ВИКТОР ЕРОФЕЕВ. РОССИЯ - ЧЕРНАЯ СОТНЯ

  

 Этот разговор в эфире "Эха Москвы" мне кажется особенно интересным. Во-первых, хороший писатель коренной национальности ставит точный диагноз своей стране и считает бессмысленными надежды либералов на демократию в России. Во-вторых, даже такой, здравомыслящий человек,  как Виктор Ерофеев, верит в  лучшее на просторах своей родины только после прихода к власти  "доброго царя".

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Здравствуйте. Это программа «Особое мнение», меня зовут Татьяна Фельгенгауэр и я рада приветствовать в этой студии моего сегодняшнего гостя. Это писатель Виктор Ерофеев. Здравствуйте, Виктор Владимирович.

В.ЕРОФЕЕВ: Здравствуйте.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Будем сегодня с вами говорить о глобальных темах. Тренды 2013-2014 года – консерватизм. Владимир Путин неоднократно в своих выступлениях говорил о том, что сегодня во многих странах пересматриваются нормы морали, нравственности, стираются различия наций и культур. И вот этот вот тренд неоконсерватизма, который избрал Владимир Путин, он основывается на семейных, традиционных ценностях. Ну, мы можем с вами видеть это на примере различных законов, которые принимаются. И защита детей от информации, вот эти вот законы, связанные с пропагандой гомосексуализма, усыновление детей, законы, связанные с интернетом, и прочее-прочее-прочее. В вашем понимании это и есть консерватизм?

В.ЕРОФЕЕВ: Мне кажется, что это далеко от консерватизма. Это, мне кажется, есть такое понятие «черная сотня». Это довольно отчетливая русская идеология начала XX века, которую поддерживал Николай Первый, сам с этим играли. И играли в нее и некоторые члены нашей Думы, самые такие, можно сказать, черносотенско-мракобесные.

Это очень опасный тренд, который у нас развился где-то с 80-х годов XIX века. Это разделение на то, что есть наше, а что есть не наше. И когда мы берем, что такое наше, то выясняется, что наши ценности совершенно не укладываются в понятие консерватизма. Они скорее укладываются в понятие того, что мы имеем такое, слегка поврежденное, но имперское сознание, когда мы считаем, что нам должен подчиняться мир и мы должны командовать. А кто нам не подчиняется, тех мы должны или к ногтю, или разоблачать страшными словами. Ну, вот, например, то, что происходит у нас сейчас с Украиной, вот такое имперское.

Почему оно такое, немножко вздернутое или истерическое, или неверное сознание? Потому что имперское сознание было и в других странах – в общем, и Франция была империей, и Англия была империей. И там отношения с колониями строились по какому-то принципу, который, в общем-то, предполагал, хотя и не всегда, некоторое разумное основание. Не всегда, но предполагал.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну, у нас сейчас отношения с Украиной и с бывшими советскими республиками – это отношения с колониями?

В.ЕРОФЕЕВ: У нас это не с колониями, у нас это с младшими братьями, которые потеряли всякий разум и которых надо призвать к порядку. Это не колонии, это просто... Вот, отлетело колесо от машины. Это колония? Нет. Это просто надо взять, чтобы это колесо захотело быть привинченным.

Мне кажется, что консерватизм – это, все-таки, очень серьезная система ценностей, построенная на том, что мы оберегаем то, что у нас есть, что нам дорого и что мы философски осмыслили.

Черную сотню очень трудно философски осмыслить, потому что это построено на истерии и на превосходстве своем, на том, что наша вера лучше всех, наше государство лучше всех, в общем, наша Россия выше всех и так далее, и так далее, и так далее.

С точки зрения внутреннего сознания это еще может проходить. Но когда на это смотришь со стороны, то ты понимаешь, что никто другой с этим не может согласиться «А почему вы лучше всех? А с чего вы это взяли?» И тут начинаются те самые проблемы, с которыми мы будем, наверное, сталкиваться и 2013-й год, и 2014-й и дальше.

Но это сознание – это черносотенство. Оно, к сожалению, очень-очень свойственно большому количеству людей, населяющим нашу страну.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Оно характерно нам на протяжении длительного периода времени? Или это, все-таки, ну, раз уж мы используем слово «тренд», тренд последнего десятилетия, 15 лет?

В.ЕРОФЕЕВ: Вы знаете, оно время от времени возникало. Оно возникло, еще раз говорю, где-то в 80-х годах XIX века и было заразительным. И, кстати, какой-то мой дальний родственник, которого звали Менделеев, он тоже заразился черной сотней и у него были какие-то тоже вещи, с которыми мне трудно согласиться.

Но тогда этому явлению противостояло 2 тренда. Один либеральный, очень мощный в России. Кстати, этот мощный либеральный тренд, в общем-то, дожил до Перестройки и пережил ее. Прекрасно понимаю сейчас, когда некоторые люди зовут к Советскому Союзу. Они не понимают, что в Советском Союзе была очень мощная интеллигентская оппозиция, начиная от анекдотов и кончая какими-то важными исследованиями по поводу того, что есть наша земля.

Другой тренд был, естественно, революционеры, которых, в конце концов, выгнали, и мы знаем, Ленин безжалостно разделался с черной сотней, он ее уничтожил. Но она постепенно в мещанстве, в каких-то других кругах такой полуобразованщины возникала в России, подкармливалась властью, начиная с тех времен, когда Сталин решил, все-таки, стать императором, а не генсеком, и потихоньку, в общем-то, доползла, извращаясь и меняясь, до Перестройки. А дальше там пошло общество «Память» и прочие-прочие вещи.

И сейчас вот это движение очень сильно используется властями. Оно любит власть, оно любит самодержавие, которое у нас на глазах развивается тоже, оно любит противостоять Западу, потому что Запад – это нам, как бы, укор. Оно вообще нас рисует белыми ангелами, которых угнетают разные черные силы.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Продолжается программа «Особое мнение», в которой сегодня выступает Виктор Ерофеев. Вы сказали, что вот это вот движение черносотенское – оно любит власть. А власть любит это движение? Она на него опирается?

В.ЕРОФЕЕВ: Власть по-разному к этому движению относится, потому что, все-таки, власть... Чем выше человек растет во власти, тем больше он понимает, что, все-таки, Россия не самостоятельная страна, она, все-таки, часть мира и с другими странами надо как-то общаться. Ну, не все это понимают, но есть люди, которые это понимают. Например, там, министр иностранных дел говорит «Ребята, все-таки, мы не одни в мире». И тогда они понимают, что с этими идеями в мир не пойдешь. Ну, как пойти с идеей того, что мы вообще лучше всех просто по определению?

Такие идеи, кстати говоря, последнее время иногда проскальзывают и в западных странах. И в Австрии она есть, и во Франции. Но, все-таки, там эти идеи как-то локализованы в довольно мощной политической работе. Там работа, так сказать, идет политическая. У нас такой политической работы меньше заметно, и можно сказать, что у нас, конечно, эти идеи работают на внутренности, на внутренние органы, на то, что мы, действительно, лучше всех для нас. А на внешний мир мы выступаем за то, что мы – суверенная страна, у нас есть свои ценности и так далее, и так далее. И, в общем, эти черные сотни приглушаем, потому что есть страны, около нас находящиеся, которые прекрасно знают, что такое черная сотня, как, например, Польша и очень озабочены этим, потому что они просто проводили гораздо больше исследований этих вопросов, потому что она им конкретно угрожала.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А еще вы сказали, что в свое время Сталин решил, что он – император, а не генсек. Как вы считаете, президент Владимир Путин за эти 13 лет, что он находится у власти, он пришел к такому же выводу или нет?

В.ЕРОФЕЕВ: Вы знаете, я, все-таки, о нем лучшего мнения, чем о Сталине, честно скажу. Я думаю, что он не пришел к этому мнению. Хотя, огромное количество людей есть в стране, которые очень бы хотели, чтобы Россия снова стала империей. Но если страна становится империей, то, естественно, кто должен во главе быть? Ну, понятно, что не премьер-министр какой-то и не президент, должен быть император.

Мне кажется, что, что касается Путина, то роль его, в общем-то, не очень завидна, потому что он понимает, что полностью опереться на эти круги... Условно, все-таки, назовем их черной сотней, потому что в каждое время эта черная сотня чуть-чуть меняется, и во времена интернета она тоже меняется, но не столь существенно, как хотелось бы, хотя бы для того, чтобы оно превратилось в какое-нибудь Ле-Пеновское движение. К сожалению. И поэтому тут сильно поиграешь с этими людьми, тут уже, в общем, куда-то кроме того как лес рубить, лесоповала и прочего далеко не пойдешь.

Пойдешь против них – окажешься с теми людьми, которые тебя не любят, потому что ты не поддерживаешь либеральные демократические европейские ценности. В общем, не позавидуешь человеку.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Но получается, что есть некое большинство, а есть некое активное меньшинство, между которыми оказывается власть и, вот, не может никак выбрать. И в связи с этим чего в итоге больше боится власть, кого опасается?

В.ЕРОФЕЕВ: Она всего боится. Она как Шумахер – она может пройти через огромное количество этих поездок на Формуле-1, а потом съехать на лыжах и удариться о камень или об дерево. Потому что, конечно, нет никакой стабильности, нету в достаточной мере мобильной и мощной экономики, нету среднего класса, на который должно опираться современное общество (почти нету, да?).

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну так нету же исключительно из-за действий самой власти.

В.ЕРОФЕЕВ: Я не думаю. Вот это либеральная ошибка. Мне кажется, что тут должны отвечать обе стороны – и власть, и то, что мы называем населением. Не народом, а населением. Население у нас развращено именно понятиями черной сотни, определенными какими-то пропагандистами православия, тоже недалекими от черной сотни, и многими другими вещами, которые вызывают оторопь как раз у такого количества небольшого народа, который мы называем «креативным классом».

Креативный класс у нас тоже истеричен, вы понимаете? Дело в том, что когда смотришь на эти блоги, которые выходят из умов, скажем, нашего креативного класса, то видно, что они никак не могут примириться с тем, что у нас, да, большое количество населения черносотенское, да, власть с ними входит в контакты. Да, власть не любит их, потому что те же самые на демонстрациях кричали «Путин, лыжи в Магадан». И понятно, что... Власть зачем же хочет в Магадан переселяться? И вот такие вот истерики...

Есть определенное количество людей, которые предлагают нам занять позицию ненависти. Я же предлагаю занять позицию просто понимания того, что можно сделать и что нельзя в этих условиях. Все-таки, можно сделать и можно заниматься саморазвитием нации, саморазвитии нашей же интеллигенции, того же активного класса. А если мы просто упремся в ненависть, то получается, что мы кроме ненависти ничего не увидим.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну, хорошо, с ненавистью понятно. Но, все-таки, образ внешнего врага – он так или иначе присутствует, без этого никак нельзя и это всячески муссируется. И та самая пропаганда, о которой вы говорите, она рисует некоторые образы. И вот мы знаем, что мы не любим Америку, мы не любим гомосексуалистов, мы не любим то-сё, пятое-десятое. А откуда берутся эти враги? Почему именно они выбраны?

В.ЕРОФЕЕВ: Ну, во-первых, потому что это, опять-таки, очень хорошо подверстывается под идеологию черной сотни. Америка – это, действительно, достойный враг, да? Вот, если нам сказать, что мы Андорру не любим, ну, как-то...

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Сенегал.

В.ЕРОФЕЕВ: Или да, или Сенегал. Или Гамбию внутри Сенегала. А так она достойный враг, мы выходим прямо на разговор с...

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Сверхдержавы возвращаются.

В.ЕРОФЕЕВ: Да. Да, приятно. Но надо сказать, что, ведь, у нас все нелюбители Америки имеют одну замечательную особенность. Если бы они женились или вышли замуж за американца, особенно не бедного, переехали бы в Вермонт или в Сан-Франциско, то они бы моментально поменяли все свои представления об Америке, они бы сказали, что «вы – дураки, не любите Америку. Америка – хорошая страна». И родителей бы перевезли, бабушек-дедушек.

И это же ситуативная ненависть. То есть она ни на чем не основана. Ненавидят Европу сейчас. Ненавидят, а в то же время у меня спрашивают «Слушай, а где купить гринкарты европейские?»

То есть вот это всё абсолютно бессмысленные, абсурдные ходы нашего сознания. А что касается гомосексуализма, то здесь начинается великая путаница, потому что русский человек совершенно иначе видит проблему гомосексуализма, чем западный. И я не так давно выступал в канадском парламенте и всё про это понял. Для них гомосексуализм – это часть человеческой свободы. А для нас гомосексуализм – это атрибутика тюрьмы, атрибутика унижения, «петухов», с которыми люди не хотят есть, которые отравлены своим собственным положением.

Более того, вообще в русской народной традиции сексуальной... Вот, у меня есть большая работа, которая называется «Морфология русского народного секса». Выясняется, что наша задница в этой традиции играет отрицательную роль. Она однозначно негативна, что нельзя сказать про древних греков, древних римлян и так далее, и так далее.

То есть наше русское сознание, народное, крестьянское и христианское относилось всегда плохо. Наложилось это еще на опыт тюремный, на прочие дела. Тут, наверное, не время, как бы, всё вспомнить, но, тем не менее, у нас до сих пор считается, что это грязь. И получается так. Приходит голландец и говорит «Это же прекрасно. Человек выбирает, с кем он хочет жить, работать, спать». А у нас говорят «Как же это прекрасно, когда это грязь, безобразие и всё?» И мы никак не можем договориться, у нас это вообще бешенство вызывает – я имею в виду «у нас», я имею в виду вот это христианское сознание, которое восторжествовало после 1917 года и до сих пор торжествует, это вот бедное ущербное сознание мальчиков из подворотни. Многие из них добились высочайших чинов.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Послушайте, но, ведь, страна прошла очень большой путь развития с того времени.

В.ЕРОФЕЕВ: Не в сторону толерантности.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Почему так?

В.ЕРОФЕЕВ: А потому что ее никто в ту сторону не учил ходить. Она...

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Это не нужно, не выгодно, неудобно?

В.ЕРОФЕЕВ: Смотря кому. Дело в том, что есть власть, которой было бы полезно, наверное, научить народ более толерантным ценностям. А есть власть, которая сейчас у нас реально, которая понимает, что эти толерантные ценности ее же и сметут. Зачем же власти готовить что-то, что, в конце концов, ее сметет или, по крайней мере, вызовет ее на исторический Нюрнбергский процесс? Может, власть уже помрет к тому времени, потому что просто биологические часы у нее... Все-таки, слава богу, ей не 23 года. Вот.

Но тем не менее, она должна готовить себе какое-то гнездо в будущем, когда скажут «А он был совсем неплохой, - скажут про нашего президента. – А он, все-таки, то-то сделал и то-то сделал».

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А страхи общества и страхи государства как института совпадают часто?

В.ЕРОФЕЕВ: Да нет. Ну, они совсем разные. Во-первых, у нас с обществом тоже не всё в порядке. Мы привыкли, вот у нас консерватизм, общество... Мы берем западные понятия, так, переносим к нам и говорим «Давайте поговорим». Это, в общем... Консерватизм мы уже немножко обсудили, и общество у нас не общество, у нас, как бы, предобщество такое, мы только предчувствуем то, что может случиться в государстве, если заработают какие-то системы гражданского, ну, вот, назовем, все-таки, общества, да? Гражданского быта.

У нас общество – и в XIX веке его не хватало. Вспомним наших классиков. Чехов говорил, что у нас даже уличной жизни нету в городах, то есть мы все забиты. Чехов, кстати говоря, тоже, в конце концов, стал либералом и писал страшные рассказы о положении дел в крестьянском мире в России.

То есть, понимаете, получается так. С одной стороны стоит русская литература, великая русская литература, которая во многом заражена либеральными ценностями. Пушкина не похоронили в Петербурге потому, что Бенкендорф сказал, что он либерал. Какой поэт не важно, но он либерал. Этому есть доказательства.

Чехов, который начинал явно не как либеральный писатель, в конце концов, пришел к этому. И многие. Ну, про Тургенева не говорю, да?

Получается, с одной стороны, мощный тренд такой либеральный, который засовывается нам в головы, начиная со школы. Ну, многие не переваривают это, но как-то, вот, мы, все-таки, такие, вроде, европодобные, да? А с другой стороны, вот, нас обходит, обволакивает такое имперское сознание, которое у нас в крови и которое порождает всё время реакцию на Сталина. У нас, как бы, сталинизм попал в наши гены. И вообще управлять русским человеком всегда хочется с точки зрения сталинизма.

И это просто беда какая-то, потому что как только ты начинаешь быть либералом в семье, с соседями, в каких-то своих бизнес-желаниях, то тебя тут же начинают, в общем, обманывать, обыгрывать и проваливаться.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну, то есть получается, что и либералом быть не очень здорово, но и вот это вот сталинское мышление тоже не подходит. А третьего пути нет. Да и вообще никакого пути нет.

В.ЕРОФЕЕВ: Нет. Дело в том, что пути-то есть. Пути есть, и всё зависит от того, насколько будет разумной и яркой власть. Когда приходят яркая разумная власть, то находятся пути. Мы даже знаем это по истории России. У нас был умный яркий Александр Второй, он развязал вопросы, которые просто не были развязаны. Крепостное право, крепостники, которые были чудовищные, и прочее-прочее – он решил эти вопросы, сделал реформы. И Россия за 10 лет преобразилась. Так что не всё так плохо. Ну, просто где Александр Второй у нас?

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Давайте мы на этом вопросе сделаем паузу небольшую, вернемся через буквально 3 минуты и в «Особом мнении» с Виктором Ерофеевым попытаемся поискать нового Александра Второго.

НОВОСТИ

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Продолжается программа «Особое мнение», меня зовут Татьяна Фельгенгауэр. Я напоминаю, что в гостях у меня сегодня писатель Виктор Ерофеев. Для того, чтобы появился новый Александр Второй, нужны новые люди или новые обстоятельства?

В.ЕРОФЕЕВ: Нет, нужен просто Александр Второй. (все смеются)

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Но его, очевидно, уже нет.

В.ЕРОФЕЕВ: Да. Потому что из людей не появляется кто-то один яркий такой политик. Просто он рождается и получается. Так тут теория, что количество переходит в качество не работает. Здесь просто должен быть сильный, яркий и совершенно какой-то честный человек. Ну, вот, я не знаю, может такой появиться? Если может, то всё получится.

Я думаю, что, в общем, не так уж это всё страшно развернуть в сторону каких-то рациональных и разумных интересов страны, не так тяжело. Но для этого надо иметь желание и для этого надо знать, где лежат эти самые инструменты, где лежат рычаги, на которые надо давить.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Но возвращаясь к истории восприятия внешнего врага, внутреннего врага, потому что у нас это постоянно как что ни произойдет, так обязательно сразу ищут врагов внешних и внутренних. Откуда вот это вот? Ну, я не знаю, можно ли это назвать манией преследования или чем-то еще? Почему нельзя посмотреть на самого себя, сказать «Вот у меня есть проблема»? Почему вот этот постоянный поиск извне?

В.ЕРОФЕЕВ: Дело в том, что... Вот, заговор как модель жизни, теория заговоров – это очень свойственно архаическому сознанию. Мы часто тоже не допускаем, что мы находимся в стране, где архаическое сознание еще активно работает, там детей не фотографируют до одного месяца, чтоб не сглазить, и есть огромное количество таких вещей, которые, в общем, с точки зрения такого, рационалистического сознания западного человека выглядят полным атавизмом. А у нас это работает.

Теория заговора – это одно из этих архаических понятий. Оно очень интересное, потому что оно связано с метафизическим вопросом, оно связано именно архаически.

Вот, посмотрите. Ведь, на самом деле, зачем люди вообще живут на Земле? Зачем человечество существует? На этот вопрос мы ответить не можем – просто у нас нету информации для того, чтобы ответить на этот вопрос. Значит, предполагает архаическое сознание с самого начала, что существует какой-то заговор (теория), который мы хотим понять, против. И с другой стороны, есть не заговор, а поощрение человека, которое толкает человека жить. Значит, есть, что мешает, и есть, что помогает. Надо разобраться.

На этом строиться архаическое сознание, просто обычное архаическое сознание. И мы с этим архаическим сознанием пришли в XXI век. И мы считаем... И, причем, есть огромное количество всяких жестов, которыми сопровождают разговоры. Когда ты там говоришь, вот, например, Сенегал сейчас объявит войну России, это архаическое сознание скажет «Ну, какой Сенегал? Над Сенегалом там стоит Израиль» - «Как Израиль? Где Израиль? Где Сенегал?» - «А за Израилем стоит Америка». «Но Америка стоит не так просто – там еще есть зеленые человечки, которые вообще всем командуют».

И здесь ты понимаешь, что наше сознание – оно совершенно не реальное, оно не обладает никакой рациональностью и ты начинаешь плыть со всем своим умом. Ты начинаешь говорить «Ну как? Что? Вы чего?» А они улыбаются, потому что они тебя достали уже, они уже определились и знают, и знают больше тебя. И они знают это метафизически, потому что им никто в их архаике не объяснил, зачем они живут. Им не объясняли. Им не дано это понять, как и нам самим. Но мы-то себе нашли какие-то определения смысла жизни, а там это всё растворилось.

И мне кажется, что вот это архаическое сознание, которое связано с теориями заговора, оно у нас просто доминирует везде и оно как раз (НЕРАЗБОРЧИВО) все доводы оппозиции, интеллигенции, Татьяна, нас с вами. Мы тоже заряжены зелеными человечками, только с другим потенциалом – чтобы вызывать ненависть вот у тех, про кого мы, наверное, сейчас рассуждаем.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну хорошо. А если говорить о поиске смысла, причины, основы, то вот то, что в последние несколько лет наблюдается в России, это клерикализация. Насколько это серьезно для нашей страны? Потому что мы видим, это и в политической жизни, в Госдуме, когда принимают закон о защите прав верующих, и мы видим эти огромные многочасовые, многокилометровые очереди к святыням. Вот этот поиск – он характерен для новой России или это всегда у нас было?

В.ЕРОФЕЕВ: Нет, он вообще характерен для религиозного сознания, если говорить о святынях. И ничего плохого я в этом не вижу. Если люди так верят и там вдалеке та дверь, которая их приведет к вечности, я ничего плохого в этом не вижу. В конце концов, вся Франция половину XX века ходила в Лурд, чтобы там лечиться и воскресать духовно, и морально. Ну, потом она совсем, как бы, впала в болото агностицизма. Но ходила же, и не так давно ходила. И я ничего не вижу в этом плохого.

Но я считаю, что страшная угроза для нас, которую мы, наверное, даже не до конца понимаем, - это сращивание церкви и государства. Не случайно так отреагировали нервно государство и церковь на молебен Pussy Riot, потому что девушки эти умные и интересные попали точно в зону боли проблемы. Потому что, действительно, это сращивание, которое довело до страшных бед в Иране и вообще во всех тех странах, где происходит теократия, то есть когда церковь с помощью своих святых и псевдосвятых вещей влияет на человеческую жизнь, государство. Это нас может увести вообще просто в страшные времена.

Потому что президент и Патриарх берутся за руки и объявляют, что мы – православная цивилизация, и иногда все враги становятся на следующий день – все, кто не так одеваются, не той помадой красится, говорят что-то другое, нежели требует православная цивилизация. Тогда просто открывается огромный простор для уничтожения реального, физического и какого угодно.

Поэтому мне кажется, что шаги в эту сторону – они крайне опасны для России, потому что есть огромное количество людей, которые охотно это примут, считая, что именно тогда церковь будет тем самым моральным гарантом государства, который даст государству вести себя прилично. Это не так.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Еще один момент, на который обращают в последнее время, это то, что происходит со СМИ. Свобода слова, цензура, не цензура. И мы видим, что, в принципе, ну, рынок, можно сказать, зачищается. И что произошло с РИА Новости, мы видим, как там происходит с Russia Today. Маргарита Симоньян, Дмитрий Киселёв. Есть люди, которые будут определять то, как подаются новости внутри, и так, как подаются новости за границами России. Это как укладывается в общий тренд?

В.ЕРОФЕЕВ: Вы знаете, я думаю, ничего нового не происходит, потому что смотрите. С одной стороны, все наши главные каналы телевидения работают уже в этой системе много лет. Те же самые 14 лет. Поэтому тот зритель, который кормится информацией с этих каналов, он ничего нового не получит. И эти инструменты, которые в руках Russia Today, это инструменты внешнего воздействия и изменение имиджа России... Ну, имидж России, если он получает имперское сознание, он совершенно не может измениться в лучшую сторону. Это никогда не было в истории России – наоборот, растут только больше и больше всякие беспокойства. Мы проявили совершенно свою абсолютно беспомощность дипломатическую, политическую в отношении Украины. Не то, что мы там не нашли денег, чтобы их купить. Купили. Но наговорили таких гадостей про украинцев, что мне кажется, что мы оттолкнули их на долгие годы.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да, но при этом Дмитрий Киселёв, который приложил к этому непосредственно довольно серьезные усилия, назначается на довольно серьезную должность.

В.ЕРОФЕЕВ: Потому что сейчас тот тренд, который мы имеем, это новая идеология не колебаться и говорить «Мы, конечно, европейцы, но одновременно мы и русские», а говорить просто откровенно, что нам они не нужны, мы хотим сами по себе и будем сами по себе. Но это дело рук только тех людей, которые работают на заграницу. А здесь уже всё готово, всё было подготовлено, никакой зачистки не происходит. Есть люди, которые занимаются интернетом, есть люди, которые кормятся телевидением, вот и всё. Их одних примерно 15%. Они (эти 15%), как ни крути, везде вылезают и так, и сяк. А остальные примерно где-то... Вот, кто любит Сталина, около 50%. Дальше идет болото, но то болото, которое скорее ближе к власти, ближе к черной сотне. Вот, собственно, такой расклад.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Спасибо большое. Это была программа «Особое мнение», в которой сегодня выступал писатель Виктор Ерофеев. Меня зовут Татьяна Фельгенгауэр. Всем счастливо.