МАНДЕЛЬШТАМ И ПАСТЕРНАК У ТРОНА ВОЖДЯ,

                                               Могила Бориса Пастернака. 

              Где-то здесь был закопан в землю Осип Мандельштам.

«Мы живем, под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны,

А где хватит на полразговорца,

Там припомнят кремлевского горца.

Его толстые пальцы, как черви, жирны,

И слова, как пудовые гири, верны,

Тараканьи смеются усища

И сияют его голенища.

А вокруг него сброд тонкошеих вождей,

Он играет услугами полулюдей.

Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,

Он один лишь бабачит и тычет,

Как подкову, дарит за указом указ:

Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.

Что ни казнь у него — то малина,

И широкая грудь осетина.»

 «Как-то, гуляя по улицам, забрели они на какую-то безлюдную окраину города в районе Тверских-Ямских, звуковым фоном запомнился Пастернаку скрип ломовых извозчичьих телег. Здесь Мандельштам прочёл ему про кремлёвского горца. Выслушав, Пастернак сказал: То, что вы мне прочли, не имеет никакого отношения к литературе, поэзии. Это не литературный факт, но акт самоубийства, который я не одобряю и в котором не хочу принимать участия. Вы мне ничего не читали, я ничего не слышал, и прошу вас не читать их никому другому».

 Через 4 года Мандельштам попытался уйти от смерти, сочинив о Сталине другие стихи:

Глазами Сталина раздвинута гора

и вдаль прищурилась равнина,

как море без морщин, как завтра из вчера –

до солнца борозды от плуга-исполина.

Он улыбается улыбкою жнеца

рукопожатий в разговоре,

который начался и длится без конца

на шестиклятвенном просторе.

И каждое гумно, и каждая копна

сильна, убориста, умна – добро живое –

чудо народное! Да будет жизнь крупна!

Ворочается счастье стержневое».

 Видимо, не очень хотел жить Мандельштам. Какая-то невнятная ода получилась про «солнце борозды» и "прищуренную равнину" . Другое дело Пастернак с классической хвалой вождю:

Но кто ж он? На какой арене

Стяжал он поздний опыт свой?

С кем протекли его боренья?

С самим собой, с самим собой.

Как поселенье на гольфштреме,

Он создан весь земным теплом.

В его залив вкатило время

Все, что ушло за волнолом.

Он жаждал воли и покоя,

А годы шли примерно так,

Как облака над мастерскою,

Где горбился его верстак

А в те же дни на расстоянье

За древней каменной стеной

живет не человек, — деянье:

Поступок, ростом с шар земной.

Судьба дала ему уделом

Предшествующего пробел.

Он — то, что снилось самым смелым,

Но до него никто не смел.

За этим баснословным делом

Уклад вещей остался цел.

Он не взвился небесным телом,

Не исказился, не истлел.

В собранье сказок и реликвий,

Кремлем плывущих над Москвой,

Столетья так к нему привыкли,

Как к бою башни часовой.

 Вот это и талантливо и искренне. Умрет Сталин. Пастернак перестанет бояться насильственной смерти, да и новые вожди ему нравились гораздо меньше, чем «вождь народов». Похоже, он их просто возненавидел, особенно после истории с романом.  И Пастернак, как и Мандельштам в 33 году, позволяет себе « не иметь отношения к литературе и поэзии».

Культ личности лишен величья,

Но в силе — культ трескучих фраз,

И культ мещанства и безличья,

Быть может, вырос во сто раз.

Культ личности забросан грязью,

Но на сороковом году

Культ зла и культ однообразья

Еще по-прежнему в ходу.

 Да, видимо, почитал усатого людоеда Борис Леонидович Пастернак до самой смерти и страдал, что «культ личности забросан грязью». Он, похоже, ничего не хотел знать не только о Холокосте, но и о ГУЛАГе, о голодоморе, о пыточных камерах на Лубянке. А «Доктор Живаго»,  был задуман еще и как протест против «культа мещанства и безразличья», расцветшего, по его мнению, в эпоху Хрущева, взамен культа Сосо Джугашвили.

И каждый день приносит тупо

Так,  что и вправду невтерпеж,

Фотографические группы

Одних свиноподобных рож.

И видно, также культ мещанства

Еще по-прежнему в чести,

Так что стреляются от пьянства,

Не в силах этого снести.

 Удивительны, прихотливы, разнообразны скрещивания талантов и власти. В те годы и гении достигали величия и властители творили величайшее зло. Вот потому и надеюсь, что сегодня не удастся людям разжечь «мировой пожар». Гении пропали куда-то, да и политики измельчали почти до полной невидимости. И слава Богу!