого моря. Причиной этой очередной неудачи  стало непонимание  специфики нефтяной геологии района,  незнакомство с  опытом  разведки в других аналогичных районах мира, высокомерный отказ от  рекомендаций,  основанных на этом опыте.  И как результат всего этого -- неспособность   читать сейсмические  данные и карту  нефтяной разведки   в целом.

       А что происходило в это время в компании ХАНА? В  1984 году  Министром энергетики стал  мелкий адвокат и партийный функционер Моше Шахал  (впоследствии  министр  полиции). В качестве первого шага  он  назначил бывшего   геолога из Южной Америки, а ныне израильского бизнесмена  Альфредо Розенцвейга, своим советником по разведке  нефти. В октябре 1984 года Розенцвейг представил  Министру отчет, главная рекомендация которого заключалась  в полном прекращении разведки на два года  с целью проведения детального анализа прошлых работ  и разработки новой разведочной концепции. Рекомендация  была абсолютно правильная и удивительно напоминала  предложение,  сделанное мною в сентябре 1982  года в письме  Министру  Ицхаку Модаи.  Шахал принял ее и поручил  ХАНА проведение анализа. Если оставить в стороне  профессиональную сторону дела, то в этом решении была одна существенная психологическая деталь — критический  анализ поручался тем же самым "экспертам", которые  были  ответственны  за  прошлые  ошибки  и  просчеты.  Во всем мире    такой  анализ   выполняют  независимые  эксперты.

        В отчете Розенцвейга отмечалось, в частности, что  только за предыдущие 9 лет (1975-1984) в поиски нефти  в Израиле было вложено 250 миллионов долларов и пробурена 131 разведочная скважина. Однако положительных  результатов не было получено. На основании  собственного опыта хочу отметить, что этой огромной  суммы и такого количества скважин достаточно для исчерпывающей  оценки нефтяного потенциала нескольких   стран, равных по площади Израилю, тем более что  перспективная  территория его составляет лишь 30% от  общей. Конечно, при условии грамотного проведения разведочных  работ.

       Примерно в это же время в Геологической службе был  ликвидирован нефтяной отдел и прекращены исследования,  связанные с  поиском  нефти.

Глава  18.  Наблюдения  и  размышления 

        В начале 1987 года мы с женой, как и планировали,  вернулись в Израиль. Правда, вместо трех лет пришлось  задержаться в Канаде вдвое дольше, но ни в профессиональном,  ни в материальном отношении это не было  потерянное время. Что касается поисков нефти в Израиле,   то я вряд ли мог сделать для них что-либо большее,  если бы оставался в стране. По крайней мере, из Канады  мой голос был слышен. В Израиле  он  утонул  бы  в хоре других голосов  ("ты советуешь одно, другие — другое" и т.д.).

        Жена  сразу же после  возвращения  начала работать в своей прежней лаборатории в Иерусалимском университете. Я тоже был уверен, что проблем с работой не будет. Мне  было 55 лет, за всю свою жизнь я ни разу не был на  приеме у врача, если не считать операции аппендицита  в 1951 году и сломанной ноги в 1983 году во время   катания на горных лыжах.  Даже  ни разу не сидел в зубоврачебном кресле.  Я просто не представлял   себе, что в таком возрасте можно жить без работы. Кроме того, из Канады я вернулся с большим опытом, который  не терпелось применить в Израиле.  Я знал, что  этот опыт здесь  нужен, как, впрочем, и любой другой полезный опыт.  Все это лишь говорит о моей глубокой наивности и полном незнании менталитета  моих новых соотечественников.

        Ури Геллер, один из самых известных в мире израильтян,  пишет в книге "Эффект Геллера" (1986): "В израильском   характере имеется низменная черта — зависть  по отношению к любому, кто добивается успеха за границей".   По рассказам отца я знал, что эта не израильское   изобретение. Корнями оно уходит в тесный замкнутый  мир еврейского местечка, где наряду с натурами высокодуховными   формировались характеры завистливые, мстительные  и высокомерные. Последние были в явном большинстве. Этот национальный феномен   оказался необычайно стойким и без труда укоренился  в   Израиле. Израильскому обществу удалось легко и быстро  освободиться от многих унизительных галутских комплексов  за исключением двух — завистливости и гипертрофированного  самомнения. В галуте  они проявлялись на низком  социально-общественном уровне, в масштабе местечек и городских гетто, ибо других возможностей просто не было.  В Израиле таких ограничений не существует.  В этом отношении вся страна  одно большое  местечко.

        Помню, как в начале 80-х годов меня поразило интервью с будущим начальником Генерального штаба Даном  Шомроном, опубликованное во всех  израильских  газетах.  Поводом для его выступления в  СМИ  послужили  напряженные отношения с коллегами-генералами. Слова  руководителя операции в Энтеббе  меня потрясли.  Шомрон заявил, что неприятности начались после  этого легендарного рейда, и что "неудачу мне бы простили,   успех  простить не могут". Как видим, Ури Геллер  не совсем прав — зависть вызывается успехами не только  за границей, но и дома. Хотя, строго говоря, Уганда — это все-таки заграница...

        А вот еще одна история из области деформированной профессиональной этики.  В  1988 году в прессе появились статьи  о скандальном положении  в израильской медицине в области пересадки печени.  Беззастенчивое соперничество между хирургами  и профессиональная зависть привели к тому, что  больница Бейлинсон в  Петах  Тиква  саботировала  снабжение этим органом единственного в стране центра  по пересадке в хайфской больнице Рамбам.  При этом руководителю центра доктору  Игалу  Каму  не было позволено  оперировать в Бейлинсон.  “Хотя хирурги   здесь и не имели сами опыта  подобных операций, они были против того,  чтобы разрешить   оперировать чужаку”  (Джерузалем Пост,  3 июля 1988 г).  Как видим, чужак -- это не только  эмигрант из другой страны, но и врач  из  другого города…  На языке  социальной психологии такое явление  называется ксенофобией -- отторжение  чужого, восприятие его как опасного и враждебного.  В результате центр в Рамбам  перестал функционировать, а доктор Кам вынужден был покинуть страну.   Остается добавить, что  американский хирург Томас Старцел, пионер пересадки печени, назвал Игала  Кама  одним из трех крупнейших хирургов мира в этой области.   Соперничество между хирургами, вероятно, имеет место в любой стране, но нигде  оно не принимает такую уродливую форму и не приводит к таким   разрушительным последствиям  как в Израиле.

         Рука об руку с завистью идет и самомнение, порождающее  патологическое неприятие критики. Нередко самомнение   находит свое выражение в знаменитой израильской  хуцпе  (нахальство, наглость), которая проявляется на всех уровнях, в том  числе и на государственном. Вот один из примеров. В  начале декабря 1989 года в Средиземном море, недалеко  от Герцлии произошла незначительная утечка нефти из  каботажного танкера. Эта была первая авария такого рода  у  побережья Израиля. К счастью, утечка ограничилась  лишь 60 тоннами горючего, что ничтожно мало по сравнению  с десятками тысяч тонн нефти, загрязняющей поверхность  моря и прилегающее побережье при катастрофах  супертанкеров. Однако безуспешные попытки предотвратить  распространение нефтяного пятна и загрязнение   пляжа Герцлии заставили прийти к неутешительному   выводу: "Несмотря на то, что ежегодно сотни супертанкеров  бороздят Восточное Средиземноморье,  Израиль   не имеет средств борьбы даже с незначительным разливом  нефти. Внезапно обнаружилось, что страна не располагает  необходимым оборудованием, специалистами и  планами на случай подобных аварий". (Джерузалем Пост,  12 декабря 1989).

         Сам по себе этот тревожный вывод не заслуживал  бы  упоминания в моих записках, если бы не событие, произошедшее  менее чем через месяц, у берегов Марокко,  где потерпел аварию супертанкер, и огромное нефтяное  пятно угрожало прилегающему побережью. Ситуация осложнялась штормовой погодой и высокими волнами. И  вдруг Министерство экологии Израиля, не смущаясь собственной беспомощностью в борьбе с   микроскопическим разливом нефти у берегов Герцлии, немедленно предложило помощь правительству Марокко:  "Вчера отдел предотвращения загрязнений моря Министерства  экологии предложил послать экспертов  в Марокко для борьбы с огромным разливом нефти,  угрожающим побережью. Израиль готов обеспечить Марокко  специалистами (их же нет! --Х.С.) и оказать другую профессиональную  помощь, — говорится в заявлении Министерства"   (Джерузалем Пост, 3 января 1990). Остается лишь гадать  — в каком положении мог оказаться Израиль, если  бы Марокко приняло это великодушное предложение?  Большую хуцпу трудно себе представить. После этого не  будет удивительным, если Министерство энергетики  предложит какой-либо стране помощь в  поисках  нефти.

        Как-то после возвращения в страну, я заглянул в это Министерство к доктору Моше Голдбергу, с которым  был хорошо знаком по совместной работе в Геологической  службе. Разговор зашел о возможности возобновления  моей работы в Израиле. Моше был  настроен скептически и в качестве одного из аргументов   привел "тот факт", что в свое время я посмел якобы, по  его словам, "критиковать Кашаи, который уже десятки  лет работает в этой области"*. Я очень удивился  и напомнил, что критика компании ХАНА,  если вообще и была,  содержалась лишь в черновом  варианте отчета. Моше ответил: "Неважно, что только в   черновом. Это не забыто".   Не думаю, что он был озабочен профессиональной  репутацией главного геолога ХАНА. Такая черта вообще не  свойственна  израильтянам.  Для него,  как и для   многих  других, был неприемлем сам факт   критики чужаком "одного из наших". Видимо, он был  настолько поражен, что спустя семь лет счел нужным  напомнить об этом.   Эта  психологическая особенность хорошо известна в Израиле. Приведу слова уже упоминавшегося  ранее депутата Кнессета Романа Бронфмана: “Наше  особое  качество -- пестовать  обиды, у которых нет срока давности“.

        Но Голдберг  не ограничился напоминанием  о  критике Кашаи.  И то, что он сказал  дальше, было более серьезным  и более удивительным.

        -- Дело не только в  том отчете по Мертвому морю.  Ты еще писал письма из Канады  министру и  Лангоцкому, в которых   представлял дело так, будто только ты  знаешь, как вести разведку в Израиле, а другие  ничего не понимают.  После таких писем тебе не стоило возвращаться  в  страну.

         -- Ты  читал  эти  письма?

         -- Я  не  читал, но слышал.  О  них  много говорят. 

         Не читал, но слышал.  Очень  знакомо…

         Критику в Израиле не прощают. Эта особая чувствительность  к ней тоже уходит корнями в местечко и городские  гетто, где она была связана с комплексом неполноценности.   Отец рассказывал мне (и даже изображал),  как в местечке выясняли отношения. "А ты кто такой!" —  восклицает обиженный, грозя указательным пальцем перед  носом обидчика. — Я тебе покажу, ты у меня поплачешь!"  Обиженный прекрасно знает, "кто такой" его  оппонент, живущий на соседней улице. Этот презрительный  ритуальный вопрос-восклицание означает: "Ты  что, считаешь себя умнее меня?" Если отбросить карикатурную  упрощенность этой сценки, то подобную ситуацию в  Израиле можно наблюдать всюду, где властвуют те же  местечковые нравы и амбиции — в Кнессете, армии, университетах, научных и медицинских учреждениях. Что  касается угрозы ("я тебе покажу, ты у меня поплачешь!"),  то это не пустая риторика. При первой же возможности  от слов переходят к делу. И зачастую мстительность не  знает  границ.   Эту особенность с горечью отметила выдающаяся израильская  актриса  Гила  Альмагор:  “У нас тут  особый национальный спорт -- бить  ближнего,  неотъемлемый  атрибут  провинциализма”.  Да, кто-то  вышел  из  гоголевской  шинели,  а  мы  из  местечка…

       Один мой знакомый получил любопытный совет от социального  работника в центре абсорбции: "В Израиле, —  поучал пакид, — ты можешь быть, кем хочешь — красивым,   сильным, смелым. Но ты не можешь быть умным".   Понимать эту сентенцию следует так: не каждый израильтянин  имеет тайную претензию считать себя красивым,   сильным или смелым. Поэтому эти "вакансии" свободны. Хочешь считать себя красивым — пожалуйста,  никто тебя не осудит. Но если заподозрят (только заподозрят!),  что ты считаешь себя умным, это не прощают. Быть "умным" — не значит просто не быть дураком. Нет,  за этим кроется вызов. Когда говорят — "он считает себя  умным", то имеют в виду — "умнее других". Речь, разумеется,  идет не об уме в житейском понимании этого  слова, а о профессиональных качествах — знаниях, опыте,  способности генерировать идеи. Позволяющий себе давать  непрошеные советы и критиковать других сразу же  попадает в категорию "умников". При первой же возможности  с ним сводят счеты. И неважно, что критика и советы порой отвечают интересам государства.

       В  Израиле вообще  не существует понятия “интересы  государства”.  Есть интересы отдельных групп — партийных,  религиозных, этнических. Или даже интересы  отдельных лиц. Но нет интересов  государства, которые  бы признавались всеми как высший императив. Кроме  того, над этими частными интересами господствует общий  дух  незаинтересованности и безразличия,  на иврите  "ло  ихпат  ли"  (это меня не касается, мне плевать). Например, логично (и морально) было бы считать, что  открытие нефти -- в интересах государства, независимо   от того, кем оно  сделано — израильтянином или репатриантом, раздражающим кого-то своей активностью.  Пусть даже экстрасенсом, если  на то пошло.  Как  говорится, — хоть чертом, хоть дьяволом. Нефть — превыше  всего. Но не в Израиле. В этой стране открытие  нефти желательно лишь постольку, поскольку оно могло  бы служить интересам небольшой группы лиц, десятилетиями  подвизающихся в этом бизнесе. В противном   случае нефть может быть вообще не открыта — это никого  не беспокоит.

       Хочу напомнить  интервью в компании ХАНА, когда я впервые услышал слово  overqualified.  В то время мое понимание Израиля было равно нулю.  Лишь позже я  узнал истинный  смысл этого слова.  За ним скрывалась  опасность, которую специалист  может представлять для израильских коллег.  При этом в расчет принимались только личные интересы, а не интересы дела, не говоря уже об интересах государства.

         Другой пример -- выборы президента страны.  Казалось бы, в интересах государства, чтобы им был наиболее достойный  человек.  В  2000 году  на этот пост были выдвинуты  две кандидатуры -- Шимон Перес  и  Моше Кацав.   Первый -- яркая личность, интеллектуал, имеющий международный авторитет и признание. Второй -- серый  безликий  человек.  Он и стал президентом  при поддержке большой группы интересантов, опозорив  впоследствии не только  свой пост, но и страну.  Множество таких кацавов занимают руководящие  посты в правительстве, армии, экономике и других жизненно важных областях…

         Подобные нравы  обычное дело в Израиле на всех уровнях  и во всех областях.   Например,  каждые  четыре года, когда назначается  новый начальник Генерального штаба,  вспыхивают так называемые  “войны генералов”,  за  которыми  стоят   активные  группы  приближенных.  В ход  идут  интриги, анонимные письма, фальсификации и другие грязные приемы шекспировского накала.  Рушатся судьбы и карьеры.  СМИ охотно и с удовольствием  в этом участвуют.  Такие же скандалы происходят при назначении  генерального инспектора полиции  и даже начальника управления тюрем.  В итоге  назначаются не самые  достойные, а победившие в  подковерной борьбе. В этом отношении в мире нет другой страны подобной Израилю.

        Сейчас,   когда пишутся эти строки  (июль 2012 г),  идет  судебный процесс  по делу  бывшего премьер министра  и бывшего мэра Иерусалима  Эхуда Ольмерта и его приближенных.  Разворачивается  небывалая по масштабам картина  взяточничества  и  коррупции  в высших эшелонах власти.  Впрочем,  “небывалая”  скорее всего потому, что  герои прежних подобных  историй  оказались более удачливыми и не попались.  Сошлюсь на  рассказ  И. Х.,  бывшего  депутата  Кнессета  и  приближенного  одного из  министров  энергетики. Он поведал  мне в частной  беседе, что  этот министр  получал  определенный процент с каждого контракта на поставку  нефти в Израиль.  Но у него хватило ума (или  инстинкта самосохранения) вовремя   уйти  из  правительства  и  из  политики. 

        Не могу не коснуться  еще одного вопроса.  который, в силу обстоятельств, стал для меня  глубоко личным.  Израиль известен  в мире как  государство, одним из  первых  предлагающее и посылающее  гуманитарную помощь в любое место,  где случаются природные и техногенные  катастрофы  или  просто  возникает нужда в медицинской помощи, даже на индивидуальном уровне. Бытует ироничная, но не злая шутка:  в Туркмении поезд столкнулся с табуном верблюдов, пострадали десятки животных, бригада израильских ветеринаров вылетела на место происшествия.  Помимо таких благородных  акций, как спасательные работы  при  землетрясениях   или  готовность помочь  в ликвидации  разливов  нефти  (щедрое предложение Марокко), в СМИ  нередко появляются  и такие  сообщения:  “Израильские врачи вернули  зрение  слепой девочке из Иордании…  спасли  жизнь женщине из Ливана”   и т. п.  Слов нет, подобные акции свидетельствуют  о милосердии,  сострадании, солидарности со всеми,  попавшими в беду, независимо от политических соображений и  национальности.  Но у  этих акций есть одна общая особенность -- о них можно сообщить в СМИ, их можно показать по телевидению, они становятся  широко известными в мире и  создают определенный образ страны.   Ничего плохого в этом нет.  Каждая страна, а особенно такая как Израиль, должна заботиться о своем  имидже.   Все было бы хорошо, не будь здесь  двойного  стандарта,  даже лицемерия, которым   омрачен  универсальный принцип  ценности человеческой жизни.  Речь  идет о том, что пропагандистские правила, касающиеся иорданских девочек и ливанских женщин,  не действуют внутри страны.  Такое обвинение не может быть голословным, иначе автор  будет справедливо  обвинен  в клевете.   Поэтому расскажу  о том,  что произошло в моей семье.   

         Эти “Записки”  посвящены  памяти трех дорогих для меня людей.  Одна из них младшая сестра Лея. Лея страдала хроническим заболеванием сердца.  Московские врачи не могли ей помочь.  Поэтому мы предложили  сестре репатриироваться  и  прибегнуть к помощи израильской   медицины.  По состоянию здоровья  ей  было физически не под силу самой заниматься  оформлением документов, выстаивать очереди в израильском посольстве и в ОВИРе. Поэтому мы  решили, что она приедет  по гостевой визе, а в Израиле  оформит  гражданство. Нам было известно  по многочисленным примерам, что  при наличии документов,  подтверждающих еврейство, эта процедура достаточно  проста.  Знали мы и то, что  некоторым репатриантам,  оформившим гражданство таким  образом, вскоре после этого были сделаны  сложные хирургические операции, которые спасли им жизнь и на которые они не могли   надеяться в России.   Поскольку Лея еврейка  по  родителям, бабушкам и дедушкам  с обеих сторон, то  повода  для  беспокойства у нас не было.

        В  ноябре 1995  года  мы  встретили  сестру в  аэропорту имени Бен-Гуриона.  Как хроническая больная, она не могла купить  туристскую медицинскую страховку ни в России, ни в Израиле.  В любой момент ей могла потребоваться срочная медицинская помощь.  Поэтому уже на следующий день я поехал с ней в  Тель-Авив, в отдел МИДа, оформляющий просьбы о гражданстве.  Вместе со стандартной анкетой-заявлением сестра получила в этом отделе вопросник о состоянии здоровья.  В нем были детально перечислены все мыслимые и немыслимые болезни и  виды  необходимой медицинской помощи -- консультация, обследование,  госпитализация, операция и  т. д.    Поскольку об этом документе мне не приходилось слышать раньше, я спросил  пкиду, для чего он нужен и какова его цель. И получил четкий ответ:  “Для того чтобы  ускорить получение гражданства, если требуется срочная медицинская помощь”.   Взглянув на сестру, вид которой не оставлял сомнений  относительно ее здоровья, пкида спросила:  “Ваша сестра больна?”    “Да, у нее есть проблемы с сердцем”, -- ответил я.

        Сестра заполнила документы и в графе о необходимой медицинской помощи  указала:  “Обследование с возможной последующей операцией  на сердце”.  Пкида приняла документы и сказала, что ответ  можно  будет  получить примерно через неделю в  иерусалимском  отделе  МВД.   И вот начались  наши  ежедневные хождения в МВД. Ни через неделю, ни через две, ни через три  ответа не было. Чиновники МВД говорили,  что документы к ним не поступали, обращайтесь в Тель-Авив.  Там  утверждали, что  документы давно отправлены в Иерусалим.  Через месяц, судя по тому, как  по-хамски со мной стали разговаривать пакиды, категорически отказывавшиеся помочь в розыске “пропавших”  документов,  мне стало ясно, что дело  не в обычной   израильской халатности.  Мое  предложение повторно заполнить документы также было отвергнуто. Попытки добиться встречи  с  начальством   оказались безрезультатными. Два месяца мы жили в постоянном напряжении, ожидая  решения вопроса о  гражданстве, но так никакого ответа  и  не  получили -- ни положительного, ни отрицательного. У сестры  закончился срок визы, и  она вынуждена была уехать обратно. Болезнь прогрессировала,  и  через   два  года  Леи  не стало.

       Я много думал обо всем этом, не перестаю думать и сейчас.  Не могу простить себе, что, прожив столько лет в Израиле, поверил  пкиде, которая, глядя в глаза тяжелобольной женщине, с надеждой ожидавшей получения гражданства, от которого зависела  ее жизнь, сказала:  “Отвечайте на вопросы  как можно подробнее, это ускорит оформление”.  

        Уже после всего, из разговоров с людьми, оказавшимися в такой же ситуации, узнал, что их прибывшие по гостевой визе родственники не упоминали свои серьезные заболевания. В итоге они получили гражданство,  получили   нужную медицинскую помощь  и остались живы.  Воистину, ложь во спасение!   Я убежден, что  виновата не пкида, хотя она, конечно, знала,  о  практике “потери”  документов, избавляющей  от прямого отказа в гражданстве, который невозможно мотивировать.  Подлый иезуитский способ.  И уж, безусловно, не врачи виноваты.  За всем этим стоит  негласное указание  на министерском уровне, ибо ни один мелкий чиновник не возьмет на себя  ответственность за такой  бесчеловечный трюк. Поэтому, читая трогательные сообщения о спасенных  ливанских  женщинах,  я  всякий раз  поражаюсь  стоящему  за  этим  лицемерию. 

        Эта история была опубликована в газете  Новости  Недели, 16. 11. 1998.   Журналист газеты  Римма  Шамис прокомментировала ее следующим образом:  “Если  раньше мы знали об отказе в гражданстве  репатриантам с недостаточным процентом нужной крови, то теперь в    отказники  попадают  репатрианты, полноценные  с точки зрения чистокровности,  но  неполноценные  по состоянию здоровья”.   Полноценность и неполноценность -- это  слова из хорошо известного лексикона.   Рядом  с  ними  стоит  слово   “селекция”.  

         Совсем недавно я услышал и увидел  еще одно неожиданное подтверждение существования в Израиле  позорного явления,  определяемого этим  зловещим  словом.   3  июня  2012 года  в вечерней передаче девятого   русскоязычного   канала   национального  телевидения   была рассказана трагическая история  репатрианта  Аркадия  Лауфера,  ставшего инвалидом в  результате  заболевания  лимфедемой  (слоновая   болезнь), которая лечится только в Израиле и в Германии.   Соответственно, в Израиль приезжают  больные со всего мира.  Аркадий обратился в больницу Тель-ха-Шомер, где имеется специальное отделение.  Лечение стоит очень дорого, и  оно превратилось  в доходный  бизнес  для  израильской  медицины.   У  Лауфера, потерявшего из-за болезни  работу и квартиру, нет таких денег. И ему, инвалиду и гражданину Израиля, в лечении было отказано.  Не помогло и то, что его младший сын служит танкистом и получил боевое ранение. Знакомый врач разъяснил  Аркадию  на условиях анонимности:  “Больнице выгоднее лечить  иностранцев.  Это огромные деньги”.  На официальный запрос  девятого канала  был получен короткий и не  очень внятный ответ министерства здравоохранения:  “Больной был осмотрен  врачами больницы.  Дополнительной информацией  министерство не располагает”.  В данном случае решение принимали не бездушные чиновники,  а  сами врачи, готовые  по первому  зову лететь на край света, чтобы  спасать  граждан Армении, Турции, Гаити и  все остальное человечество.  Нужно  ли   более убедительное  подтверждение  двойного стандарта  и  лицемерия?

Глава  19.  Волчий  билет

         Вскоре после возвращения я зашел в ХАНА. Как я уже  сказал, по распоряжению Министра разведка была прекращена,  и сотрудники занимались анализом геологических  материалов, накопленных за прошлые годы. Я поинтересовался,  как идут дела, намечается ли что-нибудь интересное? Ответ был не очень обнадеживающим. Похоже, что сами исполнители проекта не особенно верили в его успех. Складывалось впечатление, что компания продолжает  существовать, но об открытии нефти уже никто  больше не думает.

         — Но разве это не является по-прежнему главной  задачей? — спросил я Владимира Капцана, геолога из  Молдавии, уже много лет работавшего в ХАНА и бывшего  одним из основных исполнителей проекта.

         —Расскажу тебе историю, которая ответит  на этот вопрос, — сказал Капцан.

         И он многозначительно рассказал о том, что произошло с его знакомым, начальником нефтеразведочной экспедиции   в Кишиневе. За несколько лет до вторжения советских  войск в Афганистан этот геолог был послан туда  в качестве руководителя группы специалистов. На обычном  в таких случаях инструктаже в ЦК партии он спросил  — является ли их задачей открытие нефти в стране?  "Это не обязательно, — ответил инструктор ЦК, — главное  — обеспечить советское присутствие в Афганистане".

         Этот  рассказ  действительно  был  достаточно  красноречивым ответом на мой вопрос. Оставалось только неясным — чье присутствие (и благополучие) в Израиле  требовалось обеспечить? Скорее всего, тех, кто посвятил   себя пожизненным поискам нефти в этой маленькой стране.  "Господи, оставь истину себе, а мне дай бесконечные  поиски ее".  Существующее  положение  не  является  секретом.

        В декабре 1984 года при обсуждении в Кнессете ситуации с  разведкой нефти депутат Беньямин Бен-Элиэзер заявил: "В Министерстве энергетики работают люди, лишенные  уверенности. В то же время иностранные геологи считают, что в недрах Израиля находится около 400 миллионов  тонн нефти. Этого достаточно, чтобы обеспечить  потребности страны на протяжении 40 лет" (Джерузалем  Пост, 22 декабря 1984).

        Известный американский геолог Уоллес Пратт писал в  статье "Философия поисков нефти" (1952), которая стала библией разведчиков: "Открытия месторождений прекращаются,   когда геологи больше не верят, что нефть может  быть найдена. Но до тех пор, пока остается хотя бы один  разведчик, в голове которого существует идея нового  месторождения и у которого есть возможность и стимул  искать нефть, открытия будут продолжаться". Эта истина   была подтверждена на практике бесчисленное количество  раз — как в старых нефтяных районах, так и в районах, в которых длительная безрезультатная разведка порождала  пессимизм и неверие. Объясняется такая ситуация   тем, что нефть все еще остается загадочным природным  явлением, о котором многие знают немногое, немногие — многое, но никто не знает достаточно.

        Выйдя от Капцана, я столкнулся в коридоре с Цфанией  Коэном. Незадолго до этого он был назначен главным  геологом компании вместо ушедшего на пенсию Кашаи,   который стал ее научным консультантом. Узнав, что я  окончательно возвратился в Израиль и подумываю о работе,   Коэн пригласил меня в свой кабинет, чтобы обсудить  этот  вопрос.  Он  сообщил интересную  новость.  Оказывается,  ХАНА получила право после завершения проекта  выбрать для себя наиболее перспективный район с тем, чтобы остальные были предложены иностранным компаниям  и частным инвесторам. И хотя работа  еще  не  окончена,  но  общее  мнение таково,  что  этим  районом  должно быть Мертвое море, а  объектом  разведки -- залежи  под  солью.

         — Поэтому, — сказал Коэн, — ты приехал вовремя. Единственная проблема — это фонд зарплаты.  Мы сейчас заморозили прием новых сотрудников.

         — Эту проблему на первых порах можно будет решить,  — ответил я. — Как тошав хозер  (вернувшийся в страну  репатриант),  я имею право  на зарплату от Министерства абсорбции в течение года.

          — Прекрасно, — сказал Коэн. — Оформляй там документы,  а когда получишь разрешение, договоримся, чем  конкретно ты будешь заниматься. Пока же я бы хотел  познакомиться с характером твоей работы в Канаде. Привез  ли ты какие-нибудь отчеты или проекты?

          — Разумеется, я привез почти все свои работы, но они  еще идут в багаже. Когда получу, передам тебе, — пообещал  я.

         Получение  разрешения  на  зарплату оказалось нелегким  делом. В моем файле было указано, что я уже однажды  получал ее в течение года как  оле  хадаш  (новый репатриант).  И  хотя  я  тогда   не использовал  полностью  положенную по закону двухгодичную  финансовую помощь, а теперь как тошав хозер  имел право еще на один год, юридически ситуация не  имела прецедента. Многие бывшие репатрианты уехали  из страны, но ни один из них не вернулся обратно.  Поэтому министерские чиновники плохо знали, как поступить  в моем случае.

         Потянулись долгие месяцы хождений по инстанциям, встреч, ожидания решений то одной, то другой комиссии.  В одной инстанции от меня даже потребовали письменного  объяснения — почему я уехал из страны?  Неожиданно   Цфания  Коэн  начал  вести  себя  странно.  Через  несколько недель после встречи он вдруг сказал, что если  я и буду работать в компании, то не по Мертвому морю,  а по какому-нибудь другому району. Это напомнило самый  первый разговор с ним и Кашаи в 1977 году. ("Вы  же не согласитесь составлять проекты бурения скважин?").  На этот раз я был снова немало удивлен, так как  и мне, и ему было очевидно, что наибольшую пользу я  могу принести именно в районе Мертвого моря. Да и  разговор об этом он начал по своей инициативе. Мне не   оставалось ничего другого, как ответить, что я не являюсь  узким специалистом только по Мертвому морю и могу  работать в любом районе Израиля. "Посмотрим", — неопределенно  сказал Коэн, видимо, ожидавший другой реакции.  Слова и тон были хорошо знакомы. Что-то явно  происходило за моей спиной. Тем временем пришел  багаж, и я передал Коэну обещанные канадские отчеты   и  проекты.

        Мои  друзья  с  недоумением  следили  за   развитием ситуации в Министерстве абсорбции и ХАНА. Каждый пытался чем-то помочь, но их возможности были  ограничены. И наиболее частый совет сводился  к  тому,  что  нужно  искать  протекцию.  То,  что  этот  способ  улаживания  дел очень популярен в Израиле, конечно, не было  для меня секретом. Однако еще ни разу в жизни мне не  приходилось прибегать к нему — ни в России, ни в Канаде, ни прежде в Израиле. Я просто не знал, как  это   делается.  Было  что-то  недостойное  и  нелепое  в  том,   что специалист  должен  искать  какие-то  обходные  пути,  чтобы  принести пользу государству.

        В это время коллега моей жены стала настойчиво  предлагать познакомить меня с некой, по ее словам, влиятельной дамой, женой бывшего израильского посла.  "У нее обширные связи — министры, депутаты  Кнессета", — уговаривала она. Жена тоже оказала нажим. Так  состоялось мое знакомство с Рахель Каспи — обаятельной  милой женщиной, обладающей добрым сердцем и  огромным желанием помогать людям, которое намного  превосходит ее реальные возможности. Но тогда я еще  не знал этой существенной детали. При первой же встрече  Рахель составила план действий, в котором фигурировали  известные имена — "позвоним тому, обратимся  к этому, организуем встречу с Шахалом" и т.п. Это  произвело на меня определенное впечатление. Однако в конечном итоге грандиозный стратегический замысел  закончился тем, что по чьей-то протекции Рахель удалось поговорить по телефону с неким Яроном Раном, референтом  Шахала. И Ран милостиво согласился передать ему мое письмо.

         Рахель четко объяснила мне, каким должно быть письмо  министру. Во-первых, только самые существенные факты,  а во-вторых, краткость — больше одной страницы израильский  министр читать не будет. Письмо получилось на  трех страницах. Рахель была в ужасе, но прочитала и  согласилась, что из песни слова не выкинешь.  И вот незабываемый день — 26 октября 1987 года  отношу письмо господину Рану. Встретил меня  очень  занятый молодой человек с приятными демократическими  манерами.

         — Хаим, я все сделаю. Письмо передам лично Министру.  Можете быть уверены, Хаим.

         — Я бы хотел встретиться с Министром, — говорю я.

         — Я спрошу об этом, Хаим, — обещает Ран.

Потянулись долгие недели ожидания. Ответа из Министерства  не было. Через месяц я позвонил Рану и узнал,  что письмо находится у некоего Михаила Байта, начальника  Управления наук о земле.

        — Как насчет встречи с Министром? — спросил я.

        — Это исключено, Хаим.

          — В таком случае я хотел бы встретиться с Байтом.

         — Я узнаю, Хаим.

         Через неделю опять звоню Рану.

          — Байт отказался встретиться с вами, Хаим.

          — Почему?

          — Не знаю, Хаим.

          Рахель тоже позвонила Рану. С ней он был более  откровенен.

           — Вам не стоит хлопотать за Соколина. Из этого ничего  не выйдет.

          — Почему?

          — Я  вам  пришлю кое-что,  и  вы  поймете, в  чем  дело.

          Через несколько дней Рахель позвонила мне и попросила  срочно приехать. По выражению ее лица я понял,  что есть плохие новости.

         — Вы угадали. Смотрите, что я получила от Рана.

         На столе лежала копия письма Министру абсорбции  Якову Цуру от Министра энергетики Моше Шахала. Письмо  было датировано 12 июня 1987 года, то есть  за четыре месяца до  моего письма Шахалу,  и являлось ответом Шахала на запрос Цура "О возможности трудоустройства  доктора Соколина в системе Министерства энергетики  при условии, что Министерством абсорбции будет выделен специальный фонд зарплаты". В письме говорилось, что предоставление мне работы полностью исключается  по двум причинам:

        1. Профессиональные качества геолога Соколина  не  соответствуют израильским стандартам (этот пункт был  жирно обведен Раном).

        2. Ожидается  большая  алия  из  России.   Поэтому  Министерство

энергетики должно подготовить рабочие места для  более  достойных  геологов, которые приедут в страну.

       Под подписью Шахала было напечатано — "копия  М. Байту". Это означало, что Байт является подлинным  автором письма. Но поскольку оно было адресовано  Министру, то и  подписал  его тоже Министр. 

       Напомню,  что после приезда из России в 1977 году  мой профессиональный  уровень был  определен  как  “слишком высокий”.  Сейчас, спустя  десять лет,  после возвращения из Канады,  он  перестал соответствовать  “израильским стандартам”.   И то, и другое  было плохо,  нечто   подобное  “пятому пункту” в  России.   Историческая родина  вступила  в  состязание с географической!  На географической  мне удалось  выстоять  (дальше об этом будет рассказано  подробно).   Удастся  ли  на  исторической?  Тогда я еще не понимал, что письмо  Байта-Шахала  это не просто бюрократическая межминистерская  переписка, а  пожизненный  волчий  билет. 

       Я попросил у Рахель разрешения сделать копию письма. Она  замялась и сказала, что должна поговорить об этом  с  Раном. Их телефонный разговор оказался весьма любопытным.  Узнав о моей просьбе, Ран перепугался: "Соколин вообще не должен знать об этом письме. Если станет   известно,   что   оно   попало   к   нему,   у  меня   будут   большие  неприятности. Немедленно верните его обратно".  Рахель, как  честный человек, наотрез отказалась  позволить мне сделать  копию  письма. И очень переживала, что показала мне его  и что я успел  записать  содержание (она это видела).   Это было похоже на историю с письмом Друкмана, которое Фикслер отказался передать мне. Но  почему же  неприятности?  Потому что знали  авторы  этого подметного письма,  что нарушили  заповедь  Торы: “Не отзывайся  о  ближнем твоем свидетельством ложным”.  Впрочем, ближним они меня вряд ли считали. И боялись, что  получив письмо, я могу что-нибудь натворить. Ведь категорию алеф  я  получил на основании  трех экспертных заключений  из США, и они это знали.   Байт меньше всего хотел публичного конфликта с авторами этих заключений. А от Соколина всего можно ожидать. Могут действительно быть неприятности… В этом эпизоде проявилась  еще одна  распространенная  черта  израильского характера -- трусость,  стремление совершать неблаговидные делишки  в тайне,  которая   идет  рука  об  руку  с  высокомерием  и   хуцпой.   

         Все  это напомнило мне историю, которая произошла в конце 70-х годов с моим хорошим знакомым доктором технических наук Г.Б., текстильщиком из России и мастером-золотые руки.   Г.Б. с большим трудом нашел работу мастера на текстильной фабрике в Кирьят-Гат. Инженер цеха, румынский еврей, увидел  в нем конкурента, и жизнь Г.Б. стала настолько  невыносимой, что одно время он был близок к самоубийству.  Однажды на фабрике вышла из строя французская  прядильная машина, и никто не мог отремонтировать  ее. Г.Б. вызвался сделать это, и после долгого дня кропотливой работы машина была исправлена.  Поздно вечером  перед уходом домой он еще раз проверил ее,  все было в порядке. Придя утром на фабрику, Г.Б. узнал,  что машина со скрежетом остановилась сразу после запуска.  Он снова полез в нее и обнаружил  гаечный  ключ, вставленный в труднодоступном месте между шестеренками.  Я бы никогда не поверил в эту историю, смахивающую на дешевые детективы о "вредителях",  наводнявшие книжный рынок и киноэкраны в СССР в 30-х  годах, если бы не услышал ее от самого Г.Б. Ну что ж,  одни орудуют гаечными ключами, другие — письмами. Все зависит  от уровня  интеллигентности  и  обстоятельств.        

        Я позвонил Гедалии Гвирцману и рассказал ему о  письме Байта-Шахала. Он не мог в это поверить. Гедалия  тут же предложил написать собственное письмо и адресовать  его "всем, кого это касается". Хотя я и понимал, что обращаться с  ним к кому-либо в Израиле  мне уже не придется, но с благодарностью принял предложение.  Вот это письмо:

        "Я знаю профессора Хаима Соколина с января 1978  года, несколько месяцев спустя после его приезда в  Израиль, когда он начал работать в нефтяном   отделе    Геологической  службы.   Я   в   то   время   был  начальником  этого  отдела.  Очень  скоро  выяснилось,  что  Хаим — геолог  высокого уровня,  обладающий  большими  знаниями  и  опытом  в поисках нефти.   В  Геологической   службе   он    занимался      изучением        перспектив  нефтеносности  района  Мертвого моря. За короткое время Хаим  подготовил отчет, в котором дал убедительную оценку  нефтяного потенциала   района.   Высшая   аттестационная    комиссия  научно - исследовательских  институтов  Израиля  присвоила  Хаиму  категорию  алеф  с  начала  его  работы  в  Геологической   службе.  Эта   категория  эквивалентна  званию  профессора   университета.   Решение  комиссии основывалось    на    трех    независимых    экспертных    заключениях,  полученных  из США,   о  его  исследованиях и  работах, выполненных  в  СССР. 

         К моему сожалению, Хаим оставил работу в Геологической  службе и уехал из Израиля в 1980 году. В 1984 году компания Сисмика  получила разрешение Геологической службы выпустить дополнительный тираж его отчета с  целью привлечения инвесторов для поисков нефти в районе  Мертвого моря.

         У меня нет сомнений, что профессиональные  качества  и опыт Хаима Соколина, приобретенные в Советском  Союзе, Израиле и Канаде, могут принести большую  пользу стране".

         Замечу, что через много лет  я случайно узнал, какую зависть и недовольство вызвала  эта  категория алеф у многих коллег, мечтающих о  ней  иногда  всю  жизнь  (не  успел  приехать, и  сразу алеф… ).

        15 декабря 1987 года я написал второе письмо Шахалу,  в котором сослался на его письмо Министру абсорбции  Цуру, и приложил письмо Гедалии.  "Если по каким-либо причинам вы не можете ответить мне письменно, я хотел бы встретиться с вами лично и  ответить на любые вопросы, которые могут возникнуть",  — писал я. Разумеется, никакого ответа не последовало. Письмо было сразу же передано Байту. При этом  Шахал, вероятно, указал ему на несоответствие между  его "оценкой" моих профессиональных данных и оценкой  Гвирцмана. Дальнейшее мне рассказал Гедалия.

        Разъяренный Байт примчался в Геологическую службу и потребовал от него взять обратно письмо, которое, как   он заявил, поставило его в трудное положение. Гедалия  наотрез отказался, сказав, что это профессиональный  документ, который он намерен твердо отстаивать, если конфликт будет где-либо разбираться. Конечно, никакого  разбирательства не было и в условиях Израиля быть не могло. "Я не хочу участвовать в политических дрязгах, не  имеющих отношения к профессиональной стороне дела",  — добавил Гедалия. Байт уехал ни с чем, бросив  напоследок, что Соколин не получит ответов на свои  письма, в которых "он представляет себя самым лучшим  геологом в Израиле". Эти слова смутили Гедалию, и он  спросил, о чем я писал в письмах Шахалу. Я дал ему  прочитать их. “Здесь нет ничего такого, о чем говорил  Байт.  Он просто  зациклен  на своей значимости, — сказал он и добавил, -- у екки   это встречается”  (екки -- выходцы  из Германии).

         В разгар этих событий я неожиданно получил письмо из Министерства абсорбции с уведомлением, что мне будет  предоставлена годовая зарплата, если найдется организация,  готовая принять меня на работу. Я позвонил  Цфании Коэну и услышал то, что уже и так не вызывало  сомнений, — компания больше не заинтересована в моих услугах.   Я напомнил Коэну о своих канадских  проектах.  “Если не возражаешь, я задержу их еще на пару недель” -- попросил он.  Когда я, наконец,  получил  материалы  обратно, то обнаружил, что с них сняты копии.  Отчеты и проекты были разброшюрованы, а затем  снова скреплены. Сделано это было небрежно, многие страницы оказались перепутаны.  Зачем Коэну потребовались материалы по Индонезии, Северному морю или Канаде я не мог понять.  Возможно, чтобы знать, как  делаются такие работы.  Здесь есть и этический аспект -- копирование чужих  работ без разрешения. И все же это лучше того,  что сделал Фишер, вовсе не возвративший отчет в Канаду.

        В это  время сосед по дому Марк Харитонский, главный инженер Иерусалимского университета, узнав о моих трудностях с поисками работы,  предложил  поговорить  с деканом Геологического факультета  профессором  

Иешуа  Колодным, с которым  я не был знаком.  Только знал  его  по   имени.  На следующий  день Марк зашел ко мне.

        -- Хаим, скажи честно, что ты натворил?  Колодный изменился в лице, когда я назвал твое имя.  И сказал, чтобы я к нему никогда  больше не обращался  по  поводу  тебя.

        Волчий  билет  уже действовал  в  Иерусалимском университете.  В других, вероятно, тоже.  Израиль  такая компактная страна…

        -- Что  натворил? Ничего особенного.  Зарезал двоих. Ну и еще банк ограбил,  но это мелочь.

         Марк  посмотрел  на  меня  как  на  идиота.   Да я и сам  почувствовал  себя  героем  кафкианского   сюжета.

        Здесь уместно привести отрывок из интервью Идо  Натаниягу, младшего брата Биби Натаниягу, о методах расправы с  “инакомыслящими”: “В Израиле хорошо отработан психологический прием дискредитации личности, придерживающейся взглядов, отличных от общепринятых. И это касается любой области -- искусства, науки,  экономики, военного дела и т.д.  Основа приема состоит в том, что личность ‘разоблачается’, перечеркивается, выводится за рамки ‘хорошего общества’, после чего члены этого общества, дорожащие своим статусом,  не отваживаются  вступать с автором иных взглядов в дискуссию по существу вопроса. В такой компактной стране, как наша, последствия псевдоразоблачений подобны эффекту разорвавшейся бомбы.  Индустрия поточного производства псевдофактов достигла в Израиле настоящих вершин.  Еженедельно и даже ежедневно  у нас взрываются такие бомбы,  и взрывная волна  разносит по стране их осколки.  Иногда осколок попадает прямо в грудь ушедшему на пенсию армейскому офицеру:  он узнает из газеты о том, что натворил тридцать лет назад  и о чем ему стало  известно только сейчас. Иногда удар приходится по рядовому гражданину, согласившемуся участвовать в телевизионном обсуждении морального состояния армии.   Этот человек вдруг узнает  из газет о своей затянувшейся тяжбе с владельцем квартиры, купленной под ключ, и о том, что сам он имеет привычку  разбрасывать мусор по лестничной клетке.  Если  некий профессор математики  случайно выскажется  о значении в еврейской истории  той или иной горы и этим затронет  чьи-то интересы, то через некоторое время он узнает из газет, что сам он едва постиг элементарную алгебру, не говоря  уже о высшей математике“. 

       Эта обширная цитата  могла бы быть  ответом на вопрос  Марка Харитонского о том, что я натворил.  Но, к сожалению,  разговор наш происходил в  1987 году, а  интервью   Идо Натаниягу появилось в 1998 году, когда вышел  его  роман   “Итамар  К.” -- перенесенный на израильскую почву сюжет романа  Кафки  “Процесс”,  изображающий тотальный абсурд, в котором существует  его  главный  герой   Иосиф К. 

 

Глава  20.  Голые короли

       Письма  Шахалу, интриги Байта, метания Коэна и  реакция Колодного   заставили  меня мысленно перенестись в Россию и вспомнить историю, которая произошла более двадцати лет назад, в 1967 году.  Тогда, незадолго до Шестидневной войны, в Советский Союз  приезжала на гастроли  популярная израильская певица Геула Гилл. Еврейская публика принимала  ее  восторженно.    Мне с сестрой удалось достать билеты на  последний концерт в московском театре Эстрады.   Сестра принесла с собой букет цветов, чтобы бросить на сцену.  Однако сама сделать это не решилась и  попросила меня.   Я взял цветы, подошел к сцене и обнаружил, что ее отделяет от  зала широкая  оркестровая яма, которая не была видна из моего ряда.  Ничего не оставалось, как подняться  по боковой лестнице, подойти к Геуле и двум  ее гитаристам, вручить цветы и обменяться рукопожатиями.  Геуле я даже поцеловал руку.  Зал взорвался овацией, засверкали блицы фотоаппаратов.  Пока я шел по сцене обратно, меня фотографировали во всех ракурсах.  Разумеется, половина, если не больше, снимков  была сделана  находившимися  в зале  чекистами. 

        Чтобы понять значение этого спонтанного шага, надо вспомнить политическую обстановку того времени. Любое проявление   симпатий к Израилю считалось признаком нелояльности и жестоко каралось.  Впрочем,  1967 год ничем не отличался в этом отношении от пятнадцати лет до него и  двадцати после.   Последствия не заставили себя долго ждать.  Через неделю, без всякого объяснения,  Первый отдел лишил меня   допуска к секретным документам и отстранил от участия в работе, при которой необходимо было пользоваться  геологическими картами, ибо все они имели гриф  “секретно”.  Это означало, что отныне я  должен забыть о специальности, так как работа геолога не мыслима без карт.  Хотя приказа об увольнении не было, директор института  член - корреспондент  АН   М. Мирчинк    делал  все  возможное, чтобы я уволился по собственному желанию.   Мне было 34 года, я находился в расцвете  своей  профессиональной  карьеры, и теперь предстояло навсегда  расстаться  с  геологией.

        В такой ситуации человек  получает много добрых советов от друзей.  Большая их часть сводилась к тому, что  необходимо куда-то обратиться, кого-то попросить разобраться.  Ведь в общем-то ничего криминального сделано не было, может быть грех не такой уж большой даже по советским стандартам.  Нужно только найти  “правильную” инстанцию и “правильного  человека”.   И здесь мнения расходились.  Одни считали, что нельзя  перепрыгивать через головы и следует  сначала пойти в районное отделение КГБ. Другие говорили, что в районе ничего не решают  и начинать надо  с городского управления.   Третьи утверждали, что с КГБ вообще нельзя  связываться, а обратиться следует в партийные органы (хотя я и не был членом партии).  В общем, сколько друзей, столько и мнений.

        Я выслушал всех и  сделал то, что считал наиболее правильным -- написал  подробное письмо  недавно назначенному  председателю КГБ  Ю. Андропову.  Это были пять страниц рукописного текста, где рассказывалось о моей  работе после окончания института,  ее результатах   и  т.д.  (я вспомнил об этих пяти страницах  через  двадцать лет, когда услышал от Рахель Каспи: “Больше одной страницы израильский министр читать не будет”).  При этом в письме ни словом не упоминался эпизод с цветами.  Я сделал вид, что не знаю, в чем причина  свалившихся на меня неприятностей.  Логика моих действий была проста -- любой чиновник низкого ранга в  районном или городском управлении действует по инструкции, которая предписывает в  таких случаях “карать”.   И мое письмо не заставит их отступить от нее. Более того, инструкция  предписывает не отвечать на письма, так как сам факт ответа может приоткрыть завесу  “секретности”  над их методами.  Следовательно, письмо  в любую инстанцию ниже  секретариата  Андропова  не даст результата.  И лишь сам Андропов  или люди из его ближайшего окружения  могут взглянуть шире на  весь этот эпизод, который в действительности выеденного яйца не стоит.  Они не связаны никакими инструкциями.

        Через  три недели  я был приглашен в приемную КГБ. Меня принял полковник из секретариата  Андропова.  Он  назвал  свое имя, но я его не запомнил.  Полковник был  подчеркнуто  вежлив  и начал с того, что  извинился за задержку ответа (три недели! -- не такая уж задержка), объяснив, что это время потребовалось для  проверки фактов, изложенных в письме.   Ни он, ни я  не упоминали о Геуле Гилл  и  цветах.  Как я понял, полковника интересовало  только одно -- были ли у меня встречи с иностранцами, и если да, то передавал  ли я им что-нибудь. Он, видимо, подозревал, что в цветах я передал письмо.  Убедившись, что с иностранцами я не встречался и что вручение цветов было единственным зафиксированным  “контактом”,  полковник назвал историю с допуском  недоразумением.  “Мы получили сигнал и  обязаны были его проверить” -- сказал он  и заверил, что я могу продолжать нормальную  работу.    На другой день мне вернули допуск, и следующие десять лет, вплоть до отъезда в Израиль, у меня не было никаких  осложнений  по линии  Первого отдела.

        После встречи с полковником  я не только испытал понятное чувство облегчения  от того, что гнетущая проблема   благополучно разрешилась, но  и в силу своей  обычной склонности проанализировал ситуацию.  Вывод, к которому я пришел, оказался неожиданным.  Андропов и его зловещая организация были символом  жестокого подавления всех, кто позволял себе малейшее отклонение от  писаных или неписаных правил.  Тому есть сотни и тысячи примеров. Преподнесение цветов израильской певице было безусловным нарушением правил, почти вызовом. Если к этому добавить государственный антисемитизм, то картина станет  более полной.  Кем я был для Андропова или полковника, занимавшегося  моим  делом?  Одним из 250 миллионов жителей  огромного государства, одним из трех миллионов евреев,  одним из пятисот кандидатов  геолого-минералогических наук,  одним из десятков тысяч специалистов по поискам нефти в стране, где уже открыты более двух тысяч месторождений.  Мой удельный вес был ничтожной величиной, которой можно было  вообще пренебречь. Стоит ли уделять мне время и внимание, велика ли потеря для  огромной страны  если  некий Хаим Соколин, проявивший открытую симпатию к Израилю,  останется без работы?   И если вопреки всему этому  мой вопрос был быстро и справедливо решен, то объяснение  могло  быть только одно -- в высших эшелонах КГБ считалось нежелательным   без особой необходимости  отталкивать  или унижать людей.   Подчеркиваю -- без особой необходимости!  Если же кто-то переступал определенную границу, то правила игры быстро менялись.  Разумеется, эта  граница    в СССР  была не такая, как в правовом цивилизованном государстве.  Ею считалась, например, подача документов  на выезд в Израиль или тому подобное безобидное действие.  Но  если она не переступалась, то любой человек мог  рассчитывать  на внимание и справедливое разрешение его  вопроса.  Во всяком случае, письма министру не оставались без ответа, который  мог быть, разумеется,  как положительным, так и отрицательным.  Не надо быть большим психологом, чтобы понимать -- отсутствие ответа  на письмо  воспринимается  как  намеренное унижение.

        Все это  вспомнилось мне, когда я  пытался  привлечь внимание Шахала к своему вопросу.  Кем я был для этого израильского  пакида в ранге  министра в чисто статистическом плане?  Одним из 150 тысяч советских евреев, единственным советским доктором геолого-минералогических наук в Израиле,  одним из немногих специалистов  с практическим опытом успешной разведки нефти в стране, где  безрезультатные поиски  ведутся почти сорок лет.  Какую границу,  после  которой в Израиле меняются “правила игры”, я переступил?  После чего, по словам Идо Натаниягу, “личность разоблачается, перечеркивается, выводится за рамки  хорошего общества”.   Уехал на шесть лет в Канаду  и посмел оттуда давать  непрошеные  советы   по поводу  разведки  нефти. 

        Но вернемся  к  двум   нашим  персонажам -- Андропову, главе  карательного органа  тоталитарного  государства, и Шахалу,  одному из руководителей Рабочей  партии  и  министру  демократического государства.  В разное время  от   них  зависела   не только  моя  профессиональная  судьба, но и нечто большее, включая благополучие моей семьи.  Андропов, который  опирался   в своих  действиях  на  коммунистическую идеологию и интересы   тоталитарного  государства, решил, что  моя работа в качестве геолога не противоречит   этим интересам.   Шахал, который якобы опирается  на идеологию сионизма и  заповеди Торы, решил, что интересы  государства,  одним  из  хозяев  которого он себя считает,  требуют  выдачи  мне  волчьего  билета.  Следует заметить, что говоря  о демократии в Израиле, часто добавляют  “еврейская демократия”. Что это такое, никто толком не знает, пока  не  попадет  под  ее  каток.

        В те дни я заново открывал для себя Израиль.  События, которые происходили  со мной и вокруг меня, заставляли на многое взглянуть иначе.  Как и после встречи  с полковником из  секретариата  Андропова, я начал думать, сопоставлять, анализировать. В конечном счете, все познается   только  на   своем личном  опыте, а не на  “коллективном опыте”  или опыте  других.  И я старался понять Израиль,  глядя на него  через призму  собственного опыта.   В первую очередь меня интересовали  вопросы морального и  этического порядка. Речь  идет не о  толковании этих вопросов  с точки зрения  заповедей  Торы или  идеологии сионизма, большинство  догм  которых  или  безнадежно  абстрактны  или столь же безнадежно  мертвы. Где сегодня в  израильском обществе можно обнаружить   реальные следы  библейских десяти заповедей или сионистского лозунга  о братстве евреев, общности интересов и  т.п.?

       Мне трудно было поверить, что поведение министра Шахала и его подручного  Байта  отражает  какую-то узаконенную в Израиле  этическую и моральную норму. Чтобы разрешить сомнения, я решил провести эксперимент и  проверить, как обстоит дело в самых  высших эшелонах  израильской бюрократии.  Написал короткие, на полстраницы  письма  четырем адресатам -- премьер министру Шамиру, лидеру Рабочей партии  Пересу, президенту Герцогу и председателю Сохнута  Диницу.  Это были  письма одинакового содержания, суть  которых  сводилась к тому, что  мои знания и опыт могут принести  пользу стране, если мне будет дана возможность работать по специальности.  Я не очень надеялся, что эти обращения что-либо изменят.   Мне было просто интересно, какова будет  реакция этих бонз  и отличаются  ли  они чем-нибудь от  Шахала.   А реакция оказалась  самой простой и незатейливой -- я не получил ответа  ни  от одного из них.  Отсутствие ответа и было ответом.  Мне тем самым дали понять, что я не представляю  никакой ценности для еврейского государства -- ни как человек, ни  как  гражданин, ни как специалист.  Более того, этот косвенный ответ как бы подтверждал:  то, что делается по отношению ко мне, полностью соответствует  интересам  государства.   Конечно,  здесь можно   было бы  спросить -- в чем же в таком случае эти интересы заключаются?  На этот вопрос я не могу ответить.  Да это и не  моя проблема. Скорее,  это  проблема самого государства.  Наконец-то мне стало предельно ясно, что  здесь не нужны люди с их  человеческим и профессиональным потенциалом. Нужна только статистика -- приехало столько-то человек,  процент роста  алии   такой-то. И еще нужны  солдаты.  Нужна  репатриация,  а  не  репатрианты.  Подобно  тому, как хорошо нам известная  идеология провозглашала  своей  целью  счастье  человечества, а  не  человека.

        Так сама собой  исчезла   иллюзия,  будто Шахал   лишь исключение  из правил, что  на самом  деле  мораль  сионизма другая, основанная  на неких мифических  заповедях  Торы  и  гуманизма.  Покровы упали, и я увидел голых королей, на груди которых  вытатуировано  “Левант”,  на спине -- “местечко”,  ниже спины --  “ло  ихпат  ли”,  а на лбу -- “избранность”.   Разумеется,  список этих королей не ограничивается  лишь несколькими  именами,  упомянутыми   в  предыдущем  абзаце.   Их точное  число назвать трудно, но именно они  стоят во главе государства и  управляют  им  на всех уровнях.  В эту категорию  входят и те, кто уже попались  на преступлениях и  сидят в тюрьме  (бывший министр финансов А. Гершзон, приговоренный к  пяти с половиной годам за кражу 4 миллионов шекелей из профсоюзной кассы;  бывший президент М. Кацав, отбывающий семилетний  срок за  изнасилования), и те, кто сейчас находятся под судом (бывший премьер министр Э. Ольмерт и его приближенные).

        Местечковость  имеет глубокие и устойчивые  исторические корни.  Чтобы  понять его  суть    и   особенности,   нужно обратиться к роману  Ицхака  Башевиса-Зингера   “Раб”.   Время  описываемых  в нем  событий  XVII  век, место -- Польша. Герой романа Яков бежал  от погрома, был схвачен и  продан в рабство польскому  крестьянину.  Через пять лет его выкупила  еврейская община, и он  вернулся в родной  городок Юзефов.  Вот как описывает Башевис-Зингер то, что увидел  Яков:  “Руководители общины делили между собой  и своими близкими всевозможные привилегии  и аренды, дающие возможность обирать народ.  Как  ни мал и убог стал  после резни Юзефов, он остался полон ненависти,  горечи и  склок.  За набожностью скрывались  алчность, зависть.  Раввины  и главы общины  дрались между собой. Каждый при дележе  старался урвать для себя  деньги, почет, лакомый кусок.  Бедняков неделями и месяцами заставляли ожидать решения, которое можно было  принять  в течение нескольких дней. Время от времени находился кто-нибудь, кто подавал на кровососов  жалобу, грозил мордобоем, доносом.  В таких случаях крикуна  брали в свою компанию, бросали ему кость, и он теперь уже хвалил  тех,  которых  недавно  поносил”.  И  т. д.  и  т. п.   

      Признанный знаток еврейского местечка Башевис-Зингер  не историк, а роман “Раб” не исторический документ.  Но нельзя отделаться от впечатления, что  все  в нем описанное -- это обобщенная и достоверная картина нравов, царивших в многочисленных  еврейских общинах Восточной Европы того времени. Нравов, которые не претерпели  существенных изменений и в последующие столетия, а затем перекочевали в Израиль.  Разумеется,  в государстве  все это происходит  в  менее открытых  и не столь гротескных формах,   но суть   осталась прежней.   Зато  другая   особенность  местечковой психологии, наоборот,   приобрела   гипертрофированные  размеры.  Я имею в виду  повышенную чувствительность к мнению  и реакции окружающего мира.  В Израиле  эта  черта превратись  в панический  страх  правительства перед  так  называемым   международным общественным мнением.    Этот страх не раз ставил страну на грань катастрофы.  Например,  отказ накануне Войны Судного дня не только от превентивного удара, но даже от всеобщей  мобилизации  (Голда Меир,  бывшая тогда  премьер  министром, сказала на заседании правительства:  “Если  мы  нападем, мир  отвернется от нас; если на нас нападут, мир будет на нашей стороне”.  Как известно, напали   на нас, но мир не был на нашей стороне). Этим же  в значительной степени объясняются неудачи Второй ливанской войны.   В последние годы  в  угоду   требованиям Запада   разрушаются еврейские поселения   в полосе Газы, Иудее и Самарии,  строительство которых  ранее официально санкционировалось  и поощрялось.   В то же время   правительство, парализованное  некими  мифическими  международными  законами,   ничего  не   делает   для  прекращения  нелегального проникновения  в  страну   жителей африканских стран и для депортации  уже  поселившихся  здесь  (в настоящее время их численность  оценивается  в  сто  тысяч  человек).

         Все это  в совокупности  может  создать, выражаясь  медицинским  языком,  социально-политическую  и  военную  ситуацию,  несовместимую  с  жизнью…   

 Глава  21.  Альтернативный  анализ

         И все же мораль и этика это одно, а нефть -- другое.   Кроме того, я все еще был твердо убежден, что Израиль в такой же мере мое государство, что и Шахала, Байта и всей  остальной верхушки или элиты, как ее здесь называют, и каковой она сама себя считает.  У них нет ни на йоту  больше  прав на эту страну,  чем у меня. Если они думают иначе, то   плохи их дела.   Тогда  они  сами  в  конце-концов  подрубят тот  пресловутый сук, на котором  так комфортно устроились.   Они  не понимают,  в силу своего  кастового   высокомерия  и  нежелания  извлекать уроки из  двухтысячелетней  истории  беспричинной взаимной вражды и ненависти,  насколько  хрупка  эта конструкция  и  какой  опасности  они  ее  подвергают.   

        Поэтому  мои попытки сделать что-либо  полезное для  поисков нефти в Израиле не прекратились. Встречаясь с коллегами в Геологической службе, я часто слышал от  них весьма скептическую оценку возможностей компании ХАНА выполнить квалифицированный анализ поисковых  работ и предложить какую-либо новую разведочную концепцию.  Наиболее определенно заявил об этом мой старый  знакомый доктор Моше Голдберг, который раньше работал в Геологической службе, а в последние годы был  одним из советников по нефтяной разведке в Министерстве  энергетики. "В ХАНА просто нет людей, способных  сделать такую работу. Я не жду от них ничего квалифицированного",  — сказал  мне  Моше  при  встрече.

         Это и другие подобные заявления натолкнули меня на  мысль предложить проведение своего собственного альтернативного  анализа разведочной ситуации. Собственно  говоря, альтернативный подход в случае многолетней  безрезультатной разведки какого-либо района требуется  в любом случае, независимо от способности или неспособности  тех, кто выполняет основной проект. Такая система давно уже вошла в международную практику, и она,  по существу, повторяет медицинский опыт, когда при  сложных заболеваниях, наряду с лечащим врачом к больному  приглашается независимый консультант. Что касается  нефтяных компаний, то приобретая любую новую  концессию, имеющую безрезультатную историю прежних разведочных работ (случай довольно частый), они проводят  в обязательном порядке двойную экспертную оценку  — силами своих  собственных  геологов, которые не участвовали ранее в разведке этого района, и силами независимых консультантов.  Иногда дело ограничивается только одной из этих оценок. И лишь после получения  таких оценок и обсуждения их принимается окончательное  решение о приобретении концессии и разведочной  концепции. Это основа современного подхода к   поискам нефти  во  всех  регионах  мира.

         Вернувшись из Канады, я не должен был думать о хлебе насущном. Конечно, работать в нормальных условиях и  получать зарплату было бы хорошо, особенно с  психологической   точки зрения. Но если такой возможности нет, то я  вполне мог себе позволить работать бесплатно. Однажды,  в разговоре с Гедалией Гвирцманом я высказал эту мысль и добавил, что мне требуется для этого лишь доступ к геологическим материалам. Он заинтересовался,   обещал  поддержать  программу этого проекта и  передать ее  в Министерство.

        Тем временем я получил предложение от одной европейской нефтяной компании проконсультировать крупный  разведочный проект. Все еще ожидая встречи в Министерстве  энергетики и полагая, что в случае, если мое  предложение примут, "альтернативный анализ" займет  много времени, я сообщил компании, что смогу дать ответ  только через 3-4 месяца. Это их не устраивало, и переговоры  прекратились. Так я потерял очень интересную  работу. Но альтернативный проект был для меня в то  время важнее.

       Между тем ХАНА выпустила долгожданный отчет. По  содержанию он был на уровне телефонной  книги — в таком-то районе пробурены такие-то скважины,  глубины такие-то, пористые пласты такие-то и т.д. Никакого подобия  геологического анализа. В Нефтяном институте в России такая работа не могла бы быть принята даже в качестве курсового  проекта. Я помнил слова Цфании Коэна о том, что  компания решила оставить за собой район Мертвого  моря, и внимательно прочитал соответствующий раздел  отчета. То же самое — никакого намека на анализ, голое перечисление скважин и результатов  бурения.   Текстовая  часть завершалась обширным библиографическим списком  из нескольких десятков  названий.

        Как и следовало ожидать, после заявления Коэна о том,  что компания больше не заинтересована в моих услугах,  моей работы в нем не было, хотя список включал почти  все статьи и отчеты по Мертвому морю. Волчий билет действовал тотально. Но с другой стороны, эту маленькую  хитрость можно было считать обнадеживающим признаком,  который указывал, что ХАНА наконец-то решила  следовать моим рекомендациям. Известно, что определенная  категория людей (в других странах их называют  плагиаторами) предпочитает, перед тем как воспользоваться  чьей-либо идеей, сделать вид, что она ранее не  существовала. Моя уверенность в этом окрепла, когда в  январе 1990 года  газета  Маарив опубликовала подборку  материалов о предстоящем новом этапе поисков нефти в районе Мертвого моря, в том числе интервью с Шахалом.  В связи с этой публикацией уместно еще раз рассказать  в хронологическом порядке историю вопроса. 

         В январе 1980 года в отчете о поисках нефти в районе  Мертвого моря, на основании анализа всей совокупности  геологических данных, я пришел к выводу, что "Главные  залежи нефти расположены под соленосным пластом.  Площадь месторождения может быть большая, соизмеримая  с площадью самого Мертвого моря, а запасы не  менее 100 миллионов тонн. Обнаружение его требует  бурения скважин глубиной 5000-6000 метров, на 150- 200 метров ниже подошвы соли. Для уточнения конкретных   точек   бурения   необходимо   провести    предварительную сейсморазведку". В последующие годы многие компетентные  специалисты, независимо друг от друга, дали  следующие профессиональные оценки этому выводу.

         Джеймс Вильсон, бывший вице-президент по разведке компании Шелл, бывший президент Американской Ассоциации  Нефтяных Геологов, бывший президент Американского  Геологического Института, бывший советник Министерства  энергетики  Израиля: "Я полностью согласен с выводом  Соколина о том, что основные залежи нефти в  районе Мертвого моря расположены под соленосным пластом на глубине 5000—6000 метров, и что для их  обнаружения необходимо пробурить скважину на 150—200 метров ниже подошвы соли" (Официальное экспертное заключение по просьбе компании ХАНА, 1980).

         Компания Сисмика: "Анализ, выполненный  доктором  X. Соколиным, является наиболее глубоким исследованием из опубликованных когда-либо по разведке нефти  в районе Мертвого моря" (Официальный документ, приложенный  к Проекту разведки Мертвого моря, 1984).

         Эд Диллон. президент нефтяной компании Номад Эксплорэйшн (Техас): "Возможность открытия крупных месторождений  была доказана лишь недавно, когда была  опубликована работа доктора Хаима Соколина о поисках  нефти в этом районе" (Официальное письмо президенту  компании  Каскад  Ойл  Эксплорэйшн, 1985).

         Профессор Гедалия Гвирцман. один из наиболее известных   израильских геологов: "За сравнительно короткое  время Хаим подготовил отчет, в котором дал убедительную оценку нефтяного потенциала района" (Профессиональное  письмо, 1987).

         В январе 1990 года, ровно десять лет спустя после  опубликования этого отчета, Министр энергетики Шахал  сообщает в интервью газете Маарив необычайно свежую  новость: "В настоящее время в районе Мертвого  моря впервые проведены глубокие геологические исследования.    Израильские эксперты пришли к выводу, что залежи нефти находятся  под соленосным пластом, и что для их обнаружения  необходимо пробурить скважину глубиной около 6000  метров" (Маарив, 30 января 1990). Разумеется, Министру  энергетики, как всякому партийному функционеру,  поставленному руководить какой-либо отраслью промышленности,  простительно не знать историю вопроса —даже если этот вопрос и является одним из главных в  той области, которой ведает его министерство. Но советники  Министра эту историю, безусловно, знают. И если  они намеренно ввели его в заблуждение, то это лишний раз показывает, на каком профессиональном и моральном  уровне ведется разведка нефти в стране. Израильская хуцпа хорошо  известна. Но даже для Израиля  необычно доведение дела до такой беспардонности, когда "эксперты после  проведенных впервые глубоких исследований" объявляют вывод десятилетней давности принципиально новой разведочной концепцией. В этой ситуации включение моей  работы в библиографический список отчета компании  ХАНА, хотя бы в порядке элементарной профессиональной   добросовестности,  действительно  могло  поставить экспертов в неловкое положение.  По некой необъяснимой, но вполне понятной ассоциации,  история с библиографическим списком напомнила мне  “пропажу” письма,  посланного Лангоцкому.  Оба эти эпизода  выстраивались в  звенья  одной цепи, просматривался один  почерк.  Ну и, конечно,  не могли не вспомниться  мои первые  “приключения” в Израиле: перехват Сохнутом письма Друкмана,  вердикт Кашаи о “слишком высоком  профессиональном  уровне ”… 

       Французский ученый и философ  ХIХ  века Густав  Ле Бон заметил как-то, что в развитии каждой новой идеи  можно выделить три этапа. На первом этапе ее автору  говорят, что она абсурдна и противоречит фактам. На  втором этапе заявляют, что он проповедует банальность, известную каждому. На третьем этапе оказывается, что  он к этой идее вообще не имеет отношения, а авторами  являются те, кто вначале игнорировали  или  не  понимали   ее.

         В феврале 1990 года в Маарив появилась еще одна  статья о разведке нефти в Мертвом море. В статье  излагаются взгляды на эту проблему Марка Хейтнера, нового генерального директора нефтяной компании ХАНАЛЬ, образованной в результате  слияния ХАНА и нескольких других родственных организаций.  Следует заметить, что Хейтнер, так же как и  Шахал, не является специалистом в области разведки  нефти, что не мешало ему излагать "свою профессиональную  точку зрения", — разумеется, без всякой ссылки  на историю вопроса. Если вспомнить то, о чем рассказано  в настоящих записках, эта точка зрения не лишена интереса.  В статье говорится: "У Марка Хейтнера есть заветная  мечта. Мечту эту разделяют сотрудники отдела нефти Министерства энергетики — вложить 30 миллионов  долларов в район Мертвого моря... По мнению   Хейтнера, это один из последних шансов, если не самый  последний, — найти нефть в Израиле. Он считает, что в  районе имеется  около 100 миллионов тонн нефти. Программа  стоимостью 30 миллионов долларов позволит пробурить  6 скважин глубиной 5—6 тысяч метров. Легче найти иголку в стоге сена, чем нефть таким способом  (замечу, что это весьма оригинальная мысль, неизвестная  нефтяным геологам, которые, если следовать формулировке  Хейтнера, занимаются именно поисками иголки в стоге сена — Х.С.). С профессиональной точки зрения, —говорит Хейтнер, — намеченную программу нельзя даже  сравнивать с предыдущим бессистемным бурением мелких  скважин в районе Мертвого моря. Исследование последних  лет (?!) показывают, что в этом районе имеются  все предпосылки для нахождения больших запасов нефти...   Нужно дерзать, — говорит Хейтнер, — в Нигерии,  например, искали нефть тридцать лет". (Замечу для справки,  что поиски нефти в Нигерии начались в 1937 году,  а первое промышленное месторождение было открыто в  1953 году, т.е. спустя 16 лет — Х.С.). "Профессиональная"  точка зрения господина Хейтнера обладает многими достоинствами,  за исключением одного — в ней нет новизны.  Все это уже было сказано и написано десять лет тому  назад.

        Любой дилетант отличается от профессионала прежде  всего подходом к проблеме. Профессионал добросовестно  изучает историю вопроса, дилетант не утруждает себя  этим занятием. Отрывочные сведения, которые оказываются  в его распоряжении, он воспринимает и пересказывает  как результаты новейших исследований.

        Нефть в районе Мертвого моря будет, в конце концов,   найдена. Иначе и быть не может. Открытие ее будет  объявлено величайшим успехом "экспертов Министерства  энергетики", будут выданы премии и награды. На самом  же деле это будет свидетельством одного из крупнейших  провалов, в результате которого страна расходовала ежегодно  около миллиарда долларов на импорт нефти, имея  ее на своей  территории. Каждая скважина, пробуренная  в районе за последние 15 лет, — это вопиющий пример  игнорирования (или незнания) мирового опыта и азбучных истин нефтяной разведки. Последней такой скважиной является Адмон 1, пробуренная сравнительно недавно,  в сентябре-октябре 1990 г. Уже после заявлений Шахала  и Хейтнера о том, что проблема может быть решена  только бурением на 6000 метров, проектная глубина этой  скважины снова составляла всего лишь 2600 метров. В  этом отношении Адмон 1 является точной копией Хар  Сдом 1. Из выделенных на ее бурение 2,2 миллионов  долларов удалось израсходовать только 1,6 миллиона — “благодаря” аварии и преждевременному прекращению бурения.  Итак, компания ХАНАЛЬ приступила, вслед за компанией Сисмика, к новому витку бессмысленной  разведки.

         В августе 1988 года мое  предложение  об  "альтернативном анализе" было  передано  представителю Министерства энергетики для обсуждения.  Им оказался Моше Голдберг. О да, он хорошо  знает Хаима Соколина и питает к нему дружеские чувства.  И предлагаемый им анализ очень нужен. Но решает не  он. А тот, кто решает, не допустит, чтобы Соколин занимался  этой работой.  Да, в условиях демократического Израиля волчий билет это не просто фигура речи. Вспомнились строки Евтушенко:  “Дай Бог, чтобы твоя страна тебя не пнула сапожищем / Дай Бог, чтобы твоя жена тебя любила даже нищим”.  С женой у меня все в порядке, а вот со страной…

       Пусть читатель простит меня — я  хочу еще раз обратиться к книге Ариэля Шарона.  Касаясь  решения изгнать его из армии после дискуссии о строительстве  линии Бар-Лева, Шарон пишет: "Я не мог в  это поверить. Одно дело профессиональный спор, независимо  от того, насколько он резок. Но изгонять меня из  армии в то время, когда они отчаянно нуждались в любом  дельном совете, который только могли получить, даже — и  особенно — если этот совет был не таким, какой  они хотели услышать? Помимо личного аспекта этой истории,  я был достаточно нескромен, чтобы полагать, что такой взгляд на критику является безгранично саморазрушительным".  Если подобные вещи возможны в армии,  то что говорить о такой "третьестепенной" области, как разведка нефти. Шарон тысячу раз прав — патологическая  нетерпимость к критике явление саморазрушительное  в национальном масштабе. Обычно она сопровождается  навешиванием ярлыков, якобы свидетельствующих о претензии  на исключительность ("считает себя самым лучшим"),  что сразу же выводит  жертву за пределы “нормативного общества” и еще больше усиливает разрушительный  эффект.

       Пытаясь разобраться в природе и истоках этого разрушительного  и постыдного  общественно-социального и психологического  явления, которое  прямо противоположно  известному стереотипу  еврейской солидарности, братства  и общности интересов,  я   вспоминаю историю своего отца.  В конце  20-х годов  он уехал из белорусского местечка в Москву  и, преодолев  множество  препятствий,  поступил в строительный институт. Для этого ему пришлось скрыть свое социальное происхождение (мой дед до революции был купцом третьей гильдии).  Учился отец   блестяще  и уже был на последнем курсе, когда пришел донос  от односельчанина, уличавший его в обмане советской власти и в сокрытии своего  купеческого происхождения.  Социально чуждый элемент  был исключен из института без права поступления  в любое другое учебное заведение.  Это был волчий билет. Как сказал  ему начальник отдела кадров, бывший революционный  балтийский матрос: “Советская власть обойдется  без тебя”.  Больше отец нигде не смог учиться, что  определило условия жизни его  будущей семьи -- жены и троих детей.  Написал донос  сосед  Эфраим Глезер, по прозвищу  Рыжий Фроим.  Желающие узнать эту историю  подробнее  могут прочитать  мой рассказ “Рыжий Фроим” (Заметки по еврейской истории,  № 109).

         И вот  теперь, спустя  шестьдесят  лет, уродливый симбиоз  израильских  “рыжих фроимов  и  балтийских матросов”  обрушил на меня свою беспричинную вражду и ненависть,  напоминающие  мрачную эпоху государственного антисемитизма в СССР.  Несмотря на формальные идеологические  отличия и нюансы  (там пятый пункт, здесь  другие пункты), и здесь  и там   речь идет о   лишении основного человеческого права -- права на работу по специальности. “Израиль  обойдется  без твоих знаний  и  тридцатилетнего опыта”.  Что это --  злой рок  двух поколений моей семьи  или злой  рок  еврейского народа?  Мое   твердое   убеждение -- это  злой рок еврейского народа!

        Мой отец был  мудрым  человеком и хорошим евреем. Своих детей, родившихся в Москве в 30-х (!) годах, он назвал Хаим,  Рахель и Лея.   Неразрывную связь со своим народом я получил  от отца как самое дорогое наследство, вместе с пониманием далеких от совершенства национальных  особенностей.   Не  будь этого,  в сложившейся  ситуации  мог бы стать антисемитом. Здесь напрашиваются  некие  высокие слова, но я не люблю и не  умею их говорить.  Поэтому   снова, как я это уже сделал в главе 10,    призову на помощь мудрого Кирка Дугласа: “Я всегда гордился своей принадлежностью к еврейскому  народу, даже когда получал от некоторых не лучших его представителей  удары, больно бившие по моему самолюбию”. Предвижу реакцию на все это определенной категории  читателей.   Но судить вправе только тот, кто,  как и я,  желая принести пользу государству, оказался в нем персоной  нон  грата,  не  совершив при этом ни преступления, ни  антиобщественного   поступка.  Впрочем, для беспричинной  местечковой  вражды  и  ненависти  этого  и  не  требуется.   Об  этом  я  тоже  узнал  от  отца.

       

Глава  22.  Свет  и  тени

         Итак, израильские игры для меня окончены. В этой  стране мне больше делать нечего. Звоню в европейскую нефтяную компанию и предлагаю свои услуги. У них на  очереди следующий проект, и меня приглашают приехать. Так начинается новый этап в моей профессиональной  карьере — работа международного консультанта. За первым   проектом следует второй, за одной компанией —другая, потом следующая и так далее. Среди моих заказчиков  — компании разного размера, в том числе и такая,  которая входит в пятерку крупнейших нефтяных компаний  мира.  В 1998 году  к их списку добавился  Газпром.

         После года интенсивной работы я решил сделать перерыв  и привести в порядок давно ждущие своей очереди   "Записки идеалиста". Начинаю писать и вижу, что содержание   выходит за рамки узкой темы поисков нефти. Она служит  лишь фоном, на котором разворачивается моя профессиональная  драма, а также раскрываются особенности  профессиональных и общечеловеческих   отношений в Израиле.  Поиски нефти не проводятся в вакууме, вне общей  политической и моральной обстановки. В конечном итоге  именно она определяет подход к разведочным работам  и их практические результаты.

         Когда-то в России я говорил себе — единственная  страна, в которой я был бы счастлив найти нефть, это  Израиль. Сейчас я говорю — Израиль это единственная  страна, в которой я не хотел бы больше этим заниматься.  И, тем не менее, каждый новый разведочный проект   напоминает мне о странном чисто израильском парадоксе:  живя в Израиле,  я  вынужден использовать свои знания и опыт для поисков  нефти за тысячи километров от него, в странах, с которыми я никак не связан, если не считать  профессионального  интереса. В то же время в каких-то ста  километрах от моего иерусалимского дома находятся залежи   нефти, которая необходима Израилю и  которая еще  не обнаружена  из-за  уродливых  амбиций  и  профессиональных  ошибок.

        Многие годы я считал, что, как еврей, должен что-то  сделать для Израиля. Где бы я ни находился — в России,  Канаде, Израиле — эта мысль не покидала меня. Она  была не просто абстрактной мечтой. Я делал для этого  все, что было в моих скромных силах. Вероятно, моя активность была чрезмерной и вызывала раздражение  чиновников от геологии. То, что в Канаде, да и во всех  остальных странах рассматривается как положительное  качество ("В ситуациях, когда трудно принять решение, проявляет настойчивость и целеустремленность" — было  сказано о моей работе в Канаде), в Израиле считается  профессиональным минусом. Как бы то ни было, железный  местечково-левантийский  кулак выбил  эту мысль из моей головы. Больше она меня не тревожит.  Остался, правда, горький осадок, который всегда возникает, когда расстаешься с иллюзиями. За опыт надо  платить, и единственным оправданием ошибки  является  урок, который из нее можно извлечь. Урок, который я усвоил, помог благополучно разрешить мои личные  профессиональные  и  моральные  проблемы.

         В России и в Канаде я жил только Израилем — событиями,  которые происходили в стране, новостями из нее.  Сейчас меня уже ничто здесь не волнует — левые,  правые, верующие, неверующие,  сионизм,  постсионизм,  партии,  выборы.  Я  сравниваю себя с неким французским коммунистом 50-х годов, который  смотрел  на Советский Союз, как на  прообраз светлого будущего всего человечества, и мечтал  побывать в этой  замечательной стране. А когда  мечта вдруг осуществилась,  он был опустошен и раздавлен тем, что увидел.  Мне  остается лишь смотреть на все глазами туриста — любоваться  природой   Израиля, спокойно разглядывать его восточный облик под  тонкой оболочкой западной цивилизации и с любопытством  следить за усилиями страны проложить свой нелегкий  путь в современном  мире.  Что касается сложнейших внутренних  проблем, то я пришел к твердому  убеждению -- большая  часть  их создается  чиновниками разных уровней,  от министров и ниже.  К чиновникам относятся и такие специалисты, как  Байт,  Друкман  и им подобные.  И не потому что они этого хотят, а потому что  иначе не могут  (как в той притче о скорпионе  и  лягушке).

         Конечно, я желаю Израилю успехов, но как наблюдатель, а  не участник. Именно на такую моральную позицию упорно  сталкивало меня  это государство. А государство, как  известно, сильнее личности. И лишь одна мечта все еще  связывает меня с тем идеалистом, который сошел с трапа  самолета в аэропорту Бен-Гурион  жарким  августовским  днем 1977 года, — чтобы нефть, так долго ждущая своего  часа в недрах страны, перекрыла путь танкерам, доставляющим  ее из заграницы. В личном плане для меня  больше не имеет значения, что это произойдет  без моего участия.  Я  свой  вклад  уже  сделал.

         Из окон моей иерусалимской квартиры открывается  панорама Иудейских гор — один из красивейших пейзажей,  который я когда-либо встречал. Мой дом на самой  окраине города, за ним больше нет строений. Только  мягкие рыжие холмы, зеленые долины, оливковые рощи  и далекие, словно игрушечные, арабские деревушки. Этот  изумительный вид действует как целительная терапия.  Какие бы неприятности не омрачали мою суетную жизнь  (как образно говорят на идиш, сохнут-шмахнут, шахал-шмахал, байт-шмайт), я подхожу к окну, и почти осязаемый  покой, разлитый над этими вечными холмами, приводит  мои мысли и чувства в состояние гармонии и  равновесия. Все пройдет, а холмы останутся. Немые  свидетели  тысячелетий, они видели все — и как евреи  сражались с врагами, и как воевали друг с другом. И кто  знает, в каких войнах наши предки были более беспощадны?  Нам остается только полагаться на Иосифа  Флавия, который писал во вступлении к “Иудейской Войне”:  "Я покажу контраст между жестокостью еврейских лидеров  по отношению к соотечественникам и милосердием  римлян по отношению к чужеземцам". Современный Израиль  — это плоть от плоти своей истинной истории и  истинных национальных традиций.  В этом отношении мало что изменилось. Что касается десяти  прекрасных заповедей, то они уже давно подарены другим  народам,  как  и  было  предначертано.   Впрочем, подарок  оказался никому не нужным,  кроме философов-идеалистов  и  моралистов-пессимистов.

         На закате косые лучи солнца создают причудливую,  быстро меняющуюся  игру  света и тени — вот ближайший  холм, еще несколько минут назад озаренный светом, уже  отошел в тень, а лучи высветили другую вершину. Но вот уже и ее сияние ускользает к соседнему холму. Через  четверть часа на все ложится прозрачный темно-синий  сумрак, который еще больше подчеркивает мягкие формы  ландшафта. И лишь далеко на горизонте, где-то над  Средиземным морем, продолжает полыхать огненно-красный  закат.

        Не такова ли и судьба человеческая? Еще вчера твоя  жизнь была озарена светом, а сегодня плотная тень  обволакивает тебя. Но если ты действительно чего-то  стоишь и веришь в себя, то завтра снова наступит день  и снова взойдет солнце.  И ты снова получишь свою долю  света. И, в конечном счете,  неважно, где этот свет прольется  на тебя, на исторической родине или за ее пределами.  Как сказал Гете — если ты не можешь  делать  то,  что тебе  нравится,  то  пусть  тебе  нравится  то, что  ты  делаешь. То, что я делаю, мне по-настоящему нравится.  Я мог бы делать то же самое и в этой стране. Для этого  я и приехал в нее тринадцать лет  назад  (в  2012 году   минуло  уже  тридцать пять лет). Но теперь это  не моя  проблема.

Послесловие  1 (1990 год)

         Эти записки уже были сданы в издательство, когда  Ирак захватил Кувейт,  и над миром нависла угроза нового  нефтяного кризиса. События застали меня в Восточной  Сибири, где я выполнял для европейской компании оценку  нефтяного  потенциала  одного  из  наиболее сложных и  удаленных районов мира. 

         Облетая на вертолете труднодоступные районы Якутии,  я думал о том, как быстро все меняется в работе консультанта.  Только месяц назад я закончил проект разведки  Восточной Болгарии и ее черноморского шельфа, и вот уже Сибирь — совершенно другая  геология,  другие условия поисков нефти.  Неожиданный и волнующий поворот судьбы снова привел  меня в страну, где начиналась моя профессиональная  карьера. Во время одной из многочисленных встреч с российскими коллегами мне был задан неизбежный вопрос -- почему, живя в Израиле, я не работаю в этой стране? Ответить на него можно было по-разному. Но я  предпочел правду и сказал, что некий израильский министр  вынес приговор о моей профессиональной непригодности.  Разумеется, мне не поверили. Решили, что я что-то  скрываю. Временами я и сам начинаю сомневаться, что  такое могло произойти.

        Мы летим на высоте 300 метров над Сибирской тайгой,  но мои мысли сейчас на Ближнем Востоке. Вспоминаются  слова, сказанные в конце Второй мировой войны Гарольдом Айксом, министром внутренних дел в правительстве  Рузвельта: "Скажите мне, как будут распределены источники  нефти, и я скажу вам, как долго продлится мир".

         Двести лет назад  Фридрих Шиллер написал:  "Любовь и голод правят миром". Сегодня миром правит  нефть. И мои мысли возвращаются к ней. Я думаю о том  невероятном упорстве и целеустремленности, с которыми  нефтяные компании ведут разведку во всех уголках мира.  Их ответом на нефтяной кризис 70-х годов были поиски   в любом районе, где имелись хотя бы малейшие шансы найти углеводороды. И успех превзошел все ожидания.

        Перед лицом нового нефтяного кризиса Израиль должен,  наконец, сделать то же самое. Затраты на разведку  подсолевой нефти в Мертвом море составят не более  3% от стоимости ее годового импорта. Если не мы   сами,   то   кто  за   нас?   Если   не  сейчас,  то  когда?   Если  не  под Асфальтовым  (!)  озером, то где?

Послесловие  2  (2012 год)

        Хочу поставить точку, но не удается. Жизнь продолжается, а с ней и  наша  удивительная  история.  Поэтому не могу не рассказать  о нескольких  эпизодах,  произошедших  уже  после  публикации  книги “Есть лт нефть в Израиле? ”   (1990 г).

        1. В Геологической службе находится единственное в Израиле кернохранилище,  куда доставляются образцы пород  из всех разведочных скважин, пробуренных в стране.  Заведовал этим хозяйством  многие годы  Давид Мандель, польский еврей, простой  скромный бесхитростный  человек. У меня с ним установились добрые отношения.  В 1990 году он уже был на пенсии, но продолжал  работать, получая дополнительно к ней небольшую  зарплату.  Когда  вышла книжка, он попросил у меня несколько экземпляров, чтобы раздать  сотрудникам.  Вскоре он позвонил и сказал, что  книжку быстро  разобрали,   и  спрос на нее продолжается.  Я передал ему еще десять  экземпляров.   Через день  он  неожиданно  приехал  ко мне  в сильном волнении, вернул  оставшиеся  четыре книги и рассказал, что произошло.  Его вызвали в дирекцию  и   предупредили -- если он  продолжит распространять эту клеветническую  антисионистскую книгу, то будет немедленно уволен.  Больше того, у него потребовали  назвать тех, кто  уже  получил  ее.   Давид был очень напуган, просил никому не рассказывать об этом, чтобы не дошло до начальства,  и не обижаться.   Я, конечно, успокоил его  и сказал, что все понимаю.  Но на этом дело не кончилось.  На следующий день он позвонил снова  и сообщил, что  два человека (он назвал имена)    попросили  у него книгу при условии, что никто  об этом не узнает.  И спросил, что ему делать?  Я  хорошо знал обоих  и  сказал, что пошлю им  книжки по почте.

        Я никогда никому не рассказывал  эту  невероятную историю  по двум причинам.  Во-первых, чтобы  не навредить Давиду. А во-вторых, потому, что в нее  трудно поверить.   Сейчас Давида уже нет, поэтому первая причина отпала.   Что касается второй причины, то  в основе ее  лежит  зыбкая иллюзия, будто Израиль это не Советский Союз, в нем такое невозможно.  К сожалению, это всего лишь еще одна иллюзия…  Но есть время молчать, и есть время рассказывать.  Пришло время рассказать  и  об этом.  Если  не  сейчас, то когда?   Если  не  здесь, то где?  Поведав  эту историю, я, во-первых, почтил память хорошего человека Давида Манделя, а, во-вторых,  испытал облегчение от того, что уже не унесу ее туда,  где книги не пишут  и не читают… 

        2.  В  1990 году преемником  Шахала на посту  министра энергетики стал  профессор  Юваль Неэман, гордость израильской науки, только чудом не получивший Нобелевской премии, которая досталась по недоразумению  американскому физику М. Гелл-Манну.  Новый министр назначил  своим советником  по делам “русских”  ученых  Хаима Х., с которым я был   хорошо знаком.   И Хаим предложил передать Неэману мою  недавно опубликованную книгу.  Вот эпизод  “передачи книги” с  его  слов.  “Я положил ее  на  стол  министра и сказал, что  знаком с автором.  Неэман ответил, что он о тебе  уже слышал -- это тот, который  заявляет, что только он  знает, как надо искать нефть, а другие ничего не понимают.  Переругался со всеми.  У меня нет времени и желания читать книгу этого  скандалиста. Забери.  И отпасовал ее мне по столу обратно”.

        Я, пожалуй, воздержусь от комментариев. Все-таки гордость израильской  науки…      

        3.  В 1992 году  Россия предложила  иностранным нефтяным компаниям  принять участие в разработке нефтяных месторождений  Томской области.  Получил  такое предложение и Израиль.  Было решено создать экспертную группу  для оценки месторождений на месте.  Единственным  специалистом  в стране  по оценке  месторождений  был  безработный  доктор технических   наук  Лев Берман, прекрасно знавший нефтяные  районы Сибири.  Он  был приглашен  на интервью.  Узнав об этом, я предостерег его -  ни  в коем случае не  афишировать нашу дружбу  и   тесные профессиональные отношения.  Лев  не  воспринял  это серьезно  и лишь посмеялся над моей  «паранойей».  Дальнейшее  он  рассказал мне сам.  Интервьюеры  были  более чем  удовлетворены   его  профессиональным опытом  и  знанием  сибирских   месторождений.   Когда вопрос  о  его включении в группу  был  практически решен,  кто-то спросил -  знает ли он Соколина и каково его мнение о нем?   Забыв мое предостережение,  Лев  сказал то, что  думает  (впрочем, сам он  утверждает, что не забыл, а просто не мог себе  представить, что это может иметь  какое-либо значение).  На следующий день ему позвонили и сообщили,  что  вопрос о его  включении в группу  отпал  из-за   сокращения числа участников.  В итоге  «эксперты»  отправились  в Сибирь   без единственного  русскоязычного специалиста  (фактически   вообще без специалиста).

        История  настолько невообразимая, что я дважды переспросил Льва - уверен ли он, что  причина  именно во мне?  И он дважды подтвердил, что иной причины быть не могло!  Ну, если это действительно так, то   напрашивается только  одна реминисценция - Россия  1937 год, состав преступления  “порочащие связи”.  Конечно, полной  аналогии нет  и она вряд  ли  когда-нибудь будет, но ментальная и этическая готовность  для погружения  в  средневековье  существует…

        4. В 1996 году под Ариэля Шарона было создано новое Министерство  национальной инфраструктуры, в состав которого вошло и Министерство энергетики  с отделом нефти.  В 2001 году этот портфель получил Авигдор Либерман, друг, покровитель и защитник всех, говорящих на русском языке.  Вскоре мне позвонил Гедалия Гвирцман и сообщил, что новый министр решил  учредить  консультативный   Совет  из  “русских”  ученых,  в котором  есть  секция  разведки нефти.   И Гедалию попросили  подготовить  список  специалистов  для  нее.  “Если не возражаешь, я хочу предложить тебя   руководителем  секции”, --сказал  он.    “Ты, видимо, забыл,  что я персона нон грата,-- ответил я, -- Вряд ли из этого что-то получится”.  Гедалия   рассмеялся:  “Брось, Хаим.  Десять лет прошло.  Неужели ты  думаешь, что  люди здесь  настолько лишены здравого смысла? Предоставь это   мне”.  Через неделю Гедалия  позвонил снова. “Хаим, я очень сожалею, но ты оказался прав. Я ничего не мог сделать.  Не хочу называть имена. Ты их знаешь. У меня нет слов”. -- он был искренне огорчен.  “Конечно, знаю. Не переживай.  Я все равно  еду в Лондон, там  ждет большой проект. И мне  будет не до говорильни   в этом Совете”.   Секция разведки  нефти  заседала пару раз, поговорили, попили кофий, составили  протокол.  Через год Либерман ушел в отставку.  Консультативный Совет ученых  ушел вместе  с ним.  Так закончилась  очередная  показная  инициатива  на  министерском  уровне…

       5. В  2002  году  отдел нефти  Министерства национальной инфраструктуры объявил открытый  конкурс на замещение должности  советника по  нефтяной геологии.   Я, конечно, знал, что  шансов занять ее у меня  меньше, чем  у  водителя бензовоза.  К тому же  эта смешная министерская должность мне  и  не нужна. Но все же решил  повеселиться  и  послал документы.  Мне было просто интересно,   что они  придумают  на этот раз.   19 марта   2002  года  получил ответ: “Министерству  требуется  специалист по решению инженерных задач  добычи  нефти.   А ваш опыт  ограничен   ее поисками и разведкой.  Поэтому  вы не можете участвовать в конкурсе“. Здесь есть тонкость. Для решения  инженерных задач добычи надо, как минимум,  иметь нефть и добывать  ее.  В  Израиле нет ни того, ни другого.  Поэтому, единственное, что сейчас требуется стране -- это грамотные  поиски  нефти и грамотные специалисты в этой области.  И только после открытия месторождений наступит очередь специалистов по добыче. Это все равно, как если бы человек, решивший построить дом,  нанял вместо  строителей  дизайнера  по интерьеру.  Между прочим,  после   окончания института я работал несколько лет геологом, затем главным геологом нефтедобывающего предприятия. И это тоже было указано в резюме. Но, как  всегда,  ответ был  неуклюжим и неряшливым. Подписал  очередной “отказ”  наш  старый знакомый  доктор Иехезкель  Друкман, главный специалист Министерства по нефти.  Чарли.  Прошло 26 лет с его первого   отказного  письма, а он все еще не может угомониться.  Вспомнились недавние слова Гедалии:  “Неужели ты думаешь, что люди здесь настолько лишены здравого смысла?”.    Думаю, они лишены чего-то более важного. 

       Конечно,  нельзя  ожидать и требовать  от них  чтения старых мудрых книг  по своей специальности (сомневаюсь, что и  новые ими   прочитаны).  Но здесь уместно   сослаться на уже упомянутые  мною в главе 5   “Беседы Даниэля с Каппиусом о  поисках  разных металлов и  воды”  (1518 г).   Опытный Даниэль поучает молодого  Каппиуса:  “Если ты  уделишь больше внимания  добыче, чем искусству поисков, то ты  лишишься  знаний и об искусстве поисков”.   Уже в  ХVI  веке  Даниэль знал то, что  неведомо Иехезкелю в  ХХI  веке…

       6. Прошло девять лет.  За это время   я  несколько изменил свою ориентацию (не подумайте плохого), стал меньше заниматься  консультациями и больше литературными делами. Написал остросюжетный роман  о поисках нефти  “И сотворил Бог нефть…”  (“Серая зона”),  который был издан в России и распродан  за  три месяца.  После этого была выложена его Интернет-версия.  Опубликовал  много рассказов и  публицистических  статей.   Одна из них “Миру надоели евреи”,  в которой  показано  безумие  так  называемого мирового сообщества,  кажется,  побила  все  рекорды  циркуляции  в  Интернете.  Но, как сказал  в возрасте 90 лет уже упоминавшийся в этих  Записках  Кирк  Дуглас:  “Не думай о том, что ты уже все сделал. Выбери следующую цель и иди  дальше”.  Следующая  цель появилась.

        Главной  моей задачей  стала разработка метода прямого детектирования  нефти с поверхности земли  еще до бурения разведочной скважины.  Такой  метод  более  полувека был (и остается) мечтой  разведчиков, и многие нефтяные исследовательские организации  интенсивно работали в этом направлении.  Однако проблему решить не удалось,  и в настоящее время  сама идея такого метода считается чем-то  вроде  фантастической  идеи вечного двигателя.  Мне удалось решить ее.  Оказалось, что над  залежью на глубине всего 2 метра  от поверхности повсеместно  присутствуют  следы  взаимодействия  породы  с  углеводородами,  которые  фиксируются  специфическим физическим  параметром, определяемым  при  анализе  образцов  породы.  Величина  параметра  и  служит прямым индикатором  наличия или  отсутствия нефти.  Но при обсуждении этого открытия с коллегами  пришлось столкнуться с тем,  что  отмеченное “повсеместное присутствие  следов над  залежью”  не укладывается  в существующие традиционные представления и  поэтому вызывает  всеобщее  недоверие.  Для  объяснения   столь  неожиданного и неизвестного  ранее   явления   я  обратился   к   истории   открытия   системы  кровообращения  (правильно  выбранная  аналогия нередко  оказывается  эффективным  научным аргументом).  Загадка этой системы  поражала врачей  и мыслителей еще со времени  Гиппократа. Но только  в 1628 году  английский врач  Вильям Гарвей  обнаружил два круга кровообращения -- малый (в легких) и большой  (по организму  в целом).  Однако он не смог  объяснить, почему кровь  присутствует повсюду, в любом  месте,  где  нет  видимых кровеносных сосудов.  Поэтому его открытие  было встречено с недоверием и подверглось  ожесточенной критике.  В нем не хватало какого-то важного звена.  И это звено нашел спустя тридцать лет  итальянский анатом  Марчелло  Мальпиги,  открывший с помощью микроскопа  движение крови по филигранной  паутине  капилляров, пронизывающих  весь  организм  человека.  Сенсационное  открытие  Мальпиги   вызвало еще большее недоверие, но со временем  было  признано  всеми.

        Анализы многочисленных  образцов, отобранных на разных месторождениях,  позволили мне  придти  к  выводу, что  нечто подобное существует  и в толще горных пород  между  залежью  нефти и поверхностью.  Она вся пронизана  системой мельчайших  трещин, по которым  микроколичества  углеводородов  мигрируют из залежи  к  поверхности.   Конечно, аналогия с  кровеносными капиллярами  весьма условна, но принцип “пронизанности”  здесь тот  же.   Следы  воздействия  углеводородов  на минералы  очень стабильны, подобны  “отпечаткам  пальцев”   и   могут быть  обнаружены  методом  физического  анализа.

        Этот успех (или удача)  имеют несколько составляющих, в том числе психологическую, которая может быть выражена словами  выдающегося  американского  астрофизика  Эдвина Хаббла (1869-1953):  “Когда ученый говорит, что это предел  и  ничего больше  сделать нельзя, -- он уже не ученый”.   Поэтому в основе любого открытия или изобретения  лежит,  прежде  всего,  игнорирование  существующего  предела.   С этого я  и  начал.

        Здесь  стоит  привести  небольшой отрывок из выступления Стива Джобса, основателя компании Apple, перед выпускниками Стенфордского  университета:  “Я создал компанию  Apple  и потом был уволен из нее. Но оказалось, что это  увольнение  было лучшим, что  могло произойти со мной.   Я освободился  и вошел в  один из самых креативных   периодов  своей  жизни”.  Сейчас, оглядываясь назад, я могу сказать подобно Стиву Джобсу, что получение  волчьего билета  было лучшим, что  могло  произойти  со мной  в  Израиле.  Я освободился и  вошел в один из самых креативных  периодов  своей жизни…

        В 2011  году было проведено успешное  тестирование метода  по образцам породы, отобранным  на единственном в Израиле нефтяном  месторождении  Хелец,  около Ашкелона.  Образцы отбирались как  над залежью, так и за ее пределами. При этом за контуром нефтеносности я обнаружил  неизвестный  ранее нефтяной участок, который  может дать  “второе дыхание”  этому истощенному месторождению.   Моим партнером  стала крупная юридическая  фирма,  специализирующаяся  в области корпоративного права и занимающаяся  делами промышленных и финансовых  компаний.  Она начала поиски  инвестора  среди  своих клиентов.  Вскоре  состоялась встреча с  Эйтаном  Эльдаром, владельцем  большого холдинга.  Узнав, что тестирование проводилось на месторождении Хелец, принадлежащем нефтяной компании  Лапидот, он сказал, что хорошо знает ее  владельца Якова  Люксембурга. И предложил провести контрольный тест, при котором  компания сама  отберет образцы, а мы  сделаем их анализ.  Такой тест, называемый слепым,  гарантирует объективность результатов, так как  тот, кто анализирует образцы,  не знает, в каких точках они отобраны. Эльдар договорился с Люксембургом,  и тот поручил  генеральному  менеджеру  компании  Эли  Камару обсудить с нами этот вопрос.  Я объяснил  Камару суть метода, показал полученные результаты  и  подчеркнул,  что  в  случае успеха,  в  котором  не  сомневаюсь,  Лапидот получит  беспрецедентное  технологическое и финансовое преимущество перед всеми другими нефтяными компаниями. Упомянул  и  о новом  нефтяном участке, не показав его  на карте (это следовало сделать на следующем этапе переговоров). Он очень воодушевился, что произошло бы с любым  нефтяником  на его месте, и  сказал, что сообщит об этом главному  геологу компании,  который  должен  будет  отобрать  образцы.

       -- Кто ваш главный геолог? -- спросил  я.

       -- Чарли  Друкман.  Вы  знаете  его?

       О, Всемогущий,  неужели   такова  воля  Твоя?

        -- Да, я знаю Чарли.

        -- Прекрасно.  Завтра же поговорю  с ним, и мы свяжемся с вами.

         Через два дня Камар  позвонил  и  сказал, что Друкман  по непонятной причине категорически против участия компании  в  этой  работе  и убедил в этом Люксембурга.   Прошло 35  (!)  лет, но  микроб ксенофобии,  поразивший его  grey  matter еще до знакомства со мной,   по-прежнему  пожирает  мозг  этого маленького человека.  Может  быть,  корни  такого  феномена  следует искать в той стране, откуда он приехал?  Все мы евреи, но при этом остаемся  евреями  марокканскими, румынскими, русскими, немецкими, и это определяет многое в нашем менталитете и поведении. Каждая этническая группа наделена  израильским фольклором меткой характеристикой.  Например, о  румынских евреях говорят: “Если ты поздоровался с ‘румыном’ за руку, не забудь потом пересчитать свои пальцы”. Что касается “немцев”, то  они якобы убеждены, будто Бог, назначив евреев избранным народом, имел в виду только немецких евреев. Попали под раздачу и “русские”, и  “курды”,  и  все  остальные.  Таков  еврейский   юмор…

        У Чарли Друкмана не возникло даже элементарного любопытства, которое проявил бы любой геолог в мире, узнав о таком методе.  Иное  всепоглощающее чувство владеет им.  А человек, обуреваемый таким чувством, может многое сделать в Израиле, какую  бы незначительную должность он не занимал. Гаечный ключ  в прямом и переносном смысле доступен каждому… “Неужели ты думаешь, что люди здесь  настолько лишены здравого смысла?” -- добрый Гедалия, ты плохо знаешь  своих  соотечественников.   Сколько таких “чарли”  сидят в многочисленных мисрадах (офисы) и, прикрываясь флагом сионизма, как жуки-точильщики разрушают эту прекрасную страну, единственную страну,  которая  у  нас есть.  Удастся  ли им  завершить свое черное дело,  или  какое-нибудь чудо  приведет к  очищению нашей  большой  авгиевой конюшни?  В  еврейской истории   чудеса случались,  хотя  надежд  с  каждым  годом  становится  все  меньше…

        7.  Вот  теперь  можно  поставить  точку.

                                             *          *          *

        Любое повествование  надлежит  закончить  кратким, но  емким  заключением.  Если у автора нет для этого нужных слов, как в данном случае

у меня, то их можно позаимствовать.  Поэтому для достойного  завершения   нашей  истории,  густо замешанной на идеализме, иллюзиях  и  неприглядной реальности, обратимся  к  сочинению великого Эразма  Роттердамского  “Похвала глупости”: “Найдутся,  быть может, хулители, которые станут  утверждать, будто подвергаю  я  поруганию  всех и каждого. Я же не только  избегал  незаслуженных  обвинений, но сверх того -- старался умерить всячески слог, дабы разумному  читателю сразу же было понятно, что стремлюсь я скорее к истине, нежели к злому глумлению.  Я не хотел, по примеру Ювенала,  ворошить сточную яму тайных пороков и охотнее  выставлял напоказ  глупое,  нежели гнусное. Но  и  называть  низкое   возвышенным  не  считал  нужным”.

        Подвести итог “Запискам идеалиста” я хочу небольшим  стихотворением,  которое  написал  после получения  Государственного  Волчьего    Билета.   С тех пор я не работал  на исторической родине ни одного  дня.   Все  мои  гражданские  права  без  права  на  работу  по  специальности  превратились  в  фикцию.  Правом работать уборщиком или охранником я не воспользовался, уступив, если вдруг потребуется, эту привилегию голым королям. На благополучии  Израиля  это,  конечно,   не  отразилось  (отряд не заметил  потери  бойца).  На  моем  тоже, хотя  авторы Билета очень надеялись на обратное.  Иначе  их  радость была  бы  не  полной  (это составная часть национального  характера).  Поэтому, как говорил один из героев романа  “И сотворил Бог нефть…”,  лучшая месть -- это хорошо жить…

        Первые три четверостишия  отражают  официальную  государственную  точку  зрения,  последнее --  мою собственную.

                    

АРХИПЕЛАГ    “ГАЛУТ” *

             

             И сказал проводник: “Господин! Я  еврей

             И, быть  может,  потомок  царей…”

                                              И. Бунин.  Иерусалим

Это  страшное  слово ”галут” –

Там  глумятся,  преследуют, бьют,

Там  оторван  несчастный  еврей

От  традиций своих и корней.

Это мерзкое слово ”галут” –

Преуспеть там  тебе не дадут,

Там  подрезаны  крылья  мечты,

Без  надежды  там  мечешься  ты.

Это  горькое  слово “галут” –

Там  унизят  тебя  и  согнут

В  пресловутый  закрученный  рог,

И  ни  власть  не  поможет,  ни  Бог.

Это сладкое слово “галут” –

Там я был человеком, а тут –

Безработный  бесправный  еврей,

Блудный  отпрыск  рабов  и  царей…

                      * Галут - еврейская  диаспора  (иврит)

Иерусалим,  1990 - 2012

                                            *          *         *  

      

Приложения

Газета  Маарив,  16.04.1991

Ёхай  Рафаэли

КУВЕЙТ  ТОЖЕ   СЧИТАЛСЯ   КОГДА - ТО  СУХИМ

(О  книге  Хаима  Соколина  “Есть ли  нефть в  Израиле?”, изд. Лексикон, Иерусалим,  1990 г)

Доктор Хаим  Соколин --  репатриант  из Советского Союза, специалист по  поискам  нефти, утверждает с убежденностью профессионала, что в Израиле есть нефть.  Он  считает,  что она до сих пор не  обнаружена  из-за профессиональных ошибок  и  неправильной разведочной концепции. А его критики заявляют, что  Соколина  следует  госпитализировать.  Кому верить?

        Перед  нами  история Хаима Соколина -- репатрианта  из СССР,  специалиста по разведке нефти.  Он приехал в Израиль, затем  уехал в Канаду и  через шесть лет  вернулся.  Человек, мягко говоря, необычный. Это история небольшой книги, которую он написал.  Книга тоже, мягко говоря, необычная.  

        Называется  она  “Есть ли нефть в Израиле?”.  В продажу  книга еще не поступила. Один экземпляр оказался в библиотеке  Махона геологии (Геологическая служба) и  разразилась буря.  Реакция была мгновенной -- сплошная ругань и  очернение  в  адрес автора.  Весь геологический  истеблишмент  восстал  против этого русского еврея.  Итоговый вывод книги подобен взрыву.  Соколин не только подвергает  профессиональной  критике  израильских  разведчиков нефти, но и указывает альтернативу: “Промышленные залежи нефти располагаются в Мертвом море под  пластами соли”.   Вот его ключевая фраза:  “Необходимо бурение глубоких скважин на  подсолевой горизонт, а вместо этого разведка  велась и ведется  на неглубокие пласты,  залегающие над солью”.    Оппоненты Соколина прочитали все, что  он говорит об их безуспешных  поисках  нефти, которые продолжаются  почти сорок лет.  В разговоре со мной они  отказались открыто  комментировать книгу, все их заявления сделаны  с условием анонимности. 

        Книга  объемом  93 страницы, написана в  лаконичном стиле и насыщена  фактами из жизни автора, из истории разведки нефти в Израиле и  в  ряде других стран.  Главы 1, 2 и 3 описывают приезд семьи Соколиных в Израиль и  первые  поверхностные впечатления  от страны.   Но  в  главе  4   и далее  автор переходит к более глубоким наблюдениям, размышлениям и выводам, в том числе к характеристике  конкретных людей.   Вот, например, что говорится о  главном геологе  компании ХАНА Элиезере  Кашаи:  “Человек интеллигентный, с мягкими  манерами. Однако один факт остается несомненным -- за 20 лет на посту главного геолога он не пробурил ни  одной удачной  скважины.  Это своего  рода мировой рекорд,  достойный книги Гиннеса.  Такого геолога можно уподобить хирургу, не  сделавшему ни одной   успешной   операции”.  Оппоненты Соколина  отреагировали следующим образом:  “Это оскорбление. Кашаи  прекрасный честный человек”.  Как видим,   Соколин не подвергает   сомнению человеческие качества   Элиезера Кашаи,   он  говорит  о   другом.

        Хаим Соколин -- доктор геологии,  работавший более 20 лет в  области разведки нефти в  СССР.   Последние  годы он специализировался   на поисках месторождений в  солянокупольных районах и опубликовал  книгу  о  методах поисков нефти в  них.    В Мертвом море  также имеются  подобные геологические  структуры.  Его профессионализм  и опыт в этой  области  не подлежит сомнению.  Это подтверждает, в частности, профессор Гедалия Гвирцман, бывший начальник отдела нефти Махона геологии. Между Соколиным и Гвирцманом существует профессиональное взаимопонимание.  Оппоненты Соколина  объясняют это просто:  “Гедалия любит всех”.  В 1978  году Соколин  начинает  работать в  отделе нефти, и  Гвирцман поручает ему   ревизию всех  прошлых разведочных работ  в  районе Мертвого моря и  оценку  его нефтяного потенциала.  К тому времени  район был признан  неперспективным для дальнейших поисков нефти.

        На основании детального геологического анализа и сопоставления с другими  аналогичными  районами   Соколин  приходит к выводу, что  залежи нефти  расположены под соленосным пластом на глубине  6 тысяч метров.  Вся предыдущая разведка была  ориентирована  на поиски  нефти над солью, а бурение  велось на глубину до 3-х тысяч  метров.  Этот вывод  требует пересмотра разведочной концепции.  Соколин приводит пример Кувейта, который  на протяжении  25 лет   также считался   неперспективным  районом.  И лишь после того, как проблему рассмотрели с  других геологических позиций,   там началось  нефтяное  “наводнение”.

       Соколин  опубликовал подробный отчет  со своим анализом  11 лет назад, в 1980 году,  и передал его  компании ХАНА.  Компания  отправила  отчет  на экспертное  заключение в США, известн6ому специалисту Джеймсу Вильсону, бывшему  президенту Американской  Ассоциации Нефтяных Геологов.  Вильсон дал положительное заключение  о работе Соколина и поддержал  его выводы и рекомендации.  Несмотря на это, ХАНА  продолжала бурение в прежних   неперспективных районах   на малую  глубину,  что заранее обрекало разведку на  неудачу  и  дальнейшую дискредитацию района.  Соколин пытался протестовать,  но  к его мнению не прислушивались.   Он пришел к выводу, что его дальнейшая работа в Израиле  не имеет смысла.

        В 1980 году  Соколин получает  предложение от канадской компании  занять должность старшего советника по  международной разведке и  временно уезжает из Израиля.   Он участвует в успешных  проектах  во многих странах, приобретает международный опыт  разведки нефти.  Критикам  профессиональных достижений Соколина ничто не поможет. В отличие от них,  он  участвовал в открытии  нефти, а не только в ее  бесконечных поисках.

        В 1987 году  Соколин с женой возвращаются в Израиль.  Он пишет:  “Мы вернулись в Израиль, как и планировали”.  Один из его критиков, который  настоял на своей анонимности,  утверждает:  “Он провалился в Канаде, потому и вернулся”.   На  просьбу  привести доказательства провала  критик сказать ничего не смог.  После возвращения  Соколин  начинает искать работу  в Израиле, но все его усилия оказываются безуспешными.  Тогда он обращается  к министру энергетики Моше Шахалу.  Шахал не ответил на два его письма.  Помощник министра  Ярон Ран говорит:  “Я помню, что Соколин  прислал письмо, в котором просил Шахала о встрече.  Но не может же простой геолог говорить непосредственно с министром.  Шахал передал письмо на заключение. И ему сказали, что профессиональная подготовка этого человека недостаточна для работы в Израиле и что он  конфликтует со всеми геологами в стране. После этого министр решил не отвечать  на  письмо”.

        Соколин  вспоминает  в связи с этой историей  случай, когда в России ему пришлось  обратиться к Председателю   КГБ  Андропову.  Андропов  проявил внимание   к   его проблеме  и  помог решить ее.  Соколин делает  вывод,  что  израильский  министр  по сравнению с  Андроповым -- это “голый король”.   Он не скрывает своего презрения к  израильской бюрократии.   

        В конечном счете, Соколин  убеждается, что  возможность работать  в Израиле для него   закрыта  навсегда.   Он принимает предложения иностранных  нефтяных  компаний и  начинает  консультировать   разведочные  проекты  в других странах.   Среди его заказчиков компании разного  размера, в том числе  входящая в пятерку крупнейших компаний мира.  Он предоставил подтверждение  этого, но  сказал, что без  согласия  компании не может  разрешить  публикацию ее названия.

        Теперь  обратимся к реакции на книгу израильских геологов, занимающихся поисками нефти.  Все  их комментарии было  разрешено  цитировать, но без указания имен. 

        Один его критик говорит:  “Неделю назад я прочитал его  книгу  и отчет по Мертвому морю.  Там нагромождение  лжи и полуправды. Я не перечеркиваю его как специалиста, но в Израиле он конченый человек. Он понимает это и хочет отомстить.  Книга превращает  геологическое сообщество в прах и пепел,  в сборище приятелей, которые никогда не найдут нефть”.

        Другой  более краток:  “Все это отвратительно. Противно. Не стоит копаться в этом.  Этого человека надо госпитализировать”.

         И третий, которого   Соколин вообще не затрагивает  в своей книге:  “Это грустная история крайне разочарованного человека. Ему был дан  шанс в стране, но он его упустил.  Я слышал от тех, кто работал с ним,  что  некоторые его утверждения  правильные и соответствуют действительности,  что он опытный  знающий специалист.  Но он не сионист и ведет себя высокомерно.  Его иврит очень плохой”.     

        Заявление официального  представителя  министерства  энергетики (также на условиях анонимности):  “Доктор Соколин  работал в Махоне геологии.  Затем уехал в  Канаду.  После возвращения в страну его нельзя было трудоустроить  из-за  сокращения бюджета.  Нам жаль, что  разочарование этого человека нашло отражение в книге, которая  якобы посвящена  поискам  нефти в Израиле, а на самом деле  в ней очерняются  прекрасные специалисты, которые делают все возможное, чтобы найти нефть”.

        Разведочная скважина в районе  Арват Сдом,  которую  доктор Хаим Соколин рекомендовал  в своем отчете и которую поддержал  рецензент  Джеймс Вильсон,  все еще не пробурена.

        В заключение остается сказать следующее:  если то, что написано  в   его книге  “Есть  ли нефть в Израиле?”,  правда, то местное нефтяное сообщество смеется над нами уже многие годы. И это еще мягко сказано.

Х. Соколин.  Комментарий  по поводу анонимности.

        В 70 -- 80-х годах в ивритоязычных СМИ была популярна тема отличия  советских  евреев от коренных израильтян  по ментальности, поведению, общественной активности и т.п.  Одним из таких отличий  считалась  зажатость  репатриантов, боязнь открыто высказывать  собственное мнение, называя при этом свое имя, опасение за возможные последствия. Все это, по мнению СМИ, было результатом советского воспитания.  Израильтяне, согласно этим же СМИ,  лишены такого комплекса. Они не боятся  высказываться открыто  по любому вопросу, им  чужда анонимность.  Вероятно, мои “критики”, как их  мягко называет автор статьи  (в их заявлениях нет и намека на профессиональную критику),  не знали, что должны  соответствовать  образу, придуманному для них  СМИ. Как, впрочем, и многим другим  придуманным образам. Покров анонимности -- это обычная перестраховка  мелкого пакостника, в основе которой лежит банальная трусость. А вдруг Соколин превратится из гонимого в гонителя.  Поэтому лучше не светиться. На всякий случай…

                                                   *           *           *

Газета  Секрет, 17. 12. 2006

Хаим Соколин

ОСОБЕННОСТИ  НАЦИОНАЛЬНЫХ  ПОИСКОВ  НЕФТИ          

        Израиль расположен в бесспорно нефтеносном геологическом регионе.  Оценка перспектив нефтеносности любой территории в таких регионах базируется на принципе, сходном с юридической “презумпцией невиновности”, - территория считается потенциально нефтеносной, пока не доказано обратное. Отсутствие нефти в Израиле не доказано. Наоборот, все основные геологические характеристики и результаты бурения свидетельствуют о высокой вероятности наличия промышленных месторождений. Однако непрерывные поиски углеводородов, ведущиеся c первых лет создания государства, не привели  к  сколько-нибудь значительному успеху.

         Единственное нефтяное месторождение Хелец было обнаружено в районе Ашкелона в 1955 г. Бурение скважины, открывшей нефть, было начато англичанами в последний год мандата, а затем продолжено израильской компанией Лапидот. Месторождение относится к категории мелких и в настоящее время полностью выработано (общие геологические запасы составляли 6 млн. тонн, из которых добыто 2.5 млн или 42%, что свидетельствует о заниженной первоначальной оценке,  ибо коэффициент извлечения нефти без поддержания давления вторичными методами не может превышать 30%). В 1958 г. в районе Арада  компания Нафта открыла столь же мелкое газовое месторождение Зоар (запасы около 2.2 млрд. куб. м, добыто 2.0 млрд., эксплуатация  закончена в 1979 г). В 2000 г. на шельфе Ашдода консорциум, возглавляемый канадской компанией Сэймдан в партнёрстве с израильскими компаниями Авнер и Делек, выявил два небольших газовых месторождения Мэри и Ноа (расстояние от берега 24 и 40 км соответственно).  Таковы результаты разведочных работ в Израиле за минувшие 50 лет. За это время в поиски нефти вложено более 650 миллионов долларов и пробурены более 400 скважин, но, как видим, не только не открыты значительные месторождения, но и не получена какая-либо  геологическая информация для отрицательного заключения о перспективах нефтеносности и  прекращения поисков. Иными словами, сложилась тупиковая ситуация. В то же время мировой опыт свидетельствует, что такие финансовые затраты  и такое количество скважин достаточны для полной и исчерпывающей оценки (либо положительной, либо отрицательной) нефтегазового потенциала нескольких стран, соизмеримых по площади с Израилем (разумеется, при условии грамотного ведения работ). Однако это никого не беспокоит.  Натан  Щаранский, который  делает  много непродуманных заявлений,  сказал в 1998 году, будучи министром промышленности и торговли:  “У нас  нет нефти, зато  есть замечательные еврейские мозги”.  Смею  утверждать, что первая   часть этого  смелого  тезиса  страдает  неоправданным   пессимизмом,  вторая - столь же  неоправданным  оптимизмом.

  Практически  безрезультатные  поиски  на  столь  малой территории в течение столь продолжительного времени не имеют прецедента в истории мировой нефтяной промышленности. Несмотря на это, сложившееся положение не вызывает тревожной реакции или расследования ни со стороны Государственного контролёра, ни со стороны  галопом сменяющих друг друга министров энергетики (инфраструктуры), в ведении которых находятся поиски нефти.  Причина тупиковой ситуации связана с чисто израильской “методологией” проведения разведочных работ, которая отличается непрофессиональным, а порой и одиозным подходом к проблеме (в качестве “индикатора” присутствия нефти используются даже “закодированные указания” Торы, на основании которых бурятся глубокие разведочные скважины). Здесь можно было бы провести аналогию с положением дел в ряде других областей, включая систему национальной безопасности, о чём свидетельствует шокирующий отчёт Государственного контролёра, представленный правительству 4 декабря 2006 г. и целиком посвящённый состоянию армии.  

В чём же “уникальность” нефтеразведочной ситуации в Израиле? В мире имеются районы, где промышленная нефть была обнаружена не в первые годы, а спустя 10 – 15 лет после начала поисков. При этом успеху всегда предшествовала обязательная ревизия независимыми экспертами  существующих  разведочных концепций и разработка принципиально новых геологических идей. Имеются также районы, разведка которых была полностью прекращена после того, как были проверены различные концепции и достоверно доказано отсутствие необходимых геологических условий для существования залежей углеводородов. Негативная оценка геологически сложного небольшого района также требует не более10 лет, и она также сопровождается постоянным детальным анализом накапливаемых геологических данных. Израиль является единственным в мире разведочным районом, в котором безрезультатные поиски на крохотной территории проводятся в течение 50 лет без сколько-нибудь серьёзного анализа и ревизии не оправдавших себя концепций, без попытки применения принципиально новых геологических подходов.  

Следует отметить и тот немаловажный факт, что поиски нефти на протяжении десятилетий проводятся одними и теми же людьми, от которых нельзя ожидать объективного критического анализа собственных прошлых ошибок. Они не обладают достаточной профессиональной подготовкой (израильские университеты не готовят геологов нефтяного профиля) и личным опытом открытия месторождений.   И само собой разумеется, что геологи – репатрианты, имеющие дипломы нефтяных институтов и обладающие большим личным опытом разведки нефти, не допускаются ни к проведению такого анализа, ни тем более к принятию решений.

В результате поиски нефти сводятся к хаотическому бессистемному бурению скважин то на  одном, то на другом участке без попытки увязать их между собой, изучить геологическое строение между ними, дать обоснованную оценку нефтяного потенциала страны в целом. Некоторые обязательные карты ещё не составлены, в т.ч. отсутствует тектоническая карта Израиля – основополагающий документ, без которого невозможны профессионально грамотные поиски нефти. Как уже указано, не проведен независимый анализ прошлых разведочных работ, без чего успех также невозможен. Эти простые истины составляют суть методологии и философии поисков  во всех нефтяных странах мира. В 1989 г. американская нефтяная компания Джеотек Энерджи Корпорэйшн (Техас) провела частичную ревизию прошлых разведочных работ в Израиле и выделила несколько перспективных участков, бурение  на которых планировалось в 1990 г. (из-за бюрократизма и сопротивления «нефтяных» чиновников план не был реализован). На вопрос корреспондента Джерузалем Пост – почему в течение десятилетий бурение в этих районах не привело к открытию нефти? – президент компании Джерри Таненбаум ответил: “На основании того, что мне известно о прошлой разведке в Израиле, можно сделать только один вывод – здесь просто считают, что для получения нефтяного фонтана достаточно сделать дырку в земле” (Джерузалем Пост,  5.10.1989).  За прошедшее время положение не изменилось. По-прежнему царит дилетантство, а не профессионализм. Целью каждого нового разведочного проекта по-прежнему является “дырка в земле”.

В то же время израильские нефтяные компании активно занимаются биржевой деятельностью, периодически  сообщая о якобы открытых ими месторождениях, что приводит к резкому повышению стоимости акций. Самое удивительное в том, что это никак не отражается на их профессиональной и деловой репутации.  Да и сам факт участия в поисках нефти на столь малой территории нескольких карликовых компаний, которые не только не обмениваются геологической информацией, а наоборот скрывают её друг от друга, выглядит гротескно. Это не здоровая конкуренция в условиях рыночной экономики, а жалкое и нелепое подражание таким гигантским инфраструктурам как нефтяная промышленность Америки и Европы, где конкуренция действительно оправдана (компании, не добившиеся успеха, разоряются и исчезают; в Израиле они продолжают существовать и оперировать на бирже, независимо от результатов поисков). Израилю достаточно одной нефтяной компании, которая должна сосредоточить в своих руках всю геологическую информацию и вести поиски на профессиональной основе с учётом всего сказанного выше.

В Израиле есть нефть. Но искать её надо так, как это делается во всём мире. Приведу конкретный пример. После Шестидневной войны израильские компании проводили интенсивные, но безрезультатные  поиски нефти на Синае. В конце-концов было решено привлечь к этому иностранные компании. Из-за угрозы арабского бойкота заявка поступила только от одной американской компании Супериор Ойл, которая действовала под псевдонимом Нептун.  Ей и было предоставлено право выбора разведочной концессии. Выполнив  быстро и грамотно геологический анализ территории, компания выделила небольшой участок около побережья Суэцкого залива и первой же скважиной открыла крупное месторождение Альма. По условиям Кэмп-Дэвидского соглашения Египет до сих пор продаёт Израилю ежегодно 2 млн тонн добываемой здесь нефти, что составляет примерно 17% потребления страны. Можно добавить, что сходным образом развивались события на шельфе Ашдода. В 80 – 90-х годах израильские компании Исрамко, Делек, Джерузалем Ойл и другие пробурили здесь несколько безрезультатных разведочных скважин. Газовые месторождения  Мэри и Ноа были открыты только после того, как  к поискам приступила канадская компания Сэймдан. Да и заслуга открытия нефтяного месторождения Хелец, как было сказано в начале статьи, принадлежит в большей мере англичанам, чем компании Лапидот.   

                                           *        *        *

Газета  Новости  Недели, 20.12.1996

Хаим Соколин

ТОРА  И  НЕФТЬ 

(Из истории поисков нефти в Израиле)

В  погоне  за нефтью, как  за легендарным золотым руном,  израильская  реальность  тесно переплелась с мифами древней Греции -- здесь и призывные песни  сирены, и труд упорного Сизифа, и муки несчастного Тантала.  За  минувшие  40 лет не раз казалось, что вот-вот, еще немного, еще чуть-чуть и … держатели  акций нефтяных компаний станут миллионерами, а государство начнет  экспортировать не только  фруктовые соки, но и маслянистый сок земли. Однако  проходят годы и десятилетия, а нефти все нет. Правда, из офисов нефтяных компаний продолжают звучать сладкие песни сирены, но они уже не  заставляют израильского вкладчика  бросать текущие дела и  мчаться на биржу.  А если  он все-таки бежит  туда, то  скорее по привычке, а не как раньше, повинуясь искренней вере в неизбежность еврейского счастья.

Парадокс (а может ирония) состоит в том, что нефть в Израиле все-таки есть.  И если внимательно читать Тору,  то можно увидеть, что этот дар  земли обещан  народу Израиля, как говорится, открытым текстом -- точно так же, как молоко и мед.  В книге Берешит (книга Бытия) содержится первое в мире  письменное упоминание  об асфальте, который есть ни  что иное, как окисленная нефть.  “А в долине Сиддим (Мертвое море -- Х.С.) было много ям, заполненных асфальтом. И цари Содома и Гоморры бежали и упали в них. А остальные убежали на гору”  (Берешит, 13-14,10).  Эта неприятная история  случилась с царями в те далекие времена, когда Авраам разделился с Лотом, поселился в Хевроне и  еще не стал Авраамом.  Очень древняя история.  Настолько древняя, что  ни Кувейта, ни Саудовской Аравии, ни Ирака тогда еще в помине не было, не говоря уже об их несметных сокровищах.  А цари Содома и Гоморры уже  успели убедиться в том,  что нефть приносит не только богатство, но и несчастья.

Некогда нам потребовалась смена целого поколения, чтобы  добраться  из земли  Египетской до земли Обетованной.  Возможно, и до израильской нефти  суждено добраться  лишь следующему поколению  тех, кто вот уже 40 лет  неустанно ищет ее.  А ведь в обоих случаях до цели было рукой подать.   Но на все воля Божья (если  у других народов эта мысль  воспринимается  всего лишь  как фигура речи, то в Израиле, как известно, она  таковой не считается).  А коль скоро это так, то  и при  поисках нефти здесь следует  полагаться  не только  на современную  науку  и  технологию, но и на указания Торы -- явные и завуалированные.  

Читатель верующий отнесется к моим словам с пониманием. А  читатель неверующий не должен видеть в них  розыгрыш или мистификацию.  История, которую я хочу рассказать, предназначена в первую очередь для него.  Началась она в 1979-м, а завершилась в 1985 году.   22 августа   1985 года  ведущая газета  американских деловых кругов Уолл - Стрит Джорнэл  опубликовала на первой странице статью своего специального корреспондента Джорджа Гетшоу из небольшого мало кому известного поселка Атлит, расположенного на берегу Средиземного моря в 10 км  южнее Хайфы. Приведу отрывок из нее.

 “В Библии говорится, что Моисей поднялся на гору  Нево, что напротив  Иерихона, осмотрел с нее  обещанную Землю и благословил 12 сыновей Якова.  Наделы, предназначенные Звулуну и Иссахару, содержат сокровища, спрятанные в песке, -- сказал Моисей.  А Ашер  ногами своими будет ступать по маслу, запоры же сделает  из железа и меди. 

Это древнее пророчество вдохновило в  наши дни  величайшую во все времена охоту за  подземными сокровищами. Сотни американских христиан-евангелистов вкладывают миллионы долларов в надежде найти здесь  крупнейшее в мире месторождение нефти.  Вместо сейсмических исследований нефтяники-евангелисты  полагаются на карту колен Израилевых  и на  интерпретацию  библейских текстов. Слово  ‘масло’  (на иврите ‘шемен’) истолковано ими  как  ‘ойл’  (нефть), а железо и медь указывают, по  их мнению, на металлы, применяемые в бурении. Когда при бурении  скважины возникают сложные технические проблемы, которые заставили бы  большинство  техасских буровиков  прибегнуть к бутылке виски, евангелисты начинают молиться. А когда требуются дополнительные инвестиции, они обращаются не к брокерам  Уолл Стрита, а к известным  евангелическим  священникам. Знаменитый телевизионный проповедник Пэт Робертс сообщил миллионам телезрителей, что в ближайшие дни будет объявлено  об открытии в Израиле крупнейшего нефтяного месторождения из  всех когда-либо обнаруженных в мире. ‘Я благодарю Бога за этот проект,  который означает исполнение библейского пророчества’, --  заявил Робертс”.

Так писала 11 лет назад газета Уолл - Стрит Джорнэл.  А мы должны благодарить Бога за то, что  израильское телевидение не транслировало это выступление Робертса. Иначе  штурм Зимнего  показался бы детской  забавой по сравнению со  штурмом Тель-Авивской  биржи.

Инициатором и главной движущей силой  проекта,  о  котором говорил  преподобный Робертс, был Эндрю Сорелл, 64-летний инженер-нефтяник и совладелец фирмы  Энерджи Эксплорэйшн в Хьюстоне.  Сорелл, бывший военный летчик  и верующий христианин, сделал после войны приличное состояние на добыче нефти. В 1968 году он впервые побывал в Израиле и с тех пор был одержим идеей  открыть здесь нефть. Сорелл рассказывал позднее, как  начинался проект и как он осуществлялся.  А я дополню эту историю и расскажу, как и чем он и другие  подобные проекты завершились.

“Однажды, в конце 1979 года, -- вспоминает  Сорелл, -- я и мой давний друг и коллега разглядывали библейскую карту колен Израилевых. Нам вспомнился отрывок из Библии, где говорилось, что Ашер  будет ступать ногами по маслу.  Мы нашли на карте надел Ашера. Он протягивался полосой  вдоль Средиземного моря, из Ливана до  Кесарии. Я знал, что геология района между Кесарией и Хайфой почти не изучена. В начале  1980 года мы  уже были в Израиле и  оформили разрешение на разведку. Первым делом были проведены сейсмические исследования, обнаружившие на глубине  6000 метров древнюю рифовую структуру, перспективную для поисков нефти”.  Как видим, есть разница в том, как  преподносит эту историю  корреспондент газеты Уолл - Стрит Джорнэл (“Вместо  сейсмических исследований нефтяники-евангелисты  полагаются на карту колен Израилевых”) и как обстояло дело в действительности.

В феврале 1981 года  израильская компания  Лапидот  начала бурение скважины  Ашер-Атлит 1 для группы Сорелла. Скважина располагалась на территории  секретной военно-морской базы Атлит. По требованию армии буровая вышка и все  наземные сооружения были наглухо задрапированы, чтобы  исключить  возможность наблюдения за  деятельностью базы. В августе 1983 года была достигнута глубина  6500 метров. В интервале 6230-6460 метров  был обнаружен пласт известняка с признаками легкой нефти.  Образцы и  диаграммы исследований скважины были отправлены  на анализ  в две американские  лаборатории, и обе рекомендовали проведение испытаний.

Обратимся снова к Уолл - Стрит Джорнэл.  “Аллилуйя! -- прокатилось по евангелическому поясу Америки  (штаты  Кентукки, Теннесси,  Алабама, Джорджия, Флорида -- Х.С.).  В то время как буровики в ожидании нефтяного фонтана поспешно устанавливали  доставленное из США специальное оборудование, евангелисты заказывали самолеты, чтобы успеть в Израиль к  историческому событию”.

И в этот решающий момент, как часто бывает в жизни,  произошла авария.  Буровики уронили в скважину несколько секций  бурильных труб, полностью перекрывших пласт, предназначенный для испытания. Многочисленные и дорогостоящие попытки  извлечь трубы оказались  безрезультатными. Молитвы не помогли. Узнав об  этом, партнер Сорелла, евангелический священник Ларри Напьер из Теннесси, собравший среди своей паствы  28% от стоимости проекта, воскликнул в отчаянии:  “Это работа дьявола! Он задумал сорвать самое  важное событие в истории и помешать исполнению пророчества”.  Халатность буровиков (или  профессионализм дьявола -- как посмотреть) обошлась  Сореллу в 13 миллионов долларов.  Но он не был готов примириться с неудачей.  Сразу же начались попытки  сбора средств для  бурения новой скважины Ашер-Атлит 2. Однако на этот раз желающих участвовать в проекте  оказалось намного меньше, и требуемую сумму собрать не удалось.  Тогда Сорелл расширил географические рамки  кампании  по сбору денег и приехал  в  Калгари.

Однажды коллега -- верующий христианин  пригласил меня  на встречу с Эндрю Сореллом в деловом клубе Калгари.  Зал был заполнен евангелистами, многие из которых профессиональные нефтяники.  Сорелл начал  с рассказа о том, как он пришел к Богу.  Во время войны его самолет был подбит над Францией. С большим трудом он развернул машину и взял курс на  Ла-Манш.  Ему удалось перелететь через пролив и приземлиться на английском побережье. Механики осмотрели самолет и  заявили, что в таком состоянии он не мог  перелететь  через Ла-Манш.  “И вот тогда -- патетически воскликнул Сорелл, -- я понял, что Бог позаботился обо мне!  С тех пор я во всем полагаюсь на него. И я горжусь, что наш Лорд  избрал меня для исполнения пророчества”.   Я впервые видел, как взрослые люди, мужчины и женщины, плакали, не стесняясь слез.  “О, Лорд!  О, Лорд! Аллилуйя!” -- раздавались  взволнованные голоса в зале.   После такой психологической подготовки Сорелл  перешел к историческому проекту бурения скважины  Ашер-Атлит 2.  Он рассказал о нескольких случаях во время бурения   первой скважины,  когда возникали, казалось  бы,  неразрешимые технические  проблемы, но с помощью молитвы  они были благополучно преодолены.  За исключением последней аварии, о которой он упомянул  лишь вскользь.

Среди прочего, Сорелл поведал о том,  как однажды буровики по ошибке соединили бурильные трубы с долотом, диаметр которого был больше диаметра  нижней части   скважины.  Спохватились лишь, когда спустили  половину колонны  (ствол скважины подобен телескопу, сужающемуся книзу), Чтобы не поднимать  трубы, сотворили молитву, и свершилось чудо -- долото благополучно дошло до забоя вопреки законам геометрии.  В заключение Сорелл обратился к  присутствующим с горячим призывом  участвовать в проекте, который  призван осуществить библейское пророчество. Однако большого энтузиазма  этот призыв не вызвал. На сей раз не было  ни  слез,  ни  взволнованных  возгласов.

В перерыве я подошел к Сореллу и спросил -- как с  технической точки зрения можно  объяснить спуск в скважину  долота, диаметр которого  больше диаметра самой скважины?  “Технически это объяснить нельзя, -- Эндрю улыбнулся, -- но дела Господа и не нуждаются в этом, не так ли?”  Воистину так, подумал я  и задал следующий вопрос -- как могло случиться, что   никто  до него  не обратил внимания на  “нефтяное”  пророчество Моисея,  связанное с коленом Ашера?   “О, это  еще одно проявления замысла Божьего, -- оживился Эндрю, -- ведь если бы  нефть была открыта в Израиле раньше,  например, в то же время, что и  в  Саудовской  Аравии, то  англичане никогда не ушли бы из Палестины. И библейское пророчество  о возрождении государства не было бы исполнено”.  Два-ноль  в  пользу  Сорелла.  Было ясно, что любые дальнейшие вопросы лишь увеличат этот сухой счет.

Не все американские  нефтяники-евангелисты соглашались с Сореллом.   Его коллега Гарольд Стефенс был убежден, например, что нефть нужно искать не в земле Ашера, а в  районе Мертвого моря где цари Содома и Гоморры  провалились в асфальтовые ямы.  “Это как раз то, что происходило у нас в Техасе до открытия первых месторождений, -- говорил Стефенс, -- только здесь в асфальтовые ямы проваливались коровы”.   Автору этих строк, который впервые обосновал  высокие перспективы нефтеносности Мертвого моря, такая аналогия представляется весьма разумной.

В качестве  общего замечания следует сказать, что направить мысль разведчика нефти в нужном направлении могут не только цари или  коровы.   Известен случай, когда нефтяное месторождение было открыто с  помощью вороны.  Произошло это в  начале века в Америке, во времена освоения дикого Запада. Нефтяная компания перевозила буровую установку  из нефтяного штата Пенсильвания в Калифорнию.  В пути вышел из строя тягач, и, пока его ремонтировали,  буровики решили от нечего делать  пробурить скважину (тогда это было не так сложно, как сейчас). Возник вопрос -- в какой точке бурить?  “Видите ворону на верхушке дерева? -- сказал бригадир. -- Я сейчас выстрелю, она взлетит, а потом где-то сядет. Бурить будем там”. Так и сделали.   Долго работать не пришлось.  С глубины 120 метров ударил фонтан, ознаменовавший открытие нового нефтяного района. 

Конечно, некоторые евангелисты просто хотели разбогатеть на израильской нефти.  Но были и такие, кто связывал с ней далеко идущие планы глобального характера. Один из них, Гилман Хилл, нефтяник-евангелист из Денвера, пробурил  скважину на горе Кармель, также во владениях Ашера.  Его любимым пророком был Элияху, обещавший “Провозглашу славу Господа народу Его”.  Соответственно, скважина была названа Элияху 1.  На вершине горы  Хилл водрузил  гигантский  флаг с надписью  “Бог любит Израиль, и я тоже”.  Все 3,5 миллиона долларов,  заработанных им на добыче нефти  в Америке, он вложил в  этот проект. Но дело стоило того.  Вот что говорил Гилман Хилл о своих планах и надеждах:  “Открытие колоссального месторождения нефти в Израиле неминуемо приведет к целому ряду  судьбоносных событий.  Русские и арабские армии вторгнутся в страну, чтобы захватить нефть. Начнется мировая война, и человечество окажется на грани  уничтожения. И вот тогда явится  Иисус и создаст новое царство  со столицей в Иерусалиме”.   К счастью,  Хиллу не повезло.  У русских и арабов  не оказалось столь  явного повода для  вторжения, человечество было спасено, и второе пришествие не состоялось.  Единственное судьбоносное событие произошло с самим Хиллом -- он разорился.  Но такова, видимо, была воля Божья…

Другие евангелисты вынашивали не менее честолюбивые планы, хотя и  не  такого глобального размаха.  Так, например, стоматолог  Джеймс Мюллис из Джорджии, вложивший в  евангелическое бурение 30 тысяч долларов, уповал на то, что  нефть откроет  сердца евреев Иисусу Христу, и они станут истинно верующим народом.  За это же денно и нощно молилась 76-летняя вдова Этель Франклин из Кентукки,  вложившая в проект все, что у нее было -- две тысячи долларов.  

К тому времени правительство Израиля  уже израсходовало  на разведку  более  250 миллионов долларов и после бурения сотен   сухих скважин  отказалось от  дальнейших попыток найти нефть  (в 2012 г эта сумма  превысила 600 миллионов, а число скважин перевалило за 400).  Поэтому,  в надежде  на чудо,  оно поддержало  евангелический проект и на всякий случай  приняло в нем небольшое долевое участие  в размере  10%.  Профессор Лео Пикар, 85-летний патриарх  израильских геологов и советник  правительства по разведке нефти, заметил по этому поводу:  “Если Иисус  смог превратить воду в вино, то  может быть христиане  найдут здесь нефть.  Многие из нас считают, что  нефть в Израиле  может быть открыта  только с помощью чуда”.   Профессор Пикар внес огромный вклад в  обеспечение  страны подземной  пресной водой,  но в отношении нефти не был  большим оптимистом.

Такова в общих чертах история драматических  попыток  христианских друзей Израиля  осуществить  исполнение пророчеств, содержащихся, по их мнению,  в библейских текстах.  И было бы очень странно, даже несправедливо,  если бы религиозные евреи   оказались в стороне от  этого дела.  Поэтому в заключение я хочу рассказать  об одном проекте, который если и не уравновешивает  полностью активность  христиан в этой области, то хотя бы спасает  репутацию  наших верующих соотечественников на фоне этой активности.

 В 1988 году ко мне  обратился  геолог  Тувия (Анатолий) Лускин, который  лет за десять до этого окончил  Московский университет, затем  работал в Канаде и Австралии, и, наконец, совершил алию в Израиль. За время странствий на Западе  он стал глубоко верующим  евреем и приехал на историческую родину не с пустыми  рукам.  При первой  же встрече Лускин раскрыл Тору и  показал мне отрывок, который, как он полагал, содержал прямое указание  на существование  нефтяного месторождения в  неком  конкретном районе Израиля  восточнее Тель-Авива.  В отличие от  концепции евангелистов,  это был надел не Ашера, а  Эфраима и Менаше.   Вскоре  Лускину удалось  собрать  деньги среди ортодоксальных евреев и создать еще одну карликовую нефтяную компанию  в Израиле  Гивот Олам (Холмы  мира).  Компания пробурила несколько разведочных скважин,  в  одной из которых обнаружено небольшое количество нефти.   

Вот, пожалуй, и все, что  я хотел рассказать на тему Тора и нефть.  Суммируя эти истории, следует лишь отметить, что  описанные здесь проекты столь же далеки от современного профессионального подхода к поискам нефти, как шестидневная концепция сотворения мира от научной теории образования Вселенной.  О том, как искать нефть, написаны сотни книг.  Тора, к сожалению, не входит  в их число.  Значение имеет  только личный опыт  разведчика, а также знание и использование опыта, накопленного  нефтяными компаниями  во всем мире.    

                         

                                          *         *         *

ЭЛЕКТРОННЫЙ НАУЧНЫЙ СЕМИНАР культурно-просветительное и научное общение на русском языке

   

        Хаим  Соколин, профессор геологии, Израиль

     

        АНАМНЕЗ

Редактор представляет: Статья проф. Х. Соколина, по существу, является выступлением в обсуждении статьи проф. Л.Чернина. Таким, как его же выступление в ответ проф. М.Амусья . Вместе с тем, статья имеет и самостоятельное значение. Она возвращает дискуссию от неплодотворного, на мой взгляд, обсуждения действительных и мнимых недостатков «алии 90-х» в русло обсуждения поставленных Л. Зив-Ами и д-ром Я. Хисдаем значительно более важных для Израиля проблем. Электрон Добрускин. Редактор

Болезни, в том числе болезни общества, бывают подлинные и мнимые. Болезнь, описанная проф. Леонидом Черниным, мнимая. Я хочу повернуть разговор в сторону болезни (или болезней) подлинных, действительно угрожающих существованию государства. Прежде чем говорить о самой болезни, следует установить её анамнез и характерные симптомы. Только после этого можно поставить диагноз и определить способы лечения, а также сказать, возможно ли оно в принципе. Речь, разумеется, идёт о моральных, нравственных и психологических особенностях «больного», некоторые из которых хорошо видны и достаточно известны,  а  некоторые  носят  латентный  характер.

Я предлагаю обратиться к мнениям и оценкам тех, кто хорошо состоялся, о которых не скажешь  словами  Л. Чернина  о репатриантах, что они «живут, под ногами не чуя страны». Они очень хорошо её чуют. Некоторые из них родились в Израиле, другие репатриировались, а один вообще не еврей и никогда в Израиле не жил. Их объединяет то, что все они хорошо знают, о чём пишут. Придётся прибегнуть к цитатам. Утверждать что-либо с их помощью – дело неблагодарное. Всегда найдутся оппоненты, которые скажут, что слова вырваны из контекста и что можно найти  цитаты, противоположные по смыслу. Не буду спорить. Желающим предоставляется возможность сделать это или вступить в полемику с «моим»  коллективом  авторов. Итак,  начнём.

Современная израильская элита.
Проф. Хава Эциони-Халеви, автор книги «Место на вершине – элита и элитарность в Израиле», 1999:

Члены элиты не являются самыми лучшими, или самыми способными, или самыми избранными. Это просто люди, проникшие туда, где принимаются решения, и хорошо закрепившиеся там. Связи – вот ключевое слово, позволяющее принадлежать к элите. Израильская элита состоит из одной – двух тысяч человек. Их главная сила – в тех ресурсах, которые они контролируют. Внутри элиты существует замкнутая система передачи денег, назначений, бюджетов, политическая поддержка. Основная цель – получение для себя и своих близких высоких зарплат и многочисленных льгот. Делается это за счёт тех, кто не входит в элиту. Вся система функционирует на грани коррупции. Элита возникла ещё в период ишува, до создания государства. Правящая партия МАПАЙ установила контроль над деньгами, поступавшими от евреев галута через Гистадрут, и выделяла их, как и ставки в учреждениях, тем людям, в которых была заинтересована. После создания государства передача общественных денег партийным организациям продолжается. Деньги используются, чтобы отблагодарить своих сторонников – предоставлением высокооплачиваемой  работы,  льгот  и  т. д.

Теперь посмотрим, как эта элита управляет государством. Вот что  говорит по этому поводу известный израильский журналист.

Йосеф Гоэлл, газета «Джерузалем пост», 1992:

Во время моей учёбы в университете курс политологии преподавал гостивший американский профессор. После нескольких лет изучения израильской политической системы он следующим образом сформулировал свои выводы для студентов: «Чтобы понять, как работает израильская политическая система, необходимо хорошее представление о том, как управлялась типичная синагога в Восточной Европе. Типичная синагога ухитрялась каким-то образом функционировать, несмотря на вечные ссоры между габбаями и раввинами. Эти ссоры часто приводили к полной анархии и кромешному аду. Нередко они достигали карикатурных пропорций. Но это была единственная форма политической культуры, которую евреи усвоили за две тысячи лет. Критики сионизма понимали это и выражали серьёзные сомнения в способности еврейского народа, склонного к анархии и индивидуализму, создать эффективную систему самоуправления. Такие же сомнения и опасения высказывали и многие лидеры сионизма, в том числе первый президент Израиля Хаим Вейцман».

После этого познакомимся со свидетельствами знающих людей о том, какие конкретные формы принимает такая система управления.

Юрий Штерн, депутат Кнессета, 1998:

Общая причина всех наших позорных явлений и провалов – балаган. Культура поведения, при которой всё, что можно и нужно сделать заранее, делается в последний момент. Система, при которой невозможно найти виновного за провал, а если таковой находится, то сам он ни за что не уйдёт в отставку и даже, как правило, не будет уволен. Отсутствие координации, возведённое в норму. Ситуация, при которой контролёры и контролируемые из одной и той же компании, или, как говорят у нас, «бранжи», --  по вечерам вместе пьют кофе и обсуждают общие интересы, а утром как бы друг друга проверяют. Принцип «положись на меня» («смох алай»), ставший самым ярким проявлением удивительной черты израильского национального характера – оптимизма, замешанного на безответственности и самонадеянности.

Нисим Звили, депутат Кнессета, генеральный секретарь партии «Авода», 1995:

За два года, которые я провёл на посту генерального секретаря партии, я окунулся в атмосферу лжи и обмана. Предательство и подсиживания на каждом  шагу.  Система,  которая  душит.

Роман Бронфман, депутат Кнессета, 1998:

Общее впечатление о том, как функционирует Кнессет, прямо скажем, нелестное. Главная забота депутатов – самосохранение. Мы живём в обстановке, когда эпидемия абсурда захватывает всех. Нас не интересует талантлив ли человек, честен ли, способен ли принести пользу обществу. Важно одно – свой он или не свой. Наше особое качество – пестовать обиды, у  которых  нет  срока  давности.

А сейчас кое-что об израильской национальной ментальности глазами иностранца.

Алан Тинсет, американский инструктор группы израильских артиллеристов на полигоне в штате Аризона, 1989:

Израильтяне осваивают на нашем полигоне новую самоходную гаубицу М – 109. Мы были поражены тем, как они пытаются устранять неполадки. Когда что-то выходит из строя, каждый из них бросается в свой «угол» и начинает быстро и бессистемно работать, как они привыкли это делать в Израиле. Потребовалось время, чтобы научить их пользоваться технической инструкцией и действовать последовательно, систематически, шаг за шагом. В противном случае вся работа идёт насмарку. Использование инструкции было для израильтян частью новой ментальности, которую они освоили в США.

И в заключение – квинтэссенция всех этих прелестных качеств.
Идо Натаниягу (младший брат Биби Натаниягу), автор романа «Итамар К.» (израильский эквивалент Йозефа К. из романа Кафки «Процесс»), 1998:

В моём романе показан хорошо отработанный в Израиле психологический приём дискредитации личности, придерживающейся взглядов, отличных от общепринятых. И это касается любой области – искусства, науки, экономики, военного дела и т.д. (курсив мой – Х.С.). Основа приёма состоит в том, что личность «разоблачается», перечёркивается, выводится за рамки «хорошего общества»,  после чего  члены этого общества, дорожащие своим статусом, не осмеливаются  вступать с автором  иных  взглядов  в дискуссию по существу вопроса. В такой компактной стране, как наша, последствия псевдоразоблачений подобны эффекту разорвавшейся бомбы. Индустрия поточного производства псевдофактов достигла в Израиле настоящих вершин. Еженедельно и даже ежедневно у нас взрываются такие бомбы, и взрывная волна разносит по стране их осколки. Иногда осколок попадает прямо в грудь ушедшему на пенсию армейскому офицеру: он узнаёт из газеты о том, что натворил тридцать лет назад и о чём ему стало известно только сейчас. Иногда удар приходится по рядовому гражданину, согласившемуся участвовать в телевизионном обсуждении морального состояния армии. Этот человек вдруг узнаёт из газет о своей затянувшейся тяжбе с владельцем квартиры, купленной под ключ, и о том, что сам он имеет привычку разбрасывать мусор на лестничной клетке. Если некий профессор математики случайно выскажется о значении в еврейской истории той или иной горы и этим затронет чьи-то интересы, то через некоторое время он узнает из газет, что сам он едва  постиг элементарную алгебру, не говоря уже о высшей математике (автор не называет имён, но имеет в виду конкретные случаи – Х.С.)

А теперь уместно дополнить эти безымянные примеры историей из собственной жизни. Моя специальность – поиски и разведка нефтяных месторождений. О том, как обстоит с этим дело в Израиле хорошо известно. В 1990 году я пришёл к выводу, что настало время привлечь к этой проблеме внимание общественности и заинтересованных государственных учреждений, в т.ч. ведомства Госконтролёра, и опубликовал книгу на иврите «Есть ли нефть в Израиле?». В ней была не только обоснованная критика многолетних ошибок и  непрофессиональных решений в этой области, но и предлагался план их исправления с учётом мирового опыта поисков нефти. Через некоторое время я узнал из газеты Маарив, что все мои предыдущие исследования и проекты в профессиональном отношении безграмотны; что в западной стране, где я несколько лет работал, я провалился как специалист; что я занимаюсь очернением израильских коллег; что по своим политическим взглядам я не сионист; что мой иврит очень плохой; и, наконец, вершина научной полемики – по своему психическому состоянию я нуждаюсь в госпитализации. При этом по существу поднятой проблемы не было сказано ни слова. Поэтому, когда я прочитал роман «Итамар К.», то был приятно удивлён. Оказывается, подобная мелкотравчатая клевета не является чем-то из ряда вон выходящим, это обычная практика реагирования на критику и сведения счётов в Израиле.

Если дело обстоит действительно так, как пишет Идо, то мы можем зайти (если уже не зашли) на этом пути столь далеко, что возврат из кафкианского абсурда в нормальный конструктивный мир, в котором допускаются критика и исправление ошибок, станет крайне проблематичным.

Таковы, по моему скромному мнению, подлинная болезнь израильского общества, её анамнез и разнообразные симптомы. Как видим, в этом анамнезе нет места таким словам как левые, правые, поселенцы, переселенцы, сионизм, постсионизм, патриотизм, политкорректность, Осло, ответственность репатриантов, коды общения и многим другим, на которых строит свою концепцию проф. Чернин. Они только отвлекают наше внимание от главного недуга (или недугов) и маскируют их.

  (Статья  поступила от автора  10.01.09)

                                                     *        *        *

     Газета  Наша  Страна, приложение  “Пятница”,  30.11. 1996

      Хаим Соколин

      О  СТЕРЕОТИПАХ

Каждый народ, как,  впрочем, и  индивидуум,   характеризуется  определенным уровнем самооценки, которая почти всегда превосходит его истинные добродетели.  То и другое, порой в причудливом сочетании,  создает стойкие национальные стереотипы -- большей частью ложные, независимо от того, лежит ли в их основе завышенная самооценка или оценка, даваемая другими. При этом совпадения стереотипов, основанных одновременно и на самооценке, и на  внешней оценке, случаются довольно редко. Именно таким редким совпадением являются два стереотипа, относящиеся к еврейскому народу.  Один из них связан с распространенным мнением о  евреях  как о народе, превосходящем прочие своим умом.   Другой стереотип касается такой прекрасной черты, как взаимопомощь, взаимовыручка,  национальная солидарность.  Возможно, здесь следует говорить даже  не о редком совпадении, а о чем-то ином. Известно, что указанные стереотипы никогда не обсуждаются  применительно к  другим народам, населяющим  планету.  Никого  не интересует и не волнует,  насколько умны и солидарны  между собой датчане, шведы, французы, греки, чилийцы, сирийцы, англичане, русские, монголы  и  все  остальные.  Мир озабочен только евреями, как неким загадочным феноменом, который не укладывается в законы  истории и, более того, противоречит им. Согласно этим законам  евреи должны были  исчезнуть  подобно другим древним народам, тем более  что  на протяжении  двух тысячелетий они  были лишены своей территории.  Но они не исчезли, и это заставляет искать  разгадку  в особых  свойствах  ума  и  монолитной  сплоченности.

Но вернемся к стереотипам.  Как ни странно, оба  указанных стереотипа охотно поддерживаются как самими евреями, так и неевреями (юдофилами и юдофобами в равной мере). На житейском (нееврейском)  жаргоне это находит выражение в  таких расхожих  утверждениях, как “Евреи -- народ умный” и “Еврей еврею  всегда поможет; стоит одному куда-нибудь пролезть, он и других за собой тащит”. Что касается нас самих, то заявлять открыто об интеллектуальном  превосходстве,  как  о нашей национальной особенности, разумеется, нескромно.  Но не секрет, что  между собой мы нередко говорим о  превосходстве “еврейских мозгов” над иными прочими  как о чем-то само собой разумеющемся.  Впрочем, насчет скромности  я, кажется, поторопился. Вот характерный пример.  Журналистка газеты Новости Недели  Инна Стессель берет интервью  у специалиста по женской психологии и спрашивает ее: “Есть ли у еврейских женщин какие-то особые специфические черты?”  В ответе нет и намека на такой предрассудок, как скромность: “Конечно. Интеллект.  Еврейки мудры от природы.  Не случайно многие выдающиеся мужчины  связывали свою жизнь с еврейками”.  Да, видимо, не случайно. Случайно можно  связать жизнь лишь с  француженками,  итальянками  и  прочими.

Второй стереотип, взаимопомощь,  в нашей собственной формулировке звучит коротко и веско: “Все евреи -- братья” (слышал ли кто-нибудь выражение  “Все датчане -- братья”?). А братья всегда стоят друг за друга -- это тоже само собой  разумеется.   Например, обозреватель  израильского радио  РЭКА  по вопросам диаспоры Фредди  Бен-Натан никогда не говорит “аргентинские евреи, французские евреи и т.д.”, но только “наши аргентинские братья, французские братья…”   Как фигура речи, такое выражение, конечно, замечательно.  Дальше мы рассмотрим,  насколько  оно  отражает  истинное  положение дел.   

Пожалуй, наша национальная самооценка  наиболее четко и недвусмысленно   сформулирована в брошюре  “Праздник Шавуот”,  составленной известным израильским раввином  Моше Франком:  “Получив  от Всевышнего Тору, народ  Израиля стал  народом возвышенным и вечным. И рядом с ним прочие народы  увидели  вдруг  всю свою никчемность -- пигмеи  рядом с гигантом”.   Читатель может заподозрить, что эта  провокационная  цитата вырвана из  контекста. Смею  уверить, что она представляет собой  вполне законченную мысль, отражающую некую этическую философскую концепцию, широко распространенную среди  определенной части населения Израиля.  Эта  концепция имеет прямое отношение к  обоим обсуждаемым стереотипам.  Нетрудно понять, что  малочисленный народ  может считаться гигантом  только в смысле духовном, нравственном и интеллектуальном.  Эти качества, в свою очередь,  предполагают наличие высокого   морального стандарта -- по крайней мере, во взаимоотношениях  между самими евреями.  Отсюда стереотип  еврейского  братства.

Основная цель настоящей статьи -- рассмотрение именно этого стереотипа. Но сначала мне хотелось бы коротко  остановиться на так называемом стереотипе  “еврейских мозгов”.  Ум -- категория не абстрактная.  Признаком глубокого ума является способность аналитического подхода к  проблемам, умение видеть дальше,  чем видит  личность посредственная, прогнозировать развитие  событий и находить  наилучшие или хотя бы оптимальные решения в сложных ситуациях.  Как обстоит дело в этом отношении в Израиле? Разумеется, у нас, как и у любого другого народа, на индивидуальном уровне эти способности  варьируют в самом широком диапазоне.  Но каковы те особые качества ума, которые  присущи  не  рядовому человеку, а нашей интеллектуальной элите, руководителям страны,  умнейшим из умных?  Сошлюсь на мнение авторитета в этой области.  Вот что говорит всемирно известный политолог профессор Иерусалимского университета  Иехезкель Дрор: “Израиль страдает хронической неспособностью долгосрочного прогнозирования как во внешней, так и во внутренней политике и, в конце концов, дорого заплатит за это”.  Еще более резко высказался  журналист газеты  Едиот  Ахронот   Боаз  Эфрон, хорошо знающий нашу политическую элиту:   “Были и исчезали еврейские государства. И это  наше когда-нибудь исчезнет, как любое другое. А может и быстрее, чем  многие другие.  Глупость, с которой  оно управляется,  лишь  подтверждает  мои  слова”.

(Дополнение 2012 г. Приведу несколько конкретных примеров “прогнозирования”, и даже не долгосрочного,  а  краткосрочного.  Известно, каким несчастьем для юга Израиля обернулось так называемое размежевание или эвакуация поселений  Гуш Катиф в районе Газы.   А вот, что говорили  по этому поводу   наши главные умы в 2004 году:

 Ариэль Шарон, глава правительства:  “Размежевание  является основой и источником возможностей, которые перед нами  открываются. Быть может, самых важных  из  тех, что  выпали  на  нашу долю”.

Ави  Дихтер, глава ШАБАК: “В Газе не ожидается перемен  в связи с размежеванием. ХАМАС вряд ли  попытается захватить власть в секторе”.

Меир  Шитрит, депутат Кнессета, бывший  министр финансов, юстиции, внутренних дел, транспорта:  “Я не слышал  более абсурдного утверждения,  будто после  размежевания  на  Сдерот  упадут  ракеты”. 

Шауль Мофаз, председатель комиссии Кнессета по иностранным делам и  обороне, бывший начальник Генштаба и министр обороны:  “Размежевание  принесет   безопасность  югу  страны”)

Мне могут возразить -- министрами  и  премьер-министрами  не обязательно становятся  самые умные. Для занятия этих постов  требуются другие качества, такие, например, как  способность к внутрипартийным  комбинациям и интригам.  А вот самые лучшие наши мозги сосредоточены  в органах разведки.  Спору нет -- от того, как работает разведка, существование Израиля  зависит  не в меньшей мере, чем от министров и депутатов Кнессета  (замечу, что  ШАБАК -- это  одна из двух  главных структур разведки, что не помешало его главе Ави Дихтеру своим заявлением  о  ХАМАС  сесть в очередную  лужу).   Разведка  уже давно стала  гордым символом государства, одним из наших непререкаемых мифов. Кто в мире не знает  знаменитый Моссад?  Но вот что говорит об этой прославленной организации член комиссии  Кнессета по  иностранным делам и обороне Йоси Сарид, человек достаточно осведомленный относительно истинного положения дел:  “Сейсмографы  израильской разведки выходили из строя  всякий раз именно  тогда, когда нужда в них  была срочная и жизненно необходимая. Там и сям были впечатляющие успехи на  тактическом уровне. Но на стратегическом уровне, когда требовалась всеобъемлющая оценка  состояния национальной безопасности, разведка шла от провала к провалу”.  И Сарид приводит убедительные примеры, подтверждающие это заявление.   Отметим еще раз, что  заявление Дихтера по поводу  ХАМАС  в  Газе -- лишнее  тому  доказательство.

А теперь  сделаем этакое сальто-мортале и  перенесемся  из  высоких сфер, где обитает политическая элита,  на другой конец общественного   спектра, о котором  принято говорить, что  “здесь ума не надо”.  Хотя любители спорта с этим вряд ли согласятся.  Речь идет о футболе.  В Израиле сейчас работает  известный словацкий тренер Ян Пиварник.  В недавнем интервью он выразил несогласие с мнением многих иностранных тренеров, работавших здесь прежде,  о том, что игра наших футболистов  слишком медленная. “Здесь футбол даже слишком быстрый, -- говорит Пиварник, -- но здесь не думают.  Все десять игроков  бегут  за  мячом -- ура! ура!  А скоростных  комбинаций   нет”. 

Пиварник, сам того не подозревая,  сказал не только о футболе.   Если в его оценке изменить  всего несколько слов, то она будет вполне применимой к деятельности наших министров и правительства в целом.  Смешение функций в  израильских правительствах примерно такое же, как  в футболе.  Излюбленный мяч, который  гоняют по полю почти все министры, независимо от их прямых обязанностей, это внешняя политика.  Ею активно занимаются министры здравоохранения, экологии,  полиции и  многие  другие.

О неспособности к  долгосрочному прогнозированию с исчерпывающей полнотой  сказал  проф. Дрор.  А как  обстоит дело на уровне принятия  повседневных, рутинных решений?  Напомню о двух  недавних событиях, которые произошли  в течение одной недели. Первое -- отказ во въездной визе  Аугусто Пиночету, который является министром законного  чилийского  правительства  и который никогда не предпринимал враждебных действий  против Израиля.   В бытность Пиночета главой правительства, его политика в отношении Израиля была в высшей  степени  корректной.  Второе событие -- приглашение на Израильский фестиваль искусств  греческого композитора Микиса Теодоракиса, которому была оказана восторженная встреча.  Если Пиночета, с точки зрения собственно израильских интересов,   можно считать   фигурой нейтральной, то  о  Теодоракисе  этого  не скажешь. Этот деятель искусства  является ни больше, ни меньше как автором  музыки  гимна Организации  освобождения  Палестины.

Итак, мы сделали   “интеллектуальный  срез”  израильского общества от правительства до футбола.  И показали на конкретных примерах  со ссылкой на  авторитетных  специалистов, что  отличительной  чертой  на всех уровнях  является неспособность думать, анализировать и прогнозировать  развитие  событий.

Теперь перейдем к другому стереотипу -- “все евреи братья”.  Большинство новых репатриантов, убеждаясь  рано или поздно в ложности этого стереотипа,  испытывают шок или, по меньшей  мере, сильное разочарование.  Предотвратить такие психологические потрясения  и подготовить людей к столкновению с израильской действительностью  могло бы знание подлинной еврейской истории -- как древней, так и современной.  Но,  к сожалению, книги  по еврейской  истории, показывающие повседневную  жизнь и человеческие взаимоотношения  на социально-бытовом  уровне,  еще не написаны.  Что касается канонизированной истории, то она сводится  в основном к описанию определенных легендарных эпизодов, а также к рассказам о жизни  и деятельности выдающихся религиозных  мыслителей.  Особое место занимает  описание постоянных гонений  и преследований, которые  действительно  являются  неотъемлемой частью нашей истории.  Но этими трагическими событиями она не исчерпывается.  На протяжении веков и тысячелетий   народ страдал и от внутренних распрей и междоусобиц, от жестокости или безразличия  собственных  лидеров  и  правителей.

Леденящие кровь примеры такой жестокости  по отношению к собственному народу  подробно описаны Иосифом Флавием. Но не будем  забираться так далеко вглубь  истории. Здесь возможно возражение, что две тысячи лет назад мораль и нравы были  не такие, как сейчас. Равно как и цена человеческой жизни.  Не спорю. Напомню лишь, что  Тора  с ее Десятью Заповедями  уже тогда была дарована  еврейскому народу. И, в отличие от нынешнего времени,  в Бога верили все без исключения.  Следовательно, уже тогда, согласно раввину Моше Франку,  еврейский народ был возвышенным и вечным, духовным и нравственным гигантом среди окружавших его пигмеев.  Однако это не помешало, например, царю Александру Яннаю из династии  Хасмонеев, правнуку легендарного Матитьяху  Маккавея,  на глазах 800 своих противников (тоже евреев) перебить в центре Иерусалима их жен и детей.   Царь с наслаждением наблюдал за этой бойней  с бокалом в руке. Именем Александра Янная названы улицы во многих городах Израиля.  Этот и многие другие эпизоды не включаются в канонизированные книги  по еврейской истории. Что касается  более чем столетнего  периода  правления Хасмонеев в целом, то в этих книгах из него  оставлено лишь описание  героического  восстания Матитьяху и  пятерых его сыновей. Жестокая и  кровавая  борьба  за власть  между его внуками и правнуками каким-то образом выпала из еврейской истории, провалилась в некую черную дыру. За давностью лет не будем и мы акцентировать на ней внимание. Хотя, с другой стороны, из истории, как  и  из  песни,  слова  не  выкинешь.

Гораздо интереснее и важнее события и нравы, которыми отмечены  более близкие нам эпохи.  Поскольку с момента  разрушения   Второго  храма  вплоть до нашего времени   не было  другого Иосифа Флавия,  мы лишены возможности воссоздать  нашу последующую живую двухтысячелетнюю  историю  с такой же детальностью, с какой это сделано в его книгах.  Однако благодаря архивным исследованиям современных историков и рассказам очевидцев событий последних   пятидесяти лет имеется  достаточно информации для размышлений на интересующую нас тему.  Но прежде чем перейти к этим размышлениям, мне бы хотелось остановиться на романе Ицхака Башевиса-Зингера  “Раб”.

Время  описываемых событий  XVII  век, место -- Польша. Герой романа Яков бежал  от погрома, был схвачен и  продан в рабство польскому  крестьянину.  Через пять лет его выкупила  еврейская община, и он  вернулся в родной  городок Юзефов.  Вот как описывает Башевис-Зингер то, что увидел  Яков:  “Руководители общины делили между собой  и своими близкими всевозможные привилегии  и аренды, дающие возможность обирать народ.  Как  ни мал и убог стал  после резни Юзефов, он остался полон ненависти,  горечи и  склок.  За набожностью скрывались  алчность, зависть.  Раввины  и главы общины  дрались между собой. Каждый при дележе  старался урвать для себя  деньги, почет, лакомый кусок.  Бедняков неделями и месяцами заставляли ожидать решения, которое можно было  принять  в течение нескольких дней. Время от времени находился кто-нибудь, кто подавал на кровососов  жалобу, грозил мордобоем, доносом.  В таких случаях крикуна  брали в свою компанию, бросали ему кость, и он теперь уже хвалил  тех,  которых  недавно  поносил”.  И  т. д.  и  т. п.

Признанный знаток еврейского местечка Башевис-Зингер  не историк, а роман “Раб” не исторический документ.  Но нельзя отделаться от впечатления, что  все  в нем описанное -- это обобщенная и достоверная картина нравов, царивших в многочисленных  еврейских общинах Восточной Европы того времени. Нравов, которые не претерпели  существенных изменений и в последующие столетия, а затем перекочевали в Израиль.  А ведь стереотип  взаимопомощи  и всееврейского  братства  уходит корнями именно в те времена.  Надеюсь, никто не заподозрит великого еврейского  писателя Башевиса - Зингера  в  клевете  на  собственный  народ. 

А теперь перенесемся в середину  ХХ века.  Израильский историк Том Сегев  изучал в течение нескольких лет  архивы и неопубликованные материалы в поисках ответов на следующие вопросы: Каково было отношение лидеров сионизма к Катастрофе и к европейским евреям во время  Второй мировой войны и непосредственно после нее?  Как была воспринята Катастрофа в еврейском ишуве (еврейская община в Палестине до создания Израиля) и позднее в новорожденном государстве?  Какой прием был оказан  уцелевшим  европейским евреям на Земле Обетованной?  Итогом его исследований стала книга “Седьмой миллион” (1991 г). Название книги показывает, что речь идет о  миллионе европейских евреев, которые не успели разделить  трагическую участь  шести миллионов своих собратьев.  Главные выводы  книги  сводятся  к  следующему.

Лидеры сионизма, будь то МАПАЙ или Херут, проявляли невероятное пренебрежение  к событиям в Европе.  Судьба их европейских братьев имела значение лишь  постольку, поскольку  она служила делу сионизма.  Однако в последующие годы  Катастрофа,  ее последствия и память о ней  стали эксплуатироваться без  каких-либо колебаний во внутриполитической борьбе обеими  главными израильскими партиями.  Еще более  шокирующим  был прием, оказанный  уцелевшим  жертвам Катастрофы  на Земле Обетованной. К ним относились с нескрываемым презрением, им не разрешали говорить о том,  что они пережили.  Моше Шарет, будущий  министр  иностранных дел  и премьер-министр, заявил: “Эти  люди -- нежелательный  человеческий  материал”.

Вот что рассказывает польская еврейка Галина Бирнбаум, прошедшая Освенцим и Майданек и направленная  в киббуц  с группой других уцелевших  юношей и девушек:  “Неожиданно  после ужасов войны мы оказались  в условиях другой войны, к которой не были подготовлены.  Киббуцники подвергли нас остракизму. Однажды нас собрали всех вместе.  Мы ожидали, что нас попросят  рассказать о себе.  Но наши ожидания были напрасны. Киббуцница, говорившая по-польски,  заявила с самого начала: мы знаем о вас все, что нам нужно знать.  Теперь  ваше  время  узнать  кое-что  о  нас”.

Писательница-сабра Иехудит Хендель вспоминает с запоздалым  раскаянием:  “Мы считали их неполноценными и относились  к ним враждебно.  Мы называли их сабоним и мы хорошо знали, что это  означает (сабоним на иврите мыло  во множественном числе;  намек на то, что нацисты  делали мыло из  убитых евреев. -- Х.С.)”.   Журналистка Грир Кешман  замечает по этому поводу: “Напоминание о мыле было достаточно скверно само по себе. Никто из них не ожидал, что эта нацистская бесчеловечность  станет в Израиле поводом для насмешек”.

И только после суда над Эйхманом  руководители государства  неожиданно осознали, что  эта вновь обнаруженная  общность судьбы  всего еврейского народа  является бесценным идеологическим  приобретением,  ключевым элементом  в национальном объединении и в пропаганде израильских интересов.  В соответствии  с этим в последующие  двадцать лет, по словам Сегева,  “моделирование прошлого”  получило дальнейшее развитие.  “Черпая дыра”  нашей истории, которая еще недавно  игнорировалась и считалась постыдной, превратилась  для многих  в своего  рода  новую религию.   Иными словами, отношение к недавнему прошлому было пересмотрено, исходя из  заново  осознанных  политических  и экономических  интересов.

Теперь, когда мы знаем все эти факты и  события, нам будет легче понять то отношение  к нынешней алие со стороны части израильского общества, которое для многих репатриантов явилось полной неожиданностью.  И, возможно, не только понять, но и примириться с  этим. Сознание того, что  мы не первые, с кем это произошло,  должно служить некоторым утешением.  Можно, конечно, найти множество  примеров  поддержки,  искреннего участия и просто доброго отношения   на  индивидуальном  уровне  со стороны отдельных людей, семей и даже чиновников. Но это не меняет общей  неприглядной картины, которая вполне  вписывается  в рамки нашей  национальной  истории.

А  стереотипы будут жить. Создаются  они  легко, но разрушить их невозможно.   Да это и не следует делать.  Может быть, наоборот,  следует попытаться  поднять мораль до их уровня.  Однако этот титанический труд  -- задача не одного поколения.   Пока же остается признать, что  причина необычной    стойкости  стереотипов в том, что они  нужны всем -- и  нам самим,  и  нашим  друзьям,  и  нашим  врагам.

                                            *         *         *                 

Из откликов  на статью “О стереотипах” 

Профессор  Арон  Черняк  (Хайфа),   “Пятница”,  4.12.1996

Статья  под  негромким названием “О стереотипах” --  это  негромкое произведение о громких  вещах.  Она не просто актуальна.  Ее тема витает в воздухе, рассматриваемые в ней  вопросы срываются со всех уст, вызывают раздумья и сомнения. И требуют внятных квалифицированных  ответов.  Автор  проявил смелость, затронув эти вопросы.  Своим анализом он засвидетельствовал, что   истины,  пусть и “низкие”, ему дороже, чем “возвышающий обман”. Похоже, что разрушается  безвозвратно широко распространенное представление о всесильном и  мудром еврейском уме. А исторические и  почерпнутые из современности  сведения о  хваленом единстве и братстве всех евреев попросту вгоняют в тоску. Все это, к сожалению, не опровержимо. Статью  следует рассматривать, прежде всего, как информацию, дающую повод для серьезного размышления, как сигнал о неблагополучии, которое при определенных условиях может перерасти в настоящее национальное бедствие.  Таков, мне думается, подлинный смысл  статьи  Х. Соколина,  такова  его  несомненная  заслуга.

                                                  *           *           *

 Я не согласен с большей частью выводов Хаима Соколина. Я бы не рискнул из своего опыта жизни в Израиле сотворить некую картину, годную для общего пользования. Тем более, сделать это, руководствуясь своими, личными обидами, удачами или неудачами в судьбе и карьере репатрианта. Не вижу я правды в "низких истинах", когда это касается моей страны и моего народа. Мне достаточно этой "правды" от легиона юдофобов. Думаю, и профессор Арон Черняк заблуждался, полагая, что "всесильный и мудрый еврейский ум" - категория, прежде, общепринятая. Сам характер иудаизма исключает такую возможность. Да и не только вера в Бога, но и сама история народа Торы лечит от тщеславия и гордыни. Нет, евреи, в масса своей, не мудры какой-то особенной мудростью и, подавно, не всесильны. Вот талантливы, как тот же, возможно, профессор Черняк или Хаим Соколмн. Не согласен я и с опровержением "хваленного братства и единства" потомков Иакова. Но, соглашусь, здесь, опять же, важен опыт каждого, но есть самый главный опыт - опыт страны, государства. И здесь разным пессимистам-атеистам крыть нечем. С каждым годом Израиль становится сильней и богаче. И разве это не свидетельство братства и единства? Так что, уверен в этом, до "национального бедствия" нам еще далеко, хотя бы потому, что слишком много тех, кто нам это бедствие пророчит.