ДОЛГ МОИСЕЮ заметы памяти

 

 Они любили частые застолья. Любили сидеть рядом, тесно, у собранных по соседям, столам и стульям. Подобные сборища давали ощущение защищенности и силы в те годы полной беззащитности и слабости. 

 Арик не очень любил семейные торжества. Особенно огорчали его постоянные стычки между отцом и дядей Моисеем.

 Отец, к тому, памятному времени, уже не был офицером, а стал работать на катушечной фабрике обычным врачом здравпункта. Дядя же, всегда числился начальством: не очень крупным, но достаточно заметным. 

 Он не был человеком корысти, всегда считал себя честным ленинцем, но лишние деньги у Моисея всегда имелись, а к деньгам еще и связи, и разные возможности по устройству человеческих судеб. 

 Вот почему он был бесспорным лидером клана, а это не могло нравиться отцу Арика. Он считал себя человеком возвышенным, способным на полет души, потому что еще в детстве отличался отличными музыкальными способностями. В глубине души он презирал всю эту ограниченную толпу мещан, но иногда исполнял перед ними ноктюрны Шопена и сонаты Бетховена.

 Обычно концерт был продолжением стычек Моисея и отца Арика за письменным столом. Стычки эти начинались по любому, пустяшному поводу, но иногда заканчивались шумной, горячей ссорой. 

 Обычная тема: Сталин и Троцкий. Моисей боготворил вождя народов, а отец Арика считал, что этот « проклятый усач» погубил великую революцию и навлек на народы Советской империи неисчислимые бедствия. Оба спорщика нервничали, кричали, иногда даже размахивали кулаками. 

 Женщины клана пробовали примирить спорщиков. Иногда им это удавалось, но чаще всего все их старания ни к чему не приводили. 

 В глубине души Арик был убежден, что отец и дядя Моисей заблуждаются, и оба их героя никуда не годятся. Но отец - это отец, и Арик невольно был на его стороне в этих бессмысленных и, вошедших в прискорбную традицию, вспышках. /

 Дядя Моисей устроил Арика на свой завод токарем. Это было нелегко после восьмилетки: полагалось заканчивать ПТУ, но в училище Арику не хотелось. Затем, через три года, дядя помог племяннику поступить во ВТУЗ при заводе, но все эти опыты обычного, пролетарского пролога жизни не понравились Арику. 

 Отцовская тяга к искусству сбила его с пути истинного. Невольные и мучительные свои блуждания  он отнес на счет Моисея, и невзлюбил дядю еще сильней. 

 Полный разрыв наступил не сразу, только в год «Пражской весны». Арик сказал дяде, что советские танки раздавали свободу народа в Праге. Дядя назвал его жалким обывателем и мещанином. Племенник не сдержался и ответил дяде с несвойственной и внезапной для них обоих грубостью. 

 Моисей не сдержался и ударил Арика по щеке. Ударил не очень сильно, но от обиды племянник даже заплакал. 

-         Все! – закричал он. – Больше знать тебя не хочу! 

Арик обо всем рассказал маме и очень ее расстроил. Мама любила этого родного брата, пожалуй, больше остальных братьев и сестер./

-         Мы стольким обязаны Моисею, - сказала она. – Мы все. Знаешь, даже папину музыку мы купили на его деньги. Пианино стоило так дорого. /

-         Но вы отдали долг, - напомнил Арик. /

-         Отдали, - кивнула мама. – Года три отдавали. Но разве дело в деньгах?… Знаешь, если бы не Моисей, ты бы, наверно, не родился совсем. /

-         Раньше я думал, что здесь мой отец постарался, - буркнул Арик. /

-         Не говори гадостей, - сказала мама. – Ты послушай, я никогда не рассказывала тебе об этом. В блокаду пришлось умирать дважды. Первый раз от холода и голода в первую зиму войны. Отец твой был на фронте, а дядю должны были отправить в Мурманск с экипажем по воздуху. Он тогда налаживал производство на Ижорском заводе. Они там под огнем работали. Дяде дали день отпуска. Он взял на работе печурку-буржуйку, поставил ее на санки и тащил ее много километров к нашему дому на Кирочной.

 Ночью, близким взрывом бомбы выбило все стекла в  комнате. Я заткнула кое-как дыры подушкой и ватным одеялом. Помню, что эта работа совсем лишила меня сил. Легла на кровать, завернулась в ворох тряпья и подумала, что до утра не выдержу, умру. 

 Тут пришел Моисей. Он разбудил меня, силой заставил подняться. Потом он перетащил все наши вещи в квартиру с целыми стеклами. Окна той квартиры выходили во двор-колодец. Он установил печку и провез трубу в форточку, заделанную фанерой. Он растопил «буржуйку» остатками, большого платяного шкафа и приготовил в котелке кашу из гречневого концентрата с мясом…. Знаешь, я с тех пор убеждена, что нет лучшего лекарства от всех несчастий, чем вкусная еда…. После той каши я и вернулась к жизни. Утром отправилась на работу в Куйбышевскую больницу. С трудом, но дошла …. Знаешь, Арик, в тот день он спас не только меня, но и тебя, хоть ты родился, когда весь этот ужас закончился.