« Бегун Иосиф
Зиселевич, 1932 года рождения, кандидат технических наук, ранее работал
начальником лаборатории на предприятии А-1937, проживает в Москве, улица
Мельникова, 14, кв.14. Отказано в выезде в Израиль в мае 1971 года по режимным
соображениям – участвовал в разработке противосамолетных, радиотехнических
средств, осведомлен о системах находящихся на вооружении в войсках ПВО».
Начальник управления КГД Бобков.
БЕГУН. Знаменитым
диссидентом меня сделало КГБ. Это, отнюдь, не моя личная заслуга. Я просто был
в числе активистов еврейского движения. Нас было много: десятки, сотни. Мы
преподавали иврит, распространяли литературу на иврите. Это была наша основная
задача. Но меня почему-то выбрали какой-то жертвой, и арестовывали трижды на
протяжение 10 лет. Я уж не говорю о временных, превентивных арестах на 10-15
суток. Их было множество. Этот результат
можно вполне занести в книгу Гиннеса.
Почему так получилось?
В какой-то момент я, уже взрослый человек, на последнем курсе института,
почувствовал интерес к своему собственному еврейству.
Прежде, ребенком,
молодым человеком, я не чуждался своего еврейства. Мое имя – Иосиф – не давало
шанса спрятаться. Жидом меня обзывали с раннего детства. Горевал, помню совсем
маленьким мучил мать вопросами: почему я еврей, зачем нужны евреи?
Я долго носил свое
еврейство, как горб, как нежелательный природный недостаток. Но со временем я
решил избавиться от этого горба. И начал
с иврита. В огромной Москве не было ни одного издания, способного мне помочь,
но издавался журнал « Советише геймланд» на идише и у меня возникла мысль заняться этим, дозволенным, казалось,
языком, но я не нашел учебников, разговорников на идише. Ничего не было, даже в
библиотеках.
И вдруг я
познакомился с человеком, который предложил мне учить иврит. Было это в начале
шестидесятых год. Этот старый человек знал иврит и хотел кому-то оставить свое
знание.
Я стал к нему ходить.
Мы оба жили в коммунальных квартирах и встречались как заговорщики. Мы боялись
соседей, старались, чтобы уроки наши проходили незаметно. Со временем мы стали
читать Тонах на иврите. Это было великолепно!
У меня всегда были
отличные отношения с русскими людьми. Я всегда очень любил русскую природу. Я
по натуре путешественник, и объездил всю Россию: от Байкала до Закарпатья, от
Мурманска до Армении… Только вот в Магаданском крае не был, но со временем
попал и туда, правда по этапу.
«СЕКРЕТНО, в ЦК КПСС.
О попытке проведения еврейскими экстремистами антиобщественной акции.
24 декабря с.г.
группа еврейских экстремистов…. Предприняла попытку осуществить у здания
Государственной библиотеки СССР им. В.И. Ленина в городе Москве провокационную
антиобщественную акцию – так называемую демонстрацию протеста в связи с
годовщиной суда по делу еврейских
националистов в г. Ленинграде, пытавшихся угнать самолет с целью бегства за
границу.
Принятыми Комитетом
госбезопасности мерами 14 наиболее активных националистов ( ЛУНЦ, ЩАРАНСКИЙ, КОШЕВОЙ,
КОШАРОВСКИЙ, ПРЕСТИН, БЕГУН и другие) к месту проведения демонстрации допущены
не были…. Сообщается в порядке информации.
Председатель комитета Госбезопасности АНДРОПОВ».
БЕГУН: К 1967 году я
стал тайным сионистом-одиночкой, потому что никого не знал, кроме этого
старика, моего учителя, Льва Григорьевича Гурвича. Потом я узнал, что этот
человек был очень уважаемым членом еврейской общины города, был сыном раввина,
учился в йешиве, но потом стал обыкновенным, советским бухгалтером. Обычная
судьба.
Так вот, после
Шестидневной войны, на самом подъеме патриотических чувств, случай привел меня
в компанию настоящих сионистов: Давида Хавкина, Виктора Польского, Владимира
Престина, Дину Бродецую, Меира Гельфанда, Феликса Кричевского.
Хочу повторить, что
по своей природе я был человеком русской культуры. Но «школа антисемитизма»
сформировала во мне своего рода двойственность. С одной стороны мне нравилось
то, в чем и с кем я жил, но только, когда я вошел в круг сионистов, я
почувствовал себя дома и со своими людьми, своими по духу. И я был для них
свой.
Все мои новые друзья
уже подали документы на выезд. Мне еще предстояло уволиться с работы из
секретного института. Я сделал это, и с 1971 года начался мой долгий путь
«отказа».
Я стал жить еврейской
жизнью в нееврейском, даже антиеврейском, мире. С одной стороны это было очень
интересно, с другой стороны, я понял, как это важно и для других. Мы
распространяли литературу, выпускали журналы… Вокруг нас крутились агенты КГБ.
Это была совершенно новая жизнь: интересная, опасная, но необыкновенно
привлекательная. Был азарт… Я бы даже сказал, азарт охотника. Но на охоте
всякое бывает: охотник сам часто становится жертвой, как в моем случае.
После нашумевшего
симпозиума по еврейской культуре в 1976 году КГБ резко взвинтило темп
преследования. В начале 1977 началась волна арестов: взяли Щаранского, членов
Хельсинской группы. В это время прошел совершенно незаметно мой арест. Обвинили
меня в тунеядстве.
Много лет перед этим
я работал, делал хорошую карьеру, занимался наукой, но потом пришлось
заниматься «черной» работой. Я тоже трудился пожарным, кочегаром… Впрочем, кем
я только не работал, но в тоже время я и сам преподавал иврит и вел компанию с
требованием легализации иврита.
В какой-то момент я решил
активизировать борьбу за наш язык. Я написал заявление в милицию, изложил в нем
все свои регалии, отметил, что в связи с подачей заявления на выезд в Израиль,
с основной моей работы был уволен, но в то же время я хочу быть законопослушным
человеком, и прошу разрешить мне вернуться к основному роду занятий, либо
позволить преподавать иностранный язык ( иврит).
У меня к этому
времени уже было несколько приводов в милицию с предупреждениями о
недопустимости вести паразитический образ жизни.
Но меня почти два
года не трогали. Я ходил «гоголем». Все мои друзья-приятели где-то числились,
только я не имел отметки в трудовой книжке.
Я же, по наивности,
думал так: « Если меня арестуют, как преподавателя иврита, органы сразу себя
разоблачат, как враги языка другого народа».
Тем не менее, меня
взяли, как тунеядца. Ничего не помогло, суд меня приговорил к двум годам
ссылки, но к этому времени я уже пол года просидел в Матросской тишине –
хорошее название для тюрьмы.
«В ЦК КПСС об
окончании следствия по уголовному делу на Бегуна.
Комитетом
государственной безопасности в ноябре 1982 года привлечен к уголовной
ответственности по ст. 70 УК РСФСР ( антисоветская агитация и пропаганда) Бегун
Иосиф Зиселевич, 1932 года рождения, еврей, беспартийный, с высшим образованием,
ранее дважды судимый ( в 1977 году по статье 209/1 – за злостное уклонение от
выполнения решения о трудоустройстве и прекращении паразитического
существования и в 1978 году по ст. 198 УК РСФСР – за нарушение паспортных
правил….
Председатель Комитета В. ЧЕБРИКОВ».
БЕГУН. Посадили меня в поезд вместе с уголовниками и
совершил я знаменитый этапный переезд от Москвы до далекого прииска в
Магаданской области, под город Сосуман, в самый дальний конец края.
Но в связи с долгим
тюремным сидением и бесконечной дорогой мой срок кончался. В ссылке он
оставалось пробыть пять месяцев, но каких!
Привезли меня 5
сентября, и в этот день уже шел снег. Прииск находился в двухстах километрах от
Верхоянска, и морозы у нас доходили до 60 градусов. Дышать было трудно.
Приходилось закрывать чем-то рот, чтобы не обжечь воздухом легкие….
Ладно, проработал я
на морозце до конца срока и отправился в Москву. Но начальник милиции, потупил
глаза и сообщил, что в прописке мне отказано. Я стал шуметь, что здесь у меня
семья, дети и я не совершил никакого опасного преступления.
Но оказалось, что
вышло распоряжение – в Москве диссидентов не прописывать. Пришлось прописаться
на 101 километре, в городе Александров, но я ведь не мог не посещать свою семью.
И я посещал, делая это тайно, поздно вечером, чтобы не привлекать внимание,
поднимался на 12 этаж пешком и так далее.
Но потом выяснилось,
что за каждым моим шагом следили. Вышел как-то утром из дома, а меня уже ждут –
и предупреждение за нарушение паспортных правил.
Закон был и здесь
прост: два предупреждения, а после третьего – тюрьма. Даже тогда иностранцам,
например, объяснить подобное никак нельзя было. Я говорил, что меня посадили за
то, что сидел в первый раз.
Меня снова поместили
в Матросскую тишину, но мое имя уже стало известным в мире: человека преследуют
за преподавание иврита. Шум, впрочем, не помог: мне дали три года ссылки вместо
года тюрьмы и отправили на то же «курорт», где я уже побывал. Снова я проехал
по тому же маршруту. Потом я подсчитал, что останавливался чуть ли не во всех
тюрьмах России: Свердловск, Омск, Красноярск, Иркутск, Новосибирск, Хабаровск,
Магадан… – 11 тюрем. Это целая история.
Наконец, прибыл на
знакомый прииск. Золотишко копать уголовников не пускали. Трудился на заводишке
по ремонту техники электромонтером.
У меня сложились
неплохие отношения с разными людьми на этом прииске, даже с руководителями.
Один из них осмелился взять меня на экскурсию, под землю, в шахту, где
добывалось золото. Видел я, как это золотишко добывали свободные люди.
Воровали, впрочем,
золото страшно. Многих встречал, кто сидел за это воровство. К слову, хищением
и сбытом золота на прииске занимались, в основном, чеченцы. Все у них было
«схвачено». Были у них специальные люди «перевозчики». Перевозили золото только
самолетами, а в городах у чеченцев была своя система реализации драгоценного
металла.
Ладно, отбыл я эти
два года и вернулся в Москву. О прописке и мечтать не мог, отправился снова в
Александров, начал работать по ателье по ремонту телевизоров, но сидеть больше
тихо не мог.
В начале
восьмидесятых снова стали круто закручивать гайки. Причины ясны: Афганская
война, события в Польше… Тут Брежнев помер, к власти пришел Андропов. Режим
агонизировал, но в агонии стали громить всех диссидентов.
Многие перестали
преподавать иврит, но я ничем другим не хотел заниматься, и продолжал
распространять и размножать еврейскую литературу, много писал, даже в ссылке, и
отправлял материалы за рубеж.
Тогда же задумал
издать сборник «Наше наследие» и в нем рассказать о значение Торы и основных
наших ценностей, о роли нашей классической литературы и еврейской цивилизации.
Меня вызывали в
прокуратуру, требовали прекратить издание «антисоветских материалов». В Москву
я продолжал ездить открыто, понимая, что если меня и арестует опять, то на этот
раз не за нарушение паспортного режима.
Я видел, что «пасут»
меня серьезно и был готов ко всему. И вот в октябре 1982 года они пришли на мою
«тайную» квартиру – склад в Москве, сделали колоссальный обыск, забрали пятьсот
наименований книги по еврейской тематике, а через две недели арестовали и меня.
«Секретно
В ЦК КПСС
…. Бегун в силу своего
враждебного отношения к социалистическому строю встал на путь активной,
антисоветской деятельности. Под прикрытием распространения учебных пособий по
древнееврейскому языку иврит, «приобщения» евреев к «национальной культуре»
Бегун нелегально изготовлял антисоветскую литературу и другие материалы,
содержащие клеветнические измышления, порочащие советский государственный и
общественный строй…
Одновременно в целях
организации так называемой «борьбы за права еврейского народа» Бегун сколачивал
вокруг себя подпольные группы из числа негативно настроенных лиц еврейской
национальности, подстрекал их к инспирации и участию в националистических и
антисоветских акциях и проявлениях…
Председатель КГБ В.Чебриков.»
БЕГУН. Арестовали
меня в Ленинграде и привезли в «серый дом» на Литейном. Взяли меня 6 ноября.
Ночью первые допросы, предъявили санкцию на арест, и статью очень серьезную –
70, очень серьезную «агитация и пропаганда с целью подрыва советской власти».
Не думал, что на это потяну.
Поместили меня в
камеру, после допросов, часа в 4 ночи. Утром разбудила меня бравурная музыка:
барабаны, трубы… Еле догадался, что сегодня «красный день календаря» и идут по
улице колонны к Дворцовой площади.
В тот же день,
несмотря на праздник, прикатила бригада из Москвы, и увезли в отдельном купе во
Владимир, в знаменитый Владимирский централ.
Но первые показания о
моей «преступной деятельности» я дал в местном монастыре, где, кстати,
похоронен Александр Невский, и где прежде помещался областной Комитет
Государственной Безопасности.
Почти полтора года я
провел в одиночке Централа. Местные «монахи» из монастыря пытались слепить по
приказу из Москвы громкое дело о сионистском заговоре.
Наконец, суд.
Получился он очень интересным, наверно потому, что времена начинались сложные,
но тут сбили корейский самолет, и начался новый виток холодной войны.
Меня судили
практически в тюрьме, в клубе милиции, доступа туда не было. Оцепили все
подходы к этому клубу. Три дня я отказывался участвовать в суде, не вставал, не
позировал перед кинокамерой, не отвечал на вопросы.
Их это не волновало.
Мне зачитали обвинительное заключение и приговор – и точка.
« ПРИГОВОР именем
Российской Советской Социалистической Республики
14 октября 1983
года….
…. Руководствуясь
установками зарубежных сионистских центров…
изготовлял,
хранил и распространял …
…действуя в угоду
реакционным кругам капиталистических стран…
… стремясь
скомпрометировать демократическую сущность
Советской власти…
… Утверждая, что в СССР в течение всей его истории его
развития проводилась целенаправленная политика «нагнетания страхов» на евреев,
« подавления» еврейской национальной культуры…
Бегуна Иосифа
Зиселевича признать виновным …. И назначить ему наказание в виде лишения свободы
сроком на семь лет с отбыванием в
исправительно-трудовой колонии строгого режима с последующей ссылкой сроком на
пять лет….
Вещественные
доказательства по делу две пишущие машинки марки «Москва» № 487185 и «Унис» №
16 – 53440004, как орудия преступления конфисковать в доход государства….
Копия верна. Зам. Председателя областного суда Н.Н. Колосов».
БЕГУН. Отправили меня в знаменитые Пермские лагеря.
К тому времени общественное мнение на Западе «раскрутило» мое имя, а потому
решили заткнуть мне рот тюрьмой и карцером. Меня за «нарушение лагерного
порядка» отправили на три года в знаменитый Чистопольский централ, где в это
время содержались одни политические. В тюрьме этой после длительной голодовки
умер Анатолий Марченко.
Мне теперь кажется,
что власти сознательно хотели провести меня через все тюрьмы, все круги ада,
чтобы запомнил, запечатлел в своей памяти. Может быть, мне за это стоит их даже
поблагодарить сегодня.
Привезли меня в
централ в марте 1985 года, а освободили в феврале 1987, в самой начальной
стадии перестройки.
Освободили тогда
самых «громких» политиков. Остальные отказники продолжали сидеть. Горбачев
хотел ограничиться минимумом, но не вышло – в сентябре того же года пришлось
выпустить и остальных. Тогда вышли на свободу Ида Нудель, Степак, Браиловский,
Брыскин…
Ко мне домой пришел
милиционер и приказал явиться в ОВИР за разрешением на выезд. Мне даются две
недели на сборы. Я сказал, что ждал разрешения 17 лет, а теперь пусть товарищи
подождут меня. Есть по закону 6 месяцев
на сборы. Я их и намерен использовать… Эти пол года я вел настоящую, но
последнюю войну с КГБ.
Но я не спешил не
потому, что хотел им досадить, просто в это время жизнь в России стала очень
интересной, начала интенсивно развиваться еврейская жизнь. Мы открыли впервые
публичную Еврейскую библиотеку. Правда, помещения нам не дали, пришлось сделать
это в частной квартире. Но победа! Народ туда стал валить валом. Затем мы
начали подготовку к открытию Еврейского музея. Многие и тогда продолжали бояться,
говорили, что все это временно, а потом снова «закрутят гайки», а мне было
бояться нечего: я только что вышел из тюрьмы, мое имя было хорошо известно, и я
понимал, что мне и дано больше, хотя бы потому, что любое мое сообщение сразу
воспроизводили на Западе.
КГБ продолжало меня
выдавливать из России разными способами. Статья даже появилась в «Известиях»,
что «известный И.Бегун был осужден, за противоправную деятельность, но получил
разрешение на выезд в Израиль. Тем не менее, он продолжает жить в СССР по
приказу своих заграничных хозяев, чтобы продолжать вредить советскому строю».
Организовали и передачу по телевидению
после первой, молодежной демонстрации евреев. Генрих Боровик меня клеймил, как
антисоветчика и организатора всяких, националистических безобразий. Пугали
круто, но я продержался все 6 месяцев. И прилетел в Израиль только в январе
1988 года.
Комментариев нет:
Отправить комментарий