ГОСПОДИ, КАК ОНА КРИЧАЛА Рассказ солдата

Давно заметил, те из местных ребят, кто против новичков ничего не имеет, еще в школе выражений на русском языке не чураются. Матерных, конечно, выражений.

Санитар – Нафтали – мастер в этом деле первостатейный. Я в Саратове родился и 13 лет в этом городе прожил, а такого количества убойных слов, как Нафтали, не знаю. У него, видать, очень хорошие способности к языкам  и учителя были отменные.

У меня иврит  вполне приличный, но Нафтали на родном языке со мной говорить не любил. Я это к тому, что выражения его по поводу той истории могу только сплошь и рядом одними точками обозначить.

Я сам – "водила" санитарной машины. Весь срок службы крутил баранку. До сих пор, как услышу гудок амбуланса, так вздрагиваю. Много было всего за три года службы, а по сирене этой только ту историю вспоминаю. О ней и расскажу, о случае, связанном с арестами на территориях.

Проводили мы задержания, как правило, по ночам. Впереди шесть или семь бронированных джипов с полицейским спецназом, и мы за ними. Двое санитаров: Нафтали и Давид, и я за рулем.

Террористы, значит, убивают мирных людей в Израиле, а мы их отлавливаем, чистим от гнили города и деревушки на территории. Работы много. Как я понимаю, слишком поздно ее начали. Опухоль злокачественная террора дала уже метастазы, так что и не знаю, поможет ли наша "химическая терапия".

Так вот, двинули мы однажды в одну деревушку. Кроме джипов сопровождал нашу группу еще и танк. Значит, дело предстояло серьезное.

Холодно было той ночью. Казалось, вот – вот снег выпадет, так холодно было. И деревушка та, будто от холода съежилась: в окнах темно, на улицах не души. Остановились мы у длинного проулка, похожего на узкое ущелье в горах.

Вижу, в свете фар, бегут по узкой улочке ребята из спецназа. Танк, со скрежетом диким, остановился рядом с нами и развернул башенное орудие в сторону проулка.

Как-то было в ту ночь мерзко на душе, зябко. Говорят, что бывают эти самые предчувствия беды. Раньше я думал, что все это глупости и предрассудки, но в ту ночь понял, что-то в этом "предчувствии" есть.

Когда на душе муторно, добрым людям хочется поговорить о чем-нибудь теплом.

-          Наф, - сказал я. – Вот не знаю, ненормальный, наверно, у меня характер. Девчонки наши по зиме кутаются, а мне они в закутанном виде интересней, чем даже в одном купальнике. Узнать бы, что там у них под свитером и курткой?

-          Трам-та-ра-рам, конечно, – ответил Нафтали.

-          Знаешь, - сказал я, натягивая кожаные перчатки без пальцев. – На крайнем севере люди из снега хижины делают, и там у них тепло. Спят, даже пищу готовят на огне.

-          Ты что трам-там-там совсем, - удивился Нафтали. – Попробуй сам трам - там жить в холодильнике.

-          Ничего-то ты не понимаешь в жизни на севере, - сказал я. – А на севере ни хрена не понимают в жизни на юге. Так и живем…

Наш второй санитар – Давид – молчальник был еще тот, пузан и соня. Как свободная минута, он глазки свои зажмурит, усядется поудобнее и через пять секунд  начинает сопеть, жирок наращивать.

Мы, значит, беседуем о всяком разном, а он сопит,  посвистывает во сне. Давида даже близкие выстрелы и взрывы не всегда будили, а выстрелов этих и взрывов было, как вы понимаете, всегда достаточно.  Аресты без звука случались редко. Нафтали как-то сказал, что ловим мы парней, которые уже в нашей тюрьме за террор побывали, и возвращаться туда они никак не хотят, что понятно. Вот и огрызаются.

Но в ту холодную ночь слишком долго было тихо. Подозрительно тихо. Мы с Нафтали уже обо всем переговорили, о чем хотели. Начали про всякую ерунду лопотать от нервного ожидания, и тут рация моя криком взорвалась:

-          Носилки!!!

Вот тебе! Ни одного выстрела, а им "карету" подавай. Давид наш посторонних звуков мог и не слышать, но на команду реагировал сразу. Выкатились мои санитары из машины, выдернули носилки из салона, вижу через лобовое стекло:   бегут по тому ущелью между глухими стенами домов.

Завел мотор и жду, гадаю, что там случилось. Наверняка кто-то из наших на нож арабский напоролся. Они эти ножи в ход пускают, не раздумывая, как кошки когти…

 Ждал, впрочем, недолго. Вижу - бегут мои санитары, не шибко бегут, на носилках что-то тяжелое, черное тащат… Смотрю, и парни из спецназа за ними возвращаются, но те не торопясь идут и оружие держат "вольно". Значит, закончилась операция.

Я из машины выскочил, распахнул перед Давидом и Нафтали "ворота" санитарки, а они волокут к амбулансу что-то вопящее дико и по - бабьи. Но мне гадать некогда. Я уже за рулем.  Ребята в салон вставились.

-          Гони трам-там-там ! – кричит Нафтали. Громко кричит, но я его плохо слышу под вопли женщины на носилках.

Вот я гоню по их мерзким дорогам, ни о чем не думая и мало что соображая.  Миновали блокпост, несемся по нормальной трассе, включив сирену. Сирена эта весь окрестный народ глушит, а наши барабанные перепонки мучает та баба вопящая громче сирены. Не обманули, значит, меня предчувствия.

-          Чего с ней, ранили? – ору я, чуть повернувшись к окошку в салон.

-          Ты и кретин! – отзывается Нафтали. – Рожает там-там! Гони, мотек, а то потом машину не отмоешь.

-          Ничего себе! – думаю, и жму до пола педаль газа. Вызвал по рации больницу, сообщил,  кого везем. Только сомневаюсь, что они меня там поняли.

 По дорогам Израиля машины активно и круглосуточно бегают. Иногда встречаются и наглые типы, но в ту ночь от нас шарахались, уступая дорогу, как от прокаженных.

В общем, через 25 минут были мы у входа в "приемный покой". Помог я ребятам вытащить носилки, а дальше они уже сами поволокли эту орущую бабу.

Сижу за рулем в наступившей тишине, такой замечательной, жду. Прошло минут пять. Вижу -  Нафтали возвращается, но один. Вытряс он из пачки сигарету, закурил. Я к нему присоединился. Сели мы скамеечку у пальмы в полном блаженстве. Отдыхаем.

-          А где Давид? – спросил я.

-          Там его, тарам-та – рам, прикормили, - пуская кольца дыма, ответил Нафтали. – Сидит там-там жрет. Та-рам молоко хлещет из пакета.

-          А эта баба откуда? – спросил я. – Я уж думал – кранты. Будем в машине роды принимать.

-          Ее муж – бандит, трам-та-рам, - вытащив новую сигарету, начал рассказывать Нафтали. – Это мы за ним с танком. Опасный, говорят, тип. Он смыться успел. Ребята  дом окружили, как положено. Вышибли двери, вломились та-ра-рам. Ну, баба бандита со страху, та-рам-рам, и надумала рожать. У нее еще двое детей есть. Баба орет, дети визжат трам. Балаган!

-          Не наше это дело, - сказал я, – пусть бы себе и рожала дома. Что там, в деревне, женщин мало? Наверняка, и акушерка есть.

-          Так не сообразили…, - отозвался Нафтали. Прикуривать он не стал, смял зачем-то сигарету, выбросил, продолжил – Ей до срока родов еще месяц. Бабка ейная орет,… прямо с кулаками ….. на нас. Тут, вроде, наша вина – напугали …. … … Вот командир и решил на своем амбулансе ….

-          Ладно, - сказал я. – Довезли и довезли, чего уж тут…. Где пузан-то наш?

-          Может … заснул, - предположил Наф.

Но зря он так о нашем товарище. Минут через пять Давид вернулся: физиономия круглая и счастливая, даже в мутном свете фонаря видно.

-          Родила, - сказал наш пузан. – Хорошо родила, без разрывов, быстро, мальчика родила…. Можем ехать.

-          Раньше будто не могли…, - проворчал Нафтали. – Тебя там-там что – полным обедом кормили?

-          Толстый такой младенец, - бубнил о своем, улыбаясь, Давид. – Красный и орет.

-          Весь в мамашу, - сказал я. – Ладно, едем…. Вон уже светает.

К шести часам мы вернулись на базу. Мне так казалось, что только коснусь ухом подушки, сразу засну, но заснуть не мог долго, будто вопли той роженицы все еще стояли у меня в ушах.

Я думал тогда, что отец новорожденного где-то прячется и не знает, что в его семье появился еще один ребенок. Он прячется и обдумывает, наверно, как убить еще одного старика или ребенка – еврейского. А потом его наследник, рожденный сегодня, вырастет и примерит пояс шахида. Ему, конечно, никто не скажет, кто доставил в больницу его мамочку и кому он обязан тем, что родился в больнице и без проблем. "Без разрывов", - сказал тогда пузан - Давид.

Только в моей душе случился "разрыв". Не мог я заснуть, и все думал: правильно мы поступили или нет?

 Рядом на койке ворочался Нафтали. Тоже, наверно, не мог заснуть. Я его  позвал.

- Наф, - сказал я тихо. – Та баба орала, наверняка, не от боли, а от страха. Боялась, что мы ее по дороге из машины выбросим. Я, к примеру, никогда не слышал, чтобы человек так орал.

-          А я слышал, - отозвался Нафтали. – Брата моего младшего ранили в мошонку на рынке в Иерусалиме. Помнишь, теракт был в октябре. Я его тащу на руках, а он кричит…. Все, не хочу больше об этом, спи.

Друг мой санитар отозвался на мои слова чисто, на иврите, не прибавив к произнесенной фразе ни одного матерного слова.