Война отступила, пришел голод

Про российскую гуманитарку слышали все, вот только найти ее могут немногие. А в магазинах тем временем ширится ассортимент продукции из России. Той самой, «первой необходимости»

23.12.2014

Фото: Павел КАНЫГИН — «Новая»

Война будто завершается. Уже несколько недель в зоне конфликта почти не слышно выстрелов. Замолкли пушки даже в самых напряженных точках — в аэропорту, Дебальцево, в районе Авдеевки. Несколько недель тишины — и кажется, что война ушла совсем. Но это все хорошие новости.

В первую же неделю без войны выяснилось, что в некоторых районах даже относительного благополучного Донецка — голод. А в городах Луганской области голодные смерти, торговля российской гуманитаркой, брошенные персоналом детдома и интернаты для престарелых. И тут и там волонтеры и журналисты обнаруживают в подземных укрытиях людей, которые, несмотря на голод, отказываются выходить наружу. И ждут, когда снова начнется война.

Петровка

В убежище на «Шахте им. Челюскинцев» на всю громкость включен телевизор, в соседнем отсеке у кого-то играет музыка. Тишину здесь не любят. В первые недели войны люди еще выходили наверх, в тишину — бегали домой и в огороды. Попадали под обстрелы. Так что выходить перестали. Теперь тишина длится сутками, а люди так и сидят под землей.

Донецкие волонтеры из группы «Ответственные граждане» нашли их в убежище на «Челюскинцев» только десять дней назад — 19 детей и 15 взрослых. У них почти закончились припасы — овощи, которые копали еще с лета на уцелевших огородах. Волонтеры привезли хлеб, консервы, крупы, детское питание. Сегодня мы приехали еще с хлебом и макаронами. Перед поездкой меня просят надеть резиновые перчатки и маску. Маску я не надеваю.

Вход в убежище — перед зданием конторы шахты. Здания по соседству порушены осколками. Некоторые с пробитыми стенами, какие-то — снесены до основания. Двери в убежище распахнуты. Тянет затхлым — смесью запахов еды, пота, животных и сырости; чем дальше вниз, тем сильнее. Нас лаем встречают собаки. Вход в первый отсек убежища прикрыт засаленным одеялом. Из-за него показывается детское лицо, ребенок спрашивает:

— А это вы Дед Мороз?

Фото: Павел КАНЫГИН — «Новая»

В помещении работает обогреватель и сдвинуты матрасы. В грязных колготках по ним ползают годовалые близнецы. Вокруг телевизора расселись подростки. В углу елка с табличкой «От Александра». Нас встречают нетерпеливыми взглядами.

— Волонтеры пришли, — объявила молодая женщина в черном трико. — Как хорошо, что нас нашли.

Вопросы начинают сыпаться без остановки.

— А что слышно наверху? Когда закончится?

— Мы привезли вам хлеба, сахара…

— Уже так давно не стреляют или, может, мы не слышим? Что говорят в Минске?

— Еще немного кофе привезли.

— Кофе! Как давно я не пила кофе, уже и забыла, что это такое…

— Мама, а это Дед Мороз?

— Аня, деточка моя, ну конечно. Так, а что там говорят, вы же должны знать?

— Пусть бы они там уже договорились, Ира. Молимся не переставая, чтобы настал этот мир.

— Нам больше ничего и не нужно. Только бы никто не бомбил.

— А кто вас бомбит?

— Все бомбят, уже и не знаешь ничего, никому не веришь. Не нужно вообще, чтоб стреляли, — женщина постарше негромко заплакала.

— Оксаночка, миленькая, ну, — сказала молодая женщина Ира. — Мы сегодня дежурные здесь вдвоем, смотрим за детьми, за подвалом этим. А мужчины ушли наверх — кто работу искать, кто еду. Но где сейчас найдешь…

— Мы так рады, что вы пришли, — плакала Оксана.

— Ваши мужчины, они ходили за российской гуманитарной помощью из конвоев? — спросил я.

— Ходили, но не нашли нигде, — ответила Ира. — Но где-то же она есть. Хорошо, хоть кто-то ее находит.

— Очень многим она достается и спасает от голода, Россия нас не бросает, — сказала Оксана, успокоившись.

— Откуда вы знаете, что многим достается?

— Всюду раздают, по телевизору это показывали. Сами мы так и не нашли, плохо искали.

— По телевизору сказали, что в Луганской области гораздо лучше с гуманитаркой дела обстоят.

— Ну Россия-то им ближе, лучше, видно, доходит.

— Спасибо за подарки, — сказала нам Аня, та самая девочка лет шести. — Теперь вы придете только через год?

Ребенок тянет к нам руки и хочет обнять. Но Ира тут же перехватывает ее за предплечья, не позволяя дотронуться. Аня начинает плакать, не понимая, почему так. Плач подхватывают дети помладше.

Становится жутко стыдно за все.

Фото: Павел КАНЫГИН — «Новая»

Наш водитель Сергей, тоже житель Петровки, в убежище спускаться отказывается:

— Да ну их на хрен, с тифом потом ходить.

Еду для «челюскинцев» мы покупали в одном из работающим супермаркетов на Петровке. На вывеске уже затерто название украинской продуктовой сети «АТБ», теперь это магазин «Лидер». Здесь не выдают чеков, немногочисленные товары в основном украинские, но появился и российский ассортимент.

Российскими сардинами в консервных банках заставлена вся полка. Российского происхождения также детское питание, подгузники, чай.

Для отчета нам нужна была хотя бы какая квитанция. Кассир говорит, что сможет написать от руки, нужно пять-шесть минут, но очередь оказывается против — все торопятся. Мы пытаемся объяснить, чем занимаемся.

— Я тогда тоже голодающий, — возмущается мужчина позади нас. — Я семью кормлю, вы меня задерживаете!

— У вас в тележке водка и коньяк.

— И что? У нас же скоро Новый год или как?

Луганские республики

О катастрофе в Первомайске, 50-тысячном городке на западе Луганской области, стало известно только в начале декабря. «Народный мэр» Евгений Ищенко выложил на YouTube несколько роликов, в которых жаловался, что город без еды и воды, а гуманитарка никак не доберется.

Ополченец на видео обещает повернуть орудия против ЛНР, так ка город Первомайск оставлен без помощи в холоде и голоде, а новые власти снова воруют.

Надо сказать, добраться до Первомайска крайне сложно даже в сопровождении представителя ДНР. Вместо двух часов, если ехать из Донецка, уходит четыре. Лишние два часа съедают остановки и досмотры на блокпостах внутри Луганской области, которые относятся к конфликтующим между собой группировкам боевиков.

Если ДНР еще выглядит некоей централизованной структурой, а власть донецких сепаратистов распространена и на районы, в ЛНР царит полный хаос. По дороге в Первомайск мы проехали через участок, подконтрольный непосредственно самой ЛНР (Красный Луч), затем участок Казачьей народной республики (Перевальск), затем территорию «Призрака» Мозгового (Алчевск и окрестности) и наконец в Стаханове оказались снова у казаков. На казачьих блокпостах висят хоругви с Богоматерью, а сами казаки в чумазых дореформенных телогрейках российской армии просят сигарет и еды.

На руках у меня «разрешение на журналистскую деятельность» в городе в течение двух часов, выданное в Стаханове. На задней стороне этого разрешения 10 правил поведения журналиста в «КНР». Среди них — обязательство предоставлять на согласование все отснятые и подготовленные материалы и согласие на их удаление, если казакам что-то не понравится.

Сам Первомайск в «казачьей республике» тоже считают своим. Но казак и «народный мэр» Ищенко заявляет, что власть здесь принадлежит исключительно местным жителям.

— И никакие казаки и кто бы он ни был, если он не отсюда корнями, не могут тута командовать, — убеждает меня Ищенко, невысокий мужчина с крупным лицом.

К Ищенко нас доставляет из Стаханова молодой казак — без сопровождения «КНР» сюда никак. Рассказывает, что свет и газ в городе появился только пару недель назад. До этого с самого лета — не было ничего. Местным жителям казаки выдавали только по 1/4 буханки хлеба. Но с декабря дважды организовывали сухпайки. При этом сам город казаки объявили закрытой территорией. Для въезда и выезда необходима виза комендатуры — отсюда и эти нелепые разрешения на двухчасовую журналистскую деятельность. Позже сегодня все это мне подтвердят сами первомайцы. Позже я увижу очереди людей за едой, но еще больше — за этой визой на отбытие. Кто-то хочет уехать совсем, но многие за пенсиями и переводами, чтобы потом вернуться назад. 

Правда, Ищенко при встрече почему-то стал все эти вещи отрицать: «У нас вообще-то свобода да демократия полная».

Он встретил нас у здания почты, где еще вчера началась раздача пособия для пенсионеров. В очереди около двадцати пожилых женщин и несколько мужчин. Каждому полагается по 1800 гривен.

— Деньги Луганск прислал, — говорит Ищенко. — Мы, конечно, сами по себе, но не признавать Луганск теперь тоже нельзя. Но и они в ответ должны приравнять нас к Сталинграду. Город весь разрушен!

— У вас не было ни света, ни воды.

— Кто говорит? Все у нас было и есть.

— Люди говорили по-другому.

— Ну, люди, — нахмурился Ищенко.

Затем отвел меня в сторону и тихо продолжил.

— Были проблемы, конечно. Но ты пойми, я такую шумиху тут поднял, в такие места залез, понимаешь, откуда не вылезают. Вот нас и заметили, все сделали, все направили нам, а то не хотели же направлять. Но теперь-то зачем опять лишний раз, так сказать критиковать, чтоб опять перекрыли?

Я спросил, знает ли Ищенко, что стало с Козицыным — атаманом «Казацкой республики», подозреваемым луганскими сепаратистами в хищении угля и гуманитарки, которого месяц назад убрали отсюда российские военные.

— Он все еще ваш босс?

— Он скоро вернется, — помрачнел Ищенко.

Между тем в очереди за пособием поднялся шум.

— Ну и что — перерегистрировалась?! — кричала пенсионерка и, увидев Ищенко, быстро зашагала к нему. — Помогите! Не дают денег, говорят, что раз я перерегистрировалась на Украину и Лисичанск и там получаю, то здесь не дадут.

— А как вы хотите?

— Я тут хочу получать, а там не хочу! По глупости туда поехала, а жить там негде!

— Это вы мне так говорите, а кто вас знает на самом деле…

— Да что ж вы говорите такое, — женщина стала рыдать.

— Давайте так: вы и тут хотите, и там. Интересно. Не пойдет, — возмутился Ищенко. — Раньше — да, мы вам и автобусы организовывали в эти Лисичански, а теперь все, другой порядок — деньги только для тех, кто остался.

— Да тут почти все переоформилися на Украину! — закричала женщина.

— Не знаю про всех, у нас деньги под расчет…

— Да все видят, как вы сами живете!

Ищенко с казаками окружает толпа возмущенных людей. Мы быстро покидаем площадь и своих сопровождающих.

Первомайск

Город пострадал в боях серьезно. Линия передовой находится всего в 3 километрах от центра. Вышли из строя водонапорная и газовая станции, не было света. Кое-где его не восстановили до сих пор. Постоянные перебои с водоснабжением. Разрушены школа и больница, крытый рынок, несколько панельных пятиэтажек — почти полностью. Во многих зданиях сгорели крыши и выбиты стекла. В городе не видно машин, а люди встречаются только на почте и главной площади, где осталось несколько продуктовых магазинов, а по утрам раздают хлеб. В магазине в центре люди стоят только за хлебом и крупами. На полупустом мясном прилавке — масло, колбаса, но никто к нему не подходит. Несколько стариков издали рассматривают витрину и уходят, не купив ничего. На выходе я останавливаю одну из них, женщину лет 75-ти со впалыми щеками.

— Почему вы без денег? — говорю. — На почте уже выдают.

— Да я уже вчера пошла, а меня там нет в списках, — отвечает женщина. — Сказали, чтоб пришла попозже, а они все перепроверят. Так я пока на огород…

— Вы сегодня ели?

— Да ели, тут хлеб выдают по четвертинке. А вы с Москвы? Передавайте привет, у меня там много друзей, я их всех помню.

Женщину зовут Галина Матвеевна, ей только 67.

— Соленья раньше им отправляла. Вообще если бы не огород, то я не знаю. Когда стреляли, бегала все повыдергала, все свистело и дрожало, но я почти все спасла. А теперь сижу и думаю, это ж на зиму ничего не засолила, вот те дура. А где теперь огурчик-помидорчик добыть? Надо как-то добыть.

— Вам бы уехать отсюда надо, — говорю.

— Вот тут опять же продают по четыре с половиной картошки кило, а в Снежном соседка рассказывает, что по 3. Почему такая цена у нас? Я хожу и удивляюсь.

— Галина Матвеевна...

— Вот так и живем. Но хорошо хотя бы погреб у меня большой

— Вы слышите меня?

— Слышу, конечно. Но ставить в погреб нечего. У меня первый раз в жизни такое…

Еще одну местную пенсионерку встречаю рядом с закрытой аптекой. Ольга Константиновна работала до войны в школе, на лето уехала в Ростов. Но вернулась осенью в самый разгар боевых действий у Первомайска.

— До декабря стреляли так, что никаких мыслей в голове не было, — рассказывает женщина. — Я с самого начала говорила, не надо нам отделяться и на референдуме проголосовала против. Базы у нас нет, понимаете?

— Вы оформили себе пенсию на Украине?

— Не смогла, некуда же там, и надо за все платить. А тут два раза вот раздавали продукты — сахар, гречку полкило, консерву, хлеб. На три-четыре дня этого хватает. Потом опять не знаешь, что поесть.

— Это была российская гуманитарка?

— По-русски было написано на консервах.

Очередь за разрешением на въезд/выезд между тем выросла в два раза. Начиналась она у входа в кинотеатр «Заря», где сидят чиновники-казаки. И заканчивалась уже у бронзового Ленина, начищенного до блеска. Люди стояли на морозе, и было непонятно, почему их не пустят в огромное фойе кинотеатра.

— Меры предосторожности, — объяснил мне толстый казак в папахе.

— У вас и так закрытый город, какие еще меры?

— Укропы не дремлют, парень. Все ради победы.

Фото: Павел КАНЫГИН — «Новая»

Добровольцы из России​

По дороге назад на блок-посту в Перевальске казаки подсадили в нашу машину двух мужчин лет 30-ти со спортивными сумками — до Красного Луча. Костик и Черный оказались добровольцами из России, Костик из Тольятти, Черный из Ставпрополя. Оба — участники чеченской войны. С начала декабря они воевали в «республике Мозгового», но решили перевестись в Донецк.

— У них там не с украми война, а друг с другом, — негодовал Костик. — Мозговой поставил ротным у нас труса-пулеметчика, позывной «Борода» Когда в начале декабря укры в атаку пошли, «Борода» этот со взводом спрятался в подвале: буду, говорит прикрывать вас с тыла. А на хрен ты нам нужен с тыла?

— Да. А потом вылез, когда все закончилось, такой смелый. Нашел паренька 20-летнего, который спрятался на остановке. Сказал, что будет расстреливать за уход с позиции, еле отговорили. Потом мы его по-тихому домой отправили, в Ростов.

— Он кажется по картам был у нас. Картограф.

— Борода денег вообще не платит, жратвы нет ни фига, ходим в обносках, оружие старое. Сам он без опыта.

— Недавно вообще был край. Кто-то вскрыл его почту, а этот дурак там хранил все наши данные: фотографии, адреса, личные данные.

— Теперь это везде есть. Никуда за границу не поедешь — ни с семьей отдохнуть, ни вообще.

— Да у вас тут беспредел полный, я уже целый день офигеваю, — сказал мой сопровождающий от ДНР Николай. — В Донецке все по-другому. Правильно делаете, что переводитесь.

— Да мы еле ушли. Не хотели же отпускать. Мол, не уходите, завтра уже все будет и деньги, и гуманитарка.

— Переходите, короче, к нам в ДНР на контракт.

— Нельзя на контракт. В России же за это статья. Нас предупреждали, что хоть и за своих, но не подписывать ничего.

— Мы вообще сразу в Донецк хотели, но в Ростове сказали, что пока распределят на Алчевск.

— А где там в Ростове? — спросил я.

— Да на базе, где мост еще такой большой строится. Там кафе «Башня» рядом, — сказал Костик. — Улица Левобережная.

— Хорошее кафе, — подтвердил Черный. — А как у вас с оружием в Донецке?

— Все зашибись, — сказал мой Николай. — Мы же нациков летом чем лупанули по всем фронту? Россияне помогают!

— Ну вот и мы россияне, — обрадовался Костик.

— Но тема вообще странная какая-то идет тут. У нас в роте на 70% где-то пацаны с России были, ваши совсем не хотят воевать, блин, — сказал Черный.

— Да, в Донецке та же фигня. Считай, вы россияне за нас воюете, а наши сидят на жопе, — недовольно согласился сопровождающий. — Я это не пойму. Как это?

— Что-то тут не правильно, — сказал Костик.

— Может, местным просто не нужна эта война? — предположил я.

— Да ты че, укропы тут всех порежут тогда! — не согласился Костик. — Я сюда приехал, только потому что не выдержал, посмотрел по телеку, что они творят, это же полный …!

— Не, без россиян нам не выстоять, — сказал Николай. — Я вам к Абхазу рекомендую, пацаны. Он командир отличный. Опыт боевой, все четко, еда, форма новая.

— А после войны что будете делать? — спросил я.

— Не знаю даже. На «ВАЗе» жопа, опять всех сокращают. В Чечню уже не возьмут меня…

— Отдыхать поедем, в Крым, — засмеялся Черный. — Не жить ведь уже.

Донецк, Первомайск