НУ-НУ рассказ

 Они жили на первом этаже хостеля. Стеклянные двери холла выходили прямо на улицу, и летом старики Берковичи редко закрывали их. Однажды вечером к Берковичам пришла собака: грудастая и мордатая сука с огромными слезящимися глазами. Она пришла и остановилась на пороге, видимо, ожидая приглашения.

В хостеле нельзя держать собак — таковы правила, и старики удивились явлению пса. Потом они решили, что собака бесхозная, пришла с улицы, позвали ее в квартиру, накормили вареной колбасой и остатками жаркого. Кормил старик. Наевшись, собака подошла к нему и лизнула руку.

— Ну-ну, — удивился Беркович.

Так они и назвали эту псину, неизвестно откуда появившуюся и неизвестно куда ушедшую. Наутро старики вспомнили о ней, а старуха, вздохнув, сказала, что проникла Ну-ну за ограду, на территорию хостеля, совершенно случайно и больше, наверно, она не придет к ним никогда.

— Интересно, — спросила старуха, — где живет эта собака?

— На холме телефонном, наверно, — сказал старик. — Там наверняка есть пещеры.

 Кто-то, когда-то, зачем-то собрал со всей страны старые телефонные аппараты. Точнее, корпуса аппаратов и вывез этот хлам в одно место. Получился холм высотой метров в пять. Странный холм молчания.

 Холм некогда вырос за невысоким забором и виден он был постоянно, даже в свете ночных фонарей, звезд и луны. Непосвященному, увидевшему холм в тем­ноте, никак было не догадаться, что там светится на свал­ке. Корпуса телефонов по какой-то странности были все белые, будто аппараты другого цвета некогда обрекли на более печальную участь, и только светлокожие корпуса удостоились чести образовать собой это тихое и забытое всеми за ненадобностью сооружение. Если хотите, пира­миду оборванного звона.

Хостель рядом с холмом и лесом построили недавно. Дом этот был светел, удобен и красив без уни­зительной, снисходительной и брезгливой бедности бес­платного жилья. За основу архитектуры приняли челове­ческое достоинство жильцов. Прежде всего, каждый ново­сел отмечал высоту потолков. Признайтесь, три метра — завидная высота. Особенно для людей, проживших всю свою жизнь в старых российских городах. Берковичи родились в Ленинграде. Там и были прописаны всю свою многотруд­ную жизнь, за исключением ужасных дней блокады. Абрам Беркович — воевал, а его будущая жена – Слава- эвакуирова­лась на восток вместе с заводом, производящим оружие. Брак Берковичи зарегистрировали в 1948 году; а дети у них появились только в начале пятидесятых: двое мальчиков. Эти повзрослевшие мальчики уехали в США десять лет назад, занялись бизнесом и преуспели в нем. Наследники Берковичей с женами и детьми отбыли из России первы­ми, а старики только зимой 1992 года, когда совсем стало невмоготу от разного рода лишений. Больше всего Абрама Берковича обижали запущенные тротуары улиц. Он не умел ходить по льду. Несколько раз падал, но удачно — обходи­лось без перелома бедра. Однако Беркович был убежден, что рано или поздно с ним это несчастье случится.

Дети звали родителей в Америку, но остановились они на севере, в городе Сиэтле, а старикам вовсе не хотелось опять попадать в зиму и холод. Конечно, дело было не только в этом. Абрам и Слава очень любили друг друга. Их отношения были редким случаем человеческой близости и тепла. Любовь стариков, не угасшая с возрастом, мешала Берковичам относиться к детям с обычной силой отцовского и материнского чувства. Они были хорошими родителями и делали  для детей все, что положено (даже, как они считали, , больше положенного), но не смогли почувствовать к отпрыскам своим то, что они чувствовали друг к другу. Старики сознавали это в полной мере, стыдились своего относительного, конечно, равнодушия к «мальчикам» и  придумывали разные формы покаяния. Например,  продав в Питере квартиру, они почти все вырученные деньги отправили детям в Америку.

 Холод невольной отчужденности — ненадежный вектор в пути. Повзрослевшие дети спокойно жили без родите­лей, да и стариков не очень тянуло к детям и внукам. Правда, один раз, на пятом году жизни в Израиле, они реши­лись перелететь через океан. Берковичей приняли тепло, но старики гостевали всего лишь месяц. Они не привыкли жить чужой жизнью, зависеть от чужой жизни и постоян­но участвовать в ней. Они тосковали по свободе быть толь­ко вместе и, вернувшись в Израиль, вздохнули с облегче­нием.

Старики тогда жили на съемной площади в одном из ^- больших городов центра страны. Им не везло — и каждые два года приходилось менять квартиры. За семь лет они трижды собирали все свои манатки и перебирались в новую, тесную, как правило, и запущенную клетушку на последнем «олимовском» этаже строения без лифта. Им очень хотелось поселиться, наконец, в своем доме и устроить все округ по своему же усмотрению. Наконец, им повезло, подошла очередь на муниципальное жилье. Берковичи не утратили за годы ожидания здоровье, а потому они перебрались в хостель с чудным ощущением начала новой и прекрасной жизни. Никто не хотел квартировать на первом этаже, а наши старики согласились на это сразу. У них образовался свой выход на просторную площадку перед домом, открытую лесу и с видом на холм белых телефонов, холм молчания. За семь лет скитаний Берковичи привыкли к временности жилья, потому первое время чувствовали себя как-то неловко, будто в летописи их жизни появилась досадная точка и больше не будет коробок, узлов, чемоданов, бесконечных жалоб на цыганскую судьбу и равнодушие еврейского го­сударства к их жизни.

Здесь необходимо признать, что Берковичи в России сознавали себя евреями только по указке антисемитов. В обычное время они не придавали значения своей национальности,  Мало того, они считали любой национализм чем-то постыдным, недостойным чувством для цивилизованного человека. Слава Беркович всю свою жизнь проработала лаборанткой в химической лаборатории родного завода, а ее муж был отличным специалистом по устройству электрических сетей. И все-таки профессия не определяла полностью сущности Берковичей. Они всегда отличались широтой культурных запросов: покупали книги, ходили в театр, часто посещали Эрмитаж и Филармонию. В Израиле им не хватало всех этих привычных развлечений, и старики долго нервничали, ругая пустоту окружающей среды. Как-то они посетили Музей Израиля, а следом концерт симфонического оркестра Зубина Меты. Однако даже первоклассная живопись и концерт классической музыки не смогли вернуть старикам утраченное чувство причастности к нетленным ценностям мировой культуры.

— В нашем возрасте трудно менять кожу, — сказал Абрам Беркович. И жена согласилась с ним. Она искренне никогда не видела причин спорить с мужем. С тех пор старики ограничили свои развлечения экраном телевизора и чтением книг из библиотеки.

Они как раз смотрели программу «Вести», когда на пороге холла вновь появилась Ну-ну. Старики тут же забыли о проблемах беженцев из Косова и бросились к собаке. Псина тем не менее повела себя странно: от угощения отказалась, только прикоснулась влажным черным носом к ломтю пастромы. Ей предложили сыр, а потом и тайный ломтик сала. Все тщетно. Есть собака отказалась категорически.  На этот раз она отметила благодарной лаской Абрама Берковича. Старик спустился в кресло, отчаявшись предложить собаке желанную пищу, а Ну-ну подошла к нему и положила тяжелую голову на колени Берковича.

— Слушай, — сказал старик. - Знаешь, почему она не ест? Просто дает понять, что не за корыстью к нам явилась. Жить она хочет с нами — вот что. Какая умная собака.

— Ты прав, — согласилась Слава Беркович. — Ей у нас удобно. Мы живем на первом этаже. Она сама может себя выгуливать.

— Так что будем делать? — спросил Беркович, почесывая собаку за ухом.

-  Можно ей постелить коврик здесь, в углу, — сказала старуха.

Так они и сделали. Ну-ну все поняла сразу и легла на этот коврик, будто всю жизнь провела на нем, в этом костеле, в квартире, занятой стариками Берковичами.

Необходимо отметить, что жили старики замкнуто. Они не нуждались в компании остальных жильцов. И все в доме их недолюбливали, считая гордецами. Старики не любили совместные экскурсии и редко приходили на вечера-встречи с «замечательными людьми». Особенно была недовольна их поведением комендант хостеля - Берта Мироновна Багис. Эта Багис работала прежде в городе Пензе, в одном из институтов и долгие годы преподавала марксизм-ленинизм, потом ей вдруг показалось, что учение основоположников ложно. Берта Мироновна почувствовала себя еврейкой - и уехала в Израиль. Здесь, на родине предков, она проявила гражданскую активность и некоторое время занималась партийной работой, даже хотела создать свою партию: «Женщины-репатриантки за мир». Но потом получила хостель и приняла предложение заняться в нем хозяйственной деятельностью. По сути дела Берта Мироновна никогда не была коммунисткой, сионисткой или общественницей. Она была несчастной и совершенно одинокой старухой, только всячески скрывала это за внешней хлопотливостью, шумностыо и начальственной статью.

В белом сверкающем широком коридоре хостеля стояла обычная садовая скамейка на гнутых, чугунных ножках. На этой скамейке любила сидеть Багис. Мимо проходили жильцы и обязательно, с почтением, здоровались с Бертой Мироновной. Ей это очень нравилось.

Однажды, когда Багис сидела на любимой скамейке,

дверь в квартиру напротив распахнулась, и Берта Миро¬новна увидела Ну -ну. Потом в коридор вышел старик Беркович и направился к почтовым ящикам в холле. Комендант властно окликнула его:

— Господин Беркович, подойдите ко мне! • Старик приблизился. Он склонил голову набок, демонстрируя внимание.

— Вам известно, — сказала Багис, — что правилами хостеля запрещено иметь животных?

— Да, — кивнул Абрам Беркович.

— Однако вы завели пса, — сказала Берта Миронов¬на. — Мне уже докладывали об этом, но сегодня я получила визуальное подтверждение этого непреложного факта.

— Это так, — сказал Беркович и присел рядом с начальством.

Берте Мироновне это не понравилось. Она невольно отодвинулась к краю скамейки.

— Убедительно прошу вас, — сухо произнесла Багис, — избавиться от пса.

— Это невозможно, — тихим голосом возразил Абрам Беркович. — Мы не заводили эту собаку. Она сама пришла к нам. Понимаете - она сама выбрала нашу квартиру для жительства.

Берта Мироновна терпеть не могла тайных, неопределенных изречений. Она рассердилась не на шутку.

— Перестаньте морочить мне голову! — сказала она. — Ответьте прямо: у вас живет собака?

— Живет, — кивнул Беркович.

— Это категорически запрещено правилами хостеля!

— Я знаю, — сказал старик. — Но здесь случай исключительный: это не мы завели собаку, это собака завела нас.

— Перестаньте издеваться! — закричала Берта Мироновна- — И чтобы завтра животных не было в вашей квартире.

Беркович молча поднялся, миновав коридор, проверил пустоту почтового ящика и вернулся к себе, кивнув по пути сердитому коменданту.

Ну-ну сонно посапывала на обычном своем месте. Старуха смотрела на спящую собаку.

— Знаешь, — сказала она, — мне кажется, что нашей собачке нужно купить собачий корм. Если верить рекламе, конечно.

— Купим, — отозвался Абрам Беркович. — Это не так дорого, как кажется.

Читатель наверняка ждет историю трогательной борьбы за права псины жить в хостеле. Но ничего подобного не случилось. Не хочу вас обманывать. На следующий день Берта Мироновна посетила стариков. Она неважно себя чувствовала, а потому невольно присела на стул.

Ну-ну как раз вернулась с самостоятельной прогулки.

- Какая мерзкая собака, — сказала Багис. — И порода совершенно непонятная.

- Порода двули, — улыбнулся Беркович. — Дворняжка уличная, самая распространенная порода.

— Тем более, — нахмурилась Багис. — Убедительно прошу вас от собаки избавиться.

Она говорила это, с ужасом глядя на приближающуюся псину. Ну-ну подошла к коменданту и положила голову на колени Берты Мироновны. Она это сделала совершенно спокойно, без раболепия, с достоинством, будто отметила Багис с привычным гостеприимством воспитанной и доброй собаки.

 — Что ей нужно? — окаменев, спросила начальственная  дама.

— Я думаю, ничего, — ответил старик. — Всего лишь справедливости.

'Ну-ну и не думала убирать свою лобастую голову с колен  гостьи. И смотрела она на Берту Мироновну своими огромными, выпуклыми, влажными глазами так, будто всю свою жизнь ждала этого человека, а теперь безмерно рада встрече.

— Я могу встать? — тихо спросила Багис.

— Вполне, — ответил старик Беркович.

 Берта Мироновна поднялась осторожно и как-то боком покинула квартиру стариков. Больше вопрос о собаке не поднимался.

Ну-ну продолжала жить у Берковичей, но какой-то своей, самостоятельной жизнью. Ночевать она приходила и съедала свою чашку собачьей еды. Но большую часть времени  псина пропадала неизвестно где. Старик так и не смог обнаружить тайный лаз в заборе хостеля.

  Однажды он исследовал холм молчания в поисках собачьей норы. Старик  долго бродил вокруг горы телефонных корпусов. И остановился только тогда, когда увидел Ну-ну по другую горону забора. Мертвые белые корпуса телефонов молчали  рядом с ним. Говорили глаза собаки.

— Что ты делаешь там, глупый старик? — говорили эти глаза, — Не следует искать то, что не имеет никакого смысла. Я здесь, что еше тебе нужно?

После этого развора с собакой с Берковичами произошло вот что: они стали слишком часто вспоминать о своих детях и внуках. Старики и раньше делали это, но как-то сухо, по родительскому долгу. Теперь мысли о близких шли от сердца. И это наполнило их жизнь чем-то непривычным, тревожным, но и радостным в то же время. Старики будто проснулись от долгой спячки. Они решили обязательно навестить родных не позднее осени этого года. Не знали только, как поступить с собакой. Но Абрам Беркович уверенно сказал, что им это и знать не обязательно, Ну-ну сама знает, что делать с ней.

Как-то встретил старик Берту Мироновну.

— Послушайте, — сказала Багис, — откуда все-таки взялась эта ваша собака. Может, ее кто-то вам подкинул, прислал к вам?

— Вполне возможно, — согласился Беркович. — Я уверен, ее послал Бог.

— Кто? — опешила Берта Мироновна, — Какой Бог? Бога нет.

— Я тоже так думал раньше, — сказал Беркович и улыбнулся.