БЕЗ РАБОТЫ две истории

 Перед вами две историю о безработных. Оба эти случая совсем не похожи друг на друга, хотя глаза людей в несчастье всегда поражали меня каким-то одинаковым выражением.

 Я не знаю цифр о процентах безработных среди старожилов и новоприбывших, но уверен, что большая часть тяжести экономического кризиса легла на самые слабые плечи.

 ПЕВЕЦ.

 Это он поет – Антонио: « Когда в кармане пусто, нервы обнажены».

 Чудный  голос у этого человека, выразительный, мягкий, умный. Теперь такие голоса редко встречаются.

  Поет Антонию по-английски, на испанском языке, несколько песен освоил на иврите. Одет он скромно и просто, скромны и просты его песни

 Поет Антонию, повернувшись к морю, будто не посетители этого кафе под открытым небом должны его слушать, а ветер и пена волн у волнореза.

 Голосом своим он будто организует праздничный, залитый солнцем пейзаж вокруг. Вот одиночный, зимний пловец гордо выходит на берег под песню Антонию,  вот бежит по кромке пляжа гончий пес, тоже под музыку певца, вот статная девица-красавица подбрасывает вверх пузатого малыша в рубашонке, но без штанов. И здесь музыка Антонию всесильна. 

 Хозяин кафе говорит, что пришел  к нему певец этот через день после прилета в Израиль из Аргентины, сказал, что есть у него запись сопровождения, а петь будет он сам и совершенно бесплатно.

 Еще он сказал, что прежде был известным певцом у себя на родине, но понимает, что у публики в Израиле вкусы и запросы другие. Вот он и хочет понять, как и о чем ему следует петь.

 Утром Антонию посещает ульпан, учит иврит, а днем приходит на этот пляж в Бат-Яме, налаживает свою аппаратуру, и начинает петь, ни мало не беспокоясь, заняты столики под тентами или нет.

  Это он не из гордости так делает, а просто потому, что очень любит море.

-          Иногда мне кажется, что я дома, никуда не улетал, - говорит Антонию, присев к нашему столику, наверно потому, что за другими нет никого.

-          Вы хорошо слушали, – говорит Антонию. - Спасибо.

-          А вы хорошо пели, - говорю я. – Это вас мы должны благодарить.

И он, немолодой уже человек, смущенно улыбается.

-          Я не знаю, как петь в Израиле, - говорит Антонию. – Здесь совсем другие песни. Вот вы тоже откуда-то приехали. Я это вижу и слышу по - вашему английскому. Вам  мои песни нравятся, а вот другим почему-то не очень. Хозяин пускает меня сюда только днем, а вечером, когда здесь много народа, крутят записи.

-          Ерунда, - говорю я. – Не обращайте внимание. Вы поете замечательно, а на остальное плевать. Музыка не бывает модной или не модной. Она может быть плохой или хорошей. Вы видели, как вон тот человек на лестнице вас внимательно слушал и даже похлопал один раз.

-          Это был мой брат, - улыбается Антонию. – Я все-таки думаю, что вы не правы. Пока приучу публику к моей музыке, с голоду околею. А у меня семья. Жена молодая и дочери всего пятнадцать лет. Я так понял, что тяжелые времена   настали не только у нас, в Аргентине. В Израиле тоже большая безработица…. А мне, как видите, не тридцать и даже не сорок. Такой старик, как я ….

 Тут я сказал, что на старика Антонию совсем не похож.

Он только отмахнулся.

-  Ерунда. Я крашу волосы и пиджак ношу, чтобы скрыть дефекты фигуры…. Ладно, спасибо за добрые слова. Сегодня для вас я буду петь то, что пою всегда.

 Он снова запел ту песню о нервах и пустом кармане. Сначала он пел и улыбался нам, но потом снова отвернулся к морю. Час был не поздний. Солнце  стояло высоко и припекало крепко, совсем не по - зимнему.

 Антонию пел, а я думал, что все мы, новоприбывшие, удивительно похожи друг на друга. Мы приезжаем в мир другой моды, другой музыки, других слов.

 Молодым ребятам нетрудно затянуть песни вместе с хором, а как это сделать тем, кто привык к своему голосу, и к голосам на своей         родине.

 И вдруг случилось чудо. Я не сразу узнал мелодию, но скоро понял, что Антонию запел «Кол Нидрей» Бруха. Запел без всякого музыкального сопровождения. Никогда не думал, что передать эту удивительную музыку способен одинокий голос человека, а не только голос скрипки и оркестра.

 Мне вдруг показалось, что пляжный мир вокруг замер, но не от восторга и счастья узнавания, а от изумления. И не сразу я понял, что поет Антонио на совсем незнакомом мне языке, на ладино, жаргоне испанских евреев.

 Он пел, отвернувшись к морю, будто молил этот прекрасный, радостный, но чужой мир принять его душу артиста такой, какой она дана была Антонио от рождения, от предков, от той земли, где он вырос.

 Он как-то неожиданно оборвал себе, резко отвернулся к своей проигрывающей аппаратуре, снова включил ее. Зазвучала музыка, но петь больше этот репатриант из Аргентины не смог.

 Он держал микрофон в безжизненно повисшей руке, сгорбился, опустив плечи, и тогда стало понятным, что далеко не всегда пиджак способен скрыть недостатки фигуры Антонио.

 РАССКАЗ БЫВШЕЙ МИЛЛИОНЕРШИ.

 Был знаком с этой сильной и талантливой женщиной еще в Москве. Работала она заведующей хирургическим отделением в  градской больнице, и, как профессор и доктор наук, читала лекции в Медицинском институте.

 Делом своим тяжким была увлечена до полного самозабвения и фанатичной отдачи. Бралась за самые сложные, иногда совершенно безнадежные, операции.

  Фира Семеновна, так ее звали, была счастливо замужем и родила близнецов-мальчишек. Познакомился я с ней тогда, когда ее ребята только пошли в школу.. Был и дома у Фиры Семеновны. Жила она скромно: потертой мебели было не меньше 15-20 лет, зато стеллажи с книгами занимали все стены самой большой комнаты.

 Я и раньше знал, что Фира Семеновна живет на две свои внушительные зарплаты, премного этим довольна, и денег от больных и их родственников не берет, но очень любит получать в подарок цветы и кремовые торты.

 То мое посещение квартиры этой замечательной женщины – хирурга было единственным. Мы не встречались потом лет десять. И вот совсем недавно встретил я Фиру Семеновну на улице Холона.

   Пожилая женщина, с серым, «опрокинутым» лицом с трудом поднялась по крутым ступеням в автобус.               

  Выглядела моя старая знакомая так скверно, что я и узнал ее не сразу, и не решился Фиру Семеновну окликнуть. Через несколько остановок она поднялась, чтобы выйти из автобуса. Совесть во мне шевельнулась, и я выскочил на улицу следом за ней. Окликнул. И тут случилось неожиданное: никогда не был близок с этой женщиной, знакомство наше было шапочным, но она бросилась ко мне, обняла крепко и даже расцеловала в обе щеки.

 А потом мы сидели в маленьком кафе, и я слушал ее рассказ, совершенно удивительный, но в тоже время обыденный и горький.

 « Это Гриша меня сорвал, – начала свой рассказ Фира Семеновна с имени мужа. – «Знаешь, он всегда считал себя в нашей семье вторым номером: обычным инженером под боком у сильной и знаменитой жены. Сам понимаешь, что не было в этом моей вины, и я всегда старалась «поднять» Гришу, что ли, и скрыть по мере сил свои успехи.

 Но тут, когда поднялась большая волна алии, он решил, что в Израиле мы начнем новую жизнь, и роли наши в семье изменяться.

 Я пробовала с ним спорить, но вскоре поняла, что дело не в нем и во мне, а в наших детях. Нашим мальчикам предстояло идти в армию, а это, ты сам знаешь, в России равноценно каторге, пытками, прямым риском для здоровья, и унижением человеческого достоинства.

 Так мы оказались в Израиле. Случилось это в 1991 году. Ну, сам понимаешь, что первые несколько лет были очень трудными. Я все сделала, чтобы вернуться в медицину, но задача эта для 52 – летней женщины оказалась практически непосильной, а тут еще и иврит у меня не пошел совершенно. Никогда не отличалась способностью к языкам.

 Гриша тоже пробавлялся случайными заработками. В общем, он добился своего. Мы с ним оба стали неудачниками. Так сказать, уравнялись в правах. Успехи детей радовали. Они отслужили в армии, закончили компьютерный колледж, сразу же нашли работу и симпатичных невест. Теперь они живут отдельно, а я трижды бабушка.

 Да, но с 1995 года пошла в нашем семействе белая полоса. Представляешь, мы выиграли в лотерею трехкомнатную квартиру в Ашдоде. Не успели перебраться под новую крышу, как я нахожу отличную работу в серьезной фирме. Руководил этой фирмой мой студент, и мне он доверил всю административную, организационную работу в своем бизнесе.

 У нас были отличные связи со всем миром. Я стала ездить за границу и зарабатывать в среднем до пяти тысяч долларов в месяц чистыми деньгами. И ты не поверишь, к деньгам деньги, мы снова выигрываем в лотерею джип-ландровер….

 И тут со мной что-то произошло. Я будто и не жила раньше, не видела, сколько в мире соблазнов. Ты же помнишь, никогда не гонялась за материальными благами, жила работой, книгами, театром, консерваторией….

 Наверно, все это было случайным, напускным. Мы стали жить на широкую ногу. Продали квартиру, взяли большую ссуду и купили виллу в районе Лода.

 Гриша примерился с тем, что мое главенство в семье восстановлено, но тут я заметила, что стал он выпивать. Причем, не только в компании, но и в одиночку. Часто стал ездить в Россию, ссылаясь на то, что в Москве могилы его родителей и друзья. Какая-то ожесточенность в нем появилась. Он мог молчать целыми днями. Ходит по нашей огромной квартире тенью и молчит.

 Но я будто ничего не замечала. Постоянно была занята работой и тем, как потратить заработанное. Покупала новую мебель, сантехнику по последней моде и самую дорогую, на нашем участке разбила сад, даже садовника наняла по уходу за ним.

 Я так хотела, чтобы дети и их семьи остались с нами, но из этого ничего не вышло. Наши мальчики решили жить отдельно. Так я и Гриша остались вдвоем в восьми комнатах. Комнаты эти, правда, убирала прислуга, она и еду готовила, но я уже тогда, впервые, почувствовала тревогу, стала догадываться, что мы живем какой-то не своей, случайной жизнью.

 И все-таки длинный и зловещий минус в банке меня по-прежнему не волновал, положение фирмы моего ученика казалось стабильным. Иной раз я выкраивала время для  внуков. Осыпала их подарками и, глядя на этих ангелов, набиралась энергии и оптимизма.

 И вдруг, больше года назад, фирма наша разорилась. Вчистую разорилась и жутко. Мой ученик влез в какую-то рискованную операцию и потерял практически все, что у него было.

 50 человек оказались на улице. Гриша давно не работал. Сейчас он устроился дворником, но, боюсь, это ненадолго. Он продолжает пить, здоровье сдает, да и возраст, нам с ним уже за шестьдесят.

 Вилла моя стоит 8 тысяч шекелей в месяц. Это текущие платежи и долги по ссуде. А что у меня? Жалкое пособие по старости. Чудом устроилась в парикмахерскую, мести волосы и стирать простыни и полотенца. Недавно и с этой работы поперли.

  В прошлом месяце рассталась с последними драгоценностями. Ну, а тряпки, мебель – кому это все нужно? Две наши машины продала, минус в банке погасила. Хотела отделаться от виллы, но за последние годы совсем рядом с нами возникло огромное, нищее и жуткой арабское поселение. После двух случаев попыток грабежа пришлось обнести наш участок двухметровым забором.

 Мы стали жить, как в осажденной крепости. Ну, кому эту крепость продашь? Отдавать ее за гроши тем же арабам совсем не хочется, но, видимо, придется.

 Дети, спасибо им, как-то помогают, но через месяц они отправятся в Австралию. Там им предлагают выгодные условия по работе.

 Вот и вся моя невеселая история. Знаешь, виню за все только себя. Во-первых, предала дело всей своей жизни. А потом …. Ну, не имела я право поверить в удачу, отдаться банкам, влезать в долги, изображать из себя миллионершу.

 Наверху хорошо, но сверху больно падать. А эмиграция – это всегда эмиграция. Здесь чудес не бывает».