ТЫ СПАС МЕНЯ, ГОСПОДИ! рассказ

Бывает так: живет себе человек спокойно, думает о том, о чем полагается думать… Ну, там о здоровье, о деньгах, в общем, о разных привычных житейских проблемах, но вдруг происходит с ним полное безобразие: он начинает форменным образом маяться по какому-либо дурацкому поводу.

Именно эта неприятность и случилось с Басовым Ефимом — солидным мужчиной шестидесяти лет от роду. Все началось, как это часто бывает, с ночного сновидения. Во сне привиделся Ефиму давно забытый провинциальный городишко юга России, точнее хилый фонтан на центральной его площади и Матвей Гендлер, моющий босые ноги в брызгах этого фонтана. Во сне Ефим решил, что такое омовение опасно: вот-вот появится милиция и арестует Гендлера за это безобразие. Он стал показывать сначала одними знаками, а потом заорал в голос, что Матвею нужно быстрей сматываться, иначе… Тут Гендлер словно услышал его крик и, не раздеваясь, нырнул в бассейн, а бассейн-то оказался и не бассейном вовсе, а бурным потоком, несущимся к водопаду. Вот плывет Гендлер по этому потоку кролем, а Басов бежит по берегу, ясно понимая, что спасти плывущего от неизбежной беды он уже не сможет. И все же Ефим решил броситься в воду, чтобы оказать помощь плывущему, но как только бросился, так и проснулся.

Сон этот подействовал на Басова странным образом, и настолько странным, что он, человек далекий от суеверий, решил спросить у жены, что бы это ночное видение могло значить. Жена Ефима, напротив, была дамой крайне суеверной, верила во все мыслимые и немыслимые приметы, а по расшифровке снов могла считаться первоклассным специалистом.

— Не к добру сон-то, — сказала жена, выслушав Басова. — Кто такой этот Матвей Гендлер?

Ефим рассказал, что сразу после института по распределению отправили его работать мастером на ткацкую фабрику в городе Т. Определили на жительство в общежитие до лучших времен. Фабрика Ефиму понравилась, и с работой он начал справляться, но однажды ночью, из-за девушки, конечно, попал не туда, куда надо бы, и встретился с теми, с кем лучше не встречаться.

Граждане города Т. нашли Ефима только утром в ограбленном и растерзанном виде, без признаков жизни. Даже врач скорой помощи, прибывший часа через полтора, решил, что Басов не жилец на этом свете, но так как он еще дышал, отвез Ефима в районную больничку.

— Ничего, в нашем морге всегда места есть, — пробубнил санитар скорой, заталкивая в салон носилки с Басовым.

Ефим обо все этом так смело и определенно рассказал жене, потому что доподлинно выяснил подробности своего несчастья еще в той больничке, незадолго до выписки.

Так вот, в морг он тогда все-таки не попал, а попал на операционный стол, в руки тому самому Матвею Гендлеру, которого увидел во сне ровно через 35 лет после той трагической страницы в своей биографии.

Матвей был ненамного старше Басова, но в больнице оперировал уже три года и стал за это время настоящей звездой на медицинском небосклоне этого провинциального центра.

— Золотые руки, бог, будущий академик, — именно такими комплиментами осыпали молодого специалиста. За Гендлером стали присылать из области, ходили слухи, что зовут его на работу в Москву — чуть ли не в Кремлевскую больницу, надзирать за Леонидом Брежневым и прочими членами Политбюро. А не оставлял молодой хирург город Т. по причине своей большой влюбленности в медицинскую сестру Катерину. Катерина, опять же по слухам, никуда из родного города перебираться не хотела.

Так вот, этот Матвей Гендлер пять часов возвращал Ефима к жизни. Рассказывают, что после операции он не мог стоять на ногах и сел прямо на пол, прислонившись спиной к холодной батарее парового отопления.

Потом Басову рассказали, что умирал он на столе трижды, и никто, кроме Гендлера, не верил, что пострадавший от бандитского насилия выживет.

Тогда, в молодости, Ефим не придал особого значения этому событию. Его и выписали через месяц из больницы так поспешно, что не успел он попрощаться со своим спасителем и сказать ему спасибо.

Рис. Сони Диманд

 «Ничего особенного, — думал он тогда. — Врач выполнил свой долг, и я выполнил свой долг перед семьей, родиной и производством, оставшись в живых».

— Надо бы тебе с ним свидеться и это спасибо сказать, — выслушав Ефима и подумав, тихо произнесла жена Басова. — А может, и неприятность какая с ним, а ты как раз на подмогу.

— Брось! — отмахнулся Ефим. — Сколько лет прошло. Возможно, он и не живой уже… Забыл обо мне совсем — это наверняка… Впрочем, не знаю… Мне как-то одна противная санитарка в той больнице прошамкала, что еврей еврея в беде не оставит. Такая у нас нация.

— Вот видишь, — вздохнула жена. — Не все так просто.

На этом вроде бы и завершился тот автобиографический экскурс. Так решил Басов, но с решением этим поторопился, потому что мысль о том спасибо, которое он не успел сказать своему спасителю, стала мучить его каждый день.

Надо отметить, что в Израиле к тому времени жил Басов уже 20 лет. А прежде сидел он в отказе аж четыре года, а потому считал себя, и не без оснований, настоящим патриотом Израиля, придерживался правых взглядов, голосовал за партию «Ликуд» и не стал жить на территориях, в поселении, только из-за бешеного сопротивления жены и детей.

О политике он думал и говорил постоянно; был в курсе всех текущих событий, интересовался историей Еврейского государства… Можно даже сказать, что политика была чем-то вроде хобби Басова. И вдруг он перестал думать о терроре и ЦАХАЛ, больше не проклинал вероломные международные организации, «пляшущие под дудку арабов»… Басов будто ушел в себя, точнее в ту давнюю историю травм, несовместимых с жизнью, и своего волшебного спасения на операционном столе золотыми руками хирурга Матвея Гендлера.

Прежде он меньше надоедал домашним политикой, чем нынче разговорами о своем долге, который то ли не смог, то ли не успел отдать своему спасителю.

— Папа, — сказала как-то дочь, которой изрядно надоело запоздалое покаяние отца. — Давай найдем этого Гендлера, и ты ему скажешь все, что не успел сказать тогда.

— Где ж его теперь найдешь, — вздохнул Басов. — Столько лет прошло.

— Талантливого еврея нужно искать в Америке или в Израиле — больше негде, — заявила дочь.

От слов она незамедлительно перешла к делу, и в течение дня обнаружилось, с помощью компьютера конечно, что Гендлер Матвей Абрамович живет не только в Израиле, но всего лишь в двадцати километрах от Басова, в городе Явне.

— Вот тебе телефон, — сказала дочь. — Звони.

— Не может быть, — не поверил Ефим. — Это другой Гендлер.

Но он ошибся. Матвей Гендлер оказался именно тем Гендлером. Мало того, он живо вспомнил операцию Басова и очень обрадовался восторженной благодарности своего старого пациента.

Уже на следующий день Ефим помчался в супермаркет, купил бутылку лучшего коньяку, торт, коробку конфет, цветы, фрукты и еще какую-то положенную в таких случаях ерунду.

В гости к спасителю отвезла его внучка — серьезная девица 21 года, только что отслужившая в армии.

Гендлер жил на окраине Явне в небольшой, но собственной вилле. Басов сказал ему все слова, которые собирался сказать, да еще и прибавил, что его внучка никогда бы не родилась на свет, если бы не мастерство удивительного человека, которого она видит перед собой.

Потом было застолье. Гендлер рассказал Басову, что в самом начале восьмидесятых он все-таки, защитив докторскую диссертацию, перебрался в Москву, а репатриировался всего лишь десять лет назад по вызову на работу в одну из крупных клиник Израиля.

Он в полном порядке, но все-таки был недоволен переездом, жаловался на скуку, на отсутствие привычных развлечений, долго говорил о Москве, как о мировой столице, полной денег, огня и жизни.

Потом, уже на последних рюмках коньяка, разговор зашел об Израиле, и Басов, к ужасу своему, обнаружил, что его спаситель настоящий левак и даже член партии «Мерец».

Он не мог сдержаться, стал спорить, доказывать Гендлеру, что эвакуация поселений приведет к концу Еврейского государства. Гендлер же в ответ начал кричать, что священная обязанность евреев нести в мир идеалы добра и справедливости, а бесконечные войны с соседями — это потеря самих себя, своей избранности.

Басов на это заорал, что это дорога в новый Аушвиц, а Гендлеру нужно не в его злосчастной партии состоять, а в «Натурей Карта» сидеть, предавая и продававая родное государство… В общем, встреча эта закончилась совсем не так, как началась. Плохо она закончилась. Прощание стариков оказалось сухим, подразумевающим невозможность контактов в дальнейшем.

Потом, в машине, Ефим говорил внучке:

— Знал бы, ни за что не стал бы его благодарить, на коленках ползать… Какая все-таки сволочь!

— Брось, дед. Он же тебя все-таки спас, — рискнула напомнить внучка. — Да и черт с ней, с этой политикой.

— Лучше бы не спасал! — выпалил в сердцах Басов.

Затем, до самого дома, они молчали. Ефим все печалился над неудачей долгожданной встречи и вдруг подумал, как вероломна судьба, а позорная левизна Гендлера — это месть и наказание Басову за то, что не смог он вовремя сказать своему спасителю спасибо. А еще, успокаивая себя, он подумал, что все, чем он жил в последнее время, все-таки сущие пустяки по сравнению с теми пятью часами в операционной захолустной больнички, когда колдовал над ним Матвей Гендлер, возвращая его к жизни.