НАЦИОНАЛИЗМ И СВОБОДА

НАУМ ВАЙМАН

НАЦИОНАЛИЗМ И СВОБОДА

        Вообще-то я не вижу в национализме ничего плохого (сам националист), и никак не согласен с теми, кто осуждает национализм или патриотизм в принципе, смакуя где ни попадя, известный афоризм Самуэля Джонсона "патриотизм – последнее прибежище негодяев" (возникший в контексте предвыборной борьбы вигов и тори за английский парламент в 1774 году). И революция в Киеве была, прежде всего, националистической. Энергия национального освобождения самая сильная и самая чистая. Чистая в смысле ясности своих целей: вот враг, он угнетал нас веками и дальше хочет распоряжаться нашей землей и нашей судьбой (внешний враг всегда понятней внутреннего). И в национальном освобождении всегда заложено зерно личной свободы. Потому что борьба против национального унижения – борьба против унижения вообще, за человеческое достоинство. Национально-освободительные революции совершаются массами, и, выходя на политическую арену, они всегда, вместе борьбой за национальное освобождение, требуют политических свобод и экономических преобразований.

      Но где кончается нация и где начинается свобода?

      Когда зверь национализма вырывается на волю, он ненавистью перекраивает государственные границы: где ненависть остановится, там и пройдет граница. Русская имперская власть не любит спускать с цепи этого зверя: он может обнажить клыки против хозяина…     

      Начало русской нации принято связывать с возникновением Киевского государства где-то в середине 9 века. Лет через сто, в конце 10 века, Владимир крестил Русь, заложив фундамент культурно-религиозной идентификации нового народа. И государственная власть, и государственная религия были этому народу не только чужими, но и силой навязанными. Князья и правящая элита были варягами (норманнами), профессиональными вояками и грабителями, которые захватили (при этом неважно приглашали их новгородцы, или нет) важную и богатую торговую артерию вдоль Днепра (путь из варягов в греки). Окрестные славянские племена были организованы в государство, чтобы эксплуатировать и защищать эту "трубу". Само имя народа было дано варягами, как сказано в Начальной летописи: "От варягов прозвались Русью, а изначально были славяне". Ключевский пишет в своем "Курсе русской истории":

Почти весь Х в. продолжaлось покорение слaвянских и соседних финских племён из Киевa, сопровождaвшееся обрaщением мaссы побежденных в рaбство.

Православие было импортировано из Византии, чье богатство будоражило воображение разбойников-варягов, и явилось "идеологическим обеспечением" новой власти (захудалый норманнский род превращался в наместника Бога на земле: "Нет власти не от Бога"). Киев наполнился греческими епископами, ставшими советниками великого князя.

…пришлое духовенство переносило визaнтийское понятие о госудaре, постaвленном от богa... Тот же митрополит Илaрион пишет, что князь Влaдимир "чaсто с великим смирением советовaлся с отцaми своими епископaми о том, кaк устaвить зaкон среди людей, недaвно познaвших господa".[1]

С самого начала  христианские летописцы изображали славян до принятия христианства, как зверей, так в "Повести о начале земли русской"

…восточные слaвяне до принятия христиaнствa жили "зверинским обрaзом, скотски", в лесaх, кaк все звери, убивaли друг другa, ели всё нечистое, жили уединёнными, рaзбросaнными и врaждебными один другому родaми…[2]

Народ покорился новой вере не сразу и вплоть до наших дней не забыл языческие обычаи[3]. Для власти он был лишь инструментом обогащения и объектом колонизации. Колонизaция стрaны былa основным фaктом нaшей истории, с которым в близкой или отдaлённой связи стояли все другие её фaкты, пишет Ключевский.

И никогда, никакие народные праздники не отмечали ни Олега, ни Владимира Рюриковичей, как отцов нации, потому что это были не отцы, а завоеватели.

Не произошло в Киевской Руси и племенного смешения между славянами и варягами.

Русь, торговaвшaя с Визaнтией, былa у себя домa господствующим клaссом, который обособлялся от туземного слaвянствa снaчaлa иноплеменным происхождением, a потом, ослaвянившись, сословными привилегиями[4].

Ну а потом пришли монголы, а при Петре – немцы, так что не только сословный, но и культурно-этнический разрыв между элитой и народом неоднократно возобновлялся. Элита готова была слиться с татарами, ляхами, кавказцами, немцами, даже евреями, но только не с собственным народом – с рабами не смешиваются. В государстве продолжалось все тоже разделение на завоевателей и завоеванных, ни о каком "гражданстве" и речи быть не могло. В середине 17 века произошло "закрепление", т.е. окончательное порабощение крестьянства. По словам Ключевского,

Самым едким элементом сословного взаимоотчуждения было крепостное право, составившееся из холопьей и крестьянской неволи. Нравственное действие этого права было шире юридического. Оно глубоко понизило уровень нашей гражданственности, и без того очень невысокий[5].

Характеризуя Московское государство в конце 16 века, историк добавляет:

Мы теперь едва ли можем понять и еще меньше можем почувствовать, каких жертв стоил его склад народному благу, как он давил частное существование. Можно отметить три его главные особенности. Это, во-первых, боевой строй государства. Московское государство - это вооруженная Великороссия… Вторую особенность составлял тягловой, неправовой характер внутреннего управления… Сословия различались не правами, а повинностями… Каждый обязан был или оборонять государство, или работать на государство, т. е. кормить тех, кто его обороняет.

Это классическая схема военно-бюрократического тоталитарного государства.

И его тотальность продолжала совершенствоваться: Иван Грозный с помощью наемников-опричников уничтожил последние очаги боярской вольницы и церковной самостоятельности, а Петр Первый снова призвал варягов и построил с их помощью государство-казарму. Сталин сработал почти совершенное тоталитарное государство, которому народ, в старом, национальном смысле, уже был не нужен, и в попытках обезличить этот народ, сделать людей винтиками огромного государственного механизма, он уничтожал его интеллигенцию, его священников, его традиции, да и сам народ: голодом, террором, войной. И славил своих предшественников: государство Грозного и государство Петра.

      Тоталитарное государство не опирается на нацию, оно опирается на наемников, а нацию попирает. Люди нужны ему, как винтики, и от них требуется одно: жертвовать своей свободой ради величия государства. В конце концов, это театральное величие становится для многих важнее свободы…[6]

      На мой взгляд, русские начали складываться в единую нацию только после отмены крепостного права в 1861 году. Невозможно рабов и рабовладельцев считать одной нацией. Это было осознано дворянской интеллигенцией уже в конце18 - начале 19 века, и с тех пор освобождение крестьян стало насущной национальной задачей, которая была уже неотделима от социально-экономических и политических преобразований. А в начале 19 века у русских  еще не было ни общей культуры, ни даже общего языка, достаточно вспомнить "националиста" Чадского в бессмертной комедии Грибоедова:

Ах! если рождены мы все перенимать,

Хоть у китайцев бы нам несколько занять

Премудрого у них незнанья иноземцев.

Воскреснем ли когда от чужевластья мод?

Чтоб умный, бодрый наш народ

Хотя по языку нас не считал за немцев.

Религия объединяла лишь формально. Церковь не пользовалась авторитетом ни у "господ", ни у "люда"[7]. Процветало либо неверие, либо сектантство. Русское общество, волочащее за собой порабощенный народ, не могло раскрыть все свои национальные силы и проигрывало конкурентную борьбу общественным силам западных государств, и не случайно, что толчком к реформам стало поражение в Крымской войне 1853-1856 годов – все русские реформы шли после поражений, в поисках дополнительных резервов мобилизации.

      Увы, у нации, объединенной в 1861 году не оказалось ни времени, ни возможностей для формирования и развития свободных общественных институтов. Нация рождается в порыве освобождения. Но русские получили свою свободу из рук имперских хозяев, и поэтому психологически, экономически и культурно так и остались разделенными на рабов и господ. "Страна рабов, страна господ", - скрежетал зубами Лермонтов, а сын попа Чернышевский приговорил: "Нация рабов, сверху донизу все рабы". Февральскую революцию можно было бы считать по-настоящему освободительной, но и она произошла сверху: царский режим просто рухнул. И уже через несколько месяцев произошла новая революция, которая ставила своей целью не свободу, а счастье равенства и братства. Она вообще упразднила нации и ввергла страну в водоворот тоталитарного интернационализма. В 1991 году в России впервые произошла национальная антиимперская революция. Но с начала нового века ее вектор свободы постепенно терял свою силу, в разболтавшейся стране стали подтягивать дисциплинку: централизация власти, укрепление вертикали и т.д. И взамен свободы народ снова стали подкармливать имперским величием. За взрывом освобождения Россия неизменно и быстро возвращается к своей "природе", а природа эта – родовая травма рабства. На свободу вырывается не подавленное достоинство, а разбойная сила – века угнетения не подавили достоинство, а окончательно его раздавили. В последние два десятилетия главный страх, внушаемый интеллигенцией, страх революции. Стабильность куда важнее, пусть и стабильность рабства. Народ слился, наконец, со своими элитами: один язык, одна культура, один этнос и одна цель – империя, возвращение поруганного величия. Русский национализм всегда шизофренически раздваивался. В нем была имперская составляющая, когда-то ее величали великорусским шовинизмом, но была и освободительная, направленная против собственного государства. Борьба русского народа за свободу всегда становилась борьбой с собственной империей. Но сегодня эта шизофрения сменилась ясным национальным сознанием, идея освобождения отброшена окончательно.

От кого, в самом деле, освобождаться? От себя самого? И если провести сегодня опрос: ты за Пугачева или за Екатерину, подавляющее большинство, в том числе и свободолюбивой интеллигенции, "проголосует" за Екатерину Великую.

      И вот в Киеве "братский" народ поднялся против московской империи. С бунтовщиками решили разобраться дедовским способом: подавить мятеж, опираясь на энергию собственного имперского национализма. Благо в России многим искренне невдомек, как это братский славянский народ отказывается от покровительства старшего брата, который его так любит и заботится о нем. Ведь если такой малый славянский народ отделится и выйдет в бурное море мировой политики, его тут же сожрут западные державы, извечные враги славян.

      В 1830 году братский польский народ поднял восстание против русского царя, хотя брат царя Константин тепло заботился о своей вотчине: развивал экономику, культуру, поляки имели привилегии, каких не имел и русский народ. В учебнике русской истории К. Елпатьевского сказано:

…Польша никогда не была так счастлива, как во времена Александра I, и если бы продолжала идти по этому пути, то скоро забыла бы 200 лет своей анархии и стала бы наряду с образованнейшими государствами Европы.[8]

Тютчев в стихотворении "Как дочь родную на закланье…" сравнивает разгром польского восстания с закланием родной дочери, не скрывая при этом цели такого заклания: "Державы целость соблюсти" и купить "сей ценой кровавой России целость и покой!" Не забывается при этом и благородная забота о просвещении:

Славян родные поколенья

Под знамя русское собрать

И весть на подвиг просвещенья

Единомысленных, как рать.

Непонятно, правда, кого собирать и вести, поскольку "родную дочь" поэт готов сжечь до тла и уже проливает над будущими останками нежные крокодиловы слезы:

Верь слову русского народа:

Твой пепл мы свято сбережем,

И наша общая свобода,

Как феникс, зародится в нем.

Пушкина в этот исторический момент больше всего возмущают нападки Запада, чему он посвящает знаменитое: "Клеветникам России". Стихотворение вполне может быть зачитано, как открытое письмо президенту Обаме.

Вы грозны на словах — попробуйте на деле!
Иль старый богатырь, покойный на постеле,
Не в силах завинтить свой измаильский штык?
Иль русского царя уже бессильно слово?
Иль нам с Европой спорить ново?
Иль русский от побед отвык?
Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды,
От финских хладных скал до пламенной Колхиды,
От потрясенного Кремля
До стен недвижного Китая,
Стальной щетиною сверкая,
Не встанет русская земля?..

Пушкин не упускает из виду даже идею "русофобии", что пенится ныне в российских СМИ. "И ненавидите вы нас...", пишет он, обращаясь к Западу. Я не уверен, что на Западе русских ненавидят (не уверен, что и тогда ненавидели), но симпатий остается все меньше и меньше. А если кто ненавидит, то это соседи, те же поляки. Тут уж будьте уверены.

            Интересно, что большинство русских на Украине, особенно молодежь, не хотят присоединяться к России, и водораздел тут идет не по Днепру, а по степени любви к свободе, но уже не национальной, а политической. И центральная украинская власть, исходя именно из украинских национальных интересов, должна привлечь русскоязычное население на свою сторону, и это можно сделать только свободой. Других аргументов у Украины нет. И именно этим возможным выбором русских революция в Киеве так напугала московскую власть: переход русских в Украине на сторону свободы – ее кошмарный сон.

---

[1] В.О. Ключевский, "Курс русской истории", М., 2003, стр. 81

[2] там же, стр. 27. Любопытно, что этот взгляд перекочевал и в представления современной церковной элиты, так патриарх Кирилл в ответе на вопросы корреспондента телеканала "Россия" в сентябре 2010 года повторяет мнение летописца почти слово в слово: А кто такие были славяне? Это варвары, люди, говорящие на непонятном языке, это люди второго сорта, это почти звери.

[3]  см. статью Н.Ваймана "Христианство на Руси" http://www.russ.ru/pole/Hristianstvo-na-Rusi

[4] В.О. Ключевский, "Курс русской истории", М., 2003, стр. 79

[5] Там же, стр. 498

[6]    Могут спросить: разве Гитлер не построил тоталитарное и в то же время национальное государство? На мой взгляд, Гитлер не ставил перед собой задачи построить тоталитарное государство. Он строил государство-кулак, способное вернуть немцам национальное величие. Это величие он понимал, как силу, прежде всего военную. Его проблемой оказалась неопределенность границ величия, а авантюризм привел к мировой войне, абсолютно ему не нужной: она была Германии не под силу, и не имела, да и не могла иметь реальных стратегических целей. Целью было всего лишь вернуть Данциг…

[7]  Рекомендую книгу Жозефа де Местра "Религия и нравы русских"

[8] Елпатьевский К. Учебник русской истории, изд. 10-е. СПб., 1906, с. 429