Он говорит так: « Я не просто родом из России. Надеюсь, что родина моя не русское бескультурье, пошлость и хамство, а великая русская культура и замечательный русский язык. Мало того, и эта культура и этот язык, - моя настоящая любовь, может быть, даже единственная любовь, потому что ей, в основном, я обязан тем, что прожил свою жизнь так, как прожил.
Но моя любовь – это и счастье мое и несчастье одновременно, потому что родился я евреем, а вырос без знания своего языка, своей религии, своей культуры. Я могу сколько угодно искать виновных в этом, но, в конце концов, сознаю, что, прежде всего, я сам виноват в своем счастье – несчастье. Рядом со мной были люди, у которых хватило мужества, таланта и силы души, чтобы найти свои корни в самых невыносимых условиях.
Я оказался слабаком, и не смог совершить тот подвиг, на который были способны они. Тем не менее, никогда не мог понять людей, способных забыть обо всем том, что окружало их в детстве, юности, а часто и в зрелые годы. Крайности позиций всегда отпугивали меня своей простотой. Это «или – или» - как беспощадные удары плетью.
Считаю, что только в сложном – истина. И буду так думать всегда.
Уверен, трагедия еврейства в галуте и состоит в этой, подчас, непреодолимой, сложности, двойственности бытия во враждебном, а часто в ненавидящем или уничтожающем еврея, окружении».
Я говорю, что могу понять людей крайностей. Невозможно жить сразу в двух измерениях. В еврейской культуре есть самодостаточность, возможность существовать вне «чужой» культуры, просто потому, что эта «чужая» культура не более, чем тот или иной комментарий к Закону и Торе.
Он говорит, что все это теории, а на практике любой отказ от самого себя – есть дело недостойное, есть предательство. Он хочет развить эту мысль рассказом об одном печатном труде:
«В 1934 году Валентин Парнах, создатель первого джазового оркестра в России, издал блестящую книгу: «Испанские и португальские поэты, жертвы инквизиции». В годы борьбы с космополитизмом книга эта была изъята из библиотек. Чудом сохранились отдельные экземпляры. Передо мной один из них.
Читаю: « Жившие в Испании до установления инквизиции мастера древне -еврейского языка Ибн – Габироль, Ибн- Эзра, Иегуда Галевы известны, по крайней мере, по имени. Но даже читатели, знакомые с их произведениями, не знают, что до и после установления инквизиции существовали поэты еврейского происхождения, писавшие по-испански и по-португальски. Облекая свою мысль в эти мощные языки, они пользовались их строением и звучанием.
Парнах все сделал, чтобы стихи этих людей, как правило, погибших на кострах инквизиции, стали достоянием не только мировой, но и русской культуры, потому что рассказал он об этих поэтах и перевел их произведения именно на русский язык. За что и поплатился. Выходит, совершил своего рода подвиг.
Парнах ставит рядом испанские стихи маркиза Сантойана и древне – еврейские – Габироля.
« Жизнь от меня бежит неумолимо,
Смерть гонится за мною неустанно». Это перевод с испанского.
« Мир улыбается мне, но я горестно плачу,
Оттого, что вся жизнь неумолимо бежит от меня». Перевод с иврита.
Подлинная культура на всех языках мира никогда не мешала друг другу. Мешало бескультурье, мракобесие, предрассудки.
Я считаю гордостью русской культуры стихи Мандельштама, Пастернака, Маршака, Бродского, Самойлова или Слуцкого, но все написанное ими, проникнуто еврейским духом, еврейским самосознанием, просто потому, что поэты эти были очень талантливы, а любой талант, как обязательное условие, включает в себя глубокую, генетическую память.
Можно креститься, «выставлять в окне свиной окорок», как пишет об этом Парнах, но «знак» происхождения всегда невидимо выжжен на коже человека, если он отмечен печатью совести и таланта. И я убежден, что от «соития» культур культура мира только выигрывает. Самые здоровые дети родятся от далеких по генетике родителей».
Я не спорю, но думаю о своем: « По сути дела, еврей в диаспоре почти всегда был вынужден сохранять свою жизнь ценой абсолютного или относительного предательства себя самого.
Иногда предательство это мы можем поставить в кавычки, обозначив, как отступничество, понятную слабость, но, чаще всего, человек, сознательно уходящий от своего еврейства, был вынужден платить за это тяжелую цену.
Мы принесли в Израиль русский язык и русскую культуру. И здесь, как ни странно, началось то, что преследовало нас на Родине. Не в силах переродиться, принять и понять до конца иврит, одни из нас, даже в Еврейском государстве, бегут от своего еврейства, считая веру и традиции своих отцов чуть ли не мракобесием. Другие стремятся забыть все, чем они жили прежде. Мало того, пытаются принизить, а то и уничтожить, память в себе о великом наследии русской культуры.
Обе позиции мне кажутся продолжением трагедии галута, путями совершенно тупиковыми.
- Как ты смел опорочить такую великую фигуру, такого юдофила, как Вл. Соловьев? Ты стоишь на позициях ортодоксов и фанатиков! – упрекают меня одни.
В ответ я привычно оправдываюсь, что человек, считающий большим заблуждением евреев отрицания Христа, просто не может быть, по природе своей, юдофилом.
На меня обрушивается истеричная, площадная брань, на этом все и кончается.
Другие никак не могут понять, зачем мне, человеку глубоко уважающему религию и обычаи предков, «эта русская галиматья». Я опять же глупо оправдываюсь своим происхождением и полной неспособностью думать и писать на каком-либо языке, кроме русского. Меня упрекают в двурушничестве и лицемерии, и на этом вешают трубку.
Кто-то воспринимает христианство, как неизбежное продолжение еврейской культуры, кто-то убежден, что в продолжении смертельная ревизия начала, и нет светского проникновения культур, а есть религиозное противостояние в слове, в идее в мысли.
Местная публика не склонна серьезно относится к любой иноязычной культуре Израиля. Ей «до лампочки» наши муки. Светская культура Израиля только пробивается на свет из яичной скорлупы заблуждений и гордыни, а религиозная не желает унизить себя до понимания слов на чужом языке.
Он будто слышит мои мысли. Он говорит:
«Так что же, мы снова в галуте, теперь уже языковом? В галуте, из которого невозможен исход. Нет, думаю, что это так. Просто русскоязычие вновь требует от нас мужества. Впрочем, любое честное писательство, на любом языке, требует мужества, борьбы за свою индивидуальность, а это само по себе вызывает завистливую ненависть литераторов бесчестных. Здесь нет спора культур, а есть спор заурядности и таланта.
Убежден: цена творчества никак не зависит от его истоков. Прекрасны «танки» японцев, великолепны стихи Хайяма, меня потрясает творчество Гойи, и проза Фолкнера… Я читаю Тору, как Книгу Книг, но не могу поверить, что только в этой Книге все лучшее, способное родиться на нашей планете.
Гений человеческий так же бесконечен, как и наша Вселенная. Бог Израиля дал нам Тору, но Всевышний научил нас свободе мыслить и творить. Я думаю, что все от Бога: и русская частушка, и «кол – нидрей».
- Это пантеизм какой- то, - говорю я. – Чистый Спиноза! Так недолго и заблудится, и начать придумывать свой Закон. От хаоса до гордыни – один шаг. Нет, мозг человека вовсе не так безбрежен, как тебе кажется. И зачем в безбрежности Торы искать еще какие-то «острова в океане». Осмыслить бы то, что нам дано предками – и этого достаточно. Человек способен твердо стоять на ногах, только обретя цельность!
Я не говорю это. Я выкрикиваю, не заботясь, слышит ли он меня. Собственно, это не так уж важно, потому что Он – это Я, а Я – это Он. «Мы» успокаиваемся, «Мы» утихаем, «Мы» в тишине произносим слова пророка Йирмейа: «И сказал мне Господь: с севера начнется бедствие для жителей страны этой. Ибо я призываю все племена северных царств – сказал Господь, - и придут они и поставят каждый престол свой у входа в ворота Йерушалаима и на все стены его кругом, и у всех городов Иудеи. И я изреку над ними суды Мои за все их злодеяния, за то, что они оставили Меня и возносили курения другим богам, и поклонялись изделиям рук своих».
И «Мы» плачем над словами пророка, признавая его мудрость, и вдруг начинаем бормотать стихи шотландца Бернса в бессмертном переводе еврея Самуила Маршака на русский язык: « В горах мое сердце… Доныне я там. По следу оленя лечу по скалам. Гоню я оленя, пугаю козу. В горах мое сердце, а сам я внизу».
В Горах мое сердце, а сам я Внизу! Лучше не скажешь.
Комментариев нет:
Отправить комментарий