НАСЛЕДСТВО рассказ

   

                                      

Яков Штраубе последние три года никаких писем не получал, а тут ему вручили большой конверт с заграничными марками. Текст письма был составлен на английском языке. Да и бланк имел солидный, официальный вид. Знакомый Якова, бывший педагог из Киева, сделал перевод. В извещении сообщалось, что он, Яков Штраубе, согласно имеющимся документам, может принять во владение пятиэтажный дом № 5, на улице Ульманиса, в городе Р. Муниципалитет города просил сообщить, когда господин Штраубе сможет прибыть в страну уведомителя для оформления соответствующих документов на владение. В первый момент Штраубе решил, что он стал объектом неумной и даже жестокой шутки, но затем вспомнил, откуда он родом, свою семью и прочие детали автобиографии и понял, что все это серьезно и согласуется с переменами в стране, где он когда-то имел неосторожность родиться.

Надо сказать, что старик Штраубе не без оснований считал себя неудачником. Он так и не смог обзавестись семьей, а последствие его короткого брака — сына Виталия - нельзя было назвать удачным продолжением рода. Отца Виталий знать не хотел, считал его негодяем. Когда-то Штраубе сделал попытку объяснить сыну, что это не так, что как раз он сам был подло обманут и предан, но, поразмыслив, Штраубе не сделал этого, так как не мог и не хотел оскорбить женщину, которую любил когда-то и продолжал любить,

Письмо вернуло старика во времена совсем давние, когда жизнь казалась Штраубе открытой книгой, которую стоит только прочесть с толком и расстановкой.

Отец Леопольда Ноевича Штраубе, дед Якова, выбился из низов в купцы первой гильдии и открыл в городе Р. несколько больших магазинов, торгующих колониальными товарами. Сын, Леопольд, преумножил богатство отца. Он был честен, трудолюбив и набожен. Жена, Сарра, родила мужу двоих мальчиков и девочек: Розу и Марту. Старший сын, Исаак, с детских лет отличался усидчивостью и разного рода талантами. Отец не жалел денег на воспитание и образование Исаака, зато младший сын, Яков, родился настоящим шалопаем, болтуном и гулякой, С большим трудом удалось Якову одолеть пять классов гимназии,  но тут подоспели другие пламенные «педагоги», и младший сын подался в революционеры.

 Леопольд Штраубе сделал попытку образумить Якова, но говорить красно и убедительно он не умел, и весь их разговор свелся к монологу юного революционера, который битый час доказывал отцу, что он, Леопольд Штраубе, кровосос, эксплуататор и нет таким, как его собственный отец, места в будущем лучезарном мире. Он говорил, что только  великий гений — Иосиф Сталин знает путь в этот мир будущего, и советовал отцу для начала прочесть труд Карла Маркса «Капитал».

Купец вздохнул тяжко и сказал сыну одно-единственное, громкое слово тихим голосом:

 - Вон!

Яков, казалось, даже обрадовался такому исходу. Все усилия матери ни к чему не привели, и младший сын устроился на завод паровых котлов чернорабочим, а жить он стал в общежитии при этом заводе.

 Отец, Леопольд Штраубе, первое время был рад такому решению сына. Он даже сказал, что теперь тот научится трудиться по-настоящему и узнает истинную цену денег. Но Яков нажить мозоли не успел, так как был арестован по знаменитому делу социалиста Залимана. Просидел в тюрьме он недолго. Из Централа отец выкупил сына за большую взятку. Он не хотел делать это. Но мать Якова молча легла на кровать и пролежала так трое суток, не принимая пишу.

За три месяца тюрьмы юный революционер, казалось, образумился. По крайней мере, вышел он к отцу из тюремных ворот тихим, немногословным юношей, с бледным, как белая глина, лицом.

Несколько недель Сарра Штраубе откармливала младшего сына. Яков по-прежнему помалкивал и кивал, соглашаясь со всем, что ему говорили. Все, казалось бы, налаживалось в семье Штраубе. Но в мае 1936 года Яков исчез. Домашний сейф отец семейства нашел вскрытым, а в сейфе обнаружил лишь записку от сына. Яков писал: «Извини. Я реквизирую деньги, нажитые тобой на эксплуатации твоих рабочих и служащих. Эти деньги помогут победе мировой революции. Целую и обнимаю маму. Яков».

Денег в сейфе было немного, и Леопольд Штраусе решил, что сын ударился в бега ненадолго. Однако он ошибся. Якову удалось пересечь границу Латвии и оказаться в стране победившего пролетариата. С тех пор Штраубе потерял младшего сына из виду.

Миновало четыре года. В Латвию пришли большевики и реквизировали в пользу народа имущество Штраубе. Впрочем, бывшим хозяевам оставили небольшую квартирку в их же доме, а Леопольд Ноевич остался на своем же заводе бухгалтером. Сарра хотела доложить новым властям, что их сын — коммунист и в свое время эмигрировал в СССР, но муж отсоветовал ей делать это. Он вовремя отсоветовал, потому что Яков в те годы был заключенным ГУЛАГа. И, сообщи мама новым властям о сыне, вполне возможно, они бы и встретились в Восточной Сибири, под Магаданом, где отбывал свой немалый срок Яков.

Потом пришли немцы, и вся семья Штраубе погибла. Впрочем, они погибли еще до прихода фашистов от рук местных наци. Их всех вывели во двор реквизированного большевиками дома и там расстреляли.

Выходит, что товарищ Сталин спас Якова Штраубе от верной смерти. Однако в сердце сына капиталиста не было благодарности вождю народов, а была смертельная усталость и решимость жить только потому, что ему, вопреки всему, удалось выжить. Младшего Штраубе выпустили из лагеря в 1955 году. Он долго не мог приспособиться к вольной жизни, но потом стал как-то существовать и даже женился неудачно, о чем уже рассказывалось.

В лагере Яков стал молчаливым, даже слишком молчаливым человеком. Молчание выработалось с годами, как защитная реакция на окружающую среду. Яков понял, что каждое лишнее слово смертельно опасно и только у молчаливого человека есть шанс выжить. Еще молодым он молчал под пытками, ничего не подписывал и никого не оклеветал. Это спасло Якова от расстрела. И в дальнейшем молчание не раз спасало Штраубе.

Долгие годы он проработал в отделе снабжения трикотажной фабрики. Был безукоризненно честен и за годы службы получил немало почетных грамот и поощрительных записей в трудовой книжке.

Он не забыл свою семью. И однажды, в середине шестидесятых годов, сделал попытку найти родных. Он не нашел даже могилы. Что-то заставило Штраубе пойти на улицу, где стоял дом его детства. В доме этом тесно и суетно жили чужие люди. Штраубе не увидел ни одного знакомого лица. Только в продовольственном магазине напротив он нашел такое лицо. Там работала кассиршей немолодая женщина — Ирма. Она тоже узнала Якова и попросила его подождать, пока не кончится очередь в кассу. Она-то и рассказала сыну Леопольда Штраубе о том, как погибла вся его семья. Она не сказала только, что убили родных Якова их же соседи: мясник Морис и его сын - Людвик. Она не сказала это, потому что сын мясника в то время работал в милиции, а Ирма была уверена, что у палачей всегда власть и изменить что-либо в таком порядке вещей невозможно.

Яков покинул свою родину и больше не думал о ней и о доме в городе Р. И вот теперь кто-то властной рукой возвращал его в прошлое.

Штраубе никогда не жил богато. Он даже не понимал и не хотел понимать, что такое богатая жизнь. Старый лагерник, он всегда довольствовался малым. Бедность вошла в привычку, стала неотъемлемой частью его существа. В Израиль Яков эмигрировал просто потому, что ему перестали выплачивать пенсию. Накоплений у Штраубе не было никаких. Торговать на вокзале бутылками с водкой и сигаретами он хоть и попробовал раз, но не смог.  Яков решил стать гражданином Израиля, но прежде сделал еще одну попытку примириться с сыном. Штраубе столкнулся с ним на улице, но сын не узнал отца или не захотел узнать. Так Яков и уехал, не попрощавшись с единственным человеком, с которым он хотел проститься.

В Израиле он начал жить как бы по инерции. Он делал все, что положено было делать одинокому репатрианту, даже ходил в ульпан и пробовал одолеть иврит. Положено было снять квартиру и записаться в больничную кассу — он сделал и это. Положено было при его доходах покупать продукты на базаре — он ходил на ближайший рынок пешком и обзавелся для этой цели сумкой на колесиках... В общем, ничего такого особенного о жизни Якова Штраубе в Изра¬иле не происходило. Он продолжал помалкивать и упорно избегал новых знакомств.

И вот это письмо. Яков хотел выбросить приглашение и забыть о нем, как о тяжком, суетном сне, но почему-то не сделал этого. Денег на билет у него не было, но переводчик с английского предложил ему помощь и сказал, что долг Яков сможет отдать сразу или в течение года: каждый месяц небольшую посильную сумму. Переводчика взволновала вся эта история с домом. Он даже сказал, что теперь Яков разбогатеет, сам начнет давать деньги в долг и подавать должникам два пальца. Он несколько раз с кривой улыбкой повторил про эти два пальца. И даже показывал Штраубе, как он, Яков, станет делать это при встрече.

Родной город встретил нового домовладельца густым и вонючим туманом. Туман, казалось, рождался в глубинах могучей реки и поднимался к черепичным крышам домов, чтобы втянуть их в себя, уничтожить едким дымом.

Этим, туманным, промозглым, осенним утром Яков отправился в мэрию. Там его встретили радушно и долго объясняли, что он теперь может сделать со своей собственностью. Выяснилось, что, прежде всего, Яков должен потратить сто тысяч долларов на капитальный ремонт дома, а потом может жить в нем сам или отдать в аренду нуждающимся. Яков сказал, что таких денег у него нет, и теперь уже вряд ли они появятся. Тогда ему предложили на определенных условиях акционирования собственности банковский кредит. Яков сказал, что подумает, и ему вручили очень красивый и пахнущий свежей краской документ, подтверждающий, что дом на улице Ульманиса № 5 принадлежит только ему на правах наследования собственности. Вел с Яковом переговоры немолодой человек с рыхлым, как бы изъеденным туманом, расплывчатым лицом, но потом начальник отдела вызвал молодого клерка и велел тому препроводить господина Штраубе к его дому, на предмет оценки состояния строения и перспектив коммерческого использования

 Разговорчивый клерк сделал это, усадив Штраубе в свою невероятно грязную машину непонятной модели. Он извинился за грязь, сославшись на предельную занятость. Но Штраусе вдруг сказал парню, что это ерунда, это ничего, потому что ему пришлось ездить в кузове грузовика, набитом трупами. И парень испуганно замолчал, так как это внезапное откровение нарушало привычную гармонию его юного бытия. Он молчал до самого поворота на улицу Ульманиса, искоса и даже как-то испуганно поглядывая на  странного старика.

  Потом они остановились, и клерк сказал Штраубе, что Он подождет его или поможет осмотреть квартиры, а затем доставит гостя к гостинице, но Яков отказался от помощи и  отпустил откровенно довольного этим обстоятельством молодого человека.

 Тот уехал, лихо рванув с места, а Штраубе направился к знакомому продовольственному магазину. Но магазин давно переоборудовали. Он не нашел там знакомую кассиршу. Его пожалели и дали адрес квартиры, где она жила в соседнем доме. Старушка встретила Штраубе радушно, напоила чаем, растрогалась и обрадовалась, что именно он входит в права наследства. И на этот раз рассказала Якову о том, кто и как убил его родных. Теперь она не боялась правды, потому что к тому времени мясник умер, а его сын куда-то пропал при невыясненных обстоятельствах. Штраубе поблагодарил старушку за прием и сказал, что теперь он должен осмотреть свой дом.

Проход под низкой аркой вел во двор. Уже под аркой Яков уловил знакомый прелый запах и подумал, что запахи остаются жить дольше, чем предметы и вещи, их породившие, как свет погасших звезд. Двор дома был мощен булыжником, как и в годы его детства. И меж камней по-прежнему виднелась сизая мшистость. Двор был невелик и зажат облупившимися, некогда покрашенными желтой краской, стенами домов. У крыши болтались и позвякивали на сквозняке остатки водосточной трубы. За окнами дома, если верить жалким занавескам, жили люди небогатые и скучные в своей извечной и покорной бедности.

—Он не смог отойти далеко с автоматом, — подумал Штраубе. — Он стрелял в упор. Наверно, поставил их здесь, В проем, перед спуском в подвал, где не было окон. Он стрелял в них, а из этих окон смотрели люди точно так же, как они сейчас смотрят на меня.

Яков почувствовал внезапную слабость в ногах, но  сесть было негде. Он вышел на улицу, свернул за угол и там, в сквере, среди чахлых акаций, упал на скамейку и отдыхал долго, пока не появилась уверенность, что он сможет двинуться с места. Уверенность эта появилась вместе с каким-то странным, легким шумом в голове. Шум этот понравился старику, будто летучим газом наполнился его череп и приподнял Якова со скамейки.

Он шел по улице своего детства в радостном возбуждении и говорил сам с собой, пугая случайных прохожих. Он говорил громко о себе, о своей трудной жизни в России, о каторжном лагере, о сыне, несправедливо отвергнувшем Якова... Потом он заговорил о своей большой и некогда счастливой семье, о таланте брата — Исаака, о красоте сестер. Он вспомнил нежность и доброту матери и мудрость отца. Он шел по улице слишком быстро. Он размахивал руками и говорил, говорил, говорил. Будто плотина молчания прорвалась и потаенные слова вырвались на волю потоком.

— Она меня будила утром! — улыбаясь, почти кричал он. — С этой Розой не было сладу. Она будила меня просто: стаскивала одеяло — и все. А за ночь остывали печи, и никакая ночная рубашка не спасала от холода... Господи, я спал тогда в ночной рубашке!

Он выпалил это странное сообщение в лицо женщине, спешившей за покупками в магазин. Он испугал ее своим почти криком.

— Псих! — зло отозвалась женщина. — Старый пень. Ходят тут...

Яков Штраубе бестолково мотался по городу до сумерек. Устав наконец, он забрел на старый вокзал. Он вспомнил, что в этом зале ожидания много лет назад ему передали документы «для передачи товарищам в СССР». Он вспомнил, что с этого вокзала он и начал свой побег в вагоне  товарняка, везущего невыделанные телячьи шкуры. С этим воспоминанием он и заснул, удобно устроившись на причудливо гнутой скамейке в дальнем углу зала. Он спал крепко и долго. Уже ночью Якова Штраубе разбудил полицейский. Старик был одет неплохо, и страж порядка обратился к нему вежливо:

— Господин, покажите ваш билет. Вы можете не успеть на поезд. Когда и куда вы едете?

— На поезд? — переспросил, выплывая из сна, Штраубе. — Какой поезд?

— Вот и я хотел бы это узнать, — вежливо продолжал полицейский. — Ваш билет, пожалуйста.

Штраубе покопался в кармане куртки и отдал молодому человеку все свои документы. Тот долго рассматривал их.

Потом сказал:

— Господин Штраубе, у вас билеты на самолет, а это вокзал железнодорожный. Скажите, где вы остановились?

— В своем доме, — сказал Штраубе. — Ульманиса, пять. У меня есть свой дом, а в этом доме двор, где убили всю мою семью. У стены убили, и они упали на булыжники. Было много крови, но кровь эта за много лет ушла в землю, Кровь всегда уходит в землю. Ее смывают дожди….

Полицейский помог Штраубе подняться со скамьи. Он отвел его в отделение при вокзале, а утром вызвал врача. Врач долго говорил со стариком, потом оставил его в покое. Дежурство полицейского закончилось. Он торопился домой.

— Надо вызвать кого-то из их посольства, — сказал, позевывая, врач. — Пусть с ним возятся.

Полицейский так и поступил. На следующий день Штраубе отправили домой. В аэропорту его встречали, но к Якову, уже в воздухе, вернулась его привычная сдержанность. Встречающие не обнаружили в старике никакой психической патологии. Его подбросили на легковой машине в дом для престарелых и там оставили в покое.

Якову Штраубе продолжали приходить извещения разного рода из родного города Р. Но он, не читая, рвал их и выбрасывал в унитаз, спуская воду.

 Знакомому переводчику с английского не нравилось это, но Яков каждый месяц вручал ему часть одолженных на билет денег, и у этого кредитора не было причин для особого недовольства.