Эти стихи написали поэты, которых можно назвать свидетелями и очевидцами. Как много сегодня громких споров о той Войне. Кто был прав и у кого было больше прав… Кто полководец и кто виноват? Кто оккупант и кто освободитель?Страшные споры. Миллионы живых душ ушли в небо… Кто и за что оборвал эти жизни? Кто и за что сжигал города и деревни? И власть здесь совершенно ни при чём. Какая бы она не была. Просто земля эта наша. И «о н и» пришли не для того, чтобы бороться с властью. «О н и» пришли, чтобы забрать эту землю и убить всех, кто на этой земле живет. И разве у тех, кто проснулся 22 июня от взрывов бомб был иной выбор, как победить или умереть? Разве не было у них права, после того, что творили эти изуверы на нашей земле, убить их всех? И жен, и матерей, и детей? Не убили. И, вдруг, стали оккупантами. С Европой всё понятно. Они нам этой победы не простят. А что случилось с нами, с потомками, которые им жизнью обязаны, этим синим небом обязаны, возможностью рожать детей и верить в счастливое будущее? У этой Победы нет цены, как нет цены у человеческой жизни. Они уходят. Нам, от них, Победа. А ещё стихи о той войне. Нельзя забывать.
ПО НЕСЧАСТЬЮ ИЛИ К СЧАСТЬЮГеннадий Шпаликов
По несчастью или к счастью,Истина проста:Никогда не возвращайсяВ прежние места.
Даже если пепелищеВыглядит вполне,Не найти того, что ищем,Ни тебе, ни мне.
Путешествие в обратноЯ бы запретил,Я прошу тебя, как брата,Душу не мути.
А не то рвану по следу —Кто меня вернет? —И на валенках уедуВ сорок пятый год.
В сорок пятом угадаю,Там, где — боже мой! —Будет мама молодаяИ отец живой.
НА ПОЛЕ ТАНКИ ГРОХОТАЛИНародная песня
На поле танки грохотали,Солдаты шли в последний бой,А молодого командираНесли с пробитой головой.
По танку вдарила болванка.Прощай, родимый экипаж.Четыре трупа возле танкаДополнят утренний пейзаж.
Машина пламенем объята,Вот-вот рванёт боекомплект.А жить так хочется, ребята,И вылезать уж мочи нет.
Нас извлекут из-под обломков,Поднимут на руки каркас,И залпы башенных орудийВ последний путь проводят нас.
И полетят тут телеграммыРодных и близких известить,Что сын ваш больше не вернётсяИ не приедет погостить.
В углу заплачет мать-старушка,Смахнет слезу старик отец.И молодая не узнает,Какой у парня был конец.
И будет карточка пылитьсяНа полке пожелтевших книг.В военной форме, при погонах,И ей он больше не жених.
ДВЕСТИ ДЕСЯТЬ ШАГОВ (фрагмент)Роберт Рождественский
Было училище. Форма — на выростСтрельбы с утра. Строевая – зазря.Полугодичный ускоренный выпуск.И на петлице два кубаря.
Шел эшелон по протяжной России,Шел на войну сквозь мельканье берез«Мы разобьем их!», Мы их осилим!»,«Мы им докажем!» —гудел паровоз.
Станции – как новгородское вече.Мир, где клокочет людская беда.Шел эшелон. А навстречу, навстречу –Лишь санитарные поезда.
В глотку не лезла горячая каша.Полночь была, как курок ,взведена…«Мы разобьем их!»,«Мы им докажем!»,«Мы их осилим!» –шептал лейтенант.
В тамбуре, маясь на стрелках гремящих,весь продуваемый сквозняком,он по дороге взрослел – этот мальчик –тонкая шея, уши торчком…
Только во сне, оккупировав полкув осатанелом табачном дыму,Он забывал обо всем ненадолго.И улыбался. Снилось емучто-то распахнутое и голубоеНебо, а может, морская волна…
“Танки!” И сразу истошное:«К бою-у!»Так они встретились:Он и Война.
…Воздух наполнился громом, гуденьем.Мир был изломан, был искажен.Это казалось ошибкой, виденьем,Странным чудовищным миражом.
Только виденье не проходило:следом за танками, у мостапыльные парни в серых мундирахшли и стреляли от живота.
Дыбились шпалы! Насыпь качалась!Кроме пожара, не видно ни зги!Будто бы это планета кончаласьтам, где сейчас наступали враги.
Будто ее становилось все меньше!..Ежась от близких разрывов гранат, —черный, растерянный, онемевший –в жестком кювете лежал лейтенант.
Мальчик лежал посредине России,Всех ее пашен, дорог и осин…Что же ты, взводный?!«Докажем!..»,«Осилим!…»Вот он — ФашистДокажи и осиль.
Вот он – фашист!Оголтело и мощно воет его знаменитая сталь.Знаю, что это почти невозможно.Знаю, что страшно. И все-таки встань!
Встань, лейтенант!Слышишь, просят об этом, вновь возникаяиз небытиядом твой,завьюженный солнечным светом,Город, Отечество, Мама твоя…
Встань, лейтенант!Заклинают просторы, птицы и звери,снега и цветы.Нежная просит девчонка, с которойтак и не смог познакомиться ты
Просит далекая средняя школа,ставшая госпиталем с сентября.Встань!Чемпионы двора по футболупросят тебя – своего вратаря.
Просит высокая звездная россыпь,горы, излучина каждой реки.Маршал приказывает и просит:«Встань, лейтенант!Постарайся!Смоги…»
Глядя значительно и сурово,Вместе с землею и морем скорбяпросит об этом крейсер «Аврора».Тельман об этом просит тебя.
Просят деревни, пропахшие гарью.Солнце как колокол в небе гудит!Просит из будущего Гагарин.Ты не поднимешься –Он не взлетит.
Просят твои нерожденные дети.Просит история!..
И тогда, встал лейтенант.И шагнул по планете,выкрикнув не по уставу: “Айда!”Встал и пошел на врага,как вслепую.(Сразу же сделалась влажной спина)Встал лейтенант!…И наткнулсяна пулюБольшую и твердую,как стенаВздрогнул он, будто от зимнего ветра.Падал он медленно, как нараспев.Падал он долго…Упал он мгновенно…Он даже выстрелить не успел!
И для него наступила сплошнаяи бесконечная тишина…
Чем этот бой завершился – не знаю.Знаю, чем кончилась эта война!
Ждет он меня за чертой неизбежнойОн мне мерещится ночью и днем –худенький мальчик, всего-то успешныйвстать под огнем и шагнуть под огнем.
МНЕ ВОРОН ЧЕРНЫЙ СМЕРТИ НЕ ПРОРОЧИЛВиктор Гончаров
Мне ворон черный смерти не пророчил,Но ночь была,И я упал в бою.Свинцовых пуль трассирующий росчеркОкончил биографию мою.Сквозь грудь прошлиРасплавленные пули.Последний стон зажав тисками скул,Я чувствовал, как веки затянулиОткрытую солдатскую тоску,И как закат, отброшенный за хаты,Швырнул в глаза кровавые круги,И как с меня угрюмые солдатыНеосторожно сняли сапоги…Но я друзей не оскорбил упреком.Мне все равно. Мне не топтать дорог.А им — вперед. А им в бою жестокомНе обойтись без кирзовых сапог.
АХ, УТОНУ Я В ЗАПАДНОЙ ДВИНЕГеннадий Шпаликов
Ах, утону я в Западной ДвинеИли погибну как-нибудь иначе,-Страна не пожалеет обо мне,Но обо мне товарищи заплачут.
Они меня на кладбище снесут,Простят долги и старые обиды.Я отменяю воинский салют,Не надо мне гражданской панихиды.
Не будет утром траурных газет,Подписчики по мне не зарыдают,Прости-прощай, Центральный Комитет,Ах, гимна надо мною не сыграют.
Я никогда не ездил на слоне,Имел в любви большие неудачи,Страна не пожалеет обо мне,Но обо мне товарищи заплачут.
ЕСЛИ ДОРОГ ТЕБЕ ТВОЙ ДОМКонстантин Симонов
Если дорог тебе твой дом,Где ты русским выкормлен был,Под бревенчатым потолком,Где ты, в люльке качаясь, плыл;Если дороги в доме томТебе стены, печь и углы,Дедом, прадедом и отцомВ нем исхоженные полы;
Если мил тебе бедный садС майским цветом, с жужжаньем пчелИ под липой сто лет назадВ землю вкопанный дедом стол;Если ты не хочешь, чтоб полВ твоем доме фашист топтал,Чтоб он сел за дедовский столИ деревья в саду сломал…
Если мать тебе дорога —Тебя выкормившая грудь,Где давно уже нет молока,Только можно щекой прильнуть;Если вынести нету сил,Чтоб фашист, к ней постоем став,По щекам морщинистым бил,Косы на руку намотав;Чтобы те же руки ее,Что несли тебя в колыбель,Мыли гаду его бельеИ стелили ему постель…
Если ты отца не забыл,Что качал тебя на руках,Что хорошим солдатом былИ пропал в карпатских снегах,Что погиб за Волгу, за Дон,За отчизны твоей судьбу;Если ты не хочешь, чтоб онПеревертывался в гробу,Чтоб солдатский портрет в крестахВзял фашист и на пол сорвалИ у матери на глазахНа лицо ему наступал…
Если ты не хочешь отдатьТу, с которой вдвоем ходил,Ту, что долго поцеловатьТы не смел,— так ее любил,—Чтоб фашисты ее живьемВзяли силой, зажав в углу,И распяли ее втроем,Обнаженную, на полу;Чтоб досталось трем этим псамВ стонах, в ненависти, в кровиВсе, что свято берег ты самВсею силой мужской любви…
Если ты фашисту с ружьемНе желаешь навек отдатьДом, где жил ты, жену и мать,Все, что родиной мы зовем,—Знай: никто ее не спасет,Если ты ее не спасешь;Знай: никто его не убьет,Если ты его не убьешь.И пока его не убил,Ты молчи о своей любви,Край, где рос ты, и дом, где жил,Своей родиной не зови.Пусть фашиста убил твой брат,Пусть фашиста убил сосед,—Это брат и сосед твой мстят,А тебе оправданья нет.За чужой спиной не сидят,Из чужой винтовки не мстят.Раз фашиста убил твой брат,—Это он, а не ты солдат.
Так убей фашиста, чтоб он,А не ты на земле лежал,Не в твоем дому чтобы стон,А в его по мертвым стоял.Так хотел он, его вина,—Пусть горит его дом, а не твой,И пускай не твоя жена,А его пусть будет вдовой.Пусть исплачется не твоя,А его родившая мать,Не твоя, а его семьяПонапрасну пусть будет ждать.Так убей же хоть одного!Так убей же его скорей!Сколько раз увидишь его,Столько раз его и убей!1942
Я УБИТ ПОДО РЖЕВОМАлександр Твардовский
Я убит подо Ржевом,В безымянном болоте,В пятой роте,На левом,При жестоком налете.
Я не слышал разрываИ не видел той вспышки, —Точно в пропасть с обрыва —И ни дна, ни покрышки.
И во всем этом миреДо конца его дней —Ни петлички,Ни лычкиС гимнастерки моей.
Я — где корни слепыеИщут корма во тьме;Я — где с облаком пылиХодит рожь на холме.
Я — где крик петушиныйНа заре по росе;Я — где ваши машиныВоздух рвут на шоссе.
Где — травинку к травинке —Речка травы прядет,Там, куда на поминкиДаже мать не придет.
Летом горького годаЯ убит. Для меня —Ни известий, ни сводокПосле этого дня.
Подсчитайте, живые,Сколько сроку назадБыл на фронте впервыеНазван вдруг Сталинград.
Фронт горел, не стихая,Как на теле рубец.Я убит и не знаю —Наш ли Ржев наконец?
Удержались ли нашиТам, на Среднем Дону?Этот месяц был страшен.Было все на кону.
Неужели до осениБыл за н и м уже ДонИ хотя бы колесамиК Волге вырвался о н?
Нет, неправда! ЗадачиТой не выиграл враг.Нет же, нет! А иначе,Даже мертвому, — как?
И у мертвых, безгласных,Есть отрада одна:Мы за родину пали,Но она —Спасена.
Наши очи померкли,Пламень сердца погас.На земле на проверкеВыкликают не нас.
Мы — что кочка, что камень,Даже глуше, темней.Наша вечная память —Кто завидует ей?
Нашим прахом по правуОвладел чернозем.Наша вечная слава —Невеселый резон.
Нам свои боевыеНе носить ордена.Вам все это, живые.Нам — отрада одна,
Что недаром боролисьМы за родину-мать.Пусть не слышен наш голос,Вы должны его знать.
Вы должны были, братья,Устоять как стена,Ибо мертвых проклятье —Эта кара страшна.
Это горькое правоНам навеки дано,И за нами оно —Это горькое право.
Летом, в сорок втором,Я зарыт без могилы.Всем, что было потом,Смерть меня обделила.
Всем, что, может, давноВсем привычно и ясно.Но да будет оноС нашей верой согласно.
Братья, может быть, выИ не Дон потерялиИ в тылу у МосквыЗа нее умирали.
И в заволжской далиСпешно рыли окопы,И с боями дошлиДо предела Европы.
Нам достаточно знать,Что была несомненноТам последняя пядьНа дороге военной, —
Та последняя пядь,Что уж если оставить,То шагнувшую вспятьНогу некуда ставить…
И врага обратилиВы на запад, назад.Может быть, побратимы.И Смоленск уже взят?
И врага вы громитеНа ином рубеже,Может быть, вы к границеПодступили уже?
Может быть… Да исполнитсяСлово клятвы святой:Ведь Берлин, если помните,Назван был под Москвой.
Братья, ныне поправшиеКрепость вражьей земли,Если б мертвые, павшиеХоть бы плакать могли!
Если б залпы победныеНас, немых и глухих,Нас, что вечности преданы,Воскрешали на миг.
О, товарищи верные,Лишь тогда б на войнеВаше счастье безмерноеВы постигли вполне!
В нем, том счастье, бесспорнаяНаша кровная часть,Наша, смертью оборванная,Вера, ненависть, страсть.
Наше все! Не слукавилиМы в суровой борьбе,Все отдав, не оставилиНичего при себе.
Все на вас перечисленоНавсегда, не на срок.И живым не в упрекЭтот голос наш мыслимый.
Ибо в этой войнеМы различья не знали:Те, что живы, что пали, —Были мы наравне.
И никто перед намиИз живых не в долгу,Кто из рук наших знамяПодхватил на бегу,
Чтоб за дело святое,За советскую властьТак же, может быть, точноШагом дальше упасть.
Я убит подо Ржевом,Тот — еще под Москвой…Где-то, воины, где вы,Кто остался живой?!
В городах миллионных,В селах, дома — в семье?В боевых гарнизонахНа не нашей земле?
Ах, своя ли, чужая,Вся в цветах иль в снегу…
Я вам жить завещаю —Что я больше могу?
Завещаю в той жизниВам счастливыми бытьИ родимой отчизнеС честью дальше служить.
Горевать — горделиво,Не клонясь головой.Ликовать — не хвастливоВ час Победы самой.
И беречь ее свято,Братья, — счастье свое, —В память воина-брата,Что погиб за нее.
Комментариев нет:
Отправить комментарий