СПЕШУ ПОДЕЛИТЬСЯ 3 декабря

Виктор Лихт

Слово и дело Георгия Свиридова

 

    Георгий Васильевич Свиридов (1915-1998) - самобытнейший русский композитор. Диапазон его творчества простирается от популярной киномузыки (отрывок из партитуры к кинофильму "Время, вперед!" был долгое время заставкой телепрограммы "Время", а Вальс и Романс из фильма "Метель" звучали в Советском Союзе везде и всюду) до изысканной, "минималистской" кантаты "Снег идет" на стихи Пастернака, от "Патетической оратории" на слова Маяковского до духовных хоров на тексты из православной литургии... Ученик Шостаковича, он довольно быстро сумел уйти из-под мощного влияния учителя, избежав при этом и воздействия другого гиганта - Прокофьева. Более того, Свиридов и сам сделался полюсом притяжения для немалого количества советских композиторов следующего поколения. Однако произведения этого незаурядного музыканта были и остаются мало известными за пределами советского и постсоветского пространства

     Думаю, Свиридова за рубежами его отечества мало исполняли и редко исполняют до сих пор потому, что его творчество большей частью связано со словом. А слово, в особенности слово поэтическое, в переводе теряет. Не говоря уж о том, что его ведь перевести надо. А как? Написал Свиридов в середине 1950-х сочный вокальный цикл на стихи Бернса в переложении Маршака. Ну и что его теперь, на язык оригинала переводить? Ведь сам бернсовский текст по просодии не подходит. Сходная история с созданным пятью годами раньше циклом "Страна отцов" на стихи армянского поэта Исаакяна. А как прикажете переводить положенные на музыку стихи Маяковского или Есенина? Еще труднее с народными текстами, лежащими, например, в основе изумительных по красоте и поэтической первозданности "Курских песен". Ведь тексты эти у Свиридова играют отнюдь не декоративно-прикладную роль, как в "Свадебке" Стравинского. Собственно же инструментальной музыки у Свиридова немного: еще несколько шостаковические по языку Симфония для струнных (1940), Фортепианное трио (1945), струнный квартет (1947), и уже вполне индивидуальные, неповторимые Музыка для камерного оркестра (1964), Триптих для большого симфонического оркестра (1966)... И это, за малым исключением, почти весь список. Вот и получается, что за пределами России музыка Свиридова если и звучит, то, в основном, благодаря стараниями некоторых его соотечественников, как Дмитрий Хворостовский например. Даже такие видные исполнители свиридовских вокальных произведений, как Елена Образцова и Евгений Нестеренко, пели их большей частью только дома. А жаль...

     Однако композитор сам избрал этот путь. И судить о том мы сегодня можем не только по его музыкальному наследию, но и по опубликованным недавно в Москве дневниковым записям. На их страницах вырисовывается фигура столь же своеобразная, как и в музыке, но далеко не всегда столь же симпатичная. Скажу резче: зачастую весьма малосимпатичная. Но просматривается и определенная типичность характера и обстоятельств. И в том смысле, что, "когда не требует поэта к священной жертве Аполлон", иной поэт погружается в собственные комплексы. И в том, что комплексы эти окрашиваются часто в тона махровой ксенофобии. И в том, наконец, что именно эти, далеко не лучшие черты художника становятся для кого знаменем, а для кого пугалом, за коими забывается собственно творчество...

     Прежде чем двигаться дальше, подчеркну, что сам толстенный том свиридовских записей я в руках не держал. Впечатления мои ограничиваются тем, что удалось найти в Интернете и в печатных журналах. Правда, нашлось немало. Публикатор дневников, президент Национального Свиридовского фонда Александр Белоненко (профессор Петербургской консерватории и племянник Свиридова) расстарался и обнародовал фрагменты книги во многих изданиях. Да и речь идет не о цельном мемуарном произведении, а именно о разрозненных записях: и заносившихся в тетради, числом свыше сорока, и оставленных на поля книг, нот, и надиктовывавшихся на магнитофон, и зафиксированных рукой жены композитора, Эльзы Густавовны Свиридовой-Клазер (1925-1998). Для достаточно целостного представления о воззрениях их автора вряд ли необходимо читать всю изданную ныне книгу, в которой, даже судя по опубликованному в Интернете материалу, немало самоповторов, пусть и варьирующихся.

     Так вот, выясняется, что влечение Свиридова к вокальной музыке - отнюдь не просто интуитивный выбор художника, а много раз декларируемое и рационально объясняемое самоограничение. "Музыка - искусство бессознательного, - читаем в одной из записей. - Я отрицаю за Музыкой Мысль, тем более какую-либо философию" (везде сохраняю особенности авторского правописания; судя по обилию прописных букв, композитор любил словесную патетику. - В. Л.). Мысль, по Свиридову, может выражать только слово. Музыка же лишь "несет Слово и раскрывает сокровенный, тайный смысл этого Слова".

     Свиридов убежден, что "пение - "мелодия" тянет к простоте, четкости, к формуле, к символу. Инструмент - тянет к выдумке, ухищрению..." Он даже проделывает довольно зловещий мысленный эксперимент, чтобы доказать себе это:

     "Если дать волю воображению и представить себе землю после атомной войны... трудно подумать, что музыка будет звучать над мертвым камнем. Да останется ли и камень? Не обратится ли и он в пар? Но не хочется думать, что дело именно дойдет до этого! Может быть, хоть что-то останется. Останется ли музыка? Такой странный вопрос! Человека сейчас трудно без нее представить. Стало быть, оставшиеся в живых Нomo sapiens все же будут причастными к музыкальной культуре, той или иной, из существующих ныне на земле. Какой музыкальный инструмент уцелеет? Скорее всего, человеческий Голос, он всегда при человеке, и не нужно специально учится, чтобы играть на нем".

     Заглянув в будущее, композитор предпринимает и исторический экскурс, впрочем, в чем-то не менее фантастический:

     "В давно прошедшие времена музыка (на Руси) была нескольких видов:

     1) Храмовая, собственно духовная, богослужебная музыка.

     2) Духовно-народная музыка, песни раскола... гимны (слагаемые отшельниками, монахами, сектантами и т. д.).

     3) Народная музыка (богатейшая!), музыка праздников, обрядов, календарные песни, свадебные, предсвадебные, похоронные, трудовые и т. д.

     4) Скоморошья музыка, музыка профессионалов-шутов, созданная для потехи, для развлечения. Сия последняя была музыкой, исполнявшейся людьми, не имевшими подлинного человеческого достоинства, в сущности - разновидностью дворовых лакеев".

     А поскольку первые три вида, по Свиридову, связаны с пением, отсюда делается вывод: "Оркестровая музыка, как это ни странно, может быть, ведет свое начало именно от этой шутовской среды. Отсюда же идет стиль раннего Стравинского и Прокофьева (многое у Шостаковича) и в творчестве, и в психологии".

     Сам он в лакеях и скоморохах ходить не желал. И полагал вдобавок, что истинно русская культура - образец не только истинной духовности, но и нравственности: "Русская культура неотделима от чувства совести. Совесть - вот что Россия принесла в мировое сознание".

     Не будем ловить человека на слове, напоминать про Библию и т. п. Но из прочих рассуждений выясняется, что Россия почему-то выполнила свою миссию не очень качественно.

     Поначалу все оставались "при своем". В частности, в музыке: "Православие - музыка статична, все внутри, в душе. Мелодия - хор - гимн. Восторг мира! Выразительность интонации. Идея - свобода. Инструмент - от Бога - голос, хор. ИРРАЦИОНАЛЬНОЕ. Католицизм - музыка вся в движении, в динамике. Активность, воля, борьба, власть над миром. РАЦИОНАЛЬНОЕ. Фуга, мотет, контрапункт, инверсии, т. е. механические, умозрительные перестановки нот. Придуманный, сконструированный инструмент - орган, оркестр. Измышленная музыка, невыразительность интонации, но - формообразование. Конструктивизм, драматургия вместо интонации".

     Далее началось влияние, но отнюдь не России на мир, а наоборот: "Существует искусство - как голос души, как исповедь души. Такова была русская традиция. В XIX веке, а может быть, и раньше, из Европы пришла... идея искусства - как развлечения для богатых, для сытых, искусства - как индустрии, искусства - как коммерции". Зараза оказалась сильной: "В начале ХХ века Искусство становится выразителем бездуховного начала (как минимум, просто развлекательного). Да и тематически - возврат к язычеству, скифству и проч.: Стравинский, Прокофьев и др. авторы. Произведения Рахманинова были последней вспышкой Христианства в Русской музыке, надолго после этого погрузившейся во мрак и находящейся в нем и по сей день".

     Правда, не все в этой самой загнивавшей задолго до открытого Лениным империализма Европе было столь уж безнадежно. Существовали Моцарт (которого Свиридов, правда, как ни странно это для музыканта, воспринимает сквозь призму маленькой трагедии Пушкина "Моцарт и Сальери", не раз ее цитируя), Шуман, Вагнер. Но и им постоянно приходилось бороться с чуждым влиянием. Примеры? Пожалуйста: "Борьба с Моцартом - это борьба с национальным гением. Важнейшая мысль Пушкина: Сальери - итальянец, чужой коренному народному духу иностранный специалист" (неважно, что у Пушкина этой мысли нет вовсе, да и сам он, гордившийся своим происхождением от "арапа Петра Великого", вряд ли подходит в борцы с "иностранными специалистами").

     Или: "Первая консерватория (Лейпцигская), основанная на деньги банкира Мендельсона-Бартольди (sic! - В. Л.), преследовала и унижала национально-направленное Романтическое искусство Шумана, Листа, Вагнера, которые ее ненавидели".

     Еще одна запись: "Мусоргский и Вагнер были величайшими из композиторов (величайшими художниками, людьми), а не "спекулянтами", умевшими вылепить форму (по образцу!) и т. д., которых плодят в огромном количестве Мендельсоновские и Рубинштейновские консерватории".

     "Мендельсоны и Рубинштейны" симптоматичны. Из других записей мы узнаем, что Маяковского совратил с пути истинного "еврейский буржуазный салон", а Стравинский "начал служить "русскому" богатому искусству гл. образом за границей (сначала русской буржуазии, потом эмигрантству, потом американо-еврейским дельцам и меценатам). А под конец писал "библейские" (якобы!) сочинения по заказу государства Израиль" (вот на что, оказывается, тратились деньги израильских налогоплательщиков! – В. Л.).

     Тут уж недалеко и до "мировой закулисы": заговора сионских мудрецов с распитием крови христианских младенцев. Читаем: "Коммунизм - дымовая завеса антихристианства, нарисованный на тюле макет якобы будущего общества процветания и всеобщего равенства. На деле же было установлено рабовладельческое общество библейского образца. Все нации, кроме одной (! - В. Л.), были в равном - абсолютно рабском положении". И еще: "Всему миру известно, что демократическая Америка является суперколониальной державой, кровью и деньгами устанавливающей мировое господство, не останавливаясь перед истреблением целых народов. В этом смысле новейшая история наследует традиции древней Иудеи, пример чему был подан Октябрьским переворотом".

     А дальше и вовсе нечто мистериальное: "В Мадриде - конференция по поводу непрерывных беспорядков на Ближнем Востоке... Ее смысл и дух говорит о том, что Война (а она - Единая - уже идет во всем мире) имеет глубочайший религиозный смысл. Потревожен Родовой Пуп Земли, мистический, жизнедающий Орган, захвачен Иерусалим, священный город человечества или, по крайней мере, половины его". Кем захвачен-то? Понятно: наследниками древней Иудеи, которые, безусловно, к "Родовому Пупу Земли" никакого отношения не имеют...

     Но не следует, мне кажется, принимать все эти инвективы, основанные на весьма поверхностном знании фактов, примитивной их трактовке, а то и произвольном искажении, за вульгарный антисемитизм. Кстати, в реальной жизни, а не в тяжких своих размышлениях, Свиридов с евреями вполне уживался. Среди его ближайшего окружения были композиторы Моисей Самуилович Вайнберг и Владимир Ильич Рубин, он с благодарностью вспоминает не только вполне русских музыковедов Ивана Ивановича Соллертинского, Георгия Никитича Хубова и Юрия Всеволодовича Келдыша, но и Арнольда Наумовича Сохора и Израиля Владимировича Нестьева. И дело тут отнюдь не в том или не только в том, что у каждого антисемита есть свои любимые евреи. Свиридов благодарен людям, "серьезно, внимательно относившимся к моей музыке и старавшимся прояснить сущность моей творческой позиции, понять, растолковать мои намерения".

     Как в свое время у Вагнера каждый человек с чуждыми ему эстетическими взглядами был евреем, так и для Свиридова еврей (или испытывающий еврейское влияние) - это всякий, кто осмеливается делать то, что Георгию Васильевичу принципиально не нравится. Плох Большой театр? "Еврейский лабаз"! Не нравится режиссер Борис Покровский? И он из компании (называются еще имена Олега Ефремова, Юрия Темирканова и, конечно же, Анатолия Эфроса), предшественником которой был "Мейерх[ольд], сменивший... несколько духовных убеждений: из еврея превратившийся в католика, из католика Карла Франца Казимира в православного с многозначным именем Всеволод". Нужды нет, что Мейерхольд вовсе не из евреев, а из обрусевших немцев. Все равно чуждый по духу, значит, не замай православного имени, пусть и данного от рождения! Только истинно русскому композитору, названному родителями Юрием, дозволено стать Георгием, если и не святым, то уж Победоносцем обязательно.

     За всем этим встает человек, хотя и готовый на словах к крестному пути ("Чем ни глубже духовно музыка, тем менее она распространяется в мире, чем она сокровеннее, тем более узок круг людей, воспринимающих это сокровенное"), но глубоко уязвленный тем, что не все отправятся вслед за ним и не все захотят видеть в нем мессию, знающего единственную дорогу к Храму.

     И ведь не сказать, что в глубоко презираемом им советском государстве Свиридов был изгоем или диссидентом. Понося в своих записях Маяковского ("Весь Маяковский... - придуманный поэт"), он мог бы припомнить, что за "Патетическую ораторию" на стихи этого поэта (кстати, одно из лучших, если не самое лучшее из музыкальных его прочтений!) получил в 1960 году Ленинскую премию, от которой отнюдь не отказался. Да и все прочие награды и звания были при нем (вполне заслуженно, кстати!). Яростно кляня номенклатуру, он словно не помнит, что долгое время к ней принадлежал, являясь с 1962 по 1974 год, и позже, с 1985-го по 1990-й, одним из секретарей Союза композиторов СССР, а с 1968-го по 1973-й - первым секретарем Союза композиторов РСФСР (дольше одного срока коллеги терпеть его агрессивную однобокость не захотели).

     Но человек этот буквально соткан из противоречий. В 1973 году он создал уже упомянутую мной чудесную кантату на стихи Пастернака, в средней части которой использовано стихотворение "Душа" ("Душа моя, печальница О всех в кругу моем, Ты стала усыпальницей Замученных живьем"), и заслуживает добрых слов уже за одно то, что, благодаря именно его кантате, напечатанной в издательстве "Советский композитор", это стихотворение впервые увидело свет в СССР. А позже Пастернака, как и Ахматову, Цветаеву, Гумилева, Мандельштама, у которых "жизнь... не более чем рисованная городская декорация, видная за спиной актера, произносящего свой монолог", противопоставлял "великанам русской поэзии" Пушкину, Лермонтову, Тютчеву, Некрасову, Блоку, Бунину, Есенину. И где-то тут же, по соседству, писал "Оду Ленину" на слова Роберта Рождественского (1976)...

     В дневниковых записях он обвиняет своего учителя Шостаковича за то, что тот "опачкал" православного священника в опере "Леди Макбет Мценского уезда", но совершенно не вспоминает, что боготворимый им как образец православной духовности Мусоргский вывел на сцену не только благообразного монаха-летописца Пимена, но и монаха-бродягу Варлаама, собирающего милостыню на Божий храм, дабы пропить ее в придорожной корчме...

     Поразительна история взаимоотношений Свиридова с журналом "Советская музыка". Долгие годы Георгий Васильевич был, точнее числился, членом его редколлегии. Придя работать в редакцию в середине 1980-х, я еще застал это время, и помню, что, рискуя нарваться на предвзятость, материалов сотрудники редакции ему читать не давали. Зато он от корки до корки изучил номер, почти целиком посвященный его юбилею, и страшно негодовал, когда в увидевшем свет выпуске не обнаружил фигурировавшего в одном из текстов о нем эпитета "гениальный" (в журнале твердо придерживались позиции, что определение это не для ныне живущих). И на всех углах поносил "подопечный" журнал за то, что тот пропагандирует не то и не тех.

     Ныне его обвинения опубликованы: "Во главе редакции стоят опытные и ловкие в своем деле люди. Композиторы четко разделены ими на несколько "своих" и всех "остальных". "Своих" безудержно расхваливают. За много лет почти ни одна точка зрения редакции не была в журнале оспорена... Животрепещущие проблемы отношения к классике (классическому искусству как русскому, так и искусству братских республик) не находят почти никакого отражения в журнале. Тем самым сознательно углубляется разрыв с классической традицией. Журнал выпячивает, главным образом, агрессивный отечественный додекафонизм (шенгбергианство). Одновременно с этим, на протяжении многих лет систематически унижается искусство, развивающее национально-народные традиции. В том числе творчество активно работающих выдающихся мастеров, гордость Советской музыки (например, Б. Чайковского, В. Тормиса, О. Тактакишвили, В. Гаврилина)". Все это - сознательная ложь от первого до последнего слова (самое смешное, что советские "авангардисты" были убеждены в обратном: журнал только традиционное искусство и пропагандирует!). И она тем более неприятна, что не просто написана в форме доноса по начальству, но и явно предназначалась не для дневника. О чем свидетельствует фраза: "Я не называю здесь имена авторов, но если дело дойдет до того, то можно будет назвать известные имена". Называл, ох, называл!

     И это ненавистник всего, что делалось в России после революции? Да всего ли? В 1991 году он вдруг записывает: "Мы переживаем эпоху третьей мировой войны, которая уже почти заканчивается и прошла на наших глазах. Страна уничтожена, разгрызана на части. Все малые (а отчасти и большие народы) получают условную "независимость", безоружные, нищие, малообразованные. Остатки бывшей России будут управляться со стороны людьми, хорошо нам известными. Русский народ перестает существовать как целое, как нация. И это при том, что имели 6 лет назад относительно боеспособную армию, ядерное оружие, танки, авиацию и ракеты. Как быстро все произошло. С какой быстротой оказалась завоевана "Великая" держава. Чудны дела твои, Господи!" Что ж получается? Раньше страну разваливали "люди, хорошо нам известные", теперь разваливают они же, только вдруг оказывается, что те, прежние, создали великую державу. Чудны дела твои, Господи...

     Свиридовским противоречиям несть числа. Но можно найти и высказывания, говорящие, что переживал он не только за себя, и кое-какие болячки родного, да и мирового искусства подмечал верно. И вполне здравые суждения типа: "Мы – это... люди, не народ, не русские, не трудящиеся, не капиталисты, МЫ – ЛЮДИ". (Некоторые из таких записей, между прочим, обнародованы еще в 2000 году, к 85-летнему юбилею композитора, в журнале "Музыкальная академия", наследнике "Советской музыки". Его возглавляют все те же Юрий Корев и Лиана Генина, которых Свиридов в свое время обвинял в деляческой ловкости. Но они и ныне демонстрируют широту взглядов, в которой бывший член редколлегии им напрочь отказывал.) Однако я полагаю, что человек этот войдет в историю не как запутавшийся мыслитель и не как своего рода конъюнктурщик, расхваливающий беспомощные, но "патриотичные" вирши какого-нибудь Куняева, а как автор замечательных, выверенных в каждой детали и в то же время естественных, как дыхание, произведений на стихи Пушкина, Некрасова, Блока, Есенина... Жаль только, если к объективным трудностям распространения его творчества прибавится совершенно субъективное препятствие в виде поднимаемых кое-кем на щит одиозных мест из "Дневников"...