ЭЛИ ЛЮКСЕМБУРГ

 Эли Люксембургу сейчас трудно. Дай ему Бог мужества и сил не сдаваться в поединке с хворью. Эли боец, боец настоящий и я верю, что он окажется победителем. Мне так хочется в это верить.

 Очерку, написанному о нем, 16 лет. Замечательное было для меня время: открытия Израиля и удивительных людей в нем.

Кто-то сказал об этом человеке так: "Он придавил все свои грехи кипой". Я тогда подумал, что это счастье великое, когда человек может любым способом справиться со своими грехами. Стать на путь веры – не самый худший способ.

Я люблю Элю Люксембурга. Люблю со всеми его возможными грехами и достоинствами. Люблю, может быть, и потому, что есть в нем те качества, которых мне всегда не хватало.

В подземелье, в старом бомбоубежище, школа бокса Эли и его брата Григория. Еврейская школа бокса, единственная в Иерусалиме. Здесь есть все: ринг, тренировочный зал, душ и даже сауна. Предприятие не коммерческое. Любой за гроши может посещать эту школу и учиться у Эли искусству удара.

Две сотни учеников в разные дни опускаются в этот подвал. Две тысячи лет евреи инстинктивно испытывали врожденную неприязнь к удару по человеческому лицу, ненавидели кровь в любом виде.

-         Удар в голову! – кричит Эли ученику. – Где твоя жестокость? В голову, в голову!

Голова нужна человеку, чтобы быть человеком: думать, видеть, помнить. У Эли нос давно потерял форму, данную носу этому от рождения. Два раза побывал Люксембург в нокауте, челюсть сломана в двух местах. Он не берег свою голову, но сберег человеческое достоинство и, удивительным образом, писательский дар и дар немалый.

Эли Люксембург пишет прозу мужественную, честную и простую. Это самый трудный жанр – обойтись без украшательств разных, виньеток и модных рюшей.  Эли Люксембург пишет мужскую прозу. В наш век кокетливой моды на смещение полов – не такое уж частое явление.

Иерусалимская школа бокса похожа на музей этого вида спорта. Стены украшены вымпелами, грамотами, призами. И – фресками. Талантливый художник украсил школу всевозможным зверьем в поединке. Дерутся петухи, львы, фламинго, даже рыбы доказывают в противостоянии свою силу.

На ринге пара за парой сражаются ученики Эли. Люксембург мечется у канатов. Он никому не дает покоя. Темечко тренера прикрыто кипой. Эли верит в Бога. Точнее, он идет к Богу. Эли и сам ученик, усиленно занимается Люксембург Кабалой.

-         Где твоя злость, Михаил? Бей в голову!

Никогда не был моден бокс в Израиле. Да и теперь этот вид спорта ютится на задворках. Не нужен бокс. На этой земле еврей и так рождается бойцом. Хочет он того или нет. Бесконечные войны приучили каждого мальчишку в Израиле к этой мысли. Дети еврейского государства знают, что в положенный срок им доверят современное, мощное оружие. К чему этим детям искусство драться кулаками.

Эли говорит, что в СССР не было иного пути, чтобы отстоять достоинство свое и честь. Так он считает. В Ташкенте бандиты и юдофобы всех мастей обходили стороной братьев Люксембург.

 В иерусалимскую школу бокса  приходят дети репатриантов. Значит, им тоже необходимо защищать свое достоинство.

-         Работай! – кричит Эли. – Ты себя жалеешь или Костю?! Бей левой! Бей!

Эли Люксембург пишет добрую прозу. К злу он обращен без гнева и пристрастия, к добру – с любовью. Он не судит человека в своих книгах. В его романе, рассказах и повестях нет гордыни, нет жестокости и ненависти, нет "удара", наконец.

-         Бей в голову, в голову бей! Где твоя жестокость? – кричит Эли.

Пишу часто, что евреи народ способный совместить в себе несовместимое. Эли Люксембург с этим не согласен. Он не сомневается, не мечется, не впадает в обычную писательскую, нервную возбудимость. Эли твердо стоит на земле. Он давно привык держать удар. Он не видит ничего исключительного даже в нокауте. Главное, найти в себе силы подняться. Все остальное – приложится. Девять месяцев Люксембург лежал пластом после тяжелейшей операции на позвоночнике. Теперь он пляшет у канатов ринга, раскрывая мальчишкам секреты мастерства.

Учеников писательского дела у Люксембурга нет, и напрасно. Он как раз и есть тот мастер, который способен много дать начинающему литератору. Его сил, на мой взгляд, универсален, подход к человеку полон терпения. Замечательный рассказчик – он ненавидит скуку на ринге и на страницах книг.

-         Береги голову, - мог бы сказать он начинающему писаке. – И не будь жесток.

Сижу на низкой скамеечке у ринга. Ребята в шлемах лихо мутузят друг друга. Эли учит их драться на странной смеси иврита и русского. Что-то, как я понимаю, можно выразить на иврите, что-то только  словами из словаря Ожегова. Люксембург в Израиле с 1973 года. Иврит у Эли отличный. Он истинный иерусалимец и любит страну своего выбора. Но пишет свои книги Люксембург по-русски. Он и думает по-русски. И с этим ничего не поделаешь. Для кого-то этот упрямый факт – проклятие рождения, кто-то полон неумной спеси "культурного" человека, кто-то принимает русскоязычность свою, как данность, спокойно, с достоинством, как Эли Люксембург.

Давным – давно старый еврей из Америки по фамилии Джаксон учил в Ташкенте беженцев из Румынии, мальчишек по фамилии Люксембург не только приемам бокса, но и человеческому достоинству, отношению к советской власти и к своему еврейству. Фотография этого человека висит теперь на стене школы бокса в Иерусалиме, за тысячи километров от Узбекистана. Настоящие педагоги определяют судьбы своих учеников, а потому владеют временем и пространством.

Сидел у канатов в школе Люксембургов и думал, что клуб этот во многом во многом исполнение завета старого учителя Эли. Джаксон превращал хилых, забитых, униженных еврейских мальчишек в бойцов. Его ученики в другой стране, в другое время заняты, по сути, тем же…

-         Эли, скажи, как все-таки удается соединить писательство и бокс, Бога и бокс?

-         Дело в том, что во мне это все слито воедино. Весь образ жизни, вся моя биография из этой невозможности раздела. Для меня Всевышний – хозяин мира, владыка Вселенной. Во все это я свято верю. Откуда взялся бокс? Он из СССР, из моего детства и юности. От антисемитизма, от униженности, от ощущения, что соседи считают тебя человеком второго сорта. Я должен был уметь защищаться и нападать, чтобы никто не смел бросить мне с презрением – жид… Потом бокс стал моим ремеслом. Я стал мастером спорта, чемпионом Ташкента, потом Средней Азии. После института стал учителем, тренером по боксу… Литература? Еще мальчишкой мне больше всего на свете нравилось сочинять разные истории. Я уже тогда был уверен, что литература станет главным занятием в моей жизни.

-         Ты не в лучшие годы стал писать книги в Израиле. Читателей мало. Граница Российской империи на замке. Выходит, занят ты был сочинительством, по большей мере, для себя, даже без какой-либо надежды выйти увидеть когда-нибудь серьезные тиражи своих книг.

-         В этом есть и доброе зерно, - улыбается Эли. – Деньги, слава, успех – все это стало не главным. Теперь возможности уже не те, но я, может быть, и по инерции,  работаю, как мне кажется, совершенствуя самого себя, ради Всевышнего и это доставляет мне подлинную радость. И вообще, творчество – радостный, потрясающий, ни с чем не сравнимый процесс. Ты создаешь нечто, что до тебя не существовало.

-         Вернемся к боксу. Нет ли в кулачном бое мучительства, а это в еврейской традиции – табу?

-         Верно, иудаизм запрещает бить человека. Обучая боксу, я учу бить. Причем бить жестоко. Но я придумал отговорки. Во-первых, мы воспитываем молодежь, которая должна идти в армию и защищать свое государство. Война есть война, смерть есть смерть. Мы не имеем права воспитывать одних голубей. И я учу парней искусству удара. Просил как-то у своего рабби ( я у него занимаюсь Каббалой) : "Есть молитва пехотинца, летчика, танкиста. А я вот тренер по боксу. И мне бы хотелось, чтобы у меня в зале висела "Молитва боксера", чтобы перед началом тренировки или соревнований моли ребята могли прочесть эту молитву. И рав составил ее текст. Он висит у нас в зале на самом видном месте. Перед началом занятий мы произносим эту молитву. Там есть прекрасные слова. Мы просим Всевышнего, чтобы он дал нам силу мышц и крепость, чтобы мы могли  кулаком отразить атаку зла, и чтобы вместе с тем дал нам Бог мир и любовь к ближнему".

За молитвой этой, за такими людьми, как Эли Люксембург – один Израиль. Израиль борьбы и решимости отстоять себя. Иные религиозные авторитеты, вроде упомянутого Иешаягу Лейбовича, убеждены: даже жизнь свою защищая, не имеют евреи право на удар кулаком.Всегда, везде и всюду у еврея есть одно незыблемое право - на смерть. Нет, хватит!