БЫЛА ДРУГАЯ РОССИЯ

Смотрю лучшие фильмы России за последний год: «Елена» Звягинцева, «Жила-была одна баба» Андрея Смирнова. Снова тоска, грязь, кровь, трупы. Вильям Шекспир не брезговал всем этим, но наряду с «Гамлетом» и «Макбетом» была «Двенадцатая ночь» и «Укрощение строптивой» , а в трагедиях свет катарсиса. А здесь не бесталанные режиссеры бегут из «города», где нет ничего, кроме зла, воров и убийц и найти другой «город» им не удастся.

Но была же когда-то другая Россия: открытая, чистая, полная радости жизни. Не могла не быть. Все эти Белинские, Писаревы, Чернышевские, Стасовы загнали русское искусство в прокрустово ложе критического реализма, лишив его радости, оптимизма, веры в будущее. И не только литературу, но и живопись. Илья Ефимович Репин прославился, написав «Бурлаков на Волге» – жуткую картину подневольного, тяжкого труда. О «Бурлаках» критики писали, что это вся Россия, впряженная в лямку, Как известно, освободили ее от этой лямки большевики, заковав в невиданные прежде цепи рабства.

Так вот – послесловием к «Бурлакам» стала великолепная проза Репина – его рассказ о поездке на Волгу с великим художником – Федором Васильевым. Удивительное дело, в прозе этой есть реализм, но напрочь исчезает навязчивая критика. Никаких догм модного метода – одна правда, какой увидел и почувствовал ее художник. Вот он пишет о Нижнем Новгороде: «Этот царственно поставленный над всем востоком России город совсем закружил наши головы. Как упоительны его необозримые дали! Мы захлебывались от восхищения ими, и перед нашими глазами вставала живая история старой Руси, люди которой, эти сильные люди хорошей породы, так умели ценить жизнь, ее теплоту, художественность. Эти не любили селиться где-нибудь и как-нибудь».

Все верно: были  неурожаи и голодные годы, особенно в Поволжье, но было и это: «Она кормила нас на убой, вкусно, и так дешево стоила вся привезенная ей провизия, что после ее вздохов и охов о дороговизне всего мы едва-едва могли удержаться, чтобы не прыснуть со смеху об этой баснословной дешевизны». Причем, рассказанное Репиным было нормой,  а годы жестокой засухи – исключением.

Вспомним всех этих несчастных Башмачкиных, армию бедных, униженных людей, сентиментальных убийц, каторжан «мертвого дома», Герасима с Муму – рабов, холопов, жалких, несчастных людишек, а теперь слово Репину: «Нас обступили. Какой красивый, дородный народ! Высокие цилиндры-гречневики с большим перехватом посредине так к ним идут. И откуда у них такая независимость, мажорность в разговоре? И эта осанка, полная достоинства? Как не станет мужик - все красиво. И бабы подходят. Тоже княжны какие-то по складу: рослые, красивые, смелые. Всем здесь говорят «ты» обыватели, и за этим чувствуется равенство».

Вот такая картина на словах, а на деле – рабство и лямка. Помню из учебника истории изображение несчастного ребенка в угольной шахте, нагруженного тяжкой тележкой с рудой. Советская пропаганда, подкрепленная талантливыми свидетельствами критического реализма, исправно рисовала картины нищего, бесправного, битого детства. Сплошной Ванька Жуков.

Читаю Репина: «Вообще деревенские дети очень умны, необыкновенно наблюдательны, а главное, они в совершенстве обладают чутьем в определении всех явлений жизни, отлично оценивают и животных и людей в смысле опасности для себя».

Путешествовали по Волге художники в начале семидесятых годов 19-го века. Всего лишь через несколько десятков лет эти подросшие дети не смогли оценить смертельную опасность Ленина и его гвардии. Они тоже были воспитаны на жалобе и плаче критического реализма. Им без особого труда внушили, что они бедны, несчастны и бесправны. Праведный путь эволюции разрушил кровавый Октябрь, а в 1913 году валовой прирост богатств Империи достигал 11% процентов, уступая одному лишь прогрессу промышленного и сельскохозяйственного роста в США.

А вот как описывает одного из бурлаков Репин: «И Канин, с тряпицей на голове, с заплатками, шитыми его собственными руками и протертыми снова, был человек, внушающий большое к себе  уважение, он был похож на святого на искусе». И вот сама картина, как ее восприняли в обществе: где то уважение, где святость, где искушение – один критический реализм.  Полнокровная, честная жизнь в прозе замечательного художника, а сколько ярких, забытых, образных слов. Вот Репин описывает, как лодка причаливает к пароходному трапу: «Мордовались, мордовались, пока прицепились к пароходной лесенке». МОРДОВАЛИСЬ! А сама плоскодонка носила в тех местах точное название – ЗАВОЗНЯ. «ОШАРПАЛИСЬ» – это Репин о сапогах после дальней, тяжелой дороги...

Конечно же, все было в том странствии по Руси: и дикость, и безграмотность населения, и нищета, но была красота, дух свободы, благородство, достаток. Все то, что вынес критический реализм за скобки и, тем самым, чудовищно обеднил, обескровил, исказил жизнь России 19-о века. Критический реализм сочинил, по сути, свою, несчастную, рабскую, убогую Россию в тоске по реформам, не помышляя, что все будет исковеркано чудовищной ломкой революции. Талантливые писатели и художники хотели лишь, «обнажив язвы века», помочь доброму обновлению мира, в котором жили. На самом деле, получилось то, что получилось, когда добрыми намерениями прокладывается дорога в ад. Русский террор, русское самоуничтожение, русская трагедия вышли из гоголевской шинели. Увы, это так. «В начале было слово» – талантливое, часто гениальное слово, настолько убедительное, что оно сформировало отношение России к самой себе. Но слово это, все-таки было, если не ложью, то не всей правдой, невольным искажением нормы. В результате - греховная концентрация на зле, вселенский стон и плач. Отсюда становится понятной зловещая реакция на пессимизм прежнего метода доктриной социалистического реализма – лжи жизнеутверждающей мертвечины. Все перевернулось, отступив еще дальше от правды жизни, от нормы бытия, от подлинной красоты и силы человека. Распалась империя, сняты вериги цензуры - и искусство России вернулось к прежнему методу, освещенному великими именами, пусть и слегка загримированному андеграундом и постмодернизмом, напрочь забыв, к чему привело горькое «слово», сказанное накануне Октябрьского переворота.