Слова Путина в одобрение союза Сталина и Гитлера (вежливо именуемого "Пактом Молотова — Риббентропа") внесли полную определённость в сообщество "патриотических" историков. Отныне (и "навсегда") этот союз будет считаться таким же эталоном внешнеполитических стратагем, каким в СССР считался Брестский мир, тот самый? который Путин 1 августа 2014 года, выступая на Поклонной горе и, как очень быстро выяснилось, скрытно грозя прямым вмешательством в конфликт в Донбассе, уподобил "предательскому удару ножом в спину". История с Пактом стала универсальным индикатором для различения направлений отечественных историков. В этом смысле её можно сравнить только с отношением к правлению Ивана Грозного и к действиям кн. Александра Невского по сближению с Ордой. Поэтому попытки разгадать действия Путина выявляют целый клубок смыслов, над которыми я предлагаю читателю подумать вместе со мною.
Прежде всего, в чём архетипичность Брестского мира? Советская власть была царством утопии. Когда утопизм ввергал страну в кризис таких масштабов, что его замечало уже и высшее руководство, начинался разворот к прагматике. С точки зрения партийных фундаменталистов, а также карьеристов, ими с удовольствием притворяющихся, прагматика выглядела как капитулянтство, ползучий оппортунизм и предательство принципов. И тут демагогам прямо в зубы, с партийной, так сказать, прямотой: Ленин вот поддержал Брестский мир, а вот против был Троцкий (что неправда, против был Бухарин, но Троцкий демонизирован куда больше).
Но путинизм — не большевизм, ему не надо обосновывать отступление от идеалов, он сам — сплошной оппортунизм.
Поэтому к Брестскому миру Путин применил тот же поэтический образ, что нацисты применяли к подписавшим в ноябре 1918 года Компьенское перемирие.
Тут начинается первый слой смыслов.
Для советского и российского обывателя Пакт — это не очень удачная попытка Сталина добиться временного перемирия с Гитлером. Для всего остального цивилизованного мира Пакт — это тайный раздел Восточной Европы, это — прямое провоцирование Гитлера решиться на новую войну с Англией и Францией, это — вытекающий из него договор о дружбе между СССР и Великой Германией.
И ещё это — расстрел поляков в Катыни, Осташкове, Старобельске и Медном; оккупация балтийских государств и Бессарабии, а также попытка оккупировать Финляндию, обещанную Гитлером теми же протоколами Сталину. Отечественный же обыватель старательно закрывает на сие глаза, притворяясь, что интервенции Сталина с сентября 1939 по июль 1940 — лишь возвращение Великой России утраченных в 1918-20 годах земель.
Для цивилизованного европейца слова Путина в одобрение Пакта равноценны по цинизму оправданию Нюрнбергских антисемитских законов 1935 года рассуждениями о необходимости для тогдашней Германии защитить свою национальную идентичность. Фактически — это очень точно рассчитанный плевок в лицо западным демократическим ценностям.
И плевок этот сделан, уже не задумываясь над тем, что он становится идеальным оправданием всем предыдущим приравниваниям нацизма и коммунизма, в т.ч. в недавнем украинском законе о запрете тоталитарной символики.
Обсуждая (осуждая) путинскую апологию Пакта, приводят сравнения его со Сталиным. И здесь начинается второй слой смыслов. Дескать, как и Иосиф Виссарионович, Владимир Владимирович мечтает делить Европу и только "дурачок Обама" всё никак не соглашается на роль Гитлера. А то вот: швырни Обама Кремлю Украину (или хотя бы её треть), и поглощай себе на здоровье Европу, предоставив Москве уникальную возможность выступать в защиту европейцев от американизации.
Но на самом деле ситуация "зеркально" перевёрнута — это Кремль приращивает "этнически родственные" и "исторические" земли, отбрасывая договоры, подписанные в "минуты слабости".
На этом уровне горбачевско-яковлевская перестройка и ельцинская прозападная политика приравниваются к "грабительскому Версальскому миру". Берлин (Кремль) рвёт оковы "Версаля", восстанавливая рейх ("Русский мир"). А гигантская восточная диктатура, которая становится бесценным источником экономических ресурсов и политической поддержки — Китай выполняет роль сталинской России. И это и есть главная, тщательно заталкиваемая в подсознание тайна апологии Пакта: то, что сегодняшний Кремль — это не сталинская Москва, а гитлеровский Берлин.
И тут проступает следующий слой смыслов. Правильным курсом для СССР официально названо сотрудничество с Великой Германией — союз коммунистов и нацистов (старая мечта Лимонова, только нацисты у него уклончиво названы фашистами) против "плутократических" демократий: Франции, Великой Британии, США, Канады, Бельгии, Голландии (!!!), Норвегии… "Золотая эпоха". И сколько уже альтернативной истории написано российскими авторами про такой "перспективный вариант". А бесноватый Адольф всё порушил! Такой вот тест — все современные сторонники "русской консервативной революции" (самого мягкого крыла русского фашизма) — сплошь за Пакт, и не как за мирную передышку перед неизбежным столкновением, но как за вечный мощный антилиберальный альянс.
Здесь сделаю маленькое отступление. Если коммунизм — это порождение Люцифера, то нацизм — Вельзевула. Конечно, это поэтическое наименование глубоких социокультурных процессов, хотя с удовольствием представляю, как дрались бы в песочнице маленькие Лютик и Веля. Коммунисты рвались штурмовать небеса, нацисты — ощутить в себе могучего хищника. Когда обывателю надоедает космический штурм, его неудержимо тянет встать на четвереньки. Тут главное — подхватить разочарованного "падшего ангела" на полдороге к озверению и превратить в законопослушный средний класс.
В чём причина откровенности путинского плевка на западную демократию?
А уже бояться нечего — сделан исторический поворот на Восток, к Китаю.
Говорить о перспективах российского сотрудничества с Китаем имеет смысл только разобравшись с тем, чем на самом деле стали прошлогодние санкции Запада. Ведь они вовсе не нацелены на финансовый крах России или обнищание среднего класса — всё это явно недостижимо такими дозированными методами. Они просто закрывают стране путь в будущее. Ирак, Сербия и Ливия под санкциями жили десятилетия — им нужно было только существовать и на "поддержание штанов" хватало. Иран был устремлён в высокотехнологичное будущее и согласился на свой "детант" после пары лет санкций. России ещё долго будет хватать средств на "раздачу слонов" и "материализацию духов" — но ни современной технологии, ни финансов для мощного инвестиционного прорыва она не получит. Так и будет потихоньку проседать, проедая китайские кредиты: медленный, плавный спуск к краю обрыва… А вот после "обрыва", после неизбежной хаотизации государства в период междуцарствия, Великий Кредитор придёт за своим, постаравшись положить Российскую Федерацию, как это выражались в старину, в карман жилетки.
Для обоснования будущего превращения России в китайского вассала уже используется и ещё будет использоваться миф "о святом князе Александре Невском и его истинно верном геополитическом выборе", миф, который не зря вовсю лоббирует РПЦ.
Тут мы подходим к ещё одному слою смыслов. Согласно мифу об Александре Невском, его союз с Ордой не только спас Русский Северо-Запад от ига, но и от порабощения Западом.
Допустим, исправлять последствия того Пакта XIII века Руси пришлось многими кровопролитными сражениями. Между прочим, точно так же, как исправлять последствия Пакта с Гитлером, получившим в 1940 году возможность получить в союзники или в трофеи всю несоветскую часть континентальной Европы.
Но обратимся к западной угрозе. Универсальным способом её избежать стало бы принятие княжеским двором католицизма и вассальная присяга князя (фюрста) королю Польши или императору Сакральной Римской империи тевтонской нации. Тем более, что Великий Новгород и Псков уже входили в Ганзейский союз. При варианте с империей — князь Александр и его потомки почти автоматически попадали в состав курфюрстов — выборщиков императора. При польском варианте — в состав претендентов на польскую корону. Считать, что в те времена православие было "родной русской верой" — большое романтическое преувеличение: народ не понимал древнеболгарский точно так же, как и вульгату, и был довольно индифферентен к спору о том, допустимо ли причастие постной гостией (восточная церковь считала, что она слишком напоминает мацу, от которой, собственно, и произошла) за полтораста лет перед этим расколовшим тысячу лет единую церковь, а Константинополь тогда вообще был одним из латинских королевств. Все издержки — несколько сот монахов обречены выучить латынь. За это их дети получают доступ к европейским университетам. Но ни один "пёс-рыцарь" не тронет монастырские земли во владениях Речи Посполитой или Империи. Разумеется, часть монастырских и церковных доходов идёт в Рим. Такая вот "плата за крышу". Ещё одна издержка — приход инквизиции. Где-то за двести лет до создания православной инквизиции епископом Геннадием Новгородским.
Но, разумеется, "под Римом" русское духовенство не могло иметь такой мощи и влияния, как в условиях ордынской власти. Тем более его — периферийное и необразованное — даже переход в католицизм обещал в течение пары поколений лишь самое убогое существование. Именно поэтому главным создателем мифа о князе Александре и его судьбоносном выборе была православная церковь. Или вы думаете, что бояр, дружинников, купцов, мастеровщину или крестьян хоть как-то волновал спор о филиокве? Или место, где находится формальный глава "их" церкви — на берегах Босфора или берегах Тибра?
При всех современных спорах католицизм заменяется либерализмом, а православие — коммунизмом или иным изводом "Русской идеи".
Спор о выборе князя Александра немедленно включает ещё один важнейший смысловой пласт — о роли Ига в формировании русского деспотизма. Очень популярна такая позиция — русские элиты усвоили ордынские управленческие технологии и потом семь веков исправно их применяют. Я с этим тезисом категорически не согласен. Последним правителем Руси, который вёл себя с подданными как ордынский хан, был Борис Годунов. При Шуйском, а также при первых Романовых было значительно больше, переиначивая советский оттепельный штамп, "норм феодальной демократии". В элиту вошли представители социальных групп уже с совершенно иными представлениями о личных гарантиях, уже знающие о существовании формальных и неформальных институтов, царское своеволие сдерживающих. При тирании Петра Великого и его преемников исполнители монаршей воли отнюдь не чувствовали себя рабами. Такое приниженное положение чиновников и армейских офицеров возобновилось только при государе Николае Павловиче, который набрал в госаппарат массу выходцев из беднейшего дворянства. Последним обожествляемым русским монархом был Иоанн Васильевич. Последующих царей и императоров — боялись, уважали, любили, презирали, но земным богом отнюдь не считали.
Последним обожествлённым отечественным правителем был Сталин. Поэтому доклад Хрущёва и последующее постановление ЦК КПСС о "культе личности" не был применением деликатного эвфемизма — вместо термина "диктатура". "Диктатурой" коммуниста не удивить. Только 60 лет назад словом "культ" называли не обилие огромных портретов и не обязательность цитирования при каждом удобном и неудобном случае, а именно религиозные традиции византийского типа, которые все отлично помнили. Поэтому было осуждено именно обожествление Сталина как первопричина всех бед и извращений. Только составители осуждающих партийных текстов пошли на применение более уклончивой формулы — "культ личности". Тем более, что запущенный Берией в марте 1953 года этот оборот (мем) за три года уже вошёл в оборот.
Поэтому выводить более чем полутысячелетний российским деспотизм из предшествующих двух веков ордынского ига — это такая же натяжка, как, допустим, полагать тоталитаризм Торквемады и тиранию Карла V — последствием влияния арабского господства в Испании.
Вот какой многослойный клубок смыслов открывается за простым, хоть и бесповоротным, отмежеванием Путина от европейских ценностей.
Евгений Ихлов