| Шуламит Шалит
Вот мы и живем в третьем тысячелетии, когда-то немыслимом и недосягаемом. И скоро наши внуки, а тем более их дети и внуки станут если не говорить, то думать про нас, еще совсем не старых, как про динозавров: они родились так давно, еще в прошлом тысячелетии… Забавно думать, что и мои дети станут, пожалуй, такими "динозаврами". И будут написаны романтические рассказы о том, где, кто и как встретил 2000 год...
А мы перенесемся на сто с лишним лет назад. В новогоднюю ночь кануна 1900 года будущий писатель Константин Паустовский, тогда восьмилетний мальчик, сидел под елкой и читал сказки Ханса-Кристиана Андерсена. С тех пор старый сказочник, всего лишь за четверть века до того живший в маленькой Дании, любивший и как никто другой понимавший грустных детей и несчастливых взрослых, на всю жизнь стал его другом и самым любимым писателем. В то время маленький Паустовский думал, что Андерсен еще жив и его волновал вопрос: а тех, кто не знает датского языка и живет далеко от Дании, Андерсен тоже любит? (Об этом, со слов самого писателя, рассказал мне когда-то в Паланге Лев Адольфович Озеров.) Может, сказочники на самом деле не стареют и не умирают? Кто только ни пытался разгадать загадку вечного очарования и живучести сказок Андерсена, кто только ни писал о нем, но лучше Паустовского никто этого все-таки не сделал. Тем не менее, оказалось, что даже Паустовский кое-чего об Андерсене не знал. Сколько сказок Андерсена он прочел? А сколько прочли мы с вами? 48-50? Столько обычно собирается в сборник. Но, оказывается, он написал их более 200! По иным данным даже 256! В разных источниках - разные цифры, но намного больше, чем переводилось на русский язык. Писал он и стихи, и пьесы, в основном, трагедии, но и водевили, и путевые очерки о многочисленных путешествиях. Менее известно, что он еще трижды написал свою автобиографию, и каждый вариант был все светлей и счастливей. Видимо, ему не только надоело страдать, но даже думать и вспоминать о страданиях детства и юности надоело. В 70-е годы ХХ века в Дании - и этого Паустовский не знал: он умер в 1968 году - вышли в свет все дневники Андерсена - 12 томов! Как это можно написать о себе 12 томов? Но мы же говорим о человеке необыкновенном. А к 200-летию со дня рождения писателя, в 2005, вышла книга, в которой сказано, что кое-что он все-таки утаил. Но о чем не знаем, говорить не будем.
Давайте порассуждаем: телевизоров нет, кино нет, радио нет. Даже самолетов нет - никуда, как бы этого ни хотелось, улететь нельзя. И что же остается? - читать, мечтать, ездить в дилижансе, выдумывать разные истории и записывать их. Так вот Андерсен и прожил всю жизнь, все свои семьдесят лет. Особенно далеко не ездил, ну, в Швецию, Италию, Англию, но фантазия могла перенести его и в очень далекие и совсем уж райские места... Кроме книг и упомянутых дневников, остались тысячи его писем разным людям. Тысячи! Как жаль, что они не переведены на русский язык. А может, пока я это пишу, их уже переводят?
Андерсен не сразу стал писать свои знаменитые сказки. Сначала он собирался быть актером. Потом драматургом, поэтом, романистом. Но именно его устные рассказы пользовались успехом у всех, будь то дети или взрослые. Он не любил слово "сказка", а предпочитал "рассказ" или еще лучше "история". И стал их записывать. И именно они-то принесли ему мировую славу. В России первое четырехтомное собрание сочинений вышло в 1864 году, еще при жизни писателя. Он об этом знал. Самым полным изданием до сих пор остается пятитомник в переводах А.и П. Ганзен 1895 года. Андерсена переводят и публикуют на протяжении более ста пятидесяти лет. Однако чаще всего это уже знакомые нам сочинения. А многих мы не знаем до сих пор, потому что на русский язык они не переводились. Даже о жизни его рассказано далеко не все. Вам, наверное, странно будет услышать то, о чем я хочу сейчас рассказать вам.
Ханс-Кристиан Андерсен, 1855 год
По фрагментам из малоизвестных произведений Андерсена и по фактам его автобиографии мы вправе судить об особом отношении любимого нами и такого знакомого всем писателя к еврейскому народу, его традициям, его культуре.1
Рассказ Андерсена "Еврейская девушка" на русский язык никогда не переводился. Попробую его пересказать.
Девочка Сарра училась в христианской школе для бедных. Во время уроков по религии ей позволялось заниматься чем-нибудь другим, например, географией или счетом. Но Сарру как раз очень увлекали рассказы о Библии. Задавая вопросы, она проявляла при этом хорошее знание предмета. Реакция учителей была неожиданной. Отцу девочки сказали: "Если вы хотите, чтобы ваша дочь оставалась в нашей школе, она должна принять христианскую веру". И вот что, по словам Андерсена, ответил отец: "Признаюсь, я сам не слишком благочестив и даже мало сведущ в иудейской религии. Но моя жена соблюдала все законы наших предков и перед смертью взяла с меня обещание, что наша девочка никогда не перейдет в другую веру. Я обещал ей, и Бог тому свидетель".
Спустя несколько лет Сарра стала гувернанткой в одном богатом доме. Хозяева были люди верующие, протестанты, как и положено датчанам. По воскресеньям они уходили в церковь, которая стояла неподалеку, и Сарра вслушивалась в доносившиеся оттуда звуки воскресных песнопений и молитв. Они манили не только ее слух, но и сердце. Андерсен пишет: "Ее волосы были черны как эбеновое дерево, а глаза сверкали особенным блеском, присущим дочерям Востока. Читала она только Ветхий Завет - наследие ее народа и сокровищницу знаний о нем. Она присутствовала при разговоре учителя с ее отцом, вследствие которого была исключена из школы. То обстоятельство, что мать перед смертью просила, чтобы их дочь не предавала веры предков, произвело на нее очень сильное впечатление… Однажды вечером хозяин дома читал своим домашним "Жития святых". Все сидели тихо, но внимательнее всех слушала, сидя в уголке, Сарра, их служанка и гувернантка. Все, чему она внимала, виделось ей в картинках. Слезы заполнили ее черные блестящие глаза. Сердце ее трепетало, как в детстве, в школе, когда она слушала новозаветные истории. И вот уже слезы заструились по ее щекам".
Внутренний конфликт становится все нестерпимей. Но Сарра не поступается своими принципами.
В следующем отрывке появляется и дополнительный аспект - тема антисемитизма. Андерсену ведомо было страдание: его так часто и много унижали за его бедняцкое происхождение (отец был полунищий сапожник, мать - прачка), за некрасивость, за всевозможные странности, которые мы сегодня считаем достоинствами, например, за умение беседовать с вещами и сверчками, что он не мог не сочувствовать другим. Писатель приводит такой внутренний монолог Сарры: "Нельзя, чтобы моя девочка крестилась" (слова мамы перед смертью), и все ее существо эхом откликается на слова "Чти отца своего и мать свою". "Нет, я никогда не крещусь! Когда я стояла напротив входа в церковь, издали глядя на освещенный алтарь и слушая молитвенное пение, сын наших соседей крикнул мне, и с такой насмешкой: "Еврейка!" Да, это правда, с той поры, когда я училась в школе, и до сих пор меня волнуют и церковное пение и молитвы. В них - сила солнца. Даже, когда я закрываю глаза, лучи его проникают в мое сердце. Но я не предам тебя, мама, не обману. Я буду жить по законам Бога моего отца".
Между тем хозяева Сарры разорились и не могут больше платить ей жалованье. Идти ей некуда, и она остается с ними и продолжает им преданно служить, не получая за это ни копейки. Проходит время, умирает хозяин дома. По просьбе его вдовы теперь уже сама Сарра читает ей из "Жития Апостолов". И девушку снова охватывает забытое волнение. Повествование завершается в духе классического святочного рассказа, сильным аккордом, но вполне по-андерсеновски: "Мамочка, твоя дочь не крестилась. Для христиан она была и осталась еврейкой. Обещание, данное тебе отцом на этом свете, не нарушено. Все - по твоей воле. Да, но разве не важнее исполнять волю Божию? Он посещает землю, обращает ее в пустыню, а затем превращает ее же в цветущий сад… Ведь это дело рук Христа!" - и как только произнесла она это имя, дрожь прошла по всему телу, ужас объял ее и упала она лицом вниз, став бледнее своей больной госпожи, для которой только что читала вслух…"
"Бедная Сарра, - сказали люди. - Она не жалела себя в заботах о других". Ее отвезли в больницу для бедных, там она и умерла. Ее не похоронили на освященной части кладбища, не нашлось там места для еврейской девушки; ей выделили могилку за пределами церковного кладбища, совсем под забором. "Но когда божественный солнечный свет льет лучи на христианские могилы, он посылает лучик и на одинокую могилку Сарры, бедной еврейской девушки".
Вот какую странную историю сочинил Андерсен. Подружку его юных лет звали Сарра Хейман. Судьба ее сложилась не очень счастливо, возможно, когда он писал, то думал о ней.
Андерсен, в душе верующий христианин, был далек от официальной церкви. Это не единственный его рассказ, связанный с еврейской темой, но в нем особенно ощутимо уважение, с которым великий Ханс-Кристиан Андерсен относился к иудейской религии и приверженности евреев к своей традиции.
Г.-Х. Андерсен, 1868 г.
Портрет, выполненный фотографом Г.Е. Нансеном из студии "Нансен, Шоу и Веллер",
снимавших писателя на протяжении многих лет
Любопытные вариации этой темы прослеживаются и в рассказе "Только скрипач" и в двух его романах. Один называется "Быть или не быть?". В нем - целая серия теологических диалогов между мятущимся, нестойким в своей вере Нильсом и еврейкой Эстер, которая не только сама принимает крещение, но и возвращает в лоно его же религии самого Нильса. Для нас же поучителен конфликт между дедушкой Эстер и ею самой, как его осмысливает и описывает Андерсен: "Дедушка не может понять ее чувств и не способен говорить с ней на эту тему. Он полагал, что своим молчанием сумеет притушить, извести чуждое влияние, надеялся излечить ее от идей, внесших дисгармонию в их семью. Он был горд за народ Израиля, который, несмотря на вековечные преследования, оставался народом особенным, избранным Всевышним - великим и в милости и в гневе".
В романе "Счастливый Пэр" его герой, подобно героям многих сочинений Андерсена, наделен автобиографическими чертами самого автора. Пэр - бедный юноша, который прежде, чем станет знаменитым оперным певцом, проходит через многие испытания и унижения. И в его жизни, как и в жизни самого Андерсена, появляется человек, который с деликатностью поддерживает его и морально и материально. О друге Андерсена речь впереди, а у Пэра им стал новый учитель музыки. В один из дней этот учитель открывает юноше тайну: он - еврей! Разумеется, он мог бы подняться по общественной лестнице, если бы согласился креститься, но он отказался от этой возможности, и хотя сам не выполняет религиозных предписаний, убежден, что религию предков не меняют.
А теперь зададимся вопросом: что вызвало у Андерсена такой интерес к евреям и иудейской религии? Откуда? Почему? Допустим, Библию он знал и любил с детства. Но это обстоятельство еще ничего не объясняет. Известное сочувствие ко всем несчастным и гонимым? Безусловно. Но, скорее всего, тайна кроется в его биографии. На протяжении всей его жизни большинство из тех, кто протягивал ему руку помощи, были евреями. Фамилии этих людей известны: Карстенс, Коллин, Хенрикс, Мелхиор. Но если некоторые из них в литературе на русском языке и названы, нигде не сказано, что все они евреи. Не логично ли тогда предположить, что еврейская тема в его произведениях в какой-то мере - благодарная дань еврейским семьям, которые поддерживали писателя и помогали ему.
Вы помните книжку Ирины Муравьевой "Андерсен" в серии "Жизнь замечательных людей"? Наверное, у многих из вас она стоит на полке и сегодня. Первое ее издание вышло в 1959 году и мгновенно разошлось, и с тех пор она много раз переиздавалась. Автор, Ирина Игнатьевна Муравьева, ушла из жизни в 1961 году, еще до выхода второго издания, не достигнув и сорокалетнего возраста.
Муравьева знала не только немецкий и французский, но и датский язык, была знакома с письмами и дневниками Андерсена, не говоря уже о работах исследователей жизни и творчества писателя, и книга ее - поэтичная и яркая. Можно было бы сказать, что и правдивая, и достоверная, если бы не одно маленькое обстоятельство. Вот один пример: "Лето миновало, аисты улетели за море к пирамидам, а в опустевших полях завывала метель. В эту зиму Ханс-Кристиан… ходил в школу. Когда мать привела его сюда в первый раз, он порядком струсил, потому что уже знал, что не всегда в школе бывает хорошо. Этот печальный опыт он приобрел, посещая маленькую частную школу для девочек, где старая вдова перчатника с помощью прута учила читать по складам…". И когда эта "треска в чепце" ударила и его, мать забрала мальчика из этой школы, а так как в городской школе для бедных мест тоже не было, она отвела его к господину Ф. Карстенсу. Вот это "маленькое обстоятельство" последовательно опускается, выбрасывается из текста, и именно потому, что сам Ф. Карстенс был еврей, и его школа была еврейская.
Да, Ханс-Кристиан Андерсен учился в еврейской школе - вот она, первая тайна, и я не сомневаюсь, что Ирине Игнатьевне она была известна. Не могу, однако, заподозрить ее в нелюбви к евреям: она сама дважды была замужем за евреями. Муравьева была скорее юдофилкой и уж никак не юдофобкой, но в 50-е годы написать, что великий датский сказочник учился в еврейской школе, что среди тех, кто помогал ему всю жизнь, было много евреев, она не могла, ее книжка, скорее всего, не увидела бы света… Поэтому о многом ей пришлось умолчать.
О том же, что юный Андерсен стал свидетелем еврейского погрома в Копенгагене, Ирина Муравьева могла и не знать.
В автобиографии Андерсена, изданной на английском языке,2 писатель вспоминает о своем приезде в Копенгаген. Это было в 1819 году. Ему четырнадцать. И он один в чужом городе. Вот его запись в дневнике: "Вечером, накануне моего приезда, произошла тут еврейская свара (Андерсен не знал слова "погром"), которая распространилась на многие европейские страны. В городе беспорядки, улицы полны народу. Шум, паника, переполох - это было много сильнее моего воображения, моего представления той поры о характере большого города".
В истории Дании погромы были редки. Они пришли сюда из Германии. После разгрома Наполеона реакция подняла голову и вспыхнула ненависть к чужим. Евреи, как обычно, стали первыми козлами отпущения. Ненавистные в Германии французы дали евреям гражданские права, свободу. Кому? Этим космополитам?.. Начались факельные шествия, преследования евреев, уже тогда жгли книги, выбивали витрины. Но после ареста зачинщика этих дел Фридриха Людвига Яана прусской полицией волнения покатились дальше, достигнув и Дании. И этому был свидетелем подросток Андерсен.
Г.-Х. Андерсен позирует Веллеру из студии "Нансен, Шоу и Веллер" в 1874 г.,
за год до смерти, в своей квартире вечного холостяка на ул. Найхавн, 67, недалеко от набережной Копенгагена
Известный биограф Моника Стирлинг3 отмечает, что странный мечтательный мальчик не умел находить себе друзей, и Ф. Карстенс, директор еврейской школы, заметив это, часто занимался с ним отдельно, беседовал с ним и брал на прогулки вместе со своими сыновьями. Андерсен очень дорожил симпатией к нему Карстенса, в которой так нуждался. И в зрелые годы Андерсен не забывал своего доброго друга. Став знаменитым, он продолжал писать ему письма, посылал свои книги и навещал, когда бывал в Оденсе - городе, где прошло детство писателя.
Из отдельных отрывков его сочинений видно, что Андерсен разбирался в еврейских обычаях, знал законы иудейской религии. И хотя в его автобиографии есть и портрет несимпатичного еврея, неопрятного на вид случайного попутчика, который без умолку болтает и сыплет анекдотами, или описание ужаснувшей его атмосферы в одной из римских синагог - вместо тихого религиозного экстаза он увидел там жестикулирующих и громко переговаривающихся друг с другом людей, "как на бирже", замечает он, но в целом его симпатии всегда на стороне евреев. Тот же факт, что Андерсен не употребляет для сравнения таких слов, как "улица" или "базар", а именно "биржа", говорит, что и он не лишен был устоявшихся стереотипов в отношении евреев.
Прибыв в Венецию, он направляется в район еврейского гетто, заходит вместе с другом в гости к еврейской семье, видит на столе ТАНАХ (еврейскую Библию), открывает книгу и, к удивлению хозяев дома, читает первые строки на иврите.
Он уже знаменит на всю Европу, только его земляки все еще не могут простить ему его бедняцкого происхождения, его нищенского прошлого. Хуже всего ему именно в Дании.
В 1866 году Андерсен побывал в Амстердаме. Он приходит на симфонический концерт и записывает потом в дневнике: "Там была элегантная публика, но я с грустью отметил, что не вижу тут сыновей народа, давшего нам Мендельсона, Халеви и Мейербера, чьи блестящие музыкальные сочинения мы слушаем сегодня. Я не встретил в зале ни одного еврея. Когда же я высказал свое недоумение по этому поводу, то, к своему стыду - о, если бы мои уши обманули меня! - услыхал в ответ, что для евреев вход сюда воспрещен. У меня осталось тяжелое впечатление об унижении человека человеком, об ужасающей несправедливости, царящей в обществе, религии и искусстве". Остроту и этой реакции можно понять, помня о сердечной близости и многолетней дружбе с еврейскими семьями: он видел проблему как бы изнутри. Сначала был Ф. Карстенс. Затем появились Эдвард и Ионас Коллин, они не только помогли юному драматургу получить образование в Копенгагене, добились для него королевской стипендии для учебы в Латинской школе, но и брали на себя многочисленные хлопоты и расходы по устройству его быта. Без совета и помощи строгого, но заботливого господина Эдварда Коллина Ханс-Кристиан многие годы не принимал ни одного решения, хотя и сетовал порою на чопорную атмосферу в доме Коллинов и прохладное отношение к его творчеству. Но он всегда знал, чем обязан этой семье.
А потом в его жизнь вошли два новых семейства - Хендрикс и Мелхиор. Особенно любил он радушный дом Мелхиоров. Тут не приходилось ничего скрывать, тут с сочувствием относились к его прошлому, в котором были и горе, и холод, и голод. Эти благородные люди сумели оценить его талант и полюбили как родного. Представители этой почтенной семьи до сих пор живут в Дании. В Краткой еврейской энциклопедии на русском языке я не нашла упоминания фамилии Мелхиор, но в энциклопедии на иврите 1987 года и в английской "Judaica" читаю: "Мелхиор - еврейская семья в Дании. Глава семейства Моше Мелхиор прибыл из Гамбурга в Копенгаген в 1750 г. Добился успеха и известности торговлей кожей и табаком. Его сын Гершон и внук Мориц расширили фирму, а Мориц стал членом датского парламента. Он был другом Ханса-Кристиана Андерсена. В 1852 году был избран главой еврейской общины Дании. Скончался в 1884 году". Через девять лет после смерти Андерсена. Другой член семьи Мелхиоров, Маркус, был главным раввином Дании с 1947 по 1969 годы4). Он же переводил на датский Шолом-Алейхема. И сын его Бент стал раввином… Один из отпрысков этого семейства, Михаэль Мелхиор, живет в Израиле и принимает участие в политической и общественной жизни. Будучи министром по делам диаспоры, он побывал с визитами в России и в Украине.
Г.-Х. Андерсен на смертном ложе в "Ролигхеде", в сельском доме семьи его друзей -
семейства Мельхиор, 1875г. Репринт с рис. неизв. художника.
А теперь вернемся из двадцать первого века в девятнадцатый, к Андерсену и Морицу Мелхиору. Мориц и его семья окружили Ханса-Кристиана такой любовью и сердечным теплом, что он не раз и не два говорит об этом в дневниках и письмах. После смерти сначала Эдварда, потом Йонаса Коллина, чей дом был для Андерсена своим на протяжении многих лет, практически со дня приезда в Копенгаген, именно дом Мелхиоров он награждает определением "Home of homes" - лучший из домов. В этом доме он провел последние годы жизни и здесь скончался.
Из автобиографии Андерсена: "В день моего рождения, 2 апреля (год 1866, ему уже 61 год), моя комната украшена цветами, картинами, книгами. Звучит музыка и звучат приветствия в мою честь. Я в доме моих друзей - семьи Мелхиор. На улице светит весеннее солнце, и такое же тепло я чувствую в своем сердце. Я осмысливаю прошедшее и понимаю, как велико счастье, которого я удостоился".
Почти до конца жизни, даже когда Андерсен был уже болен, он писал свой дневник. А когда не смог писать, то принялся диктовать, а записывали хозяйка дома, Доротея Мелхиор, или две ее дочери. В последнюю неделю жизни, с 28 июля по 4 августа 1875 года, он уже и диктовать не мог. Осталась запись самой Доротеи Мелхиор:
"Среда. 4 августа. Андерсен спит с десяти вечера. А сейчас уже 10 часов утра. Он все еще дремлет, и мне кажется, что у него температура. Ночью он кашлял… У него не было сил поставить чашку с остатками каши на место, и каша вылилась на одеяло. Вчера, после ухода доктора Мейера, Ханс-Кристиан сказал мне: "Доктор собирается вернуться вечером - это дурная примета". Я ему напомнила, что доктор приходит к нему уже две недели подряд два раза в день, утром и вечером. Мои слова успокоили его. И вот свет погас. Смерть - как нежный поцелуй! В 11 часов 5 минут наш дорогой друг вздохнул в последний раз…" (А на интернетовском сайте peoples.ru читаю: "Андерсен умер в полном одиночестве на своей вилле Ролигхед"...)
В отрочестве Андерсен обещал матери стать знаменитым, а когда стал им, никак не мог поверить в это. Однажды ему оказали большую честь: пригласили во дворец герцога Веймарского. Из письма приятельнице Генриэтте Вульф: "Меня приняли очень тепло. А потом, в поезде, произошло следующее. И это уже не впервые. Когда люди узнают, что я - датчанин, тут же перечисляют моих знаменитых земляков - Торвальдсена-скульптора, Эленшлегера-поэта и Эрстеда-физика… А я с грустью произношу: "Но никого из них уже нет на свете". И слышу в ответ: "Но Андерсен еще жив!" И я сжимаюсь, я так мал… Может, это сон наяву? Боже мой, возможно ли, что мое имя произносят рядом с этими великими…"
Писатель был гоним, он не был любим так, как любил сам, как хотел и умел любить, и у него всегда, даже в годы его славы, щемило сердце, когда он распознавал такое знакомое ему ощущение - боль…
|
Комментариев нет:
Отправить комментарий