Недавно я с удовольствием смотрела документальный фильм о природе вулканов.
Захватывающее зрелище, грозное и величественное – извергающийся вулкан!
С одной стороны – это разрушительная сила, сметающая всё живое на своём пути,
с другой - созидательное и обновляющее начало. В конце фильма диктор задал вопрос:
«Что заставляет людей, чья жизнь подвергается смертельной опасности, возвращаться и вновь селиться на склонах вулкана?» Я так же задумалась: что? Представить невозможно эту страшную реальность после извержения: всё превращено в сплошное пепелище, сколько времени должно пройти, чтобы зарубцевались раны на теле вулкана и в памяти людей. И всё-таки это время настанет, и люди придут вновь на притихший вулкан. Что это? Только ли любовь к насиженным местам? Может, есть какая-то другая сила, притягивающая нас к опасному месту? Много вопросов. Почему-то подумалось, что такая же сила действует и в отношениях людей, особенно она заметна в женских судьбах.
Какое количество женщин прожили свою жизнь, или продолжают жить на подобных вулканах семейных отношений. Уходят и возвращаются, страдают и надеются на лучшие перемены. Может быть, надежда на лучшее и есть та самая сила, которая заставляет нас вновь и вновь браться за восстановление руин? Конечно, теперь, примирившись с Богом, я знаю, что надежда только на Бога не приносит разочарований. Но в то, безбожное время, о котором и пойдёт мой рассказ, о Боге боялись говорить и думать. Его просто не знали.
Страх перед властями сковал сердца и уста родителей, они молчали, боясь за жизнь своих детей,
и дети, лишенные правды, пошли по бездорожью…
Мне вспомнилась одна история, её рассказывала мне мама, события эти происходили в той местности, где в то время жили и мои родители. Я родилась, в отличие от главной героини
уже после этой самой жестокой войны. Мне было лет двенадцать, когда я услышала эту историю. Зачем было маме рассказывать мне об этом происшествии? Как мне сейчас думается – в назидание. Ведь той девочке, о которой пойдёт речь в моём рассказе, было, приблизительно столько же лет, как и мне. Мама мне поведала в своё время только суть этой истории, мне же, к моим детским впечатлениям нужно добавить мой немалый житейский опыт и из полученного материала скроить правдивую, нисколько не придуманную историю. Задача, признаюсь сразу же, не из лёгких!
Полина, так звали героиню моего рассказа, родилась до войны. Довоенное время было нелёгким, а война страшным смерчем прошлась по миллионам человеческих судеб: убила, изувечила, разметала по белу свету, осиротила детей, разлучила на долгие годы родных людей. Полина была старшая в семье, когда началась война, ей шёл уже восьмой год, а младшей её сестрёнке Шурке было только пять лет. Их семье повезло, отец, хотя и израненный, вернулся домой живым. Раненное лёгкое не позволяло отцу работать, мать как была, так и осталась основной рабочей силой в семье. А как родилась ещё одна сестрёнка Нинка, Полине стало и вовсе трудно: мать с утра и до вечера на заводе, а она и за мамку, и за няньку. Безоблачного детства у сестёр не получилось. Когда в школе учительница говорила, что у советских детей счастливое детство, Полине сразу же представлялся их старенький домишко, стонущий по ночам отец, заплаканные глаза матери. Ей становилось неуютно от этой картины и совсем не хотелось такого счастья ни для себя, ни для своих сестрёнок. Прожив три года, умер отец, и Полине пришлось оставить школу и идти ученицей на завод. Так и началась её счастливая юность, а вместе с ней и взрослая жизнь, в которой Полю ждали совсем недетские испытания. Достаток в доме стал лучше, жизнь помаленьку начала налаживаться. Полине исполнилось шестнадцать лет, но казалась она старше своего возраста: то ли крепкая фигурка, то ли синие, не по годам серьёзные, глаза девушки, придавали ей эту взрослость. Она была из породы «пышечек», которым не требовались особые разносолы, они на картошке и сером хлебе были всегда в хорошей форме: тёмные, волной, волосы, и молочной белизны кожа - придавали ей привлекательность, которая так нравилась окружающим, и, особенно, мужчинам. Не портили впечатление ни бровки «домиком», ни носик «уточкой», хотя и были для самой Полины предметом недовольства. Всё это было терпимо, больше всего её не устраивали руки – сильные, рабочие, грубые. Полине не хотелось на них даже смотреть: работать бы им поменьше, да работу бы чище! На заводе на Полину заглядывались многие мужчины, даже женатые, но она вольностей не допускала, не подавая ухажёрам надежды на взаимность. Не посетила ещё любовь её сердечко, спало оно, ожидая своей поры.
Однажды посёлок облетела новость: возвращается домой сын Сидоренчихи, Дмитрий:
отслужил, демобилизовался и вот теперь едет домой, через день-другой припожалует.
Мария Сидоренко, а попросту Сидоренчиха, была вся в приятных хлопотах: шутка сказать
три года сына не видела! Тут надо все силы положить, а встретить парня как следует!
Это «как следует» включало в себя: много выпивки, закуски и гостей, если не весь посёлок, то улицу в полном составе, это уж точно. Полину и её мать пригласили в числе первых, как ни говори, близкие соседи, это всё одно, что родня. Полина идти не хотела: надеть было нечего, да и подобные встречи считала подходящими больше взрослым, чем таким, как она. Но мать ничего и слушать не захотела: «Девка уж, а сидишь сиднем дома, привыкнешь так, и останешься вековухой!» Полина нехотя уступила.
Во дворе у Сидоренок негде было яблоку упасть: кого тут только не было: старики и молодые, парни девушки, - всё это гомонило, смеялось и пело. Полина оглянулась, пытаясь найти кого-нибудь из своих знакомых. Её внимание привлёк парень в солдатской форме: «Наверно это и есть Митька» - догадалась Полина.
Теперь трудно было узнать в этом широкоплечем, высоком парне, того самого Митьку, который каждое утро, щелкая пастушеским бичом, выгонял скотину на выпас.
Митька что-то увлечённо рассказывал обступившим его девушкам: «Иш, как наши девчата его обступили, прямо глаз не сводят! Как же, завидный женишок!» - про себя подумала Полина. Занятая своими мыслями, Полина не заметила, что «завидный женишок» смотрит в её сторону с нескрываемым интересом. Полина стояла рядом с матерью и украдкой, нет-нет, да и поглядывала в сторону веселящейся молодёжи: ей хотелось сейчас быть там, среди своих сверстников, но какая-то внутренняя робость удерживала её. Она не видела, как Дмитрий наклонился к своей младшей сестре Настёне и что-то сказал ей, та, засмеявшись, побежала выполнять поручение брата:
- Поля, Поля! – услышала она голос Настёны, - ну чего ты здесь среди баб торчишь? Идём к нам, у нас так весело – Митька нас уже совсем уморил, насмеялись, даже живот колет! Да и Митька посмотреть на тебя поближе хочет. Ну, пошли же!
Настёна схватила Полину за руку и потащила её за собой, та и опомниться не успела, как увидела перед собой серые, смеющиеся глаза и, протянутую к ней, сильную мужскую руку:
- Узнаёшь, Поля? Дай на тебя посмотреть, как выросла, совсем невеста стала!
Я тебя помню вот эдакую, - и Дмитрий показал рукой, какую именно.- А сейчас, если бы встретил - не признал бы!
Полина не знала, куда ей деться от его серых дерзких глаз, от слов, вогнавших её в такое
смущение, от которого хотелось убежать и затеряться в толпе. Она ничего не ответила
на похвалы и вопросы Дмитрия, а про себя отметила: «Нахальный – сам смеётся, а глаза так и зыркают по тебе, будто ощупывают». Больше с Дмитрием они не говорили.
Когда подвыпившие гости стали расходиться по домам, Поля заметила, что Дмитрий пошёл провожать молодую вдовушку Клавдию: «Вот там тебе самое место!» - подумала
она. Полина не могла объяснить себе, почему Дмитрий вызывает в ней такое раздражение.
Ей не хотелось искать причину своего раздражения молодым соседом, как будто боялась увидеть в своём сердечке то, что отныне стало её печалью и радостью одновременно.
Она спрятала свою тайну, глубоко, чтобы не дай Бог не узнал бы кто о ней: что и в её сердечко пришла любовь, как это чаще всего бывает, незваная и непрошенная - первая!
Дмитрий пошёл работать на завод. Ходили слухи, что Клавка делает всё, чтобы женить на себе Дмитрия. Да, видно присушки у Клавки оказались слабыми, или Митькины планы не совпадали с её желанием, но жениться на вдовушке он не собирался: ходить ходил, но ничего не обещал. Полина видела Дмитрия, считай каждый день: чаще встречались на заводе, а иногда и домой возвращались вместе, жили-то почти что рядом. С ней он был приветлив, шутил, улыбался, но не более того. Казалось, что девушка совсем не привлекала его, с любой другой из своих знакомых он вёл бы себя точно так же. Поля мучилась и страдала от его невнимания, но, как видно, насильно мил не будешь. Это она полюбила с первого взгляда его серых зовущих глаз! Ни одна живая душа даже не догадывалась об этом:
Полино сердечко умело хранить свои тайны.
Праздник первого мая – был всегда долгожданным и радостным для Полины, хотя она
едва ли до конца понимала его политическую подоплёку. Для Полины начало мая означало весеннее пробуждение всего живущего: ласковое солнышко, цветущие сады. Но особый трепет в ней вызывал купол огромного нежно-голубого неба, такого голубого, как незабудки на её новом платье: первом в её жизни взрослом платье! Ей, как ударнице, к празднику дали премию: белые парусиновые туфли и отрез на платье. Платье Полине за одну ночь сшила та самая вдовушка Клавка, единственная деревенская модистка.
Полина возвращалась с завода красивая и нарядная: был митинг по случаю праздника,
затем, танцы, но она постояла недолго, посмотрела на танцующих, а потом пошла домой.
Причина её ухода, конечно же, была: Дмитрия приглашали сами девушки наперебой, чего она не могла понять. Полина считала, что парень сам должен пригласить девушку, на танец. Ее он не пригласил, ни разу, даже ни разу не глянул в её сторону.
Полина прошла уже половину пути, когда услышала за своей спиной чьи-то торопливые шаги, она обернулась и едва не вскрикнула – её догонял Дмитрий. Он улыбнулся ей, спросил о причине ухода, разговор пошёл, в общем, ни о чём: о весне, о планах на будущее.
Когда они подошли к дому, где жил Дмитрий, он повернулся к Полине и, взяв девушку за руку, заставил её остановиться. Рука Дмитрия подрагивала от волнения, что же касается Полины, то она, словно очарованная, не могла отнять у него свою руку. Она видела, как шевелятся его губы, что Дмитрий, улыбаясь, о чём-то говорит ей, до её слуха пробивались слова: патефон, чай… Полина кивала, соглашаясь. А он, провожая её в дом, объяснял, что побыть вдвоём им никто не помешает: Настёна у подруг, а мать в гости ушла. Голос Дмитрия, осевший от волнения, умолял, просил не уходить. Отсутствие домашних заставило Полину прийти в себя, она остановилась на пороге и не решалась идти дальше. Заглядывая в васильковые глаза девушки, Дмитрий просил:
-Ну, чего ты испугалась? Посидим, попьём чай, поговорим, что в этом плохого? А там, глядишь, и Настёна домой заявится. Как только они вошли в дом, Полина, глянув на Дмитрия, поняла, что не будет ни разговора, ни патефона: глаза, смотревшие на неё, были глазами хищника. Когда Дмитрий впервые поцеловал её, воля девушки была парализована: ястреб хорошо знал свое дело!
То, что случилось с нею в доме Дмитрия, Полина вспоминала, как страшный, чудовищный сон. Она понимала, что вошла в его дом чистой девушкой, а покидает поруганной женщиной. Полина беззвучно плакала, приводя себя в порядок. Дмитрий нервно курил, стараясь не смотреть в её сторону. То, что услышала Полина, было едва ли не больнее того, что с ней только что произошло:
-Ты, вот что, не вздумай звонить об этом. Только себя опозоришь! Все видели, как ты на меня поглядывала, глазки мне строила, вот я и скажу, что ты сама мне себя предложила, женить на себе хотела. А так, если будешь молчать, всё перемелется, никто ничего не узнает, – и, уже со смехом добавил, - может и у меня сознание появится, кто знает?
Дома, на её удачу, никого не оказалось, и она была рада этому, постирала своё новое платье и легла в кровать: «Жаль, что сейчас нет монастырей, - подумала Полина, - я бы
ушла, не задумываясь». Она решила никому, ничего не говорить и не жаловаться: теперь
её личная жизнь закончилась. Замуж она не выйдет, никогда, вот о её позоре никто и не узнает. Дмитрий? Этот будет молчать: бахвалиться не в его интересе. Полина, размышляя, таким образом, успокоилась. Она слышала, как стукнула калитка, послышались голоса матери и младшей сестры Нины, повернувшись к стене, Поля притворилась спящей. Мать подошла к кровати, и, взглянув на дочь, спросила:
-Заболела? Что-то лица на тебе нет, случилось что? А платье что же новое постирала, запачкала чем?
Нужно было отвечать на вопросы матери и Полина, приоткрыв глаза, пояснила:
-Месячные у меня, живот болит сильно. Полежу малость, может, полегчает.
Полина сама удивилась своей находчивости. Мать её ответ удовлетворил, укрывая дочь одеялом, она посетовала:
-Это ж надо, как раз на праздник вся эта морока у тебя приключилась. Ну, лежи, лежи, я сейчас чаю горяченького согрею. Горячее оно поможет, я быстренько сделаю.
Замелькали дни, Полина начала успокаиваться, ходила, как и прежде на работу, только работала ещё старательнее. Будто хотела работой заглушить свои невесёлые думы, а подумать было над чем. По своей неопытности она не заметила, что тех самых месячных, о которых она соврала матери, у неё давненько уже не было. Своё плохое самочувствие Полина объясняла переживаниями по поводу случившегося с нею. Что же происходит?
Полина гнала от себя непрошеные мысли, но они настойчиво возвращались к ней.
Низ живота сильно болел и уплотнился: «Может я и в правду заболела? - терялась в догадках Полина, - спросить бы у матери, ладно, подожду ещё немного, если не полегчает,
то спрошу». Но мать сама заговорила на эту тему:
-Эк, прёт тебя, девка, скоро уж меня догонишь! С чего бы это? Разносолов у нас нет, а с картошки много проку? Видно, замуж тебе пора, да вот за кого?
Мать заметила, что при слове «замуж» Полина вздрогнула всем телом и машинально прикрыла живот рукою:
- Ты чего это так испугалась? – мать испытывающее посмотрела на дочь.
- Так, ничего, показалось…
- Что показалось? Ну, говори! – мать трясущимися руками ощупала живот Полины.
- Убила! Без ножа зарезала! В могилу свести меня решила? – истошным голосом закричала мать, - говори, с кем пузо нагуляла, срамница?
Пощечины градом посыпались на лицо Полины, она не закрывалась, не отворачивалась, и только слёзы одна за другой скатывались по избитым щекам. Наконец, мать, успокоившись, потребовала:
- Рассказывай, с кем это безобразие сотворила? Дитё ведь у тебя, дурёхи, будет! Не одна же ты его сработала? Батька кто?
Отпираться было напрасно, и Полина во всём призналась матери. К её удивлению, мать, узнав подробнее о случившемся, даже повеселела:
-Значит, снасильничал, гад! Теперь он у меня не отвертится, я найду, как обуздать его, жеребца стоялого! Женится, куда ему теперь деваться: сам силок себе на шею накинул!
В глазах у Полины потемнело, она, умоляюще взглянула на мать, и едва слышно прошептала:
-Не ходите, мама, ничего не нужно, не любит он меня. И мне такой муж не нужен, уж лучше одной, чем с таким!
Мать своим ушам не поверила! Это в её положении носом вертеть?
- Любит, не любит, - окрысилась она на дочь, - раньше об этом думать надо было! А безотцовщина родится, это тебе как? Нишкни, и даже голоса не подавай! Сделаешь то, что я повелю, иначе с дома выпровожу – живи, как знаешь!
Мать, дождавшись вечера, чисто оделась и ушла. Полина знала, куда и зачем, поэтому спрашивать не стала: готовила ужин и ждала, ждала решения своей судьбы. Возвратилась
Мать уже затемно, подобревшая и довольная, дочери сообщила:
-Завтра сватов пришлют, а что ждать, пока живот на нос полезет? Ну, а недели через две и свадьба, - и, заметив недоумение на лице дочери, поправилась, - свадьба не свадьба, а вечер какой-то сделать надо, чтобы людям рты прикрыть. Распишитесь в сельсовете всё, как положено. Мы обо всём договорились, жить на первое время перейдёшь к ним, ну, а там посмотрим.
Мать победно взглянула на дочь:
-Я с ним, голубчиком, цацкаться не стала: говорю, что, если грех свой не прикроешь – я завтра же в органы пойду, а у них разговор короткий! Покажут тебе, пакостнику, как над честными девушками измываться. Это, тебе, не Клавка, чтобы все твои фокусы справлять!
Весть об их женитьбе вскоре облетела весь посёлок, мнения у сельчан были разные, но больше было таких, которые жалели Полину, говоря, что ничего доброго ей это скороспелое замужество не даст. Такого же мнения была и главная соперница Полины – Клавдия.
Это было сразу же после сватовства, Полина шла на завод, работала она во вторую смену,
поэтому шла не торопясь, время в запасе ещё было. Из задумчивости её вывел голос Клавдии, Полина поздоровалась и хотела пройти мимо, но та остановила её:
- Подожди, Поля, не уходи, поговорить с тобой мне нужно. Да не сторонись ты меня!
Не ради своей выгоды я тебя остановила. Отказала я ему, ещё до майских праздников это было, плохой он человек, Поля, бессердечный: ради своих прихотей он через кого хочешь перешагнёт. А тут слышу, что тебя он засватал, вот хотела тебя предупредить, а может, опоздала уже? Если даже, что и было между вами, всё равно не ходи, найдёшь себе пару, ты ещё молоденькая такая. Сведёт он тебя в могилу не пожалеет, я его лучше твоего знаю! – Полина, не глядя в глаза Клавдии, едва слышно прошептала одно лишь слово: «Ребёнок». И пошла своим путём, оставив остолбеневшую Клавдию стоять посреди дороги. Нет, не такой представляла Полина свою будущую жизнь, как
матери не понятно, что женится он на ней из-под палки, а такая женитьба кому в радость?
С другой стороны, нужно и мать понять, куда им деться с нагулянным ребёнком? Заедят ведь в посёлке, всякий будет тыкать и встречный и поперечный. А сёстры? Много им от такой славы проку? Почему именно она попала в такой лабиринт, из которого только один выход и тот ещё нужно найти?
Полина пробовала поговорить с матерью «по душам»:
- Мам, а может и не нужно всего этого, Митьки, свадьбы. Уеду в город, рожу…
- И сдашь дитё в детдом? – вопросом на вопрос ответила мать, - работать с дитём ведь не сможешь, а жить в городе где? Ты хоть думай своей головой, горе ты моё, луковое! А этого, стервеца, не жалей, поделом ему, пускай впредь думает, к чему руки протягивать.
-Да я не его, я себя жалею, - сквозь слёзы ответила Полина.
После «свадьбы» Дмитрий загулял на всю катушку: стал пить, не ночевать дома. Вскоре за прогулы и пьянку его выгнали с завода, хорошо ещё хоть не судили: пожалели будущего ребёнка и его, Дмитрия, молодость. Полину он не замечал, будто её и не было. И только сразу после увольнения, сгрёб её за грудки и прошипел прямо в лицо:
-Если бы не ты, всё было бы по - иному!
Долго без работы оставаться было нельзя, будут судить за тунеядство. На семейном совете решили, что молодые поедут жить к деду Михаилу, на хутор. Всю свою жизнь дед Михайло проработал мельником, жили они с супругой тихо, деток у них не было, зато годков хватало: ему шёл семидесятый год, а баба Варя была на десять лет моложе своего благоверного. Вот и решили, что Дмитрий будет в помощниках у родственника: будет работа и присмотр со стороны деда, заодно и делу полезному научится. Дед два века жить не будет, А Митьке нужно остепеняться и браться за ум. Вон и прибавление в семье скоро будет. Одно было плохо, хутор стоял километрах в пяти от поселка, к тому же требовалась лодка, чтобы переплыть речку, а иначе в посёлок не попасть. Старый мост через речку рухнул от времени, а новый построили в стороне от хутора, там, где было удобнее всего. Жители хутора пользовались лодкой, считая, что так переправляться намного быстрее. Идти к мосту хлопотно и неудобно, хорошо, если всё ладно, а ну, как что-то срочное потребуется? Полина уволилась с завода и стала безвылазно обитать на хуторе. Дмитрий пропадал в посёлке, приходил поздно, недовольный и угрюмый. Полина попробовала образумить мужа, но познакомилась с его кулаками. От ругани, побоев и недовольства мужа она словно окаменела. Старики, видя это, только качали головами и, как могли, жалели Полину.
Весь этот день Полина промаялась: болел живот, отпускал ненадолго, затем начинал ныть опять. Она кое-как приготовила ужин, прилегла и стала дожидаться мужа. Дмитрий пришёл, как всегда, поздно и навеселе, наскоро поел и завалился спать, скоро его храпом заполнилась комната. Полине стало совсем невмоготу: ей казалось, что боль теперь терзает её безо всякой передышки. Она поняла, что пришло время рожать, на дворе ночь, муж храпит, кто отвезёт её в больницу в посёлок. Она попыталась разбудить мужа:
-Митя, Митя, я рожать буду, мне в посёлок нужно… Перевези через речку.
Дмитрий недовольно поморщился, вставать не хотелось, и он отмахнулся от жены, как от надоевшей мухи:
-Не зуди, завтра родишь, просплюсь и отвезу, а если срочно, то позови бабку Варвару и рожай!
Он ещё долго ворчал, понося и жену, и своего ещё не родившегося ребёнка.
Полина этого уже не слышала. Она отчаянно стучалась в дверь к старикам. Когда сонный мельник открыл ей дверь, она снопом упала ему на руки:
-Помогите! - прошептала она.
Тётка Варвара с первого взгляда поняла, что везти молодицу в больницу уже поздно - не довезут. Она принялась отдавать команды своему, ещё не до конца проснувшемуся, мужу:
-Воду ставь греться, помоги мне её на топчан положить, неси клеёнку. Полотенце давай!
Младенец родился ближе к рассвету. Тетка Варвара обрезала и перевязала пуповину,
запеленала. И только после этого повернулась к Полине со словами:
-Мальчик, сыночек у тебя, моя милая!
На неё смотрели, не мигая, васильковые глаза, в которых медленно угасала жизнь. Тётка Варвара, положив младенца на кровать, испуганно запричитала:
-Эй, девонька, ты это, не дури, погоди маленько!
Она кинулась к Полине, но та была уже мертва, по топчану медленно расплывалось большое, кровавое пятно.
Утром Дмитрий проснулся, как обычно, в плохом настроении: с похмелья мутило, голова
трещала от боли. Он хотел было крикнуть Полине, чтобы принесла воды, но вдруг, вспомнил, о чём вчера ночью она его просила. Дмитрий вскочил, быстро оделся и выбежал во двор, надеясь узнать о жене у стариков. Во дворе его уже ждали, по потемневшим лицам стариков он понял, что произошло что-то непоправимое:
-Где? - выдохнул Дмитрий, дед Михайло кивком головы указал на дверь своего жилища.
Дмитрий вбежал в комнату и остановился, когда глаза привыкли к полумраку комнаты,
он увидел лежащую Полину, рука безжизненно свесилась с топчана, мёртвые глаза «смотрели» куда-то в сторону. Дмитрий проследил направление её последнего взгляда.
В это же время на кровати кто-то тихонько пискнул, Дмитрий подошёл и увидел два васильковых глаза, удивлённо смотрящих на него из-под припухших век.
Людмила Соловьянова
Комментариев нет:
Отправить комментарий