вторник, 16 апреля 2013 г.

ТАХИКАРДИЯ из дневника 2000 года




Клянусь, этот "дневник" – последняя моя работа, написанная по законам внутренней свободы, не скрепленная сюжетом, без претензии на передачу сплетен и слухов под маской мемуаров.
Не стану хитрить. Ближе всего к моему Я – я сам. Не вижу в этом ничего страшного, потому что во мне столько людей, мною встреченных, столько судеб и событий, что, порой, перестаю воспринимать себя самого, как существо, очерченное при рождении твердыми рамками генетически определенной личности.
Кроме всего прочего, обращение к самому себе – спасительно, так как, занимаясь своими болями и радостями, автор оставляет в покое чужие пороки, и это – верное лекарство от скуки, тоски и мизантропии.

Сердце билось отчаянно. Тесно  было сердцу в грудной клетке, но вдруг замирало оно, будто устав от лихорадочной работы, и паузы эти были еще страшнее, чем бешеное ускорение пульса.
И голова, голова вдруг становилась чужой и тяжелой. Постоянно хотелось спать, затаиться в берлоге, в темноте, не видеть ничего и не слышать.
Ритм страны, пораженной террором, стал моим ритмом. Подлость, предательство, глупость… Вакханалия насилия… Дрессировкой можно заставить мудрых дельфинов взрывать себя вместе с кораблем противника, собаки, опоясанные взрывчаткой, бросались под вражеские танки. Чем люди лучше и умнее дельфинов или собак? Хуже. Те хоть не знали, что творят. Эти знают и легко поддаются дрессуре…
В то утро взорвался очередной автобус, наполненный пассажирами, как правило, бедняками, потому что люди состоятельные ездят в Израиле на машинах. Машины тоже атакует террор, но на территориях, где общественный транспорт крайне редок. Там и раньше автомобили поселенцев были покрыты страшной сыпью от ударов камней.
Так вот, в то утро впервые сердце мое стало проситься на гибельную свободу, а голова стала чужой. Недели через две, когда каждый день арабы, практически безнаказанно, убивали евреев, я стал просыпаться по ночам в холодном поту и в страхе прислушиваться к бунтующему сердцу.
Пришлось идти к врачу. Он выслушал меня внимательно, покачал головой и сказал, что необходимо обследование. Оно было долгим, обстоятельным, надо думать, дорогостоящим…. И ничего в итоге!
-         Вы здоровы, - улыбнулась врач, особый, редкий доктор, умеющий смотреть не только на экран монитора компьютера, но и на человека. – Нервы… Синдром Арафата, так я это называю…. Не бойтесь, все уладится…Сердце ваше в полном порядке. В России я в подобных случаях рекомендовала пить валерьянку. 
-         Доктор, - запричитал я. – Смерти никогда не боялся, бандитов, голода и болезней, а тут, вы считаете, струсил, испугался?
-         Не знаю, - сказала врач. – Я не психиатр…. Но, думаю, здесь больше отчаяния и отсутствия веры в завтрашний день. У вас есть дети?
-         Двое. Они уже взрослые.
-         Неважно…Вы прощаетесь с ними и каждый раз думаете, что провожаете детей своих на смерть. Этого достаточно.
Нет, дело не только в детях, подумал я тогда. Все гораздо сложнее. Признайся, что при всем своем патриотизме, сионизме и любви к стране предков, ты перебрался в Израиль в поисках душевного покоя, устав от ненависти человеческой, причины которой ты не мог понять и осмыслить. И ненависть эта заразила тебя самого, и ты сам стал ненавидеть тот мир, в котором родился, жил и работал долгие годы. Ты ненавидел, ясно понимая, что нет ничего страшнее жизни в ненависти и утраты любви.
Уже в Израиле я писал обо всем этом так: " Он понял, что заболел и болеет тяжко. Прежде он был убежден, что ужасы человеческих разводов, геноцида, жестокости, тотальных войн – следствие обычного безумия одиночки или массового психоза. Он считал себя психически нормальным субъектом, устойчивым к гипнозу дьявола… Он знал, что агрессия – следствие ненависти, а НЕНАВИСТЬ эта уже была в нем. К ужасу своему, бедняга вдруг понял, что миллионы безумцев, занятых мучительством других человеческих существ и себя, просто больны тем же, чем болен он сам…. Впоследствии, когда болезнь развилась до полного отчаяния и мучительной головной боли, а любые лекарства потеряли свою эффективность, он постарался вспомнить первый симптом своего душевного недуга, первый приступ… В большом, московском универсаме это случилось. Молодая мамаша крепко держала за шиворот дочь, а свободной рукой била ее по голове с диким воплем:
-         Достала, сука, убью!
ТРЕХЛЕТНИЙ ребенок пробовал вырваться, но тщетно. Толпа покупателей была равнодушна. Сам он влез чисто машинально и получил мгновенный отпор.
-         Пошел на … мудак!
Вот тогда и захлестнуло. Он пробовал утешить себя здравой мыслью о миллионах нормальных, любящих матерей – не получилось. Микроб ненависти размножился с внезапной скоростью и поразил мозг и душу. Он возненавидел не конкретную, злющую самку. Он возненавидел всех и все".
Все тогда, к девяностому году,  сошлось, слилось в одно: и ненависть эта, и нелады в семье, и стремительно нарастающая нищета в новой, горбачевской России...
И вдруг, в самый отчаянный момент, звонок телефонный и прокуренный, необыкновенно родной  голос на том конце провода сказал, что меня ждут в далекой стране, помнят, хотят видеть. Я спасен!
Спасенному, уже в Израиле, казалось, что воздух над Святой землей напоен запахом роз. Все люди добры и красивы, а в будущем твоем ничего не будет, кроме работы в радость и счастья детям.
Для себя все решил окончательно на пляже в Тель-Авиве. Солдаты играли в футбол, устроив ворота из своей формы и тяжелых ботинок. И как они играли! Тихо, без ругани, даже с улыбкой и смехом. Они не толкались, не били друг друга по ногам, не стремились затоптать упавшего. Такой гуманный футбол я видел впервые в жизни. Солдаты играли ради мяча и только в мяч.
Это было восхитительное зрелище. "Моя страна! Мой народ! – думал я. – Наконец, ты нашел свою точку на географической карте. Ты излечен. Ты любишь не только этих мальчишек на пляже, но даже горячий песок, по которому бегут за мячом их босые ноги".
Как далеко  в тот момент изнывала в тоске голодная Москва, а вместе с ней нищий, грязный, полуразрушенный Питер. Позади - была эта проклятая ненависть, сумевшая загнать меня в ловушку дьявола. Я готов был расцеловать каждого футболиста на пляже города Тель-Авива.
Но что мне делать в этом прекрасном мире? Я привез в Израиль  фильмы, снятые по моим сценариям, кому-то их показывал, но не вызвал интереса к своей персоне. Стал писать, и худосочные газетки напечатали мои восторги, по поводу отличных шашлыков в "жрачке" Эзры и еще о чем-то… Мне даже заплатили какие-то малые деньги, хотя, подозреваю, что всего лишь получил тайное вознаграждение от друзей….  Как прокормить себя и детей в  солнечном и добром, мире? В тот год я так и не смог найти ответ на этот вопрос…. Женщина, меня приютившая, была готова идти на жертвы, но я сам  кормил себя лет с пятнадцати и не мог жертву эту принять…. И дети… Они остались там, в мире ненависти. Возможно, я просто струсил, решив, что за полтора месяца путешествий по Израилю излечился от душевной смуты, и теперь смогу жить и работать в России. Жить до лучших времен, когда появится хоть какой-то шанс зарабатывать на родине предков, не унижая и не мучая свою плоть и душу.     
Я вернулся с ощущением надежного тыла за спиной. Принялся за работу, отправил в Израиль старика – отца и его жену, потом сына. Сын стал жить и учится в раю киббуца Эйн-Геди. Увидел его там, через три года после первого посещения Израиля…. Снова ездил по стране, с жадностью начал читать толстые газеты на русском языке. Их появилось множество - этих газет. Все, сказал я сам себе, этим ты прокормишь свое семейство. Вперед!


Тогда я не знал, не подозревал даже, что сын мой, повзрослев, превратившись из ребенка в солдата ЦАХАЛа, увидит совсем другой футбол и другую землю, в считанных километрах от того, радостного пляже в Тель-Авиве.
На военном, бронированном джипе он сопровождал автобус с поселенцами до границы Газы. Это случилось, как раз, в то время, когда арабам не был еще отдан приказ стрелять из автоматов и минометов, взрываться, убивая людей в автобусах, кафе, на рынках. Они только готовились к этому. Мне тогда казалось, что запись рассказа сына – предупреждение, удар в колокол, крик, наконец…
История эта случилась до последней интифады. Дети арабов на территориях в те, не столь уж далекие времена, только проходили школу ненависти. Впереди у этих мальчишек были уже не камни, а автоматы и пояса шахидов….

Комментариев нет:

Отправить комментарий