«Только в девятнадцатом году
я научилась слову «жид»».
Марина Цветаева «Записные книжки»
Была она не брезглива, в чем и сама
признавалась. Не боялась Цветаева нечистоты тела во всех смыслах, но всегда
бежала от грязи в душе. Ее дневниковые заметки о первых годах революции честны,
мужественны, наполнены болью, ужасом и любовью. И очень, как и все, к чему
прикасалась эта женщина, – талантливы.
Имеем ли мы, современники, право судить людей,
приговоривших самих себя к смерти? Нет, убежден, что это безнравственно. Даже в
такого грешника, как Александр Фадеев, не могу бросить камень. Вот он ответил
на прошение бездомной Цветаевой: "Тов. Цветаева! Достать Вам в Москве
комнату абсолютно невозможно. У нас большая группа очень хороших писателей и
поэтов, нуждающихся в жилплощади». Отвратительный документ, а не могу заставить
себя судить Фадеева, как только представлю ужас этого человека перед сознанием
невозможности продолжить жизнь. Что уж тут говорить о самой Цветаевой,
Маяковском, Есенине….
Жили все они во временах, беспощадно
провоцирующих человека на зло. Кто-то попал в сети дьявола, кто-то пробовал
вырваться из западни, кто-то восставал против самого страшного и всесильного
времени.
При всех обстоятельствах большой поэт
оставался в одиночестве. Иосиф Бродский написал об этом исчерпывающе точно: « Чем лучше поэт, тем страшнее его
одиночество».
Одиночество – сродни безумию, добавлю я.
Безумию самоубийства.
Грязные, кровавые времена всегда были и школой
мизантропии для чистых и мужественных душ. 18 год, лето: «Боже мой! Как я
ненавижу деревню, - пишет Цветаева и как я несчастна, среди коров, похожих на
крестьян, и крестьян, похожих на коров». Год 19-ый: «Язык простонародья как
маятник между жрать и с….»
Впрочем, тема народности бездонна. В этих
заметках я только хотел бы проследить за «еврейским вопросом» в дневниковых
записях Цветаевой, на основе, вышедшей в 2002 году книги: «Марина Цветаева. Записные
книжки» Вопрос этот занимает в ее
дневнике значительное место.
Мне всегда казалось, что великое прозрение
Марины названную тему исчерпывает: «Гетто избранничеств, вал и ров – пощады не
жди. В сем христианнейшем из миров поэты – жиды». Однако, читая записные
книжки, понял, что все не так просто.
Шестнадцатый год. Мир относительно спокоен,
если не считать кровопролитной, 1-ой мировой войны. Марина Цветаева пишет:
«Христос завещал всему еврейству свое великое «жаление» женщины. Еврей, бьющий женщину, немыслим».
Любопытная запись. Цветаева не пишет, почему Христос не завещал этого
христианам. Евангелие читала Марина, одно лишь Евангелие и Ветхий Завет, не
Тору. Вот в этом, а часто и только в этом, издержки взглядов на еврейство
русской, художественной элиты. Даже «нежных» взглядов.
Лето 17-го года: «Вы слово «еврей» произносите
так, точно переводите его с «жид»».
Слух большого поэта уникален, но близка чума
большевизма и Цветаева пишет 15 ноября 1918 года: «Слева от меня ( прости,
безумно любимый Израиль!) две грязные, унылые жидовки…. Жидовка говорит: «Псков
взят!» - У меня мучительная надежда: «Кем?!!»».
«Безумно любимый Израиль» остался там, в мире
без голода, лишений, смерти. А здесь, рядом с Цветаевой, «две жидовки»,
сообщающие в восторге, что красными взят
Псков.
Чуждость «любимому Израилю» нарастает по мере
развития революции:
« Когда меня – где-нибудь в
общественном месте – явно обижают, мое первое слово, прежде, чем я подумала:
-
Я пожалуюсь Ленину!
И никогда –
хоть бы меня четвертовали – Троцкому!
-
Плохой, да свой!»
В те лихие годы
и не подозревали, что и Ленин не совсем «свой». В общем, некому было жаловаться
русскому человеку. Ну, не Калинину же с Буденным или Ворошиловым.
Пуришкевич –
один из лидеров «Черной сотни». Ну и что? Ему, если бы могла, пожаловалась
Цветаева: «Моя любовь в политике – Пуришкевич. Ибо над его речами, воззваниями,
возгласами, воплями я сразу смеюсь и плачу».
И дети
Цветаевой, любимая дочь Аля (Ариадна) не хотят быть евреями: «Аля – кому-то, в
ответ на вопрос о ее фамилии:
-
О нет, нет, у меня только ½ дедушки был еврей».
Не удивительно,
когда в перестроечном СССР совсем пропало мясо, обыватель стал требовать
отстрела собак. Они, мол, все, что предназначено людям, пожирают.
Голод взял за горло Россию девятнадцатого
года. На глазах у Цветаевой страдают, мучимые голодом, ее дети. Читаем запись:
«Не могу простить евреям, что они к и ш а т».
Их слишком много, они слишком заметны, как
собаки в том СССР. А собак-то в городе появилось тогда много, потому что
обедневшие люди стали гнать их за порог. Дело не только в идее и свободе,
дарованной Временным правительством. За «порог» местечка евреев выгнал и голод,
устроенный большевиками.
В девятнадцатом году собаки почти исчезли – их
попросту сожрали. Остались одни евреи, о которых и пишет Цветаева. Голод
способен сотворить и не такое с психикой человека.
И все-таки, Цветаева – это Цветаева. Ее
«любовь к Израилю» не проходит, потому что
в это, страшное время именно евреи помогают ей выжить, Евреи, которые
«кишат»:
« Г-жа Гольдман, соседка снизу, от времени до
времени присылает детям огромные миски супа – и сегодня одолжила мне 3-ю
тысячу. У самой трое детей. Маленького роста, нежна, затерта жизнью: нянькой,
детьми, властным мужем, правильными обедами и ужинами. Помогает мне – кажется –
тайком от мужа, которого, как еврея и удачника, я – у которой все в доме, кроме
души, замерзло и ничего в доме, кроме книг, - нет – не могу не раздражать…. Еще
Р.С. Тумаркин, брат г-жи Цейтлин, у которой я бывала на литературных вечерах. Дает
деньги, спички. Добр, участлив. И это все».
С горечью вспоминает Цветаева заветы любимой
матери: « –Мама, что такое - социализм?( Яся 11-ти лет, в 1905 г., в Ялте.)
-
Когда дворник придет у тебя играть ногами на
рояле – тогда это – социализм…. Ах, забыла! Страстная любовь к евреям, гордая,
вызывающая, беспрекословная (только в 1919 г. я научилась слову «жид») – тогда
в кругу Сергея Александровича, старых монархистов-профессоров, - придворных! –
Помню, с особенной гордостью – чуть ли не хвастливо – впрочем, в это немножко
играя – утверждала, что в ее жилах непременно есть капелька еврейской крови,
иначе бы их так не любила».
Как странно. Социализм и евреи. Тот страшный,
босой дворник вдруг заговорил с
акцентом. Что делать с каплей еврейской крови, перешедшей к Марине от
матери?
Но это всего лишь «капля». Кто же Цветаева в
1919 году: «Мы с Алей у Антокольского
(поэт, ученик студии Вахтангова)… Антокольский читает мне стихи –
«Пролог к моей жизни», которые я бы назвала «Оправданием всего». Но так мне этого
нельзя, так как я в данный час – русская, молчу молчанием резче и весче слов.
Прощаемся».
Познакомился с Антокольским через 48 лет. Был
он мастит, имел собственную «Волгу» с шофером, дачу, квартиру в писательском
доме. Цветаева погибла, не дожив до 50-ти лет. Где ее могила – неизвестно.
В тот год трудно было понять Цветаевой, что
пишет именно так Антокольский не потому что он не русский поэт, а потому,
что с о в е т с к и й.
Но вот продолжение той темы материнской любви к евреям: «Как жалко,
что люди не знают меня, когда я одна. Если б знали – любили. Но никогда не
узнают, потому что такая я – именно
оттого, что одна. С ними у меня обезьянья гибкость ( только в обратную сторону,
повторяю н а о б о р о т движение). Пример: с любящими евреев – ненавижу
евреев, с ненавидящими – обожаю – и все искренне – до слез! – Любовь по
оттолкновению».
Как часто думал, что одни только Достоевский и
Розанов ( из высоких талантов в русской культуре) достойны имени антисемита, так как были
последовательными теоретиками юдофобии. Во всех остальных талантах России
гораздо больше мизантропии, презрения к человечеству и своему народу вообще,
чем антисемитизма. Этих, в глубине души, стараюсь, и понять, и простить.
Строчки из «Дневниковой прозы» Цветаевой:
«Господи! Сколько сейчас в России Ноздревых ( кто кого и как не ошельмовывает!
кто чего и на что не выменивает!) Коробочек («а почем сейчас в городе мертвые
души?», «а почем сейчас на рынке дамские манекены?»: я, например) – Маниловых
(«Храм Дружбы», «Дом Счастливой Матери» – Чичиковых ( природный спекулянт!).
А Гоголя нет. Лучше бы наоборот».
Нет, в те же годы бродил по Москве голодный и
злой Булгаков. Похоже, только сегодня
упомянутых героев «Мертвых душ» появилось столько, что осмыслишь
подобную напасть не сможет никакой Гоголь.
Но вернемся к нашей теме. Вот еще удивительная запись Цветаевой.
Похоже, от записи этой и пошли классические строчки о «гетто избранничеств»: «
Слава Богу, что я не еврейка…. При первом же «жидовка» я бы подняла камень с
мостовой – и убила…. Откуда у меня – с детства – чувство преследования? Не была
ли я еврейкой в Средние века?
Во всяком случае – если мне суждено
когда-нибудь сойти с ума – это будет не мания Величия».
Большие поэты – «народ избранный». Большие
поэты того страшного времени существуют вне наций, вне народа. Понятия эти были
слишком страшны. Старались Поэты
прилепиться к Богу – это было. Цветаева, Ахматова – вне русскости.
Пастернак, Мандельштам – вне еврейства.
Особый народ, отдельный в «гетто
избранничеств». «Жизнь – вокзал», - как писала Цветаева. Вне народа –значит в
дороге. Куда – неизвестно. В бесконечность? А странник бездомный уязвим, как
никто. «Вал и ров» - не защищают. «Вал и ров» – не дают скрыться от палача.
«Здесь я не нужна. Там – невозможна», – писала
Цветаева в эмиграции. В «ненужности и невозможности» провела весь свой короткий
век эта удивительная женщина, имя которой ныне звучит по царски: МАРИНА. Она
звезда ослепительной яркости, без которой немыслим небосвод поэзии, культуры
человечества.
Еврейская судьба русского поэта.
Что же записи
Цветаевой в дневнике? Они не могли быть другими. Я бы советовал прочесть их
каждому, кто надеется сегодня на новый, оптимистический виток еврейской истории
в России.
Сегодня в названной стране бытовая юдофобия
достигла своего пика. Виноваты в этом издержки еврейской свободы, обычные и
знакомые после отмены государственного антисемитизма.
Тоже произошло и в первые годы, последовавшие
после Октябрьского переворота. В нашей еврейской истории - сегодня, как правило,
обязательно снимает кальку с того, что было вчера. Тем же она началась, тем же
и закончится. Спектакль, под названием: «Еврей в России» был сыгран, как
трагедия, ныне он исполняется, как фарс. Вот и вся разница.
Любой народ, судя по всему, склонен прощать
сам себе любые преступления, но соучастника своих собственных преступлений он
прощать не намерен.
Что уж говорить о простых людях, когда такие
высокие таланты и чистые души, как Цветаева, не смогли удержаться от перевода слова «еврей» на понятие «жид».
Комментариев нет:
Отправить комментарий