СВЕЖИЙ ХЛЕБ И ГНИЛЫЕ ЗРЕЛИЩА в защиту потребителя

                        
Мне говорят, что «Окна ТАСС»
Моих стихов полезнее.
Полезен также унитаз,
Но это не поэзия.
      Николай Глазков

 Большой зал Московского Дома кино полон. На улице – 3О  жары, в зале все 35 градусов. Кондиционер работает плохо. Духота чудовищная, но зритель не уходит. Он забывает обмахиваться программкой. Он смотрит фильм, в котором нет погонь и стрельбы, жестокости и динамичного развития сюжета. Он смотрит киноленту, в которой нет ничего, кроме доброй, хорошо рассказанной истории. Кончился фильм, прошли титры, а зритель не торопится покинуть липкую духоту зала, будто ждет продолжения. Он готов терпеть и не это, только бы предложенная ему духовная пища не отдавала гнилью давно испорченного продукта.

Все это, на том же фильме,  повторилось в Тель-Авиве, Лондоне, Цюрихе, Нью-Йорке….

 Зрителю дали возможность вспомнить о том, что он человек. Он свободен. Он не раб навязанных массовой культурой стереотипов. Это был глоток свободы, напоминание о том, что не все еще потеряно, что жив, несмотря ни на что, человек в человеке.

 Еще совсем недавно автор, его талант, личность диктовали потребителю свои законы, свои правила игры. Они были диктаторами вкуса: Рабле и Сервантес, Рембрандт и Левитан, Моцарт и Мусоргский…

 Трудно, да что там невозможно себе представить, что Лев Толстой писал первые, «французские» страницы «Войны и мира» в желании потрафить массовому потребителю. При всей своей тяге к «опрощению» и поздние вещи великого старика, такие как «Крейцерова соната» или «Хаджи Мурат», не были рассчитаны на запросы рынка. Художники прошлого жили в своем, особом мире и даже понятная забота о деньгах и потребителе не могла подчинить их творчество каким-то общим, нивелирующим само творчество  требованиям.

 Нет, массовая культура существовала всегда, но в прежние века человек был всецело занят производительным трудом и редкие часы и минуты досуга были, скорее, исключением в его жизни, чем правилом.

 Нынче все изменилось. Так называемые, цивилизованные страны не знают, чем занять население своих государств. Технический прогресс освободил человека от тяжкого, многочасового труда и одновременно загрузил его свободное время множеством видов разнообразных зрелищ.  Всеобщая грамотность создала необходимость интеллектуальных утех.

 Когда-то массовая культура носила, по большей части, любительский, доморощенный характер. Сегодня ее продукт выпускают конвейерным, фабричным способом. За этим нет злого умысла «растлителей душ». Нет никакого заговора «темных сил», а есть обычные законы экономики, бизнеса, которые, увы, сплошь и рядом противоречат тому лучшему, что есть в человеке.

 Проще говоря, массовая культура неосознанно преступна. Она вынуждена не «сеять доброе, вечное», а исподволь разрушать основы людского бытия. Иной раз мне кажется, что вся она превратилась в сплошные "Окна ТАСС". Впрочем, Маяковский даже в халтуре своей был талантлив, а здесь эти "окна" малюют и пишут бездари. Причины такого положения вещей просты. Массовое производство не может основываться на авторском начале. Людей одаренных или просто профессионально состоятельных не хватило бы и на тысячную долю «сетки вещания». Кадровая политика менеджеров от культуры, не по своей воле, ориентируется не на штучное производство, а на поточные штампы, сделанные людьми далекими от подлинного творчества.

 Халтура, пошлость, обращение к зверю в человеке возникли в массовой культуре не потому, что людям необходим именно этот корм, а другой они отвергают по определению. Нет, просто эти приемы работы единственно доступны «армии пролетариев» - делателей этой культуры. Для обращения к лучшему в человеке нужен дар, нужен высокий профессионализм. Для обращения к злу в потомках Адама можно обойтись без этих качеств. Достаточно знания  ряда штампованных приемов, куда обязательно входит секс на уровне порнографии, жестокость, безликость и пошлость. В общем, ряд банальных приемов, чья эффективность доказана опытом.

 В результате происходит, своего рода, зомбирование пользователя. Годами он получает одну и  ту же низкопробную пищу и начинает считать ее нормой. Он плачет, когда у него выжимают  слезу. Он смеется, вторя указанному смеху за кадром. Он не видит ничего, кроме серой, однообразной продукции и начинает походить на собаку Павлова, реагируя лишь на внешние, хорошо рассчитанные раздражители.

 Он начинает следить за погоней, забывая, кто за кем гонится. Он напряжен на уровне животных рефлексов. Он погружен в грязный мир сплетен. Как малое дите он получает удовольствие от банальных страшилок. Его увлекают выстрелы и кровь, как таковые, безотносительно к тому минимуму морали, которая бывает заложена в продукцию подобных книг, фильмов или телевизионных сериалов.

 Здесь  неуместны споры по поводу вкусов, национальных особенностей зрителей, традиций подлинной культуры. Культура массовая вывела особую, общую породу потребителя, способного реагировать только на стандартный набор раздражителей.

 Так называемый, рейтинг, которым так  гордится деятели от массовой культуры, чаще всего основан на тех же Павловских рефлексах, создаваемых тотальной рекламой. Это ложь, что зритель готов потреблять только второсортную продукцию. Просто другая  не по силам тем, кто занят круглосуточной загрузкой эфира, газетных полос, телевизионного экрана, да и Интернета, который давно уже стал зеркалом цивилизации рода людского.

 Ситуация тупиковая. Миру угрожает не выдуманное спекулянтами от политики глобальное потепление, а глобальное зомбирование человечества с помощью массовой культуры.

 «Мой зритель умер», - говорил Федерико Феллини. Классик кинематографа ошибался. Его зрителя убили. Убил поп-корн. То, что низвело произведения искусства до уровня жвачки, шашлыков или йогурта. Потребителя заставляют забыть, что  искусство – не пища для желудка и примитивных инстинктов. Искусство – это труд сострадания, сопереживания, соучастия.

  Обычная жалоба: «Мы хотим отдохнуть, а вы нас мечтаете загрузить очередной работой».  Потребитель не может, не хочет понять, что нервы его, психику, как раз,  «грузят» «творцы» масс – медиа, только делают это исподволь, ловко дозируя наркотик своего продукта.

 Утверждаю, что смотреть изо дня в день «мыльные оперы» - тяжкий изнурительный труд и для тела, и для души. Убежден, что фильмы ужасов во всей их разновидности атакуют, и без того ослабленную стрессами, нервную систему человека. Уверен, что массовая книжная продукция лишает человека памяти, способности логически и творчески мыслить.

 Беда еще и в том, что религиозные институты перерождаются согласно моде. Политики от религии опошляют веру. Они же, как мы видим это в случае фанатичного ислама,  приспосабливают ее для массового сознания, идут по легкому пути, то есть ищут зверя в человеке, а не человека в нем же.

 Мне говорят: рынок решает все. Были когда-то заказы на разных Бахов и Пушкиных – гении появлялись. Теперь на рынке и без них весело. Нет нужды привлекать таланты к обслуживанию населения. Цинизм? Не думаю. Во всем виноват сам характер духовной деятельности человека. Плохой хирург умертвит одного, другого пациента – и потеряет работу на всю жизнь. Бездарный автолюбитель рискует очень быстро переселиться в мир теней. Плохой сапожник незамедлительно лишиться клиентов. Массовая культура снимает вопрос «табели о рангах», ее недоброкачественный продукт попадает на прилавок без какого-либо контроля «санитарных служб». И не рискует остаться без внимания потребителя.

 Повторю, понимаю, что в создавшейся ситуации не найдешь виновников. И я вовсе не думаю метать громы и молнии в людей, занятых «отгрузкой» упомянутого товара. Алчность ныне правит миром нашим. Сам грешен, сам в минуты безденежной тоски позволял себе пачкать руки. Беда, как раз, в том и состоит, что прямых виновников в основных бедах человеческого рода найти практически невозможно.

 Преследовать, менять, загонять в угол дельцов от наркокультуры  - дело безнадежное. На место одного ловчилы придет другой. Больше всего  пугает потеря ориентиров: полное нивелирования понятий, насаждаемое этими дельцами. Их понятное стремление выдать черное за белое, их попытки свалить все на низменные вкусы зрителя. Короче, меня пугает человеческий фактор во всей этой прискорбной истории с догматом Массовой культуры. Пугает то, что  мы сами же заводим себя в топкое, гнилое, вонючее болото, но при этом стараемся себя же убедить, что стоим под хрустальными струями водопада.

    Когда-нибудь, лет через тысячу, историки культуры станут внимательно расследовать феномен нашего времени, когда гипноз технократии сделал попытку умертвить Богодуховную сущность человеческих существ. Материала для исследований у них будет предостаточно. Ничего не поделаешь, решат исследователи, был и такой прискорбный период в истории рода людского. После Великой катастрофы люди, наконец, одумались, поняли сущность и причины этого глобального события. Повторюсь, под Великой катастрофой я имею в виду не таяние льдов Арктики и Антарктиды.

 К этому напечатанному тексту добавлю то, что обнародовать трудно решиться.

 Творчество (подлинное) предельно эгоистично. Настоящему художнику плевать на потребителя. Он живет, чувствуя на шкуре жар ада. Творчеством он спасает себя от кошмара бытия. По Фрейду снами и творчеством человек спасает свою психику от угрозы безумия. И это справедливо. Томаса Манна спросили как-то: с какой целью он написал свой последний роман. Он ответил просто: «Ради удовольствия». Проблема потребителя возникает тогда, когда искусство перестает искусством быть. В норме потребитель выполняет роль кормильца художника, но никак не судьи и диктатора моды. В НОРМЕ, повторяю. Когда толпа, масса, охлос выходят на первое место – искусство исчезает, а появляется то, о чем написана статья. ХХ век перечеркнул либеральные бредни о величии народа, как положительной величины. Народ – миф. Толпа, причем безумная от жестокости, глупости и пошлости, – вот реальность.

 Художник, в любой сфере искусств, работает на себя, ради себя, но его талант неизбежно вербует единомышленников. Тогда и возникает обратная связь, как побочное явление, но необязательное. Система защиты художника, придуманная им для самого себя, становится годной для кого-то еще. Мир, в котором он лично может выжить, становится прибежищем еще для кого-то. В этом нет гордыни, нет высокомерия, а есть одна МЕДИЦИНА.

 Подлинный художник вообще не думает о потребителе, за этим всегда стоит тщеславие, а в одной мудрой хасидской притче сказано: «Вы можете сотворить много добрых дел, но если в вашей голове появилась хоть одна тщеславная мысль, можете запрятать все ваши добрые дела в ящик и забросить его в ад». Я сейчас копаюсь в Пастернаке. С возрастом он стал писать «Д.Ж.», повторяя без конца, что его поэзия – ерунда, а этой вещью он чуть ли не обеспечит свое бессмертие, откроет людям все тайны времени и сделает его гений общемировым. Эти тщеславные мысли и превратили его «добрые дела» в пустые хлопоты. Пушкин, когда писал свою прозу, замечал в письмах, что только таким образом он может выразить то, что хочет. Даже сожалел, что «искусству рифмы не все доступно». Вот почему Пушкин стал ВСЕМ, а Пастернак всего лишь отличным поэтом и переводчиком, хотя и прожил на 33 года больше.

 Понимаю, что многие рассуждения стоят на видимости простоты разных искусств, но это не так. Загадки подлинного искусства не менее сложны, чем задачи химии, физики или математики. Я бы даже сказал, что и здесь за тайной тайна, как и в любой науке. Но профессионал на то и профессионал в любой области, что знает хотя бы пути к возможной разгадке.  Профессионализм в искусстве существует точно так же, как в кибернетике, психологии, футболе и.д.